Он ненавидел свою жену. Ненавидел! Они прожили вместе 15 лет. Целых 15 лет жизни он видел ее каждый день по утрам, но только последний год его стали дико раздражать ее привычки. Особенно одна из них: вытягивать руки и, находясь еще в постели, говорить: «Здравствуй солнышко! Сегодня будет прекрасный день». Вроде бы обычная фраза, но ее худые руки, ее сонное лицо вызывали в нем неприязнь. Она поднималась, проходила вдоль окна и несколько секунд смотрела вдаль. Потом снимала ночнушку и нагая шла в ванну. Раньше, еще в начале брака, он восхищался ее телом, ее свободой, граничащей с развратом. И хотя до сих пор ее тело было в прекрасной форме, его обнаженный вид вызывал в нем злость. Однажды он даже хотел толкнуть ее, чтобы поторопить процесс «пробуждения», но собрал в кулак всю свою силу и только грубо сказал: - Поторопись, уже надоело! Она не торопилась жить, она знала о его романе на стороне, знала даже ту девушку, с которой ее муж встречался уже около трех лет. Но время затянуло раны самолюбия и оставило только грустный шлейф ненужности. Она прощала мужу агрессию, невнимание, стремление заново пережить молодость. Но и не позволяла мешать ей жить степенно, понимая каждую минуту. Так она решила жить с тех пор, как узнала, что больна. Болезнь съедает ее месяц за месяцем и скоро победит. Первое желание острой нужды - рассказать о болезни. Всем! Чтобы уменьшить всю нещадность правды, разделив ее на кусочки и раздав родным. Но самые тяжелые сутки она пережила наедине с осознанием скорой смерти, и на вторые - приняла твердое решение молчать обо всем. Ее жизнь утекала, и с каждым днем в ней рождалась мудрость человека, умеющего созерцать. Она находила уединение в маленькой сельской библиотеке, путь до которой занимал полтора часа. И каждый день она забиралась в узкий коридор между стеллажами, подписанными старым библиотекарем «Тайны жизни и смерти» и находила книгу, в которой, казалось, найдутся все ответы. Он пришел в дом любовницы. Здесь все было ярким, теплым, родным. Они встречались уже три года, и все это время он любил ее ненормальной любовью. Он ревновал, унижал, унижался и, казалось, не мог дышать вдали от ее молодого тела. Сегодня он пришел сюда, и твердое решение родилось в нем: развестись. Зачем мучить всех троих, он не любит жену, больше того - ненавидит. А здесь он заживет по-новому, счастливо. Он попытался вспомнить чувства, которые когда-то испытывал к жене, но не смог. Ему вдруг показалось, что она так сильно раздражала его с самого первого дня их знакомства. Он вытащил из портмоне фото жены и, в знак своей решимости развестись, порвал его на мелкие кусочки. Они условились встретиться в ресторане. Там, где шесть месяцев назад отмечали пятнадцатилетие брака. Она приехала первой. Он перед встречей заехал домой, где долго искал в шкафу бумаги, необходимые для подачи заявления на развод. В несколько нервном настроении он выворачивал внутренности ящиков и раскидывал их по полу. В одном из них лежала темно- синяя запечатанная папка. Раньше он ее не видел. Он присел на корточки на полу и одним движением сорвал клейкую ленту. Он ожидал увидеть там что угодно, даже фотокомпромат. Но вместо этого обнаружил многочисленные анализы и печати медучреждений, выписки, справки. На всех листах значились фамилия и инициалы жены. Догадка пронзила его, как удар тока, и холодная струйка пробежала по спине. Больна! Он залез в Интернет, ввел в поисковик название диагноза, и на экране высветилась ужасная фраза: «От 6 до 18 месяцев». Он взглянул на даты: с момента обследования прошло полгода. Что было дальше, он помнил плохо. Единственная фраза, крутившаяся в голове: «6−18 месяцев». Она прождала его сорок минут. Телефон не отвечал, она расплатилась по счету и вышла на улицу. Стояла прекрасная осенняя погода, солнце не пекло, но согревало душу. «Как прекрасна жизнь, как хорошо на земле, рядом с солнцем, лесом». В первый раз за все время, которое она знает о болезни, ее заполнило чувство жалости к себе. Ей хватило сил хранить тайну, страшную тайну о своей болезни от мужа, родителей, подруг. Она старалась облегчить им существование, пусть даже ценой собственной разрушенной жизни. Тем более от этой жизни скоро останется только воспоминание. Она шла по улице и видела, как радуются глаза людей оттого, что все впереди, будет зима, а за ней непременно весна! Ей не дано больше испытать подобное чувство. Обида разрасталась в ней и вырвалась наружу потоком нескончаемых слез… Он метался по комнате. Впервые в жизни он остро, почти физически почувствовал быстротечность жизни. Он вспоминал жену молодой, в то время, когда они только познакомились и были полны надежд. А он ведь любил ее тогда. Ему вдруг показалось, что этих пятнадцати лет как не бывало. И все впереди: счастье, молодость, жизнь… В эти последние дни он окружил ее заботой, был с ней 24 часа в сутки и переживал небывалое счастье. Он боялся, что она уйдет, он готов был отдать свою жизнь, лишь бы сохранить ее. И если бы кто-то напомнил ему о том, что месяц назад он ненавидел свою жену и мечтал развестись, он бы сказал: «Это был не я». Он видел, как ей тяжело прощаться с жизнью, как она плачет по ночам, думая, что он спит. Он понимал, нет страшнее наказания, чем знать срок своей кончины. Он видел, как она боролась за жизнь, цепляясь за самую бредовую надежду. Она умерла спустя два месяца. Он завалил цветами дорогу от дома до кладбища. Он плакал, как ребенок, когда опускали гроб, он стал старше на тысячу лет… Дома, под ее подушкой, он нашел записку, желание, которое она писала под Новый год: «Быть счастливой с Ним до конца своих дней». Говорят, все желания, загаданные под Новый год, исполняются. Видимо, это правда, потому что в этот же год он написал: «Стать свободным». Каждый получил то, о чем, казалось, мечтал. Он засмеялся громким, истеричным смехом и порвал листочек с желанием на мелкие кусочки… P. S -…БЕРЕГИТЕ ЧУВСТВА… БЕРЕГИТЕ ДРУГ-ДРУГА ВЕДЬ НАЙТИ ((СВОЕГО)) ЧЕЛОВЕКА ОЧЕНЬ НЕ ЛЕГКО…
На душе сейчас так мерско и гадко… и что самое страшное заболела душа… Я поступила подло и жестоко к людям которые мне доверяли… как же так получилось то… где ошибка… а ошибка была в самом начале… Не чего я изменить уже не смогу, но надо же было так нагадить самой себе… и по делом мне… я не достойна ВАС… я хамло… и ВЫ в праве меня игнорировать… да со мной вообще если честно наверно не общаться… ВЫ правы!!!
Сколько ног…
Мне было двадцать четыре, и я был начальником разведки 177 отряда специального назначения. Мой позывной был «107», если не было отдельной программы связи на данный конкретный бой. Его позывной был «108», он был начальником связи того же самого отряда. Я был лейтенантом и из меня перла экспрессия молодости. Он был капитаном и невообразимо старым человеком в моем тогдашнем понимании. Ему было без нескольких месяцев тридцать три… Но мы дружили… Впрочем, и до сих пор дружим, потому что оба выжили на той войне.
Разведгруппа первой роты попала на наше собственное минное поле. Прямо рядом с местом расположения нашего отряда. Группа должна была выйти через позиции боевого охранения мотострелкового полка, совместно с которым мы и жили. Полк еженощно донимала ракетная установка, которую он никак не мог поймать. Тогда мы ввязались в это дело. Не наша была обязанность ловить такую кочующую дрянь, но нам очень хотелось доказать «пехоте», что мы орлы, а они мокрые курицы. И разведгруппа вышла через позиции боевого охранения полка прямо через одно из минных полей, которые в бесчисленном количестве расставил вокруг себя этот пехотный полк.
Все было организованно как надо, но кто же мог подумать, что сапер полка, выделенный нам в качестве проводника, ошибется. Группа попала на мины и после первого же взрыва, боевое охранение открыло беспорядочный огонь. Пехотинцы нервничали по ночам, и открыли огонь, даже не смотря на то, что их трижды предупредили, что тут, у них под носом, будет выходить наша группа.
Я не слышал взрыва и вообще собирался ужинать, но я увидел, как небо на юге озарилось огнями, и его рассекли трассы очередей крупнокалиберных пулеметов. Я бросился на ЦБУ (центр боевого управления), чтобы в «мягкой форме» довести до сведения пехоты, что именно я думаю о них самих и их умственных способностях. Я думал, что огонь открыт случайно и по недоразумению. Но оказалось, что это не так, и пехота бьет на звук взрывов на собственном минном поле. Они подумали, что это пробирается к ним такая же разведгруппа, но только не наша, а противника.
