Молодым везде у нас дорога, старикам везде у нас почёт! И финальный отсчёт!
Старые люди не плачут слезами.
Старые люди плачут сердцами.
Высохли слёзы от давних страданий.
Немного осталось от прежних желаний.
Морщинами жизнь расписала их лица.
У каждой морщинки — своя страница.
В каждой странице — правдивый рассказ.
О радостях, горестях… всё без прикрас.
Старые люди медленно ходят.
Усталые ноги их часто подводят.
Некуда больше им торопиться.
День слишком длинный, и ночью не спиться.
Старые люди сидят на скамейках,
В парках, и просто порой на ступеньках.
Взглядом невидящим жизнь провожают.
Смотрят ей вслед, головами качают.
Много могли бы они рассказать.
Да молодость их не сумеет понять…
Старики так любят давать добрые советы потому, что они не могут подавать дурных примеров.
Маленькие детки очень любят своих родителей, не понимаю откуда тогда берутся несчастные старики.
Кто бывал в жилище алкашей? Не просто пьющих, не только начавших, а спившихся, опустившихся, забывших что такое мыло, да что там мыло, забывших что воду пьют не только с будуна?
Где вонь стоит такая что зайдешь на пять минут, а моешься потом вместе с тапочками и сам себе неделю воняешь. Где посуду не то чтобы не моют, её просто нет, кроме пары помятых пластмассовых тарелок и одноразовые стаканчики.
На краю было несколько таких домов, в одном из них жил дед Митя.
Сам дед Митя не пил, не прям совсем, выпивал иногда по праздникам.
Как жену схоронил два дня подряд напился, больше не смог, горе было большим, но питьем не удавливалось, а наоборот раздувалось.
Жил он в доме опустившегося, собирающего бутылки, выпрашивающего копейки на фунфырик своего младшего сына.
Старшего к тому времени уже не было, что-то у него расстроилось от беспробудного пьянства, распух старший как бочка до неузнаваемости и в три дня помёр.
Бывает же так мать и отец нормальные, работящие, не жадные, не злобные, а оба сына алкаши.
Держал деда Митю в сыновой провонявшей, перекособоченой хате внук. От старшего ничего и никого на свете не осталось окромя могилки, а этому родила какая то залетная по быстрому да и полетела себе дальше.
Дед Митя после смерти жены продал свою хату и перешел к сыну по своей воле.
На деньги полученные от продажи дома поставил жене и сыну оцинкованные памятники, купил кровать, диван, поставил уличную дверь отгородив свою половину, в которую его поселил сын. Вонь бычков, блевотины, ссанья и поебушек с алкашками проникала конечно за эту дверь, но тем не менее заперевшись дед и десятилетний Лёшка чувствовали себя вполне по домашнему.
Лёшка отца не боялся как и его дружков, мог запросто отсадить пендаля по пьяной жопе, мог обшмонать карманы упившихся вусмерть, но деда уважал. Разговаривал с ним на Вы, водил на собрание в школу и с гордостью говорил дружкам,
-У меня дед Митя ого-го, пятерых алкашей запросто убабахает!!! То то они меньше ходить стали как он переехал. -Пацаны сначала попытались спорить, что, мол, батя то твой всё равно жрет самопалку. Но Лешка бросился с кулаками на всех разом и тема утихла, все кивали, -конечно дед Митя ого-го. Дед латал как мог хату, засаживал по весне небольшие кусочки земли, а на пенсию брал хлеб, крупу, макароны и суповые кости, как мог оплачивал жку и одевал мальчишку в секондхенде да контрафактной распродаже. Не желал дед Митя внуку такой жизни, да и себе не желал, но сын кодироваться отказывался и пить бросать не собирался.
Захаживал дед Митя иногда к Пелепихам на лавочку, потому как забредали туда ещё два семейных деда со своими досужими до сплетен женушками.
Как-то одна из Пелепих то ли с дури то ли со зла, уж больно видный мужик был дед Митя, ляпнула ему,
-А Лешка то ваш и не ваш совсем, его ведь залетка нагуляла. Она то к сынку вашему уже брюхатая прилепилась .-Дед Митя в секунду как-то осунулся, уменьшился весь и заболело у него в груди горячей болью
.-Да пошла ты… дура старая. -Он поднялся и так вот осунувшись бочком вдоль забора потащил ноги в сторону своей хаты. Сел во дворе на скамейку и в голове начал высчитывать когда залетка к сыну прижилась, когда они с женой узнали что те расписались, через сколько родился малец? Вопросы роились в голове, жалили невозможностью вспомнить, кто ж задумывался над этим то? А боль в груди давила и давила и было не продохнуть через неё. Потом вдруг блеснула мысль,
-А какая разница??? Ведь Лешка кроме него, дедули своего Митюли, не признает никого. Особенно шумными за дверью ночами приходит к деду на кровать, говорит
-Шумно у них, в школу не высплюсь .-и сразу начинает посапывать в дедову спину. И туда же, в эту самую спину бьется Лешкино сердце, его дедово сердце. Так какая разница чья кровь это сердце гонит?
-Нееет ,-подумал дед Митя, -не дождетесь и внука своего я никогда не брошу и в могилу меня не загоните пока я его на ноги не поставлю!!! Я молодой ещё, на меня ещё плуг двенадцатикорпусной вешать можно! -и отпустило у дед Мити сердце и задышалось свободней и пошёл он в ближайший магнит да купил им с Лешкой здоровенный брикет мороженного, на которое обычно денег не тратили. А бабкам Пелепихам как с гуся вода ушел Митяй они давай Феликсовныно дерево обсуждать.
-Говорят что это домовой ей деревья высаживает, вроде как предупреждает что помрёт она скоро ,-придумывали они новую версию, видать в прошлой жизни были Пелепихи журналистками.
