А если исчезнет (если!) из сердца сентиментальность,
Не станешь ты королевой — ни снежной и никакой.
А станешь холодной бабой, банальной условной тайной,
(Хотя — ну, какая баба без страсти земной, простой).
Досрочно сгорит беспечность совсем ни за что, наверно.
Всплеснулась бы ты — О, боже! — но поздно и всё равно.
Тоской-суетой-обидой пойдешь, шелестя манерно
Словами и всю ненужность вылепливая в «дано».
…А если устанешь, явно впадая в унылость-спячку,
Туманясь нутром и взглядом, шепча, что надежды нет.
Которая рядом будет, (бывает ли — нет иначе?),
Но как же тогда заметить, когда пустота в тебе?
Но «если» такая штука — встревает в твоё пространство
Не просто, не вдруг, не сразу, не вздумав с чего-то там…
Оно словно эхо боли, которое здесь осталось,
Из будущего вернувшись…
— Что слышишь?
— Затихло…
— Да?
Утро незрелое зябло, вздыхало,
Словно чего-то ему не хватало.
Город, проснувшийся, кутался в небо —
Серое марево нудное, скудное.
Вдосталь измученный, бедный, остудами
Греться пытался дыханием белым.
Не получалось. Случалось такое
В каждом году. Он не помнил былое.
Память его уносилась куда-то
Дымкой, надеждой, печалью, дорогами
И растворялась с такими же многими
Где-то вдали под немилым закатом.
В городе этом невзрачно-весеннем,
Не было капельки радостной сини,
Чтобы сберечь не остывшую душу.
Тусклые окна и окна бездонные,
Не удивляясь апрелю не звонкому,
Видимо, думали — Что тут не сдюжить?
Кто-то стонал беспокойно: — Долгонько?!
Времени мало, от холода горько…
Ноя, скрипя, шелестя, напевая.
Взгляды, улыбки, дыхания выплеснув,
Как-то согрелись и вышли на улицы.
Город раскрылся, хрустально играя…
Утро взыграло душевно, искристо.
Парочку ладных придумало истин.
Что-то про самое, разуму, сердцу
Очень понятное — неоценённое.
Истины вызрели, выпали зёрнами,
Синими. желтыми… И не исчезли…
Как водится — стучащим отворяют.
В истину Библейскую все верят,
Только жаль, что многие не знают —
Не во все стучаться нужно двери.
И, быть может, жизнь была б прекрасна,
Если б только люди понимали,
Что нельзя на личное пространство
Лезть к другим, коль их туда не звали.
Её глаза волнами океана
Влекут в бездонность глубины.
Во мне проснулась алчность клептомана,
Не чувствую когда вины.
Не понял сам как я украл красотку,
Всё это просто форс-мажор.
Увидел только раз походку, попку,
И на душе возник фурор.
Пропали робость, страх и стыд как трио.
Понравился такой синдром.
Жизнь запестрела красками красиво
В белье нарядном кружевном.
Амброзия волшебных губ пьянее
Вина и водки, коньяка.
Шампанское, текила, ром слабее
Такого милого греха.
-
Сергей Прилуцкий, Алатырь, 2018
Дождь весенний моросит,
Первый дождь перед разливом.
Снег лежит, и чуден вид
От смываемого грима.
Ожидаем ледоход,
Льдин-корабликов уходы.
Если дождь сейчас идёт
Значит мир меняет коды.
Прибывание воды,
Это у весны победа
Над прохладою зимы.
Дождь на лёд — тому примета.
-
Сергей Прилуцкий, Алатырь, 2018
У синей у малины
Червлёна в венах кровь…
Назвали?.. — Ангелиной.
Смотри — суровит бровь.
Несчастье ниоткуда,
Причин, как будто, нет…
Держитесь, (может — чудо),
На много… много лет.
Мечтаешь снова, сердце?
Тук-тук, да-да, да-да!
О бегстве в королевство,
Где боли нет, туда
Где счастье всем надолго
Хватает горсти две…
А если ненароком
Не хватит… Нет-нет-нет,
Такого не бывает
В единственной мечте!..