«Одиннадцатый» - командир этой группы и сам был по образованию сапером. Он не подорвался при первом подрыве. Он остался лежать метрах в десяти сзади первого подорвавшегося солдата. Солдату оторвало обе ноги, но сознания он не потерял, и это было страшно. Парень дико кричал, и его можно было понять. Следующий за ним солдат, оставшийся невредимым не выдержал и пополз на помощь. Он знал, что этого делать нельзя, но пополз. И его тут же разорвало в клочья. Он наполз на нажимную мину грудью. Уж лучше бы он поднялся на ноги… Но он не сделал этого. «Одиннадцатый» должен был дождаться помощи, когда подойдут наши саперы и разминируют проход к раненым. На минном поле нельзя оказывать медицинской помощи. И раненого не спасешь и сам подорвешься…
Надо ждать… Это закон… Попробуйте выполнить его, когда рядом в десяти шагах кричит от боли человек… И истекает кровью, потому что помощь может придти только минут через тридцать-сорок… Попробуйте выполнить это правило… Я бы тоже не удержался, как и «одиннадцатый»…
Он полез за раненым. У него не было ничего для разминирования. У него даже элементарного «щупа» не было. И тогда он вытащил из автомата шомпол, и начал использовать его как щуп. Шомпол предназначен совсем для другого. Шомпол имеет тупой конец, которым трудно проткнуть спекшуюся от жары землю, чтобы нащупать мину, и приходится нажимать на него с силой, посекундно рискуя нажать на нажимной датчик. Шомпол короток, а потому, если тебе не повезет и ты, протыкая грунт, все-таки нажмешь на взрыватель, то мина взорвется на расстоянии 30 сантиметров от тебя.
«Одиннадцатый» прекрасно знал это, но пошел. Он не мог слышать эти крики и спокойно оставаться на месте. Он сделал ошибку, и я понимаю его, как себя… Попробуйте выдержать этот кошмар, и я не подам Вам руки при встрече. Хотя я тоже знаю это правило.
«Одиннадцатый» передвигался по минному полю на коленях. Длина его импровизированного «щупа» не позволяла ему сделать иначе. «Одиннадцатый» тыкал шомполом в землю у самых своих ног - у него не было другого выхода. Он прошел 8 метров из 10. Мина рванула у него прямо под коленом. Он пропустил ее и коленом нажал на нажимной датчик. Ему не повезло…
Я и «108» были там через двадцать пять минут. Мне было положено «разруливать» такие ситуации. «Сто восьмому» там нечего было делать, но «одиннадцатый» был нашим общим другом. Пехота не хотела нас пускать через позиции боевого охранения. Я приказал наводчику БТР развернуть ствол крупнокалиберного пулемета и «нежно» сказал какому-то пехотному майору: «Если ты прямо сейчас не отвяжешься, трусливая хрень, то я разнесу твой пост с тобой вместе, с твоими ублюдками, которых ты называешь солдатами, твоей мамой, твоей женой, твоими детьми, которых я никогда не видел, но поеду и пришибу, только потому, что от тебя, сволочь, нормального потомства не родится!» Нас пропустили…
Наверное, я очень нервничал. Наверное, я не совсем правильно пользовался радиостанцией, докладывая на ЦБУ комбату, что происходит на этом минном поле. Если я нажал тангенту на передачу, то никто другой в эфир выйти не может. Таковы особенности радиостанции Р-123. Когда я, наконец, заткнулся на секунду и отпустил тангенту, я вдруг услышал голос «108-го»:
- 107-й, «одиннадцатый» у тебя?
- Да, - раздраженно ответил я.
- А сколько у него ног? - вежливо и спокойно спросила у меня радиостанция.
- Половина одной, - изумленно ответил я, не понимая, к чему такой вопрос в этой обстановке.
- Да, понимаешь, тут нога до колена лежит передо мной. А я не знаю чья. Обута в белый кроссовок. Кажется, «одиннадцатый» вчера новые кроссовки покупал?
- Да, хрен с ней, с этой ногой, - в запале ответил я.
- Вот и я думаю, что хрен, - сказал «108», но кроссовок жалко…
Потом наутро, когда все закончилось, я спросил «108-го»:
- Ты чего, сбрендил? Чего-то мне ночью про какой-то кроссовок втирал… С ума сошел что ли?
- Почему с ума сошел, - ответил начальник связи. - Надо же было хоть как-то тебя заткнуть! А то ты в своем запале вообще никому не давал в эфир выйти…
«Одиннадцатому» нужны новые протезы. Ходить на том, что может предоставить ему наша промышленность, он просто не может. Он пользуется немецкими или итальянскими. Мы решили этот вопрос, и завтра утром он приезжает из Гродно, где и живет с тех пор, за новыми протезами фирмы «Отто Бок», имеющей представительство в Москве. Все схвачено и проплачено. Я вчера был в этой фирме, кое-что уже получил для «одиннадцатого», а что-то мы еще дополучим завтра, когда я встречу его на вокзале и отвезу в эту фирму… И я обязательно заготовлю для него новые кроссовки. Это уже стало традицией, которой уже двадцать лет. Он подорвался в ночь на 9 мая 1985 года. С тех пор я каждый раз покупаю ему в подарок кроссовки, и мы оба смеемся над этой нашей маленькой «тайной»…
Как же молоды мы были когда-то!..
Сержант Васин
Сегодня 15 февраля. День вывода Советский войск из Афганистана. И праздник, и не праздник… Дата… Дата памяти… Мы звоним друг другу в этот день и не поздравляем. Просто звоним или пишем письма… Мы не проиграли той войны. Ее проиграли другие, но и не выводить войска было нельзя. Вывод войск был правильным решением… Но мы, далекие от политики, не проиграли своей войны. Мы бились как могли и побеждали на каждом отдельном участке той войны… Мы не виноваты, что война не привела к победе в большом смысле. Это политика. А мы были солдатами. Нас часто посещали мысли, от которых мы сами прятались, но мысли посещали… Но все равно мы выходили за пределы боевого охранения пехоты и шли в поиск. И находили, и били караваны, и брали пленных, и тащили на плечах своих раненых, если приходилось туго… А потом снова выходили в поиск… За себя, за погибших ребят, за то, что мы никак не хотели признать, что-то, что мы делаем никому не надо… Под пулями очень верится, что ты недаром здесь лежишь, что так надо Родине… Потому что иначе захочется заплакать и сбежать. А это не по-мужски и называется трусость. А это непереносимо…
Я был сопливым лейтенантом, только что закончившим училище. Мне не давали пока самостоятельных задач и приставили помогать старшему лейтенанту Хубаеву, который скоро должен был вернуться в Союз по замене. Хубаев прошел Панджшер, бои против Ахмадшаха Максуда, Кандагарскую армейскую операцию, разгром Искапольского укрепрайона, находившегося у нас под носом… Он много чего прошел, и выжил, и теперь готовился к замене… Он свое почти отвоевал… Оставалось совсем чуть-чуть…
Мы шли целую ночь, пока не пришли в какое-то русло реки. Хубаев сказал: «Ты пойдешь справа в цепи. Как рассветет, так и пойдем. Учись, лейтенант. Сейчас начнется. Главное, застать их тогда, когда встанет солнце. Оно будет бить им в лицо, и они промахнутся…»
И мы пошли… И прочесали кишлак. А духи отошли из него к горам. Оставался один пулеметчик, который бил поверх наших голов, потому что его слепило взошедшее солнце. Мы «погасили» его гранатами. А потом мы вышили на обратную окраину кишлака и я, опьяненный победой, что-то кричал и бестолково командовал, ведь я был лейтенант, и сержант Васин вдруг крикнул: «Лейтенант! Справа! Ложись, лейтенант!» Я обернулся направо и увидел ствол винтовки, направленный мне в голову. Дух, не успевший отойти к горам, лежал за камнем и собирался задорого продать свою жизнь. И я увидел ствол этой винтовки, направленный мне в лоб, потому что я был крайним к нему. Нас разделяло метров пятнадцать… Дух не успел выстрелить. Я упал на землю, перекатился, и дал очередь из автомата. Дух не стрелял и я видел какие-то судорожные движения, которые он делал, передергивая затвор. Я вскочил и дал еще одну очередь… Снова упал, снова перекатился, снова вскочил, снова дал очередь… Дух уткнулся в камень головой и выронил винтовку… Я подошел к нему, забрал винтовку, ткнул труп носком ботинка в плечо, чтобы тело его перевернулось… Посмотрел в не закрывшиеся глаза… И не увидел там ничего… Он был мертв, а я был жив, хотя по всем канонам должно было быть наоборот.
В палатке я хвастался первым боем: «я так, а он так, я перекатился, а он лежал, тут я и всадил, знай наших!!!» Хубаев сказал: «Что-то не вяжется… Ты врешь…» Я возмутился и заорал:
- Как же не вяжется?! Вот он я живой, а тот дух труп и мухи его едят!
Хубаев спросил:
- А винтовка его где?
- Да вот она! Гляди! Что я, по-твоему, безоружного расстреливал?!
- Да, - сказал Хубаев. - Повезло тебе… Видишь, затвор не дослан? Песок попал в патронник. От того и недовод патрона в патронник случился… Если бы он его дослать сумел, то не разговаривать уже нам с тобой сегодня. Уйми сопли, победитель! Васину стакан поставь, что успел предупредить…
Сержанту Васину я так и сказал: «Встретимся после войны, стакан с меня. А пока прости, брат, но не могу. Я офицер, а ты сержант. Вот когда все закончится…» Так ведь Васин приехал из Таганрога лет через десять и потребовал свой стакан. И я налил. И оба мы смеялись над этим стаканом и всем, что за ним стояло. Васин пошел в гору. У него свой бизнес в Азовском море и приезжает он ко мне с виски, коньяками и прочим… Но требует, что бы я налил ему стакан самой дешевой водки от себя. И пьет до донышка… А потом уже виски, джин и прочие напитки…
Сегодня утром меня разбудил звонок телефона.
- Алло? Кого еще в такую рань принесло?!
- Это я, Васин. Я в Москве. Ты ходить можешь?
- Да могу…
- Слава Богу, а то уж я думал по привычке, что опять тебя придется на встречу на руках нести. Встречаемся на Маросейке. Там много наших будет, и Хубаев, кстати, тоже обещал быть… Но стакан с тебя, как обычно, не забудь!
Не забуду. Такое не забывается. Мы не проиграли той войны. На нас нет вины. И поражения на нас нет.