Идея принесенная на Сашенькину лавочку о возможном ухажере для Феликсовны сердца бабок все ж зацепила и стали бабки думать гадать кто это может быть. Думали недолго, не женатый дед на краю был один дед Митя, но он был слишком молод для Феликсовны десятка разницы. Сашенька конечно как могла подбадривала старую подругу
,-Не, а чё Фелька? Губья ты мажешь, волосья у тебя пошти все, даже от бровей кое что осталось. А Митька то толку что высокий да поджарый, рожа то как яблоко из духовки, рожа то попомятей чем твоя будет. -Сомнительные конечно то были комплименты, но Феликсовна на деда Митю поглядывать начала.
То разом приезжали дети по случаю отцовских годовин, да сын спросил,
-Ма чё одна пятый год бедуешь, хоть бы дедка себе какого нашла? -Феликсовна раскраснелась, засмущалась и снова вспомнила про деда Митю. А тут ещё Сашенька зазвала как-то деда к ним на лавочку да и начал он вечер через вечер к ним заходить. Они чай пьют, он принесет заваренные вишневые побеги укутанные в полотенчик и тоже предлагает, да посмеивается,
-То то вы девчата чаем избалованы, вот у меня от вишневого отвару и нервы спокойные и сон ровный. -Девчата знали что у деда просто не хватало денег каждый раз с собой чай носить, а их он объедать не хочет, а потому и хлебали его вишневый вар, не вобьешь же ему что они в достатке. А потом принес дед старое лото, деревянных бочек не хватало, так он напилил сухую ветку, подписал цифирьки и начались у них горячие вечера.
Как-то за Маринкой пришел старший зять, он частенько забирал её домой чтобы сама не плелась по темному проулку, да и присел поиграть. Мужик он был здоровый, бычков держал за огромный рост и неповоротливость звали его на краю Колода. Так и образовалась в это лето веселая компания. Маринка как всегда спала отдыхая от большого своего семейства, а Сашенька, Феликсовна, Колода и дед Митя резались в лото. Про деревья все уже забыли, растут себе да и растут, напомнил о них участковый, присел к ним как-то в кружок и сказал
-А деревья то ваши Тамара Григорьевна краденые. -они все скопом сначала и не поняли кто это такая Тамара эта самая Григорьевна, потом поняли, уставились друг на друга да на деду Митю,
-Вот тебе бабка и юрьев день!
Заявление в полицию, как оказалось, поступило в тот же день когда дерево появилось на клумбе Феликсовны. Заявление подал живший в пяти кварталах мужик, хозяин сети продуктовых магазинов, многократно разведенный, но спокойный не крикливый и не очень то желавший куда либо писать, но поддавшийся напору очередной будущей жены.
Он и следователю сказал,
— Ты там ищи, но не дюже усердствуй, я если надо ещё насажаю, а кому то в судьбу капнет.
Потому участковый зная о чудодейственном появлении деревьев не спешил с поисками, ждал авось злоумышленник выплывет сам. Хотя самому участковому умысел был не совсем понятен, точнее не понятен совсем.
В общем после появления участкового компания сникла, запечалилась и лото даже на пару дней заглохло. Потом неугомонная Сашенька собрала всех среди бела дня и выдала,
-А чё это мы раскапутились люди добры? Человек понимаешь на преступление в виде воровства пошел чтоб нашей Феликсовне, в рот ей ноги, приятное сделать! Можно сказать жизнью своей рисковал, можно сказать свободой не дорожил, а мы тут мать его на хрен разнюнились!!! -Без привычных матюков речь получилась не очень, но Сашенька старалась, даже присвистывала и припрыгивала маленько. Потом влез Колода которого шалава Маринка тоже притащила за собой,
-Я это, ну как бы я… А! Ну короче надо идти! Во! Ну к этому, ну в общем поняли…- И пошли они к хозяину магазинов, обладателю славы непревзойденного ловеласа, женомученника и владельца прекрасного молодого и старого сада откуда черешня и груша были похищены.
Разношерстная кампания в виде подпрыгивающей постоянно курящей малюсенькой старушки, тонконогого поджарого высокого пожилого человека, огромного неповоротливого молодого мужика, прямой как палка с затянутыми в узел крашеными волосами и губами в трубочку бабки и в завершении сонной старушки в цветном халате с маленькой подушкой в обнимку впечатление на хозяина деревьев произвела. Разговор получился короткий,
-Что вам надо чтобы вы заявление забрали? -Это Феликсовна, Сашеньке не доверили.
-Ничего не надо
.-Заберете?
-Заберу?
-Когда заберете?
-Да хоть завтра
.-Ну до завтра?
-До завтра.-И он действительно забрал заявление на следующий день, тем более будущая жена от него уже ушла.
Довольная таким завершением дела компания снова собралась на лото, самой игры не вышло, но разговору было на целый вечер, даже Колода сказал,
-Я вот так вот! Ага! Потому что вот вишь какой мужик! Это вам не плюшки со стола пиздить, это во как!!! -Эта была самая длинная речь которую от него слышали за все время, длиннее он говорил только когда жену в ЗАГС уговаривал, да и то не на много.
Расходились припозднившись и Феликсовна смущаясь спросила деда
,-Мить, а ты пирожки с тыквой любишь?
-А с какой целью интересуешься? -улыбнулся тот
.-Да вот Сашенька не любит. Смотрю худой ты как и я может чаю перед сном с пирожками? -и пошли они пить чай.
