Ту вазу, где цветок ты сберегала нежный,
Ударом веера толкнула ты небрежно,
И трещина, едва заметная, на ней
Осталась… Но с тех пор прошло не много дней,
Небрежность детская твоя давно забыта,
А вазе уж грозит нежданная беда!
Увял ее цветок; ушла ее вода…
Не тронь ее: она разбита.
Так сердца моего коснулась ты рукой -
Рукою нежной и любимой, -
И с той поры на нем, как от обиды злой,
Остался след неизгладимый.
Оно как прежде бьется и живет,
От всех его страданье скрыто,
Но рана глубока и каждый день растет…
Не тронь его: оно разбито.
…Если кому от любви хорошо - пускай на здоровье
Любит, пускай по волнам мчится на всех парусах.
А вот когда еле жив человек от нестоящей девки,
Тут-то ему и должна наша наука помочь.
Разве это годится, когда, захлестнув себе шею,
Виснет влюбленный в тоске с подпотолочных стропил?
Разве это годится - клинком пронзать себе сердце?
Сколько смертей за тобой, миролюбивый Амур!
Тот, кому гибель грозит, коли он от любви не отстанет,
Пусть отстает от любви: ты его зря не губи…
Русский человек только тем и хорош, что он сам о себе прескверного мнения.
Она сидела на полу
И груду писем разбирал,
И, как остывшую золу,
Брала их в руки и бросала.
Брала знакомые листы
И чудно так на них глядела,
Как души смотрят с высоты
На ими брошенное тело…
О, сколько жизни было тут,
Невозвратимо пережитой!
О, сколько горестных минут,
Любви и радости убитой!..
Стоял я молча в стороне
И пасть готов был на колени,_
И страшно грустно стало мне,
Как от присущей милой тени.
Он вчера нашептал мне много,
Нашептал мне страшное, страшное…
Он ушел печальной дорогой,
А я забыла вчерашнее_ забыла вчерашнее.
Вчера это было_ давно ли?
Отч6его он такой молчаливый?
Я не нашла моих лилий в поле,
Я не искала плакучей ивы_плакучей ивы.
Ах, давно ли! Со мною, со мною
Говорили_и меня целовали…
И не помню, не помню_скрою,
О чем берега шептали_берега шептали.
Я видела в каждой былинке
Дорогое лицо его страшное …
Он ушел по той же тропинке,
Куда уходило вчерашнее_ уходило вчерашнее…
Я одна приютилась в поле,
И не стало больше печали.
Вчера это было_давно ли?
Со мной говорили, и меня целовали_ меня целовали.
- А я люблю устраивать себе разгрузочные дни!
- Что ж ты, Маврикиевна, разгружаешь? Грузовики, что ль?
- А сейчас модно носить умные глаза…
- Где ж их взять, Авдотья Никитична? Их же не нарисуешь!
- Слушай, Маврикьна, у тебя склероза нету?
- Склероза? Нету. Есть немножко-немножко маразма.
- Маразьма? Тебе идёт.
- Главное, чтоб смысел был! А рихма - это потом!
- Обожаю спорт, Маврикьна! Прыжки с трамплина, бокс, стрельбу из лука…
- Зелёного?
- (в сторону) Тяжело мне с ней…
Из репчатого! А ещё слалОм!
- И Вы во все эти виды спорта играете?
- Играю! Вот в Спортлото все эти виды спорта зачеркнула, и выиграла мотопёд!
- Что примечательно, Авдотья Никитична, мы с Вами пели сейчас в унисон!
- В какой унисон? Мы в микрофон с тобой пели!
- (поют частушки про таксиста)
Отвезу тебя я в Сочи,
Отвезу в Иваново,
Отвезу куды захочешь,
Только не в Чертаново!
- У меня соседка Света
как-то села на диету,
результаты налицо!
- Муж ужасно похудел!
- Авдоть Никитична, Вы разве не знаете, что ёлки покупают на трёх базарах! На первом - ствол, на втором - ветки…
- А на третьем?
- А на третьем - хвою!
- А знаете, Авдотья Никитична, в ведро с ёлкой нужно насыпать три пачки аспирина. Тогда она всю неделю будет зелёненькая!
- Да с чего ты взяла-то?