15 февраля… Мы не виноваты, что так получилось… Дата… Просто дата…
Так получилось, что другой у нас нет.
Русский солдат
Как много говорится о «контрактной» армии. Мне не довелось служить в такой. У нас были призывные ребята, которые просто были призваны на два года.
Я был ранен в ногу. Снайпер стрелял точно, но хотел, чтобы меня взяли в плен. Он выстрелил и попал, лишив меня возможности двигаться. Их разведгруппа (группа захвата) пошла вперед по арыку. Они понимали, что я офицер. Я упал и выронил автомат. Снайпер не мог видеть в оптический прицел, что у меня под «мабутой» спрятан пистолет, а в карманах есть еще две гранаты. Я не собирался сдаваться. Я видел, как они идут. Я достал пистолет и одну из гранат. Я был готов. Самое интересное, что я даже не испытывал страха. Я сказал себе: «Ты покажешь им, как надо умирать!» - и остался совершенно спокоен. Хотя по жизни я совершеннейший трус и это мною испытано неоднократно.
И тут из каких-то кустов выползли два солдата. Один из них сказал: «Не ссы! Вытащим». Они потащили меня по откосу, но пулеметная очередь сбила нас обратно в арык. Я сказал: «Плюньте, я выползу сам». Тот, кто был постарше, ответил, смеясь: «Заткнись, лейтенант, мы все-равно тебя вытащим». Он дотащил меня с третьей попытки вверх по откосу и всунул головой в люк. Там меня подхватили чьи-то руки, и люк захлопнулся. О броню застучали пули. Звонко так! Три из них попало именно в люк, уже захлопнувшийся за мной. Я не сразу понял, почему солдаты не залезли в люк прямо за мной. Потом узнал, что один из солдат был убит на этом песчаном откосе, а второй, засунув меня в люк, скатился обратно за трупом своего товарища. Говорили, что все-таки вытащил его. Я даже не знаю их имен.
Мой училищный друг Артур Сабитов ехал в БТР. Противотанковая граната попала в открытый люк БТР-70 механика-водителя. Артур сидел внутри, но и его люк был открыт. Механику оторвало голову, а остатки заряда хлынули через открытый командирский люк на Артура. У него оторвало кисти рук, покалечило бедра, грудь, живот… Уже мертвый механик водитель, падая, повернул руль вправо. БТР слетел с дороги и укатился в чистое поле. Сверху на броне были еще солдаты, тоже оглушенные взрывом. Через какое-то время Артур пришел в себя и полувылез из люка. И тут увидел картину как в фильме «Андрей Рублев». Вдоль БТРа ползали два солдата. Один, сапер-проводник, спросил другого:
- Ты собаку мою не видел? Она рядом сидела, а теперь нет. Никак не найду в темноте!
- Не-а! - ответил второй. - Не видел! А ты руку мою правую не видел?
- Не-а! А зачем она теперь тебе?
- Да, блин, я же ей автомат держал! И куда она подевалась?!
- Плюнь!!!
- Как так плюнь?! А автомат?! А если в плен будут брать?!
… разумеется, что оба были контужены до крайней степени…
В составе международных сил ООН в Персидский залив пришел БПК «Адмирал Трибуц». Группой морского спецназа на его борту командовал мой приятель, фамилию которого назвать не хочу по определенным причинам. «Работали» посменно. Неделю работают наши, неделю НАТОвцы. Во время отдыха и трогать не моги… И тут приятеля вызывают французы и говорят:
- Вам надо выйти.
- Это почему? Американская же смена?! - спрашивает мой приятель.
- Дело в том, что на море волнение три балла, - отвечают ему.
- И что с того?
- Да, ничего, но вам надо выйти.
Больше приятель вопросов не задавал, вышел с борта «Трибуца» со своими матросами и пошел выполнять, что сказано. Потом выяснилось, что американцы просто не умеют выходить за борт при волнении три балла и выше. Могут быть травмы… Американские «Коммандос» и корпус морской пехоты США набран из контрактников, которых долго и упорно обучают премудростям военного дела. Группы морского спецназа РФ под командованием моего приятеля, состояли из обычных призывных российских парней. Травм не было.
- Какие хорошие у вас бронежилеты, - с завистью сказал вахтенный офицер французского военного флота.
- Чего? - не сразу понял мой приятель.
- Бронежилеты у вас очень хорошие, - пояснил француз. - Они так облегают тело, что их практически незаметно!
- Да на нас и бронежилетов-то никаких нет! - удивился мой приятель. - Зачем таскать на себе лишнюю тяжесть? Лучше патронов побольше взять!
По его рассказу, у француза сделались глаза, будто бы он увидел динозавра.
В кают-компании авианосца приятелю был задан не очень скромный вопрос: «А сколько получают ваши матросы?». Приятель решил не позорить Россию и приврать. Ответил так:
- Два с половиной доллара… в сутки… (хотел сказать, что в неделю, но решил: врать, так врать!)
Французы недоуменно покрутили головами и ответили:
- Нет, вы непобедимы!!!
Таких историй в моей практике тысячи. Или, во всяком случае, сотни.
Русский солдат. В ноги ему поклониться надо!
Демон и Ангел. Плодотворное сотрудничество
8 часов 42 минуты. Москва, 12-й этаж дома номер 15 по улице N.
Лизу переполняли тоска и отчаяние. Она открыла окно и встала на подоконник. Глубоко вздохнула, готовясь шагнуть в никуда…
Её остановил странный звук - то ли покашливание, то ли кряхтение. Лиза обернулась. За кухонным столом - за её столом - сидело нечто непонятное. Тёмно-зелёное, чешуйчатое и рогатое, с пучеглазой мордой, больше всего это нечто напоминало ящерицу-переростка. Оно открыло пасть, облизнулось раздвоенным языком, и поинтересовалось у Лизы:
- Ну? Чего стоим, кого ждём? Прыгай, давай, как собиралась!
- А в-в-вы… собственно, кто? - Лиза хотела было испугаться, но вспомнила, что бояться ей, вроде бы, и нечего, раз она всё равно собралась сводить счёты с жизнью.
- Демон, - сказало существо. - Очень рад знакомству.
Лиза закрыла глаза, сосчитала до пяти, снова открыла. Демон всё так же сидел за столом, постукивал когтистой лапой и смотрел нетерпеливо.
- Лиза, - представилась Лиза.
- Да знаю я, кто ты, - хмыкнул Демон - девятнадцать лет, разбитое сердце, он тебя не любит, о чём сказал - Демон глянул на кухонные часы - три часа сорок семь минут назад, и ты решила, что жить тебе без него незачем… Ну так что, прыгать-то будешь или нет?
- А тебе-то какая разница, чучело? - обиделась Лиза.
- Мне? Мне очень большая разница! - Демон с воодушевлением махнул хвостом - Ты об асфальт - хрясь, брызги крови - во все стороны, все вопят, твоё тело, разбившееся в лепёшку, отскребают, а я - я сопровождаю твою душу непосредственно в ад, куда самоубийцам положено… И удовольствие, и от начальства поощрение… Давай, прыгай, не задерживайся.
- Раскомандовался тут, - разозлилась Лиза, - вот когда захочу, тогда и спрыгну.
- Так ты ж вроде и хотела, - удивился Демон. - Не, ну смотри… Я подожду, мне торопиться некуда.
Он задумчиво обозрел стол, углядел засохший бутерброд на тарелке, засунул в рот и принялся с аппетитом жевать. Лиза разозлилась окончательно, подумала, и швырнула в наглую морду тапочек. С левой ноги. Демон поймал тапочек, внимательно оглядел, понюхал, и отправил в рот вслед за бутербродом. Лиза швырнула второй. Демон раскрыл пасть и проглотил его, кажется, даже не жуя.
Лиза спрыгнула с подоконника в кухню и захлопнула окно.
- Вали отсюда, рептилия! Фиг тебе, а не поощрение от начальства.
- Ну ладно, - философски развёл лапами Демон, - передумала, стало быть. Тогда, между прочим, имей в виду, что Ирку с параллельной группы он бросит через две недели, и завидовать ей не стоит. А ещё через месяц, он вообще заявится к тебе с цветами и заверениями в вечной любви, а ты, если не будешь полной дурой, - Демон критически глянул на Лизу, покачал рогатой головой в явном сомнении по поводу её интеллектуальных способностей, но продолжил, - пошлёшь его куда подальше, потому что к тому моменту у тебя будет роман с Юркой.
- Да ну, - всерьёз заинтересовалась Лиза, - с рыжим Юркой? Не врёшь?
- Не вру, не вру… - Демон снова глянул на часы и заторопился, - Ну ладно, раз ты раздумала сигать из окна, мне тут делать нечего… Пока, и спасибо за тапочки…
И пропал в облаке неаппетитно пахнущего дыма.
8 часов 42 минуты. Москва, двор дома номер 35 по улице M.
Мишка битых двадцать минут сидел на скамейке и глазел на ярко-красный мерс, страдая от вселенской несправедливости: ну почему одним всё, а другим ничего, а?!
- Это и впрямь несправедливо, - раздался тихий голос справа.
Мишка скосил глаза и заморгал ошарашено: рядом на скамейке сидел натуральный ангел, с крыльями и нимбом над головой. В белой хламиде.
- Здрасьте… - растерянно сказал Мишка.
- Привет, - дружелюбно отозвался Ангел. - Так о чём мы? Ах да, о справедливости. Мне кажется, Михаил, будет правильным, если ты возьмёшь эту машину себе.
- Э-э-э? - сказал Мишка в полном обалдении.
- Её хозяин, - пояснил Ангел, - очень нехороший человек. Практически, бандит. А ещё у него много денег. Он вполне в состоянии купить себе новый Мерседес.