А на дорожку она ему пирожков с собой положила. Дед принес Лешке пирожки, тот не спал ждал его,
-Вот Лешка баба Тамара пирожков тебе передала говорит, один мало, два нельзя, Бог троицу любит, лопай троицу. -Лешка съел два, а третий завернул в кулек и положил под подушку, подумал,
-Завтра у меня будет свой пирожок, дам Димке половинку, нет дам укусить, а то половинку много. Или дам лучше сразу половинку, а то ещё укусит больше…
А после этого чая был ещё чай, а потом ещё и дед перестал стесняться что ест чужие пирожки, тем более что Феликсовна попросив починить дверь на уборной, смеялась,
-Пирожки Митя отрабатывай.-Он с радостью чинил, копал, таскал. Как-то возился дед Митя у Феликсовны в курятнике заехал её сын,
-О дед Мить уж осень на дворе, а ты всё домой ночевать ходишь! -А вечером Феликсовна ему за чаем сказала
,-Мить ну я конечно стара для тебя наверное, но уж коль желаешь переходил бы ты с Лешкой ко мне, что там в этой вонючке ютитесь. Мне руки мужские нужны
.-Если мужем возьмешь перейдем, а наймычем я и к другим наймусь, — почему-то тихо тихо сказал дед.
-Ой ну конечно мужем Митя, ну что ты смущаешь меня старуху .-раскраснелась бабка.
А медом для дедова сердца было то что позвала его Тамара не одного, а с Лешкой, что сама, что напоминать не пришлось. На следующий день они позвонили Тамариным детям, ещё через день те съехались и дали свое добро, причем дурачились и дразнились,
-Тили Тили тесто жених и невеста!!! -и внуки и взрослые дети, а старший сказал Лешке,
-Ну что босяк, забирай мою комнату. Отдаю официально и бесповоротно вместе с письменным столом и полкой. Тащи брат свое барахло и устраивайся, ты теперь тут живешь. …
Ещё прошлой весной Лешка забежал в ближний магазин за хлебом и споткнувшись уткнулся носом в соседнюю старуху которую на краю называли Феликсовна. Он не помнил лица своей бабушки до того как она не болела, помнил только больную и страшную. Но запах, запах которым пахла его бабушка когда ещё была здорова он помнил.
Лешка не знал что помнил пока не уткнулся носом в эту тощую и всегда серьезную бабку.
Позже как-то крутились они с Димкой как всегда вокруг взрослых и Димкина мать говорила Пелепихе,
-Феликсовна на своей клумбе совсем рехнулась, не вылазит из неё, ещё бы дерево туда воткнула можно было бы и зимой копаться. …
И вот теперь лежал он на кровати которая пахла домом, выкупанный до блеска, сытый по уши, рядом сопел младший внук бабы Тамары которого ему Лешке доверили и думал,
-Никогда, никому не расскажу кто посадил бабушке дерево, хихихи, два дерева. Бабушке…моей бабушке…
У дороги сидела старуха:
На лице вековая печаль,
За спиною болезни разруха,
Взгляд уставший, направленный вдаль.
Все проходят, никто и не спросит:
«Может, встать ты не можешь, помочь?»
А на улице холод, ведь осень,
И на город спускается ночь.
А она всё сидит и вздыхает.
Я не выдержал: «Что же Вы тут?..
Ведь на улице всё холодает,
И морозы, поди уж, грядут».
«Ну так разве имею я выбор? —
вдруг сказала, и голос дрожит. —
Детям я не нужна, лишь — квартира,
Ведь они не потянут кредит».
Я вздохнул, а потом возмутился,
Но подумал: «Да Бог им судья!»
Лишь к бабуле тотчас обратился:
«И у Вас скоро будет семья!
Вы давайте, садитесь в машину,
Мы сегодня поедем ко мне.
Напою чаем тёплым с малиной,
Ну, а там как-то будет видней.
Обещаю: решим мы проблему,
Ведь негоже на старости лет
Стать вдруг жертвой бездушной системы,
Где сочувствия с жалостью нет».
Болезнь пожилых людей — сердечная недостаточность. А вам, молодым, грозит другая болезнь — недостаточность сердца. Смотри, не заразись ею.
Бессилье старости трудней,
Чем слабость малого ребенка:
Она не ждет благих вестей,
А те же ходунки, пеленки,
Беззубый рот, нетвердый шаг,
И немощь тянет, давит грузом.
А мысли разъедает мрак
Одной вины — что всем обуза.
И нет у старости «потом»,
Не просит зрелищ, чуть бы хлеба.
Молитва стариков о том,
Чтоб Бог скорей прибрал на небо.
И каждый к встрече с ним готов —
Пришли к последнему порогу…
Не обижайте стариков,
Они как дети — ближе к Богу!
К утру Хромой Иван позвонил участковому.
Участковый молодой ещё, чуть за сорок, мужик жил удачливо, гладил его Господь по голове. И в семье родился зажиточной и сын был любимый, единственный. Легко учился, на работу отец его пристроил сразу же по окончании. Деньгу рвал как мог, взятки брал, всё куда то бегал, всё договарился.
Женился быстро на хорошенькой, не избалованной, скорее даже затюканной самодуром папашей, дочке какого то директора совхоза.
Сын родился, опять же любимый, жене правда после родов удалили все женское, слабовата она оказалась для родов, но участковый не очень горевал по этому поводу, бухнул всю свою любовь на Семку своего.
В машине постоянно звучало -Семен Семеныч, а как же семья??? Любимая песня с именем сына
Тот, правда ленив рос и любвеобилен, любвеобилен настолько что в одиннадцатом классе уже привел домой девчонку с пузом, а на первом курсе уже сам стал папашкой. Но и Семену повезло, девочка попалась спокойная, податливая и малыш опять родился крепенький, весь в деда.