- А я помню, когда у меня болела голова - приняла три пачки аспирина - и целую неделю ходила такая зелёненькая…
Мне кажется, что теперь особенно важно делать доброе спокойно и упорно, не только не спрашиваясь правительства, но сознательно избегая его участия. Сила правительства держится на невежестве народа, и оно знает это и потому всегда будет бороться против просвещения. Пора нам понять это. Давать же правительству возможность, распространяя мрак, делать вид, что оно занято просвещением народа, как это делают всякого рода мнимопросветительные учреждения, контролируемые им, - школы, гимназии, университеты, академии, всякого рода комитеты и съезды, - бывает чрезвычайно вредно. Добро - добро, и просвещение - просвещение только тогда, когда оно совсем добро и совсем просвещение, а не применительно к циркулярам…
Так что для борьбы с правительством … остается теперь испытать средство, которое еще не пробовано и которое, по моему мнению, не может не быть успешно. Средство это, коротко выраженное, состоит в том, чтобы всем просвещенным и честным людям стараться быть как можно лучше, и даже лучше не во всех отношениях, а только в одном, именно соблюсти одну из своих элементарных добродетелей - быть честным, не лгать, а поступать и говорить так, чтобы мотивы, по которым поступаешь, были понятны любящему тебя твоему семилетнему сыну; поступать так, чтобы сын этот не сказал: «А зачем же ты, папаша, говорил тогда то, а теперь делаешь или говоришь совсем другое?»
Средство это кажется очень слабым, а между тем я убежден, что только одно это средство двигало человечество с тех пор, как оно существует. Только потому, что были такие люди - прямые, правдивые, мужественные и не уступавшие никому в деле своего человеческого достоинства, и совершились все те благие перевороты, которыми теперь пользуются люди, - от уничтожения пытки, рабства до свободы слова и совести. И это не может быть иначе, потому что-то, что требуется совестью, высшим предчувствием доступной человеку истины, - есть всегда и во всех отношениях самая плодотворная и самая нужная в данную минуту для человечества деятельность.
Только человек, живущий сообразно своей совести, может иметь влияние на людей, и только деятельность, сообразная с совестью, может быть полезна. Убежден же я в этом потому, что-то, что требуется совестью - высшим предчувствием доступной человеку истины, - есть всегда и во всех отношениях самая нужная и самая плодотворная деятельность. Только человек, живущий сообразно своей совести, может иметь благое влияние на людей. Деятельность же, сообразная с совестью лучших людей общества, есть всегда та самая деятельность, которая требуется для блага человечества в данное время.
Лев Николаевич Толстой
1896 г. Августа 31. Ясная Поляна. Из письма к А. М. КАЛМЫКОВОЙ
Отчего люди не летают?
Я говорю, отчего люди не летают так, как птицы? Знаешь, мне иногда кажется, что я птица. Когда стоишь на горе, так тебя и тянет лететь. Вот так бы разбежалась, подняла руки и полетела. Попробовать нешто теперь?
(Вздыхая).
Какая я была резвая! Я у вас завяла совсем. Такая ли я была! Я жила, ни об чем не тужила, точно птичка на воле. Маменька во мне души не чаяла, наряжала меня, как куклу, работать не принуждала; что хочу, бывало, то и делаю. Знаешь, как я жила в девушках? Вот я тебе сейчас расскажу. Встану я, бывало, рано; коли летом, так схожу на ключок, умоюсь, принесу с собой водицы и все, все цветы в доме полью. У меня цветов было много-много. Потом пойдем с маменькой в церковь, все и странницы, у нас полон дом был странниц; да богомолок. А придем из церкви, сядем за какую-нибудь работу, больше по бархату золотом, а странницы станут рассказывать: где они были, что видели, жития' разные, либо стихи поют. Так до обеда время и пройдет. Тут старухи уснуть лягут, а я по саду гуляю. Потом к вечерне, а вечером опять рассказы да пение. Таково хорошо было!
Да здесь все как будто из-под неволи.
Она сидела на полу
И груду писем разбирала,
И как остывшую золу,
Брала их в руки и бросала -
Брала знакомые листы
И чудно так на них глдядела,
Как души смотрят с высоты
На ими брошенное тело.
О, сколько жизни было тут,
Невозратимо пережитой…
О, сколько горестных минут
Любви и радости убитой!
Стоял я молча в стороне,
И пасть готов был на колени,
И страшно грустно стало мне,
Как от присущей милой тени!