- А-а-а… - сказал Мишка.
- Тем более, - заметил Ангел, - что он оставил ключи в замке зажигания. Вопиющая небрежность, которая заслуживает наказания. И ты, Михаил, - Ангел строго, но ласково глянул на Мишку, - можешь сделать этот мир немного справедливее. Если угонишь эту машину.
- А как же… - проявил эрудицию Мишка, - это, как его - не укради?
- А ты разве крадёшь? - удивился Ангел, - Ты, можно сказать, борешься с преступностью и со злом. За что получаешь вполне заслуженную награду.
- А не поймают? - поинтересовался Мишка, глядя на Ангела восхищённо.
- Ни в коем случае, - успокоил его Ангел, - во-первых, хозяин тачки гуляет до утра, во-вторых, он отпустил охранника, а в-третьих, уже напился до невменяемости и утром даже не вспомнит, где Мерседес оставил…
Помолчали.
- Ну, - решился Мишка, - я пошёл тогда, что ли.
- Удачи, Михаил! - улыбнулся Ангел, помахал рукой на прощание и исчез во вспышке света.
8 часов 49 минут. Невесть где.
Вспышка света. Клубы дыма.
- Задание выполнено. Семь минут двадцать четыре секунды, - сказал Ангел.
- И у меня порядок. Шесть минут тридцать одна секунда! - сказал Демон.
Оба достали по свитку и проставили по отметке в нужных местах.
- Опережение графика на семьдесят два процента, - сказал Ангел.
- На восемьдесят четыре, - сказал Демон.
- Перерыв? - предложил Ангел.
Демон кивнул и плюхнулся в невесть откуда взявшееся кресло. Ангел достал из воздуха бутылку и разлил содержимое в два услужливо материализовавшихся бокала.
- За плодотворное сотрудничество! - буркнул Демон, опрокидывая содержимое в пасть.
- Лишь бы начальство не узнало, - кивнул Ангел, и выпил свой бокал.
- А что ему, начальству? - вопросил Демон, глядя вверх, - Задания выполняются, эффективность повышается, всё в порядке. Кто ж виноват, что ты с моей работой справляешься лучше меня, и наоборот? Я б на этого малолетнего хулигана минут 20 угробил, если бы вообще уговорил… А ты эту идиотку - второкурсницу уламывал бы не меньше получаса, пока б выслушал все жалобы и вытерпел истерику…
Ангел ещё раз кивнул, соглашаясь.
Посидели в креслах, молча, с закрытыми глазами.
- Информация по следующему заданию, - нарушил тишину Ангел, доставая запечатанный конверт с надписью «Ангелу-хранителю 318, в собственные руки, 14.08.06, 9−00».
Демон вытащил свой конверт: «Демону-искусителю 867, в собственные руки, 14.08.06, 9−05».
Обменялись конвертами.
- Расхождение по времени, - с неудовольствием отметил Ангел. Демон скривился и пожал плечами.
- До встречи, коллега!
Разговор, которого не было
- Ну, здравствуй, старый товарищ.
Молчание.
Он положил руку на борт. Знакомое ощущение чуть шероховатой краски, теплый металл подрагивает от далекого гудения турбин.
- Сегодня вторник, - подумал он, - летный день, как и раньше.
- Ты слышишь меня? Я пришел.
Молчание.
Может, он ошибся? Прошло много времени, его могли заменить… Он пригляделся, и дыхание перехватило от мгновенного и острого чувства узнавания. Оказывается, он не забыл, просто воспоминание лежало в дальнем уголке памяти, а теперь он смотрел и узнавал. Вмятины, царапины, маленький потек краски на камуфляжном пятне, заплата, как раз в том месте, где прошла его пуля. Странные слова: «его пуля».
Заныла нога. Он прислонился лбом к металлу, не замечая боли. И тут же пришел ответ.
- Это ты… Прости, я задумался.
- О чем?
- Обо всем. И ни о чем. Ты давно не приходил…
- Теперь я живу в городе. Там, к северу. Мы с тобой летали над ним много раз, помнишь?
- Помню. Это недалеко.
- Для тебя - недалеко. Для меня теперь - полдня дороги.
- Как ты живешь?
- Живу… Знаешь, я скучал.
- О чем? Обо мне?
- О тебе. И о небе.
- Ты летаешь?
- Нет, теперь нет. Ты не поверишь, теперь я боюсь летать!
- Ты? Боишься?
- Да… Дочь купила путевку на юг и билет на самолет. В полете мне стало плохо с сердцем. Я не могу - в салоне. Обратно ехал поездом. Такие дела…
- Ты всегда любил все делать сам.
- Да, любил. Наверное, поэтому я был плохим командиром.
- Не знаю. Ты был хорошим летчиком, это точно.
Он усмехнулся.
- Ты говоришь, как моя дочь. Только она еще добавляет: «А вот дед из тебя плохой!». Балую я внуков… Но деду и положено баловать!
- У тебя уже внуки… А как живет твой сын? Ведь у тебя был сын, я помню, ты часто приводил его на аэродром.
- Он погиб.
- Прости, я не знал.
- Он был летчик, летал на штурмовике, а погиб в Чечне. Однажды пилотов вызвал командир эскадрильи и сказал, что в горах попал в засаду взвод, мальчишки, пехотинцы, и такой же лейтенант, ну, может, чуть постарше. Заблудились и попали в засаду. Зимой там бывают сильные туманы, погода была на пределе, солнце уже заходило, лететь, в общем, было нельзя, но командир сказал, что решать им. Сын вызвался лететь. Они полетели, мой был ведущим. В общем, он врезался в гору. Зимой там бывают сильные туманы, и он не успел отвернуть, не увидел гору. Впрочем, о туманах я уже говорил. Самолет нашли только через неделю. Он лежал в кабине…
- Вот если бы мы с тобой…
- Нет. Мы ничего бы не смогли. Дневной штурмовик там вообще ничего бы не смог сделать, а Су двадцать четвертых там не было. И вообще, это не наша война. Мы свое отвоевали. Две командировки в Афган… Хватит и человеку, и самолету.
- Что ж… Может, ты прав. А взвод?
- Что - взвод?
- Тех солдат спасли?
- Не знаю… Кажется - да, спасли, ведомый все-таки долетел, успел долететь. Да, спасли… Не всех… А потом умерла моя жена. Врачи сказали - сердце, но я думаю - от горя. У нее никогда не болело сердце. Знаешь, она всегда боялась, сначала за меня, а потом, когда сын окончил училище, за него. За него - даже больше. Она всегда скрывала, но я видел, как она боится. Когда я сказал ей про сына, она сначала не поняла. А потом, когда поняла, на ее лице появилось странное выражение, облегчения, что ли. Огромного, опустошающего облегчения. От этой пустоты в душе она и умерла, не смогла жить…
- А ты? Как твоя нога? Тебе тогда досталось в Панджшере…
- Да… После ранения кровь залила кабину, и я все боялся, что она что-нибудь замкнет, и мы не долетим, а потом в госпитале заболел еще и желтухой. Но я вернулся. Я обязан был к тебе вернуться и вернулся. Если бы не ты, я остался бы лежать в том ущелье. Знаешь, иногда мне кажется, что афганский песок до сих пор хрустит на зубах. И еще помню небо. Серое небо, серый песок, камни, серые дома, нелепо одетые люди в широких штанах и обуви из покрышек, тусклые огоньки выстрелов, пожары, трупы. Странно, что там могло гореть? Кругом сухая глина и камни. Разве что люди…
- Не стоило тебе ездить в тот кишлак.
- Нет, я должен был увидеть.
- Ну, и что ты увидел? Была война, по нам тоже стреляли, и довольно метко, надо сказать…
Он провел рукой по фюзеляжу.
- Да… Я помню… Вот вмятина… и вот… А здесь, где заплата, была пробоина. Кажется, это из ДШК. Я боялся за тебя.
- Я - штурмовик. Меня трудно убить.
- А ты? Как ты? За тобой хорошо ухаживают?
Смешок. Как будто треск помех в эфире.
- Ты забыл, мне ничего не нужно. Я - экспонат. Сюда никто не ходит. Теперь я буду жить долго, если, конечно, это считать жизнью. Кто бы мог подумать? Самолеты не должны жить столько, сколько живут люди.
Он не ответил.
- Смотри, там подъехала машина. Это, наверное, за тобой?
- Да, это дочь. Мне пора. Я буду приходить к тебе.
- Иди. Я буду ждать.
- Если я долго не приду…
- Я понял. Не думай об этом, иди, она волнуется.
- Пожелай мне удачи.
Пожилой человек в потертой шевретовой куртке неловко повернулся, подобрал трость и, прихрамывая, пошел к выходу из маленького музея, расположенного за гарнизонным домом офицеров.
- Я не буду оглядываться… Я не буду оглядываться… Это хорошая примета - уйти, не оглядываясь.
У калитки он оглянулся.
Мурчик
Помешивая на сковороде вкусно шкворчащую картошку, Игорь сладко прищурился. Очередной день службы позади, и никто не помешает капитану-хохлу употребить положенные 100 грамм присланной из родного села самогонки (водки в городе не найти днем с огнем), сдобренной шматом копченого сала. Никто, кроме мелкого и весьма пакостного котейки по кличке Рейган, который уже давно лежал на самом уголке стула и лениво косил желтым глазом на вожделенную горку домашних продуктов.
- Смотри, Игорюха, вчера отвернулся на секунду, так этот махновец банку шпрот уничтожил. Четырех офицеров без закуси оставил, чтоб ему кошка не дала!
Шпрот было жалко… Родители с редкой оказией прислали из Питера посылку с разными полезными вещами и вкусностями. Только собрались посидеть, уже стол накрыли, вышли футбол досмотреть. Вот и досмотрели… И куда столько влезло в этого пирата?