Участковый тогда уже до зама отдела дослужился и на радостях что дедом стал купил сыну шикарный байк, мечту всех мотоциклистов, на том байке сынок башку себе и оторвал.
Сник участковый, попытался было любовь свою на внука перенести, но девочка оказалась не так проста, видала она как мужа её избаловали, а потому и общение с дедами ограничила и подарки только с её ведома и рекомендации, что нужно дарить разрешила, с замов участковый перевелся сам, по своему собственному желанию, говорил жене,
-Устал я Машка, так устал, что вот спать ложусь и не просыпаться мечтаю. кому оно это барахло всё, кому пер людей обдирал, да прихохатывал как я крут. Вот и не пошли в руку людские слезки. Вон выйдет Ольга замуж, заберет малого в какую нибудь заграницу и всё. Всё понимаешь?!
Она понимала, но по привычке молча кивала головой.
Участковый пришел в Отшиб только к обеду да так и присел от увиденного. Труп старики с места не трогали, простыней только накрыли, Мальчику сказали что сам Михасик подох, сидру обпился и подох.
-Ну ладно, бригаду надо с грейдером вызывать, по другому сюда не проехать, давайте опрошу пока, один хер никуда вы отсюда не денетесь.-
И начался опрос или допрос что мало важно. Старики каждый брал вину на себя, били себя в грудь, клялись мамой, Христом Богом просили упрятать каждый самого себя, желали подохнуть в тюрьме будто шиза скопом посетила седые головы.
Дед все приговаривал,
-Жопенку порву, ты слышишь участковый, мразь эта, жопенку порву! Да я ему сам порву все что рвется, да я ему на пятаки порежу, да я…
-Успокойся дед Вань, уже и порвал и порезал, что делать то теперь?
-вопрос был риторический.
Допрашивал участковый их почти до вечера, тело осматривал, щупал, крутил, копался в телефоне, курил одну за одной.
Бывает так что для того чтобы совершить какой то поступок, шагнуть в какую то кардинальную сторону, сделать что-то невероятное не хватает одного жеста, одного слова. Да что там слова, одного звука.
-Семен Семеныч, а как же семья? он сам пришел НИВИНАВАТАЯ ЯЯЯЯ
-напевал приплясывая Мальчик подгребая листву вдоль забора.
Старики не пускали его к месту убийства, но он крутился находя себе дела у двора и смеялся будто груз свалился с его худеньких, но крепеньких плеч, не получалось у Мальчика горевать за Михасиком, липкость держащая пацана все время с Михасикова приезда будто дождем смыло.
-Значит так старички вы мои страннички, тело повесите в Темную лесополосу, так будто сам вздернулся, где-то пол метра над землей. Дручок там какой нибудь подставьте, вроде как с него. Искать я думаю его не кинутся, вон у него справка об освобождении только три месяца как. Тут родня вся вымерла, а другую видать не нажил. На зайца мужики месяца через два только пойдут он успеет разбухнуть и вороны обклюют за Темной брошенная помойка. Как вы это сделаете я не знаю, а вот Мальчика вашего я через недельку в интернат заберу, кем станет коли неучем останется? В интернате тоже хорошего мало, но хоть школа. И не спорить! Когда Михасика найдут надеюсь мяса на нем мало останется, худоват конечно он чтобы шею себе сломать, обычно толстяки ломаются, такие от удушья мрут, ну молитесь. И ещё, спалитесь, ваши проблемы, я отмажусь.
И уехал.
Хромой Иван с бабой Леной оказались самые крепкие, они всё и сделали. Потом Мальчика собирать начали. Уж как они его уговаривали, как в глаза заглядывали, как описывали его светлое будущее когда выучится он на шофера дальнобойщика да на мир посмотрит, да домину построит и родителей заберет. Сказано было много, спать ложились поздно, стирали и штопали штаны да майки, драили туфли, вызвали Сонькину дочь чтобы постригла она ему волосы.
Плакали и так бабки и в голос, а Иван очки напер и срочно загрипповал, ну как тут перед бабками ещё соплю помотать. где-то на третий день Мальчик уже смирился и успокоился.
Палил остатки листвы, вычистил погребку, опустил туда все, на его взгляд, ценное. Вырубил свих четырех кур с петухом, разнес по бабкам комнатные цветы и стал ждать участкового.
Тот пришел ровно через неделю забрал папку с документами, закинул через плечо сумку с вещами и не подымая глаз увел Мальчика с Отшиба.
Тишина при этом стояла мертвая.
Он привез Мальчика к приемнику. За неделю везде был, все узнал, съездил к Алке с Коляшей, просил забрать, но куда там, отказались.
Мальчика усадил во дворике на скамейку, сам пошел отнес документы выскочил из здания и быстро почти бегом рванул к машине. В ушах напевалось
-Семен Семеныч, а как же семья?-напевалось голосом Мальчика.
Участковый остановился, обернулся, Мальчик сидел спокойно болтая ногами, как будто не его жизнь делалась сейчас чужими людьми.
-Как тебя зовут пацан?
-Сергей Николаич.
Участковый тем же быстрым шагом вернулся в здание у недоумевающей начальницы молча забрал документы, развернувшись на ходу подхватил Мальчикову сумку
.
-Меня тоже Сергей, поживешь у меня пока.
-У меня родители, я их не брошу.
-Правильно Сережка, родителей бросать нельзя их понимаешь не выбирают. Я помогу тебе не бросить родителей пацан. Я тебе во всем помогу. Я тебе, а ты мне. Согласен?
-он разговаривал как с равным. Мальчик это чувствовал, всегда чувствовал когда как с равным.
-Согласен.
П.С. Вечером, почти ночью.
