Это было в мае, на рассвете.
Настал у стен рейхстага бой.
Девочку немецкую заметил
Наш солдат на пыльной мостовой.
У столба, дрожа, она стояла,
В голубых глазах застыл испуг,
А куски свистящего металла
Смерть и муки сеяли вокруг.
Тут он вспомнил, как прощаясь летом
Он свою дочурку целовал.
Может быть отец девчонки этой
Дочь его родную расстрелял?!
Но тогда, в Берлине, под обстрелом
Полз боец, и телом заслоня,
Девочку в коротком платье белом
Осторожно вынес из огня.
Скольким детям возвратили детство,
Подарили радость и весну
Рядовые Армии Советской
Люди, победившие войну!
… И в Берлине, в праздничную дату,
Был воздвигнут, чтоб стоять века,
Памятник Советскому солдату
С девочкой спасенной на руках.
Он стоит, как символ нашей славы,
Как маяк, светящийся во мгле.
Это он, солдат моей державы,
Охраняет мир на всей земле!
Когда предлагают поблагодарить наших дедов за Победу и просят поставить тысячи «классов», становится очень обидно. Не за это отдавали они свои жизни и жертвовали всем. Как у"умеют" многие быть «благодарными». за «класс»!!! Поблагодарим их за то. что дали нам жизнь. потеряв при этом свои жизни, погорюем за тех, кто не дожил до Победы, не долюбил, не домечтал… Оставшиеся в живых-примите нашу благодарность… Погибшим-СВЕТЛАЯ ПАМЯТЬ…
СТРАШНАЯ СКАЗКА
Все переменится вокруг.
Отстроится столица.
Детей разбуженных испуг
Вовеки не простится.
Не сможет позабыться страх,
Изборождавший лица.
Сторицей должен будет враг
За это поплатиться.
Запомнится его обстрел.
Сполна зачтется время,
Когда он делал, что хотел,
Как Ирод в Вифлееме.
Настанет новый, лучший век.
Исчезнут очевидцы.
Мученья маленьких калек
Не смогут позабыться.
1941 г.
Июльский день. Манит прохладой лес.
На листьях и траве блестит роса.
Встречают серенадами с небес
Самозабвенно птичьи голоса.
Понять мне не дано, о чём их трель,
Но сам мотив - природы торжество.
И солнца луч, пробив густую ель,
Как кисточкой, ласкает мне лицо.
На небе расшалились облака.
Играет с ними ветер озорной.
А я иду, гляжу во все глаза
И наслаждаюсь красотой лесной.
Стрекозы - самолетики плывут.
И разнотравья запахи пьянят,
А паучки свои полотна ткут
И в свои сети мошкару манят.
Но вмиг исчез мой ласковый покой -
Я вышла на поляну меж берёз,
Где дот с войны стоит, как часовой,
Плакун - травою и плющом зарос.
Зияет амбразура пустотой,
Внутри промозглость закоптелых стен,
Дверь из бетонных плит срослась с землей.
Здесь эхо прошлого звучит и тлен.
А наверху колышется трава
И земляника спелая кругом.
От запаха кружится голова,
Но мысли в ней совсем уж о другом.
Мне вспомнился семейный наш альбом.
Глаза весёлых молодых солдат.
Никто из пятерых, покинув дом,
Не возвратился с той войны назад.
Они, начавши жизнь свою едва,
Спасая нас, вступили в смертный бой.
В который раз произношу слова:
«Вы заслонили нас своей судьбой».
Я собрала букет лесных цветов,
Душистой земляники огоньки.
И положила в уцелевший дот
С молитвою за упокой души.
Горький и радостный
Большой и памятный
Великий день для великой страны
Годы летят не заметно
Сейчас все помним и радуемся мы Тогда это были горькие слёзы
И потери родных
День великой и верной победы
Для прекрасной великой страны
Пусть всегда будет мир… и дружба
Пусть однажды будет памятным днем
Великое победное 9 мая
И больше ни каких громких воин
И потерь любимых
…В узкой прорези прицела, как в тесной рамке, возникают и исчезают не люди, а призраки. А ребристый ствол все движется, пресыщенно выбирая, облюбовывая, на ком бы остановиться, в кого бы метнуть смертельный кусочек свинца из первого патрона длинной ленты, свисающей до земли.