При слове «шпроты» Рейган сел и, не торопясь, облизал лапу, которой, по-видимому, и вытаскивал рыбьи тушки из банки.
- Вот стервец, понимает, о чем говорим. Совесть-то не мучает? - Не утерпел старлей и почесал ворюгу за ухом. «Махновец» блаженно вытянулся и муркнул что-то одобрительное, дескать, давно бы так… Рыбки коту пожалел…
- На Мурчика похож.- Игорь отрезал крохотный кусочек сала и подсунул под кошачий нос. Раздалось смачное чавканье.
- Все, хватит, самим жрать нечего. Иди к соседям, у них поклянчи, может, что и обломится, хотя вряд ли.
«Ну это мы еще посмотрим!» - Рейган, не торопясь, вышел из кухни.
- Игорь, а Мурчик, что за зверь такой?
- Нормальный зверь… Помнишь, как в том мультике: «Усы, лапы и хвост - вот и все мои документы!» Кот, только не наш, не советский.
- Вражеский что ли? - Воображение рисует суперсекретное подразделение НАТОвских котов-убийц в камуфляже.
- Нет, союзный. Вьетнамский. Я ведь во Вьетнаме советником был, ты знаешь…
Еще бы не знать! Вьетнамские сувениры были разбросаны и развешены по всей Игоревой комнате в общаге. Особое уважение коллектива вызывала бутылка какого-то местного пойла с плавающей змеюкой внутри. Несмотря на неоднократные предложения хозяина произвести дегустацию, желающих почему-то не находилось, даже после предварительного «разогрева» более правильными напитками.
- Вьетнамцы, вообще-то народ, известно, трудолюбивый, как и все азиаты. Но и, мягко говоря, вороватые личности тоже попадаются. Причем, и первое, и второе перемешано в них в равных пропорциях. Я однажды бежал метров 100 за тремя бойцами. Еле догнал, клянусь! Только сам был налегке, а они перли со склада 200 килограммовую бочку масла. Куда там до них муравьям и прочим насекомым! Сдохли бы от такой нагрузки! А эти - нормалек. Чирикают что-то по-своему. Назад отнесли еще быстрее, правда, я им словесно помогал. Некоторые русские слова они с моей помощью очень хорошо выучили…
Извини, увлекся… В общем, служба как служба, национальный колорит вскоре перестал замечать, да и работы по горло. Доставали по-настоящему три вещи: жара, влажность и мыши. С природой ничего не поделаешь, но вот хвостатым давно хотелось устроить полный Армогеддец.
Понимаешь, они были ВЕЗДЕ! Маленьких ушастых тварей повара отгоняли от котлов (хотя есть серьезные подозрения, что иногда и не замечали, что, впрочем, на качестве еды не отражалось никак), вечером выуживали из коек, вытряхивали по утру из ботинок, доставали злобно пищащую нечисть из карманов ХБ. Конец терпению пришел после пиратского набега на мою палатку и уничтожения проводов в свежеспаянной монтажной плате. После этого я, встав с паяльником наперевес и подражая накаченному герою одного «запрещенного» видеофильма, торжественно произнес: «Гнусные твари! Вы хотели войны, вы ее получите!»
Мыши дружно заржали по углам, доедая изоляцию.
Переводчик из местных долго думал и изрек:
- Еся одна халесий способа, берется самая сильная миша, обливаться бензина-солярка и пускаться безать. Она безит в свою дома, дома гореть, все миша гореть погибать нах.
Нет, я не живодер, даже состоял в Обществе охраны животных, но «на войне, как на войне», «если враг не сдается»
Вряд ли «миша» знала про подвиг героя-летчика Гастелло, но действия предприняла явно в нужном направлении - вместо «свою дома» шустро рванув на склад ГСМ. Причем, прежде чем скрыться в клубах огня и дыма, обернулась и явственно показала всем средний коготь на правой лапе.
Склад удалось полностью потушить только через час чудовищных усилий. Жертв и разрушений почти не было.
Переводчик улыбнулся, размазывая по лицу копоть недавнего пожара:
- Еся еще одна холесий способ против миша. Самая лутсая - кота покупать, кота вся миша будет кушать - убивать нах.
Ближайший рынок был в двухстах километрах. Выехали перед восходом солнца на двух УАЗиках с автоматчиками. Я лично возглавил экспедицию из головной машины, трясясь на переднем сидении в выгоревшем ХБ без знаков различия.
Котята лежали на лотке в один ряд, наглухо спеленутые тряпками наподобие мумий, так что сверху торчала одна лопоухая непрерывно мявкающая голова, а вниз свисал так же непрерывно молотящий по доскам хвост. Цена была божеская - на наши деньги около рубля за штуку.
- Сколько возьмем? - вопрос переводчику.
- Одного тосьно хватит.
- Уверен?
- Тосьно, тосьно!
Продавец невозмутимо размотал обмотки и взглядам открылось худенькое кошачье тельце, покрытое короткой серой шерсткой. Осмотрев покупку на предмет отсутствия скрытых дефектов и наличия первичных половых признаков, расплатились и осторожно двинулись в обратный путь по бездорожью. Драгоценное приобретение я всю дорогу держал на руках, не доверяя никому.
Кота я лично окрестил Мурчиком, про себя потешаясь над братьями по оружию, ибо выговорить этот набор букв ни один вьетнамец не мог, как не пытался.
Мурчик чем-то неуловимо напоминал моих бойцов. Такой же спокойный взгляд раскосых темных глаз, худощавое субтильное тельце и абсолютная невозмутимость. Этакое воплощение всех древних азиатских культур и религий…
Первого «миша» этот дистрофик завалил через две недели после приезда в часть, после того, как окреп и слегка отъелся тушенкой и рисом. Причем, сделано это было с изяществом Брюса Ли, мимоходом между лежанкой и миской с едой. Стоя над поверженным противником, Мурчик с интересом пошевелил лапой останки серого агрессора и задумался.
- Молодец, звереныш! Вперед! Ура! Банзай! Кия! Смерть фашистским оккупантам! Мочи козлов! - ликовал я, возбужденно притопывая ногами.
В эту ночь усатая Машина Смерти впервые вышла на охоту. Жалко, что некому было оценить красоту работы потомственного крысолова! Схемы его войсковых операций, несомненно, украсили бы учебники по кошачьей тактике и стратегии. Мыши таяли, как под пулеметным огнем и массово вывешивали белые флаги. Рембо и Чак Норрис удавились бы от зависти… Вы хотели войны, вы ее получили!
Каждое утро отряжался боец для сбора павших в ночном бою и последующего рытья братской могилы. Работы ему хватало не на один час…
Через месяц геноцид мышиного населения был завершен по причине почти полного истребления такового. Работы Мурчику явно поубавилось и даже случалось, что он приходил ночевать ко мне, чутко дремля в ногах и напевая мантры на каком-то древнекошачьем языке. Дружить с ним пытались многие, но как истинный Кот он признавал только одного хозяина - меня. Остальные нет - нет да и испытывали на себе ставшую легендарной хватку длиннющих кривых клыков.
…А по вечерам мы разговаривали… То есть, говорил, конечно, я, а Мурчик сверкал из полумрака своими невозмутимыми глазами и кивал мне понимающе. Я рассказывал ему о многом: о родном украинском селе, о старенькой матери, о жене и сынишке, о том, как обрыдла мне эта командировка и как будет здорово однажды вернуться Домой. Мурчик кивал сочувственно, сворачивался клубком и засыпал рядом, время от времени тихонько муркая, дескать, не грусти, Брат, служба она служба и есть, мы солдаты, не привыкать…
Все когда-то кончается, закончилась и моя Вьетнамская эпопея. Срок вышел. «Нах хауз, херр капитан», домой к салу и горилке! Вроде, ждал долго, дни считал, а теперь какое-то странное чувство, будто рвешь по живому и непонятно, кем стал для тебя этот маленький меховой комочек, с комфортом расположившийся на подстилке под армейской койкой. А он, стервец, словно все понимает и не лезет в душу с дурацкими вопросами, как и положено настоящему Другу. Только смотрит молча… Только смотрит…
Через карантин протащить Мурчика в Союз было нереально. Все было предрешено… Не оглядываясь я молча шел к ожидавшему УАЗику, волоча за собой тяжеленную брезентовую сумку и повторяя в такт шагам: «Это всего лишь кот… Это всего лишь кот…»…
Мурчик погиб через три недели после моего отъезда. В палатку сменщика заползла змея и один Бог знает, чем бы это могло кончиться, если бы не кот, серой молнией рванувший наперехват. Змея оказалась проворней, но он так и не разжал челюсти, дробя позвонки непрошенной гостье. Погиб в бою, как и подобает настоящему Солдату…
…В дверь просунулась хитрющая морда Рейгана. Попытки разжиться чем-нибудь у соседей явно успехом не увенчались.
- Черт с тобой, иди сюда! - Слышится чавканье… - Все, прожарилась… Слушай, старлей, давай за Мурчика накатим по соточке, а…?
- Погоди, схожу к себе, шпроты принесу. Где-то еще банка завалялась… Ты наливай пока, не тяни, я скоро…
Мишка
- Не пускай Мишку!!! Не пускай!!! Твою мать, ну что ж ты…
Под смех мужиков, в клубах заиндевевшего воздуха, оттолкнув зазевавшегося Саньку широким плечом, в маленькое помещение ВОХР ввалился здоровый пес.
- Ну все, - ржали мужики, - для тебя, Лукьяныч, ресторан закрылся! Собирайся, «жена» пришла!