-Ты видел какие потрясающие цыпки на ногах у нашего мальчика? Мы драили их почти час!!! Он сказал за раз не отмоются!!! Ты видел какие крепкие мышцы у него на руках??? А какие прекрасные мозоли??? А какую смешную стрижку ему сделали??? Но ему очень к лицу, ему все к лицу! !Он стеснялся снимать носки, еле уговорила! И стеснялся есть десерт!!! Он не знает что такое, десерт!!! Я уложила его в Семкиной комнате, она как будто ждала его!!! Господи! да я ждала его больше чем, чем комната!!! Надо там обои переклеить!!! Или просто перекрасить!!! А давай купим модную кровать!!! Видел там сейчас есть такие как будто машина!!! Ах да, а ещё мы съездим проведать его мамку и отца и отвезем им гостинцы, он притащил для них масло и сухофрукты, представляешь? Он ехал в интернат и вез родителям гостинцы!!!
Участковый жил с женой больше двадцати лет и за все эти годы он не догадывался, что у его жены такой приятный нежный голос и такой звонкий девичий смех.
В карманах пальтишка старого,
Согнувшись, едва дыша,
Старушка поспешно шарила,
И вот, наконец, нашла
Две варежки, в мелких дырочках-
Изъела, видать, их моль
И сделав из них подстилочку,
Присела, скрывая боль,
Она на оградки краешек:
Скамеечки рядом нет,
И смотрит вдаль — взглядом бабушек,
Которые много лет
Одни уже. Я застенчиво
Спросила её: «Вы как?
Вам помощь нужна?» И женщину
Растрогал такой пустяк…
«Спасибо, спасибо, милая,
Присела я отдохнуть.
Терять стала быстро силы я,
Хотя и не долог путь.
Спасибо, спасибо, девонька,
Что мимо ты не прошла».
И бабушка мне поведала
О том, как она жила,
О муже ее Ванюшеньке
Покойном и о войне.
Я молча, с улыбкой слушала,
И так благодарна мне
Была почему-то женщина, за руку меня взяла.
А я — лишь простая встречная
Спросившая «как дела?»!
Как мало ей нужно, старенькой:
Внимания и тепла!
От этой беседы маленькой,
Так рада она была!
С улыбкою юность вспомнила,
Друзей имена, семью
И будто теплом заполнила
Рассказами жизнь свою.
Я просто, кивая, слушала,
Лишь редко вставляя «да».
Как жаль одиноких душами!
Как важно им сострадать!
Лишь десять минут участия…
Я, право, удивлена:
Пустяк дарит столько счастья им,
Не сложно ведь это нам!
Не надо смотреть с презрением,
Напротив же, улыбнись,
И старшему поколению
Немножко ты скрасишь жизнь!
Их много, жестоко брошенных
И внуками, и детьми,
На лавках в пальто изношенных.
Скучают они одни!
Спроси, ничего не надо ли,
Продуктов мешок купи —
Увидишь, как сильно радуют
Их крохи добра твои.
В этот раз год выдался урожайным, яблоки и жерделы горели кучами собирая скопища мух. Хромой дед Иван набродил отменного сидра, да несколько баллонов сорокалитровых вина абрикосового поставил и к осени ждал виноград, кто будет это всё пить было не важно.
-Пока лазишь по огороду, пока руки да башка заняты, пока и живешь, -приговаривал дед.
Родители у Мальчика в гостях задержались, задержались из-за дармового дедова сидра. Пили радостно булькача, а то ещё и притащили за собой давно умершей соседки внука, худющего в наколках мужичка Михасю, бахвалились перед ним как устроились в городе.
Что комнату им дали в подвале, что лучшие они дворники и котельщики, что ценит их хозяин и платит хорошо.
Они и правда были трудолюбивы, после любой пьянки подымались и шли копать, кидать, грузить и платил им хозяин действительно неплохо, только всё уходило в бутылку. Хвалились Мальчиком своим, вон, мол, какой додельный и огородик у него и подвальчик с запасами
.
Мальчик встал рано утром, чуть серело, протер обоссаные полы, сполоснул посуду, улыбаясь посмотрел как храпят мамка с папкой и пошел в райцентр на базар. Больше десяти километров по паханке и почти двадцать по трассе. Ходил по рядам любуясь игрушками, блестевшей китайской мишурой маек и ароматами моющих средств. Мальчик пришел мамке за галошами, вчера он хотел помыть родительскую обувь и увидел что задники на мамкиных галошах лопнули до низу и зацепить их было никак нельзя. Он выбрал блестящие китайские галоши в цветочек с поддевой,
-Никогда у мамки таких красивых и теплых галош не было, -счастливо поблескивая глазами думал Мальчик и размер то он спящей с будуна матери ладошкой померил и ширину и как обует мать галоши, как обрадуется
.
Мамка и правда обрадовалась покупке, даже по голове Мальчика погладила и тут же послала к Ивану за сидром, у них был прощальный вечер, завтра надо было идти чтобы успеть на работу.
Михасик в вечерней пьянке сообщил что пока останется, нравится ему такое житье-бытье, все похлопывал мальчика по спине и гладил по волосам
,
-Ты прям вылитая дивчина, что не стрижесся то?
Мальчик отодвигался сутулясь, а уйти не мог, хотел ещё чуть-чуть посидеть с родителями.
Утром весь Отшиб вышел провожать родителей, дед дал им с собой две двухлитровки сидра, набрали они муки и масла, сухофруктов, зелени и почапали жить свою жизнь дальше. А Михасик все прилаживался погладить Мальчика по спине, то подмигивал ему, мол, смотри я какой в доску свой.
Хромой дед Иван не лег эту ночь спать, все стоял и смотрел когда потухнет свет в Михасевой хате, да и после того спать не пошел. Утром бабка Люська пришла к нему первой.