«Баллада о дуэли,
Которую имели
Поэт де Бержерак с бездельником одним».
Объяснить я вам готов,
Как строится баллада.
…
В балладе - три куплета,
И каждый - из восьми стихов.
…
Кончают же куплетом, что зовется
«Посылкою»…
…
И в нем
Четыре лишь стиха. Итак, теперь начнем.
А в то же время, как дуэль начнется,
Начну балладу я свою;
И слово вам даю,
Что попадаю в вас я на стихе последнем.
…
Свой фетр бросая грациозно,
На землю плащ спускаю я;
Теперь же - появляйся грозно,
О шпага верная моя!
Мои движенья ловки, пылки,
Рука сильна и верен глаз.
Предупреждаю честно вас,
Что попаду в конце посылки.
…
Мне жаль вас! Где вам воевать?
Зачем вы приняли мой вызов?
Куда же вас пошпиговать,
Прелестнейший из всех маркизов?
Бедро? Иль крылышка кусок?
Что подцепить на кончик вилки?
Так, решено: сюда вот, в бок
Я попаду в конце посылки.
Вы отступаете… Вот как!
Белее полотна вы стали?
Мой друг! Какой же вы чудак:
Ужель вы так боитесь стали?
Куда девался прежний жар?
Да вы грустней пустой бутылки!
Я отражаю ваш удар
И попаду в конце посылки.
(Торжественно провозглашает.)
Посылка.
Молитесь, принц! Конец вас ждет.
Ага! У вас дрожат поджилки?
Раз, два - пресек… Три - финта…
(Колет его.)
Вот!
Сирано раскланивается.
И я попал в конце посылки!" («Сирано де Бержерак»)
«Сирано:
У меня перчаток нет. Одна
Осталась у меня сейчас из пары, -
Хотя они и очень были стары,
Но сослужила службу мне она:
Кому-то я в лицо ее отправил,
И мигом он свой дерзкий тон оставил.
Вальвер:
Мошенник, негодяй, бездельник, плут, дурак!
Сирано:
(снимая шляпу и кланяясь, как если бы виконт
представил ему себя)
Вот как?
Рад вас узнать: а я - де Бержерак,
Савиний-Сирано-Эркюль!" («Сирано де Бержерак»)
Словарь Вильяма Шекспира по подсчету исследователей составляет 12 000 слов. Словарь негра из людоедского племени «Мумбо-Юмбо» составляет 300 слов.
Эллочка Щукина легко и свободно обходилась тридцатью.
Вот слова, фразы и междометия, придирчиво выбранные ею из всего великого, многословного и могучего русского языка:
1. Хамите.
2. Xo-xol (Выражает, в зависимости от обстоятельств: иронию, удивление, восторг, ненависть, радость, презрение и удовлетворенность.)
3. Знаменито.
4. Мрачный. (По отношению ко всему. Например: «мрачный Петя пришел», «мрачная погода», «мрачный случай», «мрачный кот»
5. Мрак.
6. Жуть. (Жуткий. Например, при встрече с доброй знакомой: «жуткая встреча».)
7. Парниша. (По отношению ко всем знакомым мужчинам, независимо от возраста и общественного положения.)
8. Не учите меня жить.
9. Как ребенка. («Я бью его, как ребенка»,-- при игре в карты. «Я его срезала, как ребенка»,-- как видно, в разговоре с ответственным съемщиком.)
10. Кр-р-расота!
11. Толстый и красивый. (Употребляется как характеристика неодушевленных и одушевленных предметов.)
12. Поедем на извозчике. (Говорится мужу.)
13. Поедем в таксо. (Знакомым мужского пола.)
14. У вас вся спина белая. (Шутка.)
15. Подумаешь.
16. Уля. (Ласкательное окончание имен. Например: Мишуля, Зинуля.)
17. Ого! (Ирония, удивление, восторг, ненависть. радость, презрение и удовлетворенность.)
Оставшиеся в крайне незначительном количестве слова служили передаточным звеном между Эллочкой и приказчиками универсальных магазинов.
Если рассмотреть фотографии Эллочки Щукиной, висящие над постелью ее мужа, инженера Эрнеста Павловича Щукина (одна-анфас, другая-в-профиль), то не трудно заметить лоб приятной высоты и выпуклости, большие влажные глаза, милейший в Московской губернии носики подбородок с маленьким, нарисованным тушью пятнышком.