Разогнав широкой ладонью табачный дым над импровизированным «рестораном» (три бутылки водки и банка тушенки), хозяин с укоризной посмотрел на пса.
- Мишань, а Мишань? Шел бы ты домой, а? Дай с мужиками посидеть, имей совесть?
Молящие нотки в голосе Лукьяныча вызвали новый взрыв хохота.
- Ну, это… Ну, посмотрим еще, кто кого на этот раз, - пробормотал Лукьяныч и занял за столом стратегически верную позицию: подальше от Мишки.
За окном мела пурга. Мужики, отсмеявшись, еще разлили по одной. Пес, положив тяжелую голову на широкие лапы, сквозь полуприкрытые глаза подсматривал за хозяином…
Как там рассуждал Полиграф Полиграфыч, будучи еще Шариком? «Очевидно, моя бабушка согрешила с водолазом»? Судя по Мишке, его бабушка согрешила со всем Балтийским флотом. И даже с кем-то из заезжих, с Тихоокеанского. Мишкина мама тоже не ударила лицом в грязь и, попав с полярниками на берега моря Лаптевых, заставила выть в душевных муках на полярное сияние не один десяток аборигенских лаек. В общем, Мишка получился красавец: могуч как линкор, быстр как торпедный катер и хитер как чукотский шаман. А еще: огненно-рыжий.
Хозяина Мишка выбрал себе сам. Выбравшись на свет Божий из уютного сумрака теплотрассы, по-щенячьи спотыкаясь и повизгивая, он, повинуясь глубинным вывертам собачьего сознания, направился прямиком к дверям здоровяка, балагура и по совместительству водителя пожарного «Урала» Лукьяныча. Это была судьба.
Лукьяныч, поначалу, хотел новообретенного питомца назвать просто и незатейливо: «Блять». После столкновения в темноте подъезда с щенком, его какашкой и диким визгом, ничего другого в голову просто не приходило. Но как-то все утряслось, и Мишка стал Мишкой. (Все-таки лукавил немного Лукьяныч: перестройка была в самом разгаре, и непросто так пса он Мишкой назвал, ох, не просто так…)
Летело время, и под холодной усмешкой полярного сияния Мишка с Лукьянычем пережили многое: развал страны и уход жены, потерю работы и обретение новой, потерю смысла жизни и поиск нового. Все жизненные перипетии Мишка переносил с нордическим спокойствием и моряцкой бесшабашностью: вместе с хозяином жрал макароны, когда не было денег; придирчиво обнюхивал новых подруг Лукьяныча - дабы никакая змеюка подколодная не разрушила их уютный мирок; не теряя оптимизма, вместе с хозяином менял места работы в стремительно умирающем северном поселке.
Вот только Лукьянычу мишкиного оптимизма не хватало: что-то в итоге в нем надломилось, и все чаще и чаще смысл жизни стал находиться на дне граненого стакана. Мишка вначале не понимал происходящего с Хозяином, а потом начал страдать. Нет, Хозяин не уходил в запой, не забывал покормить пса, в припадке пьяной злобы не вымещал проблемы на Мишке… Он просто стал… не такой… Логика Мишки была проста и прямолинейна, как штык от «трехлинейки»: Хозяина надо спасать!
За окном мела пурга. Мужики, слегка приняв на грудь, ударились в разговоры: под бубнящий телевизор обсудили Ельцина, МММ, рост цен и знакомых баб. От баб разговор вернулся снова к Ельцину и уже готов был свернуть к росту цен, как был прерван Лукьянычем:
- Ну, твою мать… - грустно пророкотал он басом и с детской обидой заглянул под стол…
Если внешне Мишка ассоциировался с красой и мощью флота, то внутреннему его содержанию могли бы аплодировать стоя все великие полководцы истории. Мишка был гениален как Наполеон в планировании, стремителен как Брусилов в прорыве и беспощаден как Жуков в наступлении. Проникнув в помещение и прикинувшись на время ковриком, Мишка подождал, пока внимание объекта атаки рассеется и, совершив обходной маневр с прорывом, аккуратно зажал кисть хозяина своими клыками. Всё. Сидеть Лукьянычу было можно, жрать тушенку - сколько угодно, пить - фигушки. Проверено.
Под смех мужиков, Лукьяныч натянул шапку, кунтуш и открыл входную дверь. Мишка озорными глазами оглядел собравшихся и, показав всем хвост колечком (эх, папка-лайка), чинно удалился с понурым хозяином в кильватере.
- А ведь так и не даст он ему пить, - смеялись мужики, разливая еще по одной.
А в глазах таилась грусть. У них такого пса не было…
Про заек
Ночью перед подъездом на асфальте появилась надпись: «Зайка, я люблю тебя!». Белой эмалевой краской поверх небрежности трудов дворника. Все шестьдесят женщин подъезда зайкового возраста (от десяти до 60 лет) в это утро выглядели загадочнее черных дыр космоса. По лицу каждой читалась абсолютная уверенность, что послание адресовано именно ей.
- Как это трогательно, - умилилась одна из женщин. - Настоящий мужчина и романтик растет. Я-то думала так сейчас не ухаживают.
- И не говорите, - подхватила другая. - И только одна единственная знает, что это написано только для нее.
- Уж она-то точно знает! - залилась румянцем первая. - Но не расскажет никому.
- Это моей Машке писали, - заметил мельком отец одной из гипотетических заек.
- Ну, ну. Ошибок-то нет! - возразили женщины. - Запятая где положено и «тебя» через Е, а не через И.
- Ну так и почерк ровный, - возразил уязвленный отец. - Не слепой человек, видимо, писал. Так что и не вам, вероятно…
Так, слово за слово, разгорелся конфликт полов, поколений и социальных слоев. С мордобоем, матом и разорванными бусиками. Приехавший наряд милиции полюбовался с полчаса на побоище заек подъезда и только потом разнял всех.
С утра надпись изменилась. Кто-то уточнил данные, и теперь надпись была более конкретной: «Зайка с 6-го этажа, я люблю тебя!». Зайки с остальных этажей почувствовали себя до крайности оскорбленными в лучших чувствах.
- Это ж надо такой сволочью быть! - сообщила экс-зайка лет сорока с пятого этажа. - Разрисовывать-то - оно ума много не надо. Подарил бы цветов что ли.
- И не говорите. - поддержала еще одна развенчанная, с расцарапанным еще вчера, во имя романтики, лицом. - Взял бы, да разметку нанес вместо этих каракулей. Раз уж краски много.
Зайки с шестого этажа свысока поглядывали на всех и мечтательно смотрели вглубь себя. Эту мечтательную задумчивость не оценил муж одной из заек. Он хотел было попенять супруге на недостойное поведение, но увлекся и попинал бедную женщину к вящему удовольствию всех остальных заек подъезда.
На следующий день надпись закрасили и на белом фоне черной краской появилось: «Мильпардон, ошибка. С пятого этажа зайка-то! Люблю тебя».
С шести утра начали подтягиваться зрители из соседних подъездов. И не зря. Ровно в семь, у подъезда, напрасно обиженная женщина с шестого этажа надавала пощечин своему несдержанному мужу за то, что он козел ревнивый. Мужчина виновато пыхтел и с ненавистью поглядывал на буквы на асфальте. Женщине рукоплескали все остальные женщины двора, вкладывая все свои обиды на спутников жизни в овации. Мужчины сочувствовали лицом и жестами, но сказать что-то вслух не осмеливались.
- Ишь, как под монастырь подвел всех. - вздохнул какой-то мужчина лет пятидесяти. - Нет чтоб по секрету на ушко сказать зазнобе своей. Так нет - надо народ баламутить.
- А ты своей на ушко каждый день говори - она и не взбаламутится! - парировала соседка.
- А мне, допустим, никто не говорит ничего уже лет двадцать пять - и ничего. Не помер пока. - виновато пробурчал мужик.
- То-то и оно. - покачала головой женщина и вернулась к зрелищу.
- На пятом-то незамужних баб нету! - вдруг выкрикнул один из мужчин.
- А что ж, в замужнюю влюбиться нельзя уж никому? - взъярились женщины пятого этажа. - Рожей не вышли, что ли? Что ты молчишь, а?! Твою жену уродиной обзывают, а ты? Так и будешь стоять?
Приехавший наряд полиции вызвал подмогу и уже тремя экипажами они гоготали и ставили ставки. После всего разняли дерущихся и оформили двадцать три административных нарушения за драку.
Утром на асфальте красовалось: «А чего все эти курицы щеки дуют-то? Зайка-то мой - мужчина с пятого этажа. Люблю тебя, зайка!». Управдом прочел это все, ахнул, сразу вызвал полицию и четыре экипажа «Скорой помощи».
- Зачем вам четыре? - допытывалась диспетчер. - Чего у вас происходит-то там?
- У нас на пятом четыре зайки живут! - неуклюже пояснял управдом. - И все женаты. Так что поторопитесь - пострадавшие вот-вот будут.
- Ах ты кобелина! - завыли на пятом этаже и раздался шум бытовой ссоры с рукоприкладством и порчей имущества.
- Алё! - закричали все жители подъезда со двора. - Нечестно так. Спускайтесь вниз - чтоб все видели.
- Сейчас! - вышла на балкон пятого этажа женщина в бигудях. - Скорой там не загораживайте дорогу.
Санитары пронесли двоих пострадавших. Еще один зайка вышел сам, гордо осмотрел собравшихся, пригладил резко поседевшие волосы, проводил заплывшим глазом обе кареты «Скорой помощи» и сказал:
- Слабаки! Тряпки!
После чего улыбнулся беззубым ртом и упал в обморок.
- Э. Граждане… - заволновалась толпа. - А где четвертый-то? Может надо ему на помощь идти? Может дверь выбить и отнять бесчувственное тело у этой фурии?