-Че ни спал то Михалыч? Я всю ночь смотрю на калитке висишь, а ли буряков объелся и несет тебя?
-Да какой буряк Люд, ты этого шмурдяка Михасика видела? Не нравится он мне, сама то чё не спала?
-Потому и не спала что не нравится. Смотрю Тайка тоже ночник палила, щас выползет старая кляча.
И правда минут через пять подгребла кривая Тайка, а следом и Лена с Сонечкой.
-Вот что я вам скажу сиделец этот Михасик и не простой сиделец, а заполошный, смотри какие партаки то у него? А глаза, вы его глаза видели? Вы мне поверьте я их за версту чую,
-проговорила кривая Тайка. Хотя доказывать ей ничего не пришлось, все сразу поверили, потому как Тайка в Отшибе жила только первые шестнадцать лет своей жизни и прибилась доживать последние, а вся золотая середина была прожита по тюрьмам да по колониям поселений.
Тайка безбожно воровала всё что лежит плохо и хорошо и то что не лежит вовсе воровала тоже, тридцать с лишним лет отсиженных было у неё за спиной
.Они частенько цеплялись с Люськой за свои горбатые спины,
-Тебе Люська государство горб нахуярило и пенсию платит копеешную, а мне горб верхний шконарь налепил да мусора сволочи, а пенсия у меня на пятьсот рублей больше, патаму што северная. вот и думай кто жизнь правильно прожил.
Думали и рядили старики какую опасность представляет из себя Михасик весь день, только когда прибегал Мальчик замолкали. Решили караулить Мальчикову хату каждую ночь по очереди и если что шуметь.
-Слышь Путало старое сидру мне подай, -протяжно заорал из-за калитки Михасик, дед глянул из-под бровей хмуро, дернул скулой.
-Пусть тебе шестерки твои подают, а я захочу угостить угощу, а не захочу так и от двора прочь. Перетяну палкой костей не соберешь.
Михасик оскалился улыбаясь
-Ну ладно бать, это я так, на вшивость проверял. Не жмись налей выпить, по нашему по мужски. -Дед открыл калитку, заходи мол. поил хромой Иван Михасика каждый вечер до рыготы, тот жаловался что дрищит от сидора, но отказываться от дармовщины не собирался.
Ночи всхолодали уже, заснул как-то пьяный Михасик чуть отойдя от дедовой калитки. Иван стоял смотрел как тот ежится кутаясь в рубаху. Михасик не то чтобы проспался вымерз скорее к середине ночи подскочил, пристроился ссать к забору подрагивая.
-А жопенку то я вашему шкету порву, как Тузик грелку порву. Дурака нашли, сидор ваш когда-нибудь кончится .А чё ждать то, вот прям сейчас пойду и порву…-и повернул к Мальчиковой хате.
Дед тихо пошел следом, быстро, как будто Бог вернул ему молодость. Не болела у Ивана раздробленная и еле собранная нога, не ломило поясницу, он казалось не шел, летел за Михасиком. в ушах звучало,
-Жопенку порву, жопенку порву, жопенку порву…
Навалился на Михасика, уложил на землю, растерялся, не знал что делать дальше, мял, давил, прижимал к земле. А по улице уже строем шли бабки, страшные лицами, молча подходили и тоже наваливались, давили, пыхтели. В какой то момент слабинул Михасик и все услышали как хрустнула у него шея, затих и старики так и лежали на нем не имея сил поднятся, снова пришли боль и старость.
-Не ссы прорвемся, я гружусь ,-хрипела кривая Тайка, — у меня там кентов поболе чем тут.
Занималась с Мальчиком чтением самая шумная, потому что тугоухая, баба Люся. В молодости Люся была под два метра росту и под центнер весу. В советское время на хлебоуборку пригоняли целые ряды военных машин и рулили в них молоденькие солдадитки. Люся качая бедрами шла между золотящимися пшеничными насыпами, солдатики вываливались из кабин и давились сигаретами. Люсина коса струилась до колена и не было парня которому не хотелось бы коснуться этой богатырской красы.
Когда ей стукнуло восемнадцать влюбился в неё, как часто бывало, один из солдат прям серьезно, на всю жизнь говорил влюбился. Ходил за ней каждую свободную минуту. Гладил её косу, таскал воду от колонки, помогал Люсиному отцу строить сенник.
-Люсь, Люсь ты не смотри что я маленький, я сильный Люсь. Люсь ты жизнь моя Люсь. Люсь ты мечта моя,-шептал, бурчал, говорил непереставая. Хватал её за руку, приносил свой военный, рассказывал о своих благополучных родителях. О том как прекрасно они будут жить в городе. Пока однажды не взяла его Люська за шкварник и не запёрла в хату свою с детьми знакомиться. Рожала Люська с четырнадцати лет и к восемнадцати было у неё трое. От кого рожала не знал никто, гадали, рядили, отец по первенцу побить пытался, но Люська молчала, краснела и приносила подол. Детишки были все в мать, умные, густоволосые и чуть научившись ходить таскали за дедом его инструмент. Сердце Люськиного отца не было злым, он и так простил её только увидев кулечек в окне роддома, а потом и вовсе выцеловывал пацанячьи ножки и дочкиного греха не чурался.
К тридцати у Люськи было семеро, пять пацанов и две девочки, шестеро детишек были Люськины копии, а одна девочка подкачала, получилась черноглазой, редковолосой кудряшкой постоянно блестевшей соплями. Уж и ножки ей кутали и кацавейки даже на лето вывязывали чихала и кашляла малышка зимой и летом. Говорили климат ей вроде не подходит. Нагуляла, мол, Люська от таджика, а таджики они только в Таджикистане не болеют.