Рост Эллочки льстил мужчинам. Она была маленькая, и даже самые плюгавые мужчины рядом с нею выглядели большими и могучими мужами.
Что же касается особых примет, то их не было. Эллочка и не нуждалась в них. Она была красива.
Двести рублей, которые ежемесячно получал ее муж на заводе «Электролюстра», для Эллочки были оскорблением. Они никак не могли помочь той грандиозной борьбе, которую Эллочка вела уже четыре года, с тех пор, как заняла общественное положение домашней хозяйки, жены Щукина. Борьба велась с полным напряжением сил. Она поглощала все ресурсы. Эрнест Павлович брал на дом вечернюю работу, отказался от прислуги, разводил примус, выносил мусор и даже жарил котлеты.
Но все было бесплодно. Опасный враг уже разрушал хозяйство с каждым годом все больше. Эллочка четыре года тому назад заметила, что у нее есть соперница за океаном. Несчастье посетило Эллочку в тот радостный вечер, когда она примеряла очень миленькую крепдешиновую кофточку. В этом наряде она казалась почти богиней.
-- Xo-xo!-воскликнула она, сведя к этому людоедскому крику поразительно сложные чувства, захватившие ее.
Упрощенно чувства эти можно было бы выразить в следующей фразе: «Увидев меня такой, мужчины взволнуются. Они задрожат. Они пойдут за мной на край света, заикаясь от любви. Но я буду холодна. Разве они стоят меня? Я-самая красивая. Такой элегантной кофточки нет ни у кого на земном шаре».
Но слов было всего тридцать, и Эллочка выбрала из них наиболее выразительное-- «хо-хо».
В такой великий час к ней пришла Фимка Собак. Она принесла с собой морозное дыхание января и французский журнал мод. На первой странице Эллочка остановилась. Сверкающая фотография изображала дочь американского миллиардера Вандербильда и вечернем платье. Там были меха и перья, шелк и жемчуг, необыкновенная легкость покроя и умопомрачительная прическа. Это решило все.
-- Ого! -- сказала Эллочка сама себе. Это значило: «или я, или она». Утро другого дня застало Эллочку в парикмахерской. Здесь она потеряла прекрасную черную косу и перекрасила волосы в рыжий цвет. Затем удалось подняться еще на одну ступеньку той лестницы, которая приближала Эллочку к сияющему раю, где прогуливаются дочки миллиардеров, не годящиеся домашней хозяйке Щукиной даже в подметки. По рабкредиту была куплена собачья шкура, изображавшая выхухоль. Она была употреблена на отделку вечернего туалета.
Мистер Щукин, давно лелеявший мечту о покупке новой чертежной доски, несколько приуныл.
Платье, отороченное собакой, нанесло заносчивой Вандербильдихе первый меткий удар. Потом гордой американке были нанесены три удара подряд. Эллочка приобрела у домашнего скорняка Фимочки Собак шиншилловый палантин (русский заяц, умерщвленный в Тульской губернии), завела себе голубиную шляпу из аргентинского фетра и перешила новый пиджак мужа в модный дамский жакет. Миллиардерша покачнулась, но ее, как видно, спас любвеобильный папа Вандербильд.
Очередной номер журнала мод заключал в себе портреты проклятой соперницы в четырех видах: 1) в черно-бурых лисах, 2) с брильянтовой звездой во лбу, 3) в авиационном костюме (высокие сапожки, тончайшая зеленая куртка и перчатки, раструбы которых были инкрустированы изумрудами средней величины) и 4) в бальном туалете (каскады драгоценностей и немножко шелку).
Эллочка произвела мобилизацию. Папа-Щукин взял ссуду в кассе взаимопомощи. Больше тридцати рублей ему не дали. Новое мощное усилие в корне подрезало хозяйство. Приходилось бороться во всех областях жизни. Недавно были получены фотографии мисс в ее новом замке во Флориде. Пришлось и Эллочке обзавестись новой мебелью. Она купила на аукционе два мягких стула. (Удачная покупка! Никак нельзя было пропустить!) Не спросясь мужа, Эллочка взяла деньги из обеденных сумм. До пятнадцатого осталось десять дней и четыре рубля.
Эллочка с шиком провезла стулья по Варсонофьевскому переулку. Мужа дома