- Что за собрание тут? - вышел последний из заек из подъезда. - Делать вам всем нечего?
Толпа ахнула - мужчина был чисто выбрит, причесан, одет в свежую рубашку и вообще - великолепен как залежавшийся в ЗАГС-е жених.
За мужчиной вышла его жена, поправила демонстративно мужу прическу и ослепительно улыбнулась соседям.
- Верк, ты чего? Бесчувственная какая-то? - ахнули женщины.
- Чего это? - удивилась Верка. - Это ж я писала. Своему. Люблю его - вот и дай, думаю, напишу. А нельзя разве?
- Вот ты скажи - ты нормальная?!! - завизжали соседи.
- Нормальная, вроде, - пожала плечами Верка. - А вы?
Как в сказке
- Что-то дрянь какая-то, - сказал Упырь, отставляя стакан. - Тебе не кажется?
Оборотень взял стакан и принюхался. Потом отпил маленький глоток.
- Жидковата.
- И привкус, привкус?
- М-м?
- Совсем никакая, - вздохнул Упырь. - Вылей в раковину.
Ивашка дернулся и протестующее замычал.
- Ну, чего тебе? - обернулся к нему Упырь. - Обратно тебе ее залить, что ли?
Оборотень выбрался из мягкого кресла, вылил кровь в раковину в углу, открыл кран и ополоснул стакан. Потом подошел к Ивашке, развязал платок у него на затылке и вынул кляп изо рта.
- Ну, ты чего? - мягко, почти шепотом спросил он.
- Сволочи! - отреагировал Ивашка, брызгая слюной. - Мало того, что всю кровь вытянули…
Он снова дернулся, пытаясь высвободить связанные за спиной руки, но у него ничего не вышло - только едва не свалился с табуретки.
- Ну, уж и всю… Да и разве ж это кровь? - удивился Оборотень. - Пакость, а не кровь.
- Во-во, - поддержал его Упырь, вставая. - Пить невозможно. Вот помню, раньше была кровь у вашего брата - любо-дорого…
- Ну и валили бы отсюда, - огрызнулся Ивашка. - Валили бы к чертям из страны!
- А ты нас не гони, - неожиданно оскалился Оборотень. - Ты чего, самый главный тут, что ли? Развелось вас…
Упырь положил ему руку на плечо.
- Не нервничай, братан. Ну, разволновался хавчик. Не ругаться же с ним.
- Кровопийцы, сволочи! - не унимался Ивашка. - Зажрались! Вот погодите, придет времечко…
- Вот как придет, - рассудительно ответил ему Упырь, наклоняясь к самому Ивашкиному лицу, - так и свалим. Насовсем. Доволен?
Ивашка смотрел на него прищурившись, злобно сопя носом.
- Видимо, доволен, - заключил Упырь. - Ты ему вставь кляп обратно, братан. А то он чего-то развыступался.
Оборотень поднял кляп с пола и снова затолкал Ивашке в рот, невзирая на протесты и брань. Обвязал голову Ивашки платком, постаравшись затянуть узел на затылке как можно туже. Потом тяжелой лапой съездил по уху.
- Чтоб не вякал, - пояснил он.
Упырь уселся обратно в мягкое кресло и достал из шкатулки сигару. Оборотень вынул зажигалку и поднес огонек. Упырь закурил.
- Козлы, - буркнул Оборотень. - Время ему придет. Недовольны еще…
- Да ты не кипятись, - ответил Упырь, затягиваясь. - Ничего не придет. Кровь не та, братан. Жидковата. Это раньше они могли, с факелами, с вилами… А теперь…
Он махнул сигарой в сторону Ивашки, и пепел, сорвавшись с ее кончика, упал на дорогой персидский ковер.
- Только и могут, что возмущаться, - закончил Упырь мысль.
- А если… Это?.. - немного нервно спросил Оборотень. - Их же все-таки больше.
- Больше… Меньше… - Упырь усмехнулся. - Пока кровь не закипит, нам бояться нечего.
Он опять повернулся к Ивашке.
- Ну, чего? - спросил он. - Хотели жить как в сказке?
Ивашка дернул плечами и посмотрел на Упыря исподлобья.
- То-то же, - сказал Упырь. - А как вы хотели, чтоб сказка, да без нас?
И оба - и Упырь, и Оборотень - расхохотались.
Про маленьких жалких собачек, которых таскают под мышкой.
К сожалению, кратко рассказать это историю у меня не получилось, но мне кажется история очень весёлая и интересная, даже при моём хромом пересказе.
На днях заезжал в торговый центр «Стратфорд» купить новую рубашку и галстук. Выходя из магазина наткнулся на красавицу, очень короткая одежда, странного цвета кожа, ходули вместо обуви и лохматое существо подмышкой. У нас в Лондоне, увидеть такое редкость. Глядя на это тщедушное создание (я о собаке) я вспомнил интересую историю из моего прошлого.
В конце 90х у меня была бойцовская собака породы боксёр. Нормальное животное, но к сожалению тупое, собака досталась мне случайно, уже взрослая так, что меня обвинять в тупости животного наверное не стоит. Водил я Санту на специальную дрессировку, мне кажется «ОЗС», это была специальная программа, где собак учили охранять хозяина, исполнять команду фас, нанося максимальное повреждение атакующему. Напоминаю, это были 90е.
Собак тренировалось у нас в клубе около 20−30. В основном, бультерьеры, стаффордширские терьеры, доберманы, ротвейлеры и боксёры.
Инструктаж был очень интенсивный из собак делали боевые машины.
Тренировки проводились в лесу, народ собирался специфический, крепкие шеи, тяжелые цепи, я надеюсь понятно.
Всё было очень серьёзно, строго, по мужски, пока однажды к нам на тренировку не пришло, я бы сказал не прилетело, милое, воздушное создание, в розовом костюмчике со светлой головушкой. Мне кажется её звали Алиса, так вот Алиса привела маленькую собачку, я могу ошибаться, наверное карликовый бульдог, мордой похож на боксёра, смешно похрюкивает, а размером с средний ботинок.
Ржать, нам не дали инструктора, я думал, что Алиса просто, что-то перепутала и просто хочет научить Тесика сидеть и лежать.
Алиса и Тесик не пропускали ни одного занятия, Тесик был очень послушный пёс, но видеть без коликов в животе как он выполнял, команду фас, было невозможно, он очень смешно разбегался, сворачивался и резко выпрыгивал вверх, чтобы хоть как-то допрыгнуть до груди нападавшего, наших собак учили работать на горло.
Однажды, без Алисы, мы спросили инструктора к чему этот цирк, он ответил, Тесик может и не сможет защитить хозяйку, но ошарашить нападающего и дать хозяйке несколько секунд на бегство в его силах.
Тесик и Алиса не появлялись на дрессировке уже месяц, мы уже стали забывать, злобные полёты Тесика, как в один вторник мы увидели знакомый розовый костюмчик и через несколько шагов мы увидели Тесика. Тесик выглядел странно, его маленькое тельце было перебинтовано, но как мне казалось ступал он гордо, если можно сказать как герой.
Алиса рассказала, что несколько недель назад на неё напал, какой-то мужик пытаясь изнасиловать, ограбить и возможно убить. Когда он показал ей нож и приказал раздеваться, она оторопела, ноги сделались ватными, а голова от ужаса перестала работать.
Через несколько мгновений Алиса услышала животный, полный боли крик. Перед лицом её насильника мелькнула тень. Тесик взлетев, впился своими маленькими зубками в нос маньяка, при этом очень быстро раздирая лицо своими крохотными лапками.
Насильник выл, Тесик рычал, скулил и храпел одновременно, Алиса боялась колыхнуться.
Нападавшему удалось отодрать песика от лица и он бросился наутёк, но Тесик лаял и пытался догнать его, куда ему на его кривеньких лапках.
Алиса плакала, когда рассказывала нам о своём злоключении, на суровых лицах отражалось уважение к маленькому, но бесстрашному герою.
А что случилось с Тесиком, почему он в бинтах, спросил кто-то из наших.
А это он в кустах изодрался, ответила Алиса.
Морфей бесшумно подошёл,
И невесомый тонкий плед
Накинул на моё плечо
Рукой заботливой своей.
Калейдоскоп цветных огней
Рассыпал миллиарды брызг,
И в этом необычном сне
Между богами спор возник.
Поспорил Бахус и Морфей
О том, кто лучший врач из них.
«Забыться можно лишь в вине
Свои печали утопив», -
Об этом молвил Бог Вина,
И, в подтвержденье своих слов
Он выпил свой бокал до дна,
И, наливая по второй,
Продолжил речь свою, уже
Слегка развязно: «Вот сейчас
Намного легче стало мне,
И настроенье - просто класс!»
Слегка прищурившись, Морфей,
Ему ответил: «Друг ты мой,
Тебе всё кажется, поверь,
Что - исцеляет алкоголь.
Не лечит - отравляет мозг…
Кабы лечил - тогда б с утра
Не раздражал тебя подъём,
И не болела б голова.
Другое дело - крепкий сон,
Порой лекарства лучше нет.
И, даже, он полезен днём -
Вздремнув полчасика в обед,
Ты восстановишь много сил,
Ведь иногда от суеты
Такой придавит негатив -
Всего «ломает», всё болит".
«Всё это - сказки, ерунда,
Давай-ка, лучше, по второй», -
Ответил Бахус, и - до дна
Вдруг осушил бокал с вином.
«Ну что ж, посмотрим, чья возьмёт», -
Сказал Морфей, слегка зевнув.
Ладонью прикрывая рот,
Он вдруг на Бахуса взглянул…
А тот вдруг встал из-за стола,
И, не успевши сделать шаг,
Вдруг покачнулся, и - упал.