Люська ложила малышку спать к себе под бок, зима холодной выдалась, кочерыжку не завезли, угля взяли маловато и потому спали кучно, чтобы ночью уголь не подсыпать. Под новый год угорела Люськина семья, за эту зиму угорело несколько семей, но тех большей частью откачали, а Люськины угорели почти все и почти все на смерть. Люська ночью очнулась и почувствовала что что-то не так, встала и грохнулась с высоты своей от кружоты, облевалась и начала вытаскивать детей на снег, отца и мать охапкой тащила волоком, шумела на все село. Но в живых осталась только она и шмыгающая носом малышка. Люди говорили что мелкая не угорела потому что плохо с дыханием у неё.
Похоронила она свою семью вдоль лесополосы на задниках, благо дело всем было до лампочки где хоронит своих Отшиб. Рожать Люська после этого перестала, поговаривали что и спать с мужиками тоже. Малышку вырастила и отправила в город та там какой то ученой стала, уж больно усиленно вколачивала науки и ненависть к Отшибу Люська своей дочери.
Потому и занималась Люська с Мальчиком больше всех, чаще всех и с огромным удовольствием, маразм к ней не пришел, была она остра на язык хоть и говорила редко. Согнуло только время её пополам да всучило в руки бадик…
Ну кто ещё останется жить в Отшибе как ни такие же отшибленные как сам хуторок? Старики зимними вечерами у бабы Сони в хате, летними у хромого Ивана в беседке собирались и перебирали, перемывали по косточкам свои жизни и из жизней этих складывались мозаики в Мальчиковой голове. Каждому старику своя мозаика. Свой цвет, свой звук. Баба Лена тоже имела свою жизненную историю. Она была дочерью фронтовой жены. Мать так и принесла её завернутую в шинель родив по пути с окончившейся так во время войны. Девки даже завидовали иногда, говорили
-Вот как, кому война, кому мать родна, вон Анька страшна как черт в сгоревшей церкви, а девченка белесая, да глазастая да офицер еёный деньги завсегда шлет. Ага, два раз в год шлёт.-
Он слал, жил с законной женой в Прибатике, но помогать не отказывался, знала ли его жена о существовании фронтовой дочки было неизвестно. Помогал он Лене и с учебой и на свадьбу прилетел с подарками и деньгами.
Замуж пошла она за своего сокурсника потому что позвал, а позвал он её потому что попортил да обосрался когда про отца офицера услышал. В общем ни она его не любила ни он к ней не горел.
Детей нажили двоих, больше она не хотела, ему и эти были в тягость. Спился мужик Ленкин уже лет через десять совместной жизни, таскала она его по ЛТП, ругали и выносили на вид ему в колхозе, бесполезно.
Что ни говори, а от пьянства родителей чаще всего страдают дети, причем часто и чужие дети тоже.
Нажравшись как-то до померек Ленкин муж с дружком летели на тракторе по балке и придавили двух девок, да так придавили что кровь брызнула по полю. С пьяну глазу бросили трактор и потащили тела топить, ноги одной бечевкой перевязали обоим, к бечевке железяку и в воду. Кровь до утра землей засыпали трезвея и обоссав штаны. Ленкин пришел когда доила она уже скотину и шмыгнул в баню да давай тереться стылой водой. Она кричит ему из сарая
-Галька сегодня ночевать не пришла, слышь? И соседкая тоже не ночевала, сосед уже и в клуб съездил, говорят ушли они, сразу после танцев ушли. Говорят по балкам пошли, чтобы быстрее значит. Говорят может приснули где…
Ленка доила и разговаривала с ним громко, говорила много, ясно что за дочь волновалась, а он вдруг туфлю вспомнил, растоптанную Галькину туфлю. Как кидает он эту туфлю в реку.
Пока Ленка закончила доить, пока выгнала коров он уже в петле и дергаться перестал.
Дружок его как проспался так все и рассказал. Тела достали, девочки были живы когда их топили, разбиты с переломами, но живы, обе.
Похоронила Ленка мужа и дочь с разных сторон кладбища, а ночью крича от страха, обливаясь липким потом взяла лопату пошла и перекопала его могилу вровень с землей, а крест снесла. Каждый год перекапывает бабка Ленка эту могилу, бабки говорят,
-Лен, коли б не ты уже забыли бы о нём, ну что ты копаешь всё?
-Не хочу -говорит- чтобы на этой пакости даже травинка росла.
После их смерти она прожила вторую, хорошую семейную жизнь и детей вырастила и внуков понянчила, а вот Гальку свою не простила и не забыла. Железяку к ножкам привязанную простить не смогла…
-Мальчик жил в Отшибе, нет его хата не стояла на краю села, просто их хуторок называли Отшиб. Потому что сколько то лет назад особо радивый за посевы фермер приказал перепахать грунтовую дорогу ведущую к Отшибу. Правда Отшибом их хутор называли ещё до того, ещё в те времена когда тут стояла бригада МТС, еще тут жили люди, гремела по сезону техника, что-то пахалось и сеялось. Мальчик тех времен не помнил, ему было всего то десять лет. Три из низ он жил без родителей.
Была в этом бездорожьи своя хорошая сторона их Отшиб не трогали никакие коммунальщики. Они бедовали. Они, это дед Иван, четыре старухи от семидесяти до восьмидесяти и он, Мальчик. Когда и почему им отрезали электричество мальчик не помнил, но кто-то ушлый, тогда еще жили тут такие ушлые, кинул куда то провод и в хате у каждого стояла розетка да пара ламп.