И замер, найдя. Черное отверстие дула застыло на силуэте женщины с младенцем на руках. Знакомом до боли силуэте.
В прорези прицела стояла ОНА. Богоматерь. Мадонна. Рожденная кистью Рафаэля.
И уже не силуэт, а всю ее видим, озаренную светом изнутри. И это юное прелестное лицо, и эту неповторимую улыбку, обращенную к младенцу на ее руках.
Сикстинская мадонна стоит перед пулеметом. Но, в отличие от той, библейской, она мать не одного, а двоих детей. Старший ребенок - мальчик, лет десяти, кудрявый и черноволосый, с глазами, как вишни, и оттопыренными ушами, ухватился за юбку матери и недоуменно глядит на пулемет.
Стоит такая гнетущая, зловещая тишина, что хочется закричать, завыть. Словно замер весь мир, остановилось сердце вселенной. И вдруг в этой жуткой тишине неожиданно послышался тихий плач ребенка.
На руках у мадонны заплакало дитя. Земным, обычным плачем. И таким неуместным здесь, у края могилы, перед черным отверстием пулеметного дула.
Мадонна склонила лицо к нему, качнула дитя на руках и тихо запела ему колыбельную.
Древнюю, как мир, еврейскую колыбельную, больше похожую на молитву, чем на песенку, и обращенную не дитяти, а Богу.
Про беленькую козочку, которая стоит под колыбелью у мальчика.
Про беленькую козочку, которая пойдет на ярмарку и принесет оттуда мальчику гостинцы: изюм и миндаль.
И утихло дитя на руках у мадонны.
А колыбельная не умолкла. Рвется к небу, как мольба, как вопль. Уже не одна мадонна, а десятки, сотни женских голосов подхватили песню. Вступили мужские голоса.
Метнула в небо мольбу вся цепь людей, больших и малых, расставленных у края могилы, и заметался, забился под луной их предсмертный крик, захлебнувшись в сухом неумолимом стуке пулемета.
Отстучал пулемет. Умолк, насытившись. Нет у края рва ни одного человека. Нет и самого рва. Он наспех засыпан. И через всю поляну, из конца в конец по девственному дерну тянется, как шрам, желтая песчаная полоса.
Ушли, пристыженно гудя моторами, крытые грузовики.
У подножия дуба уже нет пулемета. Лишь горки пустых стреляных гильз отливают латунью в лунном свете.
Только эхо колыбельной перекликается в лесу, мечется среди оцепеневших от ужаса сосен…
Грусть - один из способов сердца почтить другого человека.
Это не дождь. Это небо плачет!
За тех, кто на войне погиб.
За тех, кто в плен был схвачен,
И кто, рыдая, за ушедшими охрип.
За тех, кто без вести пропал,
И детство у кого украли.
За тех, кто инвалидом стал,
Тех, у кого родных забрали.
Это не дождь, а слезы матерей,
Детей, любимых жен, и Бога…
С войны, что не дождались сыновей,
Отцов-мужей у дома, у порога.
Это не дождь. Это небо рыдает,
Слезы роняя за павших солдат.
О тех, кто сражался, напоминает,
Пурпуром кровавым окрасив закат.
Вечная память погибшим солдатам,
За нас отдавших свою жизнь…
Уж слишком дорогой была оплата,
За всех ушедших в храме помолись!
На вид пацан
Примерно - лет так двадцать
Сопляк еще - но видно не простой
Десятый раз, чиркает зажигалкой
И жадно курит, выбросив другой
Окурок, энной сигареты, не в урну
Мимо, под ноги ему, тому, кто в эту же минуту
Там, проходил и вдруг… глухую тишину
Он разорвал! Как взрыв гранаты!
Осколки били в пацана…
И он очнулся: - Что ты Батя? Прости!