Уснул… И спор свой проиграл.
С улыбкой на него Морфей
Взглянул, и молвил: «Вот чудак,
Ты до утра проспишь теперь,
А мне, ты извини, - пора,
Уже погас заката луч,
Пора работу начинать.
Помочь уставшим отдохнуть,
Детишкам - сказку рассказать.
Ведь завтра будет новый день,
И силы свежие нужны.
Ну, а с тобой подружка Лень
Пусть остаётся до зари".
…Рассвета луч в окно нырнул,
И прошептал: «Пора вставать…»
И я, нарушив тишину,
Решил вам сон свой рассказать.
Культура современной России
- Ох, бабуля, так много задают уроков на дом! - пожаловался Петров своей бабушке, отправляясь в школу. - Задание по истории не успел выучить, наверное, двойку схлопочу.
- А чего вам там по истории-то задали, - сочувственно спросила бабуля.
- Задали читать «Культура современной России».
- Какая, внучек, к бесу, культура?! - махнула рукой бабуля. - Живем как в Содоме и Гоморре!
- Может, не спросят сегодня меня, пронесет, - сказал напоследок Петров и вышел из дома. Но не пронесло…
- Петров, иди к доске.
Петров, лениво переваливаясь, пошёл. В глазах печаль. Лицо сморщилось, как будто только что этим лицом в дерьмо ткнули.
- Ну, Петров, давай, рассказывай.
- Чего рассказывать-то? - спросил Петров, оттягивая время своей погибели.
- Рассказывай о культуре современной России.
Петров вдруг вспомнил слова бабули: «Какая, внучек, к бесу, культура?!»
- А, была, не была! - подумал он. - Пропадать, так с музыкой!
- Какая, к бесу, культура?! - выпалил Петров. - Живем как в Содоме и Гоморре!
Класс резко оживился. Учитель упёрся удивлённым взглядом в Петрова, приподнял даже очки на лоб.
- Содом и Гоморра, говоришь? - придя в себя, переспросил учитель. - А что ты знаешь о Содоме и Гоморре?
- Их там Бог наказал за грехи… Он облил эти города серой и поджёг, - не совсем точно припомнил Петров рассказ бабушки. - Короче, стёр их с лица земли…
- А может ты, Петров, расскажешь нам, за какие грехи стёр Бог эти два города? - спросил учитель с солидной долей иронии.
Петров напряг мозги. «Раз мы живем как в Содоме и Гоморре, - подумал он, - то и грехи наши сегодня должны быть похожи на грехи жителей этих древних городов»…
- Ну, хоть один грех ты можешь вспомнить? - поторопил Петрова учитель.
- Развратились они там все, стыд всякий потеряли… - Петров обрел немного уверенности. - Мужеложством занимались. Геи гей-парады устраивали, - Петров вспомнил Борю Моисеева и добавил, - на сцене пели…
- Так, так, дальше, - улыбнулся учитель той улыбкой, которой хотят сказать: «Мели, Емеля, твоя неделя».
- А дальше… Справедливости у них там не было. Начальники соревновались, кто больше украдет. Олигархов там развелось. И везде проститутки, проститутки… И оборотни. - Петров распалялся все больше и больше, на него нашло вдохновение. - Дума там плохая была. Все места там расхватала одна партия, в которой много было жуликов и воров…
- Так, - уже без иронии такнул учитель.
Петров этот «так» учителя воспринял как одобрение, и его понесло дальше:
- И выборы у них там были нечестные. Побеждала всегда одна партия «Единая…» - Петров осекся. Немного подумав, выпалил - «Единая Гоморра». В знак протеста народ шёл на болотные места митинговать…
- Почему на болотные-то? - спросил учитель.
- А их гоморровские начальники на другие места не пускали. Полицию и омоновцев везде выставили с дубинками…
Класс притих. Все, раскрыв рты, слушали эмоциональную речь Петрова. У учителя сошла с лица ирония, и он уже слушал Петрова с нескрываемым интересом:
- Так, так…
- Пьянство сплошное там было, целые деревни спивались, наркомания… Людей воровали, дети пропадали. Рабство там было. Маньяки разные расплодились, педофилы. - Петров набрал скорость и не собирался тормозить. Щеки его от возбуждения покрылись румянцем, глаза заполыхали праведным гневом. - Рабочим, врачам платили мало… - Петров посмотрел на учителя, - А учителям вообще нищенскую зарплату давали.
- Да, да… - задумчиво сказал учитель, - зарплата, действительно, нищенская. - Он смотрел застывшими глазами куда-то в мысленную даль, углубившись в свои думы.
Вдохновлённого Петрова понесло дальше:
- Пенсии были мизерные, а в магазинах было все дорого. Нищих много было. А ещё нефти было у них много, а бензин был дорогой. Начальники нефть и газ в другие страны продавали, а деньги прикарманивали. Совсем обнаглели!
- Стоп, стоп! - спохватился учитель. - Бензина и газа в Содоме и Гоморре не было. Это ты, Петров, немного переборщил. Достаточно, садись.
Учитель поставил оценку в дневник и протянул его Петрову. Петров сел, открыл дневник… Там стояла жирная пятёрка.
Поединок
Рыцарь с тоской смотрел на дракона. Всего пять минут назад он мечтал о том, как сокрушит великого змея и добудет себе славу в кровавой схватке, а теперь сожалел о том, что рыцарские правила не позволяют отменить вызов. Дракон был некрупный, поджарый и немолодой. Насколько можно было разглядеть, в его пасти не было ни одного зуба, который можно было бы оправить в серебро и носить на поясе вместо кинжала. Когти тоже оставляли желать лучшего. Шкура, вовсе не покрытая бриллиантовыми доспехами, провисала на брюхе и между лапами и вообще показалась рыцарю какой-то штопаной, что ли. Повесить такое над камином в пиршественном зале - хм… разве что на посмешище друзьям и соседям. Рыцарь вздохнул и сказал сварливо:
- Ну что, начнём, пожалуй?
Дракон изучал рыцаря, из последних сил сдерживая зевоту. «Лядащий-то какой! - думал дракон. - И коняга скоро откинет копыта, похоже: ишь, бедолага, бледная, как смерть. И туда же норовит - копытом землю роет. Прикончить её первую, что ли, чтоб не мучилась? Кой чёрт придумал эти дурацкие правила! Ещё часа два можно было спать спокойно и мне, и ему».
Дракон разинул пасть и выпустил пару колечек дыма. Потом подумал и дыхнул нежно огнём в сторону рыцаря. Конь попятился назад и сел на круп.
- Эй, ты! - прогрохотал дракон, - Отпусти лошадь-то, пусть попасётся в лесочке. Тут волков нет, не боись, цела останется.
Рыцарь презрительно смотрел на потуги старого ящера: пытается запугать его еле заметным огнём и поносными словами - не на того напал! Он спешился, отвёл верного коня в сторону леса, убедился, что тот выбрал правильное направление, и вернулся на поле брани. Блики восходящего солнца играли на клинке и доспехах, когда отважный воин ринулся навстречу врагу.
Дракона ослепили солнечные зайчики, и он пропустил первый удар. «Небось каждый вечер зубным порошком шишак чистит», - решил он и лёгким мановением хвоста выбил меч из рук рыцаря. Тот схватился за копьё и попытался вонзить его дракону в шею. Дракон уклонился, отпрыгнул назад, припал к земле и издал не самый свой громкий рёв.
Рыцарь встретил рассерженный вой раненого змея с усмешкой. Кисть правой руки болела, бедро, по которому вскользь пришёлся удар зубчатого хвоста, кровоточило, но, в общем, он был в порядке. Отступление врага дало ему время подобрать меч и собраться с духом. Он снова подступил к дракону, стараясь дышать ровно, и вдруг, неожиданно для самого себя, сказал:
- Ну что, перекур?
- Перекур, - согласился ящер.
Через две минуты оба сидели на травке и обсуждали невесёлые дела в королевстве.
- Слушай, а как ты думаешь, налог на сено отменят? - спрашивал с надеждой рыцарь. - Ну ведь не может же сено стоить дороже мяса! А то я каждый день выбирать вынужден: себя кормить или коня.
- Отменят налог на сено, введут налог на дороги. Или на окна. Или на рыцарские поединки. Король, он тоже человек, ему тоже надо жить на что-то, - отвечал дракон, который ни разу в жизни не заплатил ни одного налога, а, совсем наоборот, только и делал, что собирал дань с окрестных крестьян. Поэтому в душе он был на стороне короля, а не его подданных. В конце концов, не нравится - езжай в соседнее королевство, может там жизнь слаще будет. Дракон чувствовал, что собеседник начинает его раздражать. Как-то не благородно соперникам рассуждать о налогах. Уж лучше б бранился, что ли…
Через два часа битва была закончена. В конец измотанный, потерявший несколько зубов и шлем, рыцарь, поддерживая онемевшую правую руку, уехал прочь ни с чем. Дракон, зевая во всю пасть, рассказывал принцессе за завтраком подробности поединка. Принцесса отчаянно скучала.
- Каждый раз одно и то же. Прибил бы хоть одного, что ли… Зачем ты их отпускаешь?
- Привычка, - вздохнул дракон, - вот поджарил бы я его, а что потом? Ведь не есть же его, в самом деле!
- Ну, посмотри ты на себя! Весь в грязи перепачкался, два ногтя на задней лапе сломал, хвост обтрепал и шкуру попортил!
Дракон оглядел себя со всех сторон и смущённо кивнул.
- Эх! - сказала принцесса, которая была вовсе и не принцесса, а дочь молочника (ну да никто пока с дракона её родословную не требовал). - Снимай шкуру, заштопаю…