Пенсия старикам приходила на карточки, хлеб все давно пекли сами, а Мальчик жарил лепешки. Конечно любая из бабок да и хромой Иван взяли бы Мальчика к себе, но он же был семейный, он не сдавался. К нему пару раз в год приходили родители. Старики подкармливали его, подстирывали, к бабке Соньке ровно раз в три месяца приходили дети и внуки, они зажиточно жили в большом селе. Все работали, все учились, давно звали Соньку к себе, но она как и повелось говорила
-Ох, помру я без своей хаты, да и могилки вон будут неухожены, да полисад зарастет, да и Мальчик как?
И действительно казалось что смерть пощадила стариков на Отшибе и ждет когда подрастет Мальчик. За три года с того дня как ушли в город на заработки его родители только столетняя Ксанка померла, ну так перед этим десять лет хворала.
Сонькина дочь стригла Мальчика заставляла отпаривать цыпки с ног, он краснел, пыхтел парился, обещал что к следующему их приходу всё отмоет, но через три дня забывал и снова наращивал себе пятки. Сонькины дети приносили ему одежду от своих и соседских пацанов, причем частенько Сонькина дочь прикупала ему новые парусиновые туфли по три пары елозила ими по траве, чтобы немного замазать и говорила
-Вот Саньке брали, не сносил, растет как на дрожжах, а тебе в самый раз будут.
Иначе Мальчик очень стеснялся и мог убежать…
Мальчик не был беден если мерить бедность отсутствием денег, деньги у него водились.
Бродила по бабкам история о том, что Алка, мать мальчика, всё никак не могла забеременеть и уже с мужем своим Коляшей бухали они в полный рост. Уже носы их покраснели и глаза стали рыбьими, как в какую то очередную пьянку угораздило довольно зажиточного фермера из села километров за тридцать Алку поиметь. Ни Алка, ни сам фермер даже вразумительно вспомнить не могли было оно там чё или брешут алкаши. Но Алка оказалась беременной и по срокам как-то можно было подумать. Фермер владел много-землями, держал свою, голов на тысячу, свино-ферму и начиная с весны брал Мальчика на подработки. Так денег не давал, жены опасался, а вот переплачивал хорошо. На всякий случай, вдруг перед Святым Петром ответ держать.
А ещё Алка с Коляшей заложили ему как-то свои земельные паи, хромой дед Иван документы выкупил, оформил карточку на свое имя и сдал паи в аренду. Потому и приходили к Мальчику родители. Приходили один раз весной и один раз осенью муки да масла подсолнечного набрать, тот по паям получал. Бывало даже бурак давали и арбузы, бывало и ячменя перепадало и семечки. Про то что документы давно выкуплены им не говорили. Дед Иван как отдавал бумаги научил.
-Смотри Малой, коли щас им про бумаги скажешь они ж их опять снесут. А снесут да продадут, тут про тебя и забудут, тут тебе дорога в детский дом. Не, я не говорю тебе что в детском доме плохо, вон скока нынче детей опекают, деньгу неплохую рубят и малышня вроде как с семьей, но решать тебе.
И Мальчик решил что будет ждать. И ждал.
Мальчик крепко знал что деньги просто так тратить нельзя, что бывают черные дни, как у бабки Ксанки когда прихватило ейное сердце, а денег на город не было. Бабка Ксанка дышала часто и страшно, а врачиха не схотела идти по паханке больше десяти километров. Они положили бабку на тачку и выкатили на дорогу. И пока катили дед Иван чертыхался.
-Были бы деньги на черный день отложенные, сунули бы этой падле, а то вон толкай.
Тяжело катили, хромой дед Иван тянул, а Мальчик толкал, раз двадцать останавливались отдыхать. Когда выкатили шофер со скорой помощи прямо из кабины начал материться, что запарился совсем от жары, что у него обед давно, что их таких тут целый район, а бабка Ксанка уже не пугала их своим всхлипом, она умерла ещё в середине паханки, просто они так устали что не обратили на это внимание. Назад они её только к утру дотянули.
Но урок Мальчик вызубрил, в кармане должно лежать, лучше не доешь сегодня, но отложи на завтра. Черный день о своем приходе не предупреждает…
`
Развалившийся дом, где крыльцо на четыре ступени,
Закопченной трубы полусгнивший щербатый кирпич,
Здесь живут старики в беспредельном, вселенском терпенье,
Ни на что не надеясь, спасительной веры опричь…
Поутру до колодца дошаркает старая бабка,
По дороге накормит такого же старого пса,
Несмотря на тепло, на крылечке поёжится зябко
И обратно в избу, помолиться святым образам.
А старик еще спит, у печи на железной кровати,
Что за год до войны, перед свадьбой купили в сельпо.
Закипит самовар, он проснется и тоже к лампаде,
Слава Богу, что жив… и закашляется до хрипот.
Перемелется день в бестолковом хожденье по дому,
Разговоре с соседкой и послеобеденном сне,
Незаметно привычно навалится вечер истомой
И огромной луной в скособоченном ветхом окне.
Приложиться к иконе и после вечерней молитвы,
Добредя до кровати, свалиться, не чувствуя ног,
Попытаться забыться в больном изможденье тоскливом,
Чтобы ночь проворочавшись, утром проснуться, дай Бог…
Вы видели глаза у стариков? -
Воды прозрачной чистые озера.
И лучики морщин от берегов
Бегут к щекам затейливым узором.
Дрожит вода… В ней жизнь отражена,
Но разгадать её отнюдь не просто.
Кому-то мудрость с возрастом дана,
Кому-то - лишь предчувствие погоста.
Одни прожили сложную судьбу,
Но их улыбка новый день встречает.
Другие, складки двигая на лбу,
На жизнь, на мир и на детей серчают.
Не мне их души мерить на весах -
Другой Судья проявит неподкупность.
Ведь неизвестно, что в моих глазах
Увидят внуки - бездну или мудрость?