Жаль, время истекает,
Как капля по игле…
И всё ж она просила,
Разглядывая даль, —
Печальна и красива,
Мой ангельский хрусталь…
Не признАю в себе немыслимость,
Что захочется, то и сделаю!
Словно не был декабрь неистовым,
Не вскипал над душою в белую.
Что пригрезится нынче — вымолю,
Растревожусь, вспылаю ветренно.
Кто тебе — прошепчу — любимая?
Мне неведомо… Врунья, ведомо!
Распахнусь — под рубашкой — голая!..
Мы своё в январе отссорились.
Потеряла мгновений столько я.
Позабыл о мгновеньях стольких ты.
Разбросались богатством временным,
Обещанья, желанья, памятки —
Под кроватью, за книгой, в небе ли…
Просыпайся! Уходит! Капает!
Не хочу растворяться маревом
Не истратив себя до донышка.
Я сумею — возьму за правило,
Ничегошеньки в этом сложного!
Мы своё в феврале-бескрылости
На века, милый мой, отмучились,
Все дороги обидой вымостив,
Укрепив окоёмы тучами.
Не любя, не зовя, не радуясь,
Стыли, вот и остыли высями.
Стыли, боже, почти состарились.
Истончились, до боли выцвели…
Оглянулись, а март на блюдце-то,
Пролетела зима-напраслина.
- Бутерброды? Безумно вкусные!..
— Непременно надену красное…
Здравствуй мама, вот еще одно посланье. Из далекой, призрачной страны. Весточка с проклятого «Афгана»! Северной холодной стороны. Солнце всходит над горами долго, задыхаясь в огневом дыму. А у нас сегодня снова «выступ», жизнь свою я мама сберегу! Много наших в памяти осталось, так прошлись по ним война и смерть. А вчера вообще хорошая случайность. Снайперов сумел я рассмотреть! Мы ушли совсем другой дорогой, из аула где бродила смерть. Знаешь! Сделал много в прошлом я плохого, чтобы было мне о чем жалеть. И одной минутой понимаешь, что не стоит все оно того. Что желания свои ты оставляешь, думая про мир и про любовь! А в конце скажу одну я новость. Мама скоро я вернусь домой, и еще не плачь прошу, ночами. Слышишь мама, я еще живой…
Катятся слёзы мерцающим бисером:
Нет смельчаков, чтоб вступиться за честь
Девы, чьё слово грешно или истинно,
Против меча. Так что, лучше не лезть!
Эльза молилась и Богу, и демону,
Эльза срывалась из шёпота в крик.
Утром на Шельду причалила ветхая
Лодка из древних и сказочных книг.
Рыцарь, ведомый изысканным лебедем,
Встал на защиту безвинной души.
С сердцем горящим без рода и племени,
С помощью Бога врага сокрушил.
После сражения Эльзе и рыцарю
Генрих* позволил вступить в крепкий брак.
«Мужем тебе будет добрым и искренним,
С ним ярким солнцем покажется мрак!».
С будущей матери сына-наследника
Взял бравый рыцарь священный зарок:
Имя не спрашивать. Или изменником
Станет навеки. Без лжи и тревог
В замке под сводом спасительной темени
Хрупкое счастье жена берегла.
Там же она разрешилась от бремени:
Милого мальчика в ночь родила.
Зависть прокралась к воротам обители,
Женщины начали Эльзу корить:
Что ты за мать, если сын победителя
Имя отца не желает носить?
Клятву нарушив под их искушением,
Имя супруга спросила, и днём
Рыцарь ответил с большим сожалением:
«Должен к закату вернуться домой
Отпрыск Грааля святого и лебедя,
Чтобы сражаться за них до седин.
Имя моё вспоминай с нежным трепетом.
Звали меня всегда сэр Лоэнгрин!».
Небо окрасилось чёрными птицами,
Замок отныне и беден, и пуст.
Вниз по реке поплыла лодка рыцаря,
Рухнула Эльза на землю без чувств.
* Король Генрих Птицелов
У Варвары две сестренки.