Туман залил глаза… я подниму
Не надо рукопашной… я вижу, знаю
Что не прав, а он словами - будто автомат Калашный
Бил пацана… пацан молчал… огонь крепчал
У бати подкрепление! Уже стреляли все! Со всех сторон!
А парень думал… парень был в забвении…
Награды вдруг увидел он! Их было много! Очень много!
Вся грудь блистала старика!
Наверно очень - очень молодого! Еще ребенком! Тронула война…
Подумал он…
И вдруг - огонь остановился…
Патронов нет и нет гранат…
И парень низко поклонился:
- Спасибо ВАМ! Спасибо ВАМ СОЛДАТ!
За то! Что ВЫ… там! Не погибли! За то что ВЫЖИЛИ!
На той войне! За то что ВЫ! - чуму остановили!
И дали свет увидеть мне! Спасибо! Низкий ВАМ поклон!
Окурок взял… и удалился он На вид пацан
Примерно - лет так двадцать
Сопляк еще, но видно не простой
Он чиркнул снова - друга зажигалкой
Который… Был убит… в Афгане… Молодой
Память это единственное что оставалось для него самым ценным. Долгим одиноким вечером он вспоминал. Уставившись в одну точку смотрящим в никуда взглядом… Перед ним проплывали прекраснейшие моменты прошлой жизни. Вот он с ней. Счастлив. Любим. Он нужен. Есть смысл. Теперь нет. Он знал одно. Воспоминания. Их надо сохранить во что бы то ни стало. Со временем он закрывал замки своей памяти, чтобы никто не мог узнать чем он дорожит. Предаваясь сладким грезам о прошлом все реже и реже, он нашел новый смысл жизни. Постепенно его воспоминания о прошлом заросли огромным непроходимым заслоном. Его воспоминания стали скрытыми даже для него. И однажды он задумался… А что там? За стеной? Заглянув в замочную скважину он увидел… никому не нужный… осколок… Рая.
Давайте просто помолчим…
Помянем павших в страшной битве
Всех тех, кто головы сложил
На той войне кровопролитной.
Помянем в скорбной тишине
Нам небо мирное вернувших,
Оставшихся на той войне…
Да упокоит Бог их души…
Мы обычно запоминаем людей, какими они бывают в конце отношений… А в конце почему-то они подлые …
Друг, признайся,
Однажды
Ты тоже был всячески болен,
И движением мысли
Ты город себе рисовал,
Там колдунья война -
Архитектор руин и пробоин
Твоему кораблю
Сохранила хрустальный причал…
Город белых сорочек
В потоке попутного ветра
Будто щупальца радости
Пену и брызги вознес.
Корабельный гудок -
Одинокая песня поэта,
Штык матроса,
который
все выше, и выше и выше
Сегодняшних звезд.
Играла с Судьбою в карты,
Раздела меня догола,
И снова стою на старте,
Такая, какою была.
Все счетчики обнулила,
И память, поставив на кон,
Судьбу я в тот миг молила,
Забрать все мгновенья о нем.
Она приняла мою ставку,
И начала карты сдавать.
Вот, мы разбиваем палатку,
Готовимся отдыхать.
Вот, вечер, когда познакомились,
Вот за руку первый раз взял,
Вот, я от обиды сгорбилась,
Что другую он целовал.
Моя память ложилась как фишки,
Исчезала, игра за игрой.
Пропадал мой любимый мальчишка,
Будто не был знаком со мной.
Я теряла воспоминания,
И последний расклад завершив,
Закричала я от отчаяния:
- Нет, исход этот не справедлив.
Чем же ты не довольна, милочка? -
Вдруг Судьба мне вопрос задала,
- Не хочу забывать любимого,
Отдавай все, что ты забрала.
Улыбнулась Судьба и добавила:
- Ты пойми, вам ведь вместе не быть.
Ты на кон свою память поставила,
Чтобы больше его не любить.
- Да не будь ты такою вредною
Ах, Судьба, не своди с ума.
Ты же знаешь, что память последнее,
Что осталось о нем у меня.
…ОНИ были такими, как мы ОНИ строили планы, любили…
Низко в пояс поклонимся мы…
Помним… Любим…
Мы ВАС не забыли!!!