Брата два — совсем не лишка.
У Варвары счастья столько —
На собрание из книжек.
Папа, мама, тетя дядя,
Дед, бабули целых три.
Смотрят, крутят, водят, гладят,
Кормят, просят подрасти.
У Варвары жизни праздник,
Словно реченька бурлит.
Пять… тринадцать… восемнадцать!
Ах, Варвара! Что ж — лети!
И слеп, и глух, и нем. И безнадежен.
Слуга бесстрастий. Суетности враг.
Безмыслие. Под ноги чисто скошен.
Иди за грань на вечность — рад-не рад.
За гранью — не стеклом и не гранитом,
Не деревом, не сталью, а бедой,
Что не пропустит слова или крика
И не отдаст ответов — берег твой.
Там обещаний времени не будет,
Не приключатся грезы просто так,
Не выйти за околицу и в люди,
И не сойти с дорожного холста.
Там сухоту не вылечат любовью
И не сочтут любовью пустоту,
И за любовь ответственность безмолвий…
Нет, там не тут, наверно уж, не тут.
Всё неспроста и правильно-резонно —
Ты засыпаешь и уходишь в даль —
Непознанную сумрачную зону,
Не понимая, это — навсегда.
- Вот сума — готовь заранее соль для слёз, слова на грусть,
Взор небесный — воздаянию, взор любимому… Не трусь,
Ублажай восторг безумием, стоном сладости — луга.
И сидеть квашней не вздумай мне, ты мне слишком дорога.
Утро есть медово-вкусное, вечер алый к платью — на.
День-тропу — ходи без устали. Ночь-качель, над ней — луна.
На тебе на сон иголочку, вышей что-нибудь, не спорь.
Разложи года по полочкам, легче легкого — проворь.
Трать мгновения для прошлого полной грудью — выдох, вдох…
Чтоб истратила до донышка, не расстраивай, помог
Я тебе…
— Отец, так станется, не смогу надежд твоих
Оправдать. Умру от старости, ничего не натворив.
Будет шанс по-новой спробовать?
— Девять жизней хочешь? Что ж…
Я смог в чужих землях пройти через бурю и штиль,
И мне удалось переплыть океан
Препятствий, которыми Бог сгоряча наградил
Раба своего. Он «плыви, капитан!»
Сказал на прощанье, махнув всемогущей рукой.
Крестился, смеялся, как будто хмельной,
Вручил горизонт вместо карты и компас хромой —
Чертяку шального с нелёгкой судьбой
Отправил домой. О, Господь! Как же тесен мой мир,
Где горы взирают с небес на людей,
Где красками море сошло с айвазовских картин,
Где розе поёт по весне соловей.
Чуть раньше, чем судно причалит к знакомым местам,
Я выйду на мостик уставший, седой,
Но жутко счастливый. Я всё осознал, капитан!
Лишь сердце подскажет дорогу домой.
Мечтал стать знаменитым, как Поэт,
Но критиком я быть обязан.
Подайте мне со стенки пистолет!
Убью в себе его, заразу!
Неспокоен ветер сердца,
Устремлённый к суете.
Только та немилосердна —
Надо ей во всем успеть.
Мало радоваться утру.
Взгляду. Слову. Тишине.
Мало вынянчить фактуру
На изменчивой стене.
Мало снов, туманов, неги…
Рек, околиц, площадей…
Всё яснее привкус меди
И суровей — Пощади!
Боже… память… время, где ты?
Унеси меня назад.
Я ещё не всё изведал,
Не ухожен райский сад.
Не осмыслено пространство.
И дороги. И дела.
Не воскликнуто: - Прекрасно!
Не подчеркнуто: — О, да!
Встрепенется ветер страстью,
Затрепещут паруса
Звонко-алые. По счастью
Синь отравит небеса.
Страны дивные приснятся.
Бесконечный шведский стол.
И умение казаться,
И умение — на сто!
От порога скатерть в поле.
Слезы вызреют в кулак…
Нет.
Ошибся.
Исступлённо
Что-то, где-то, как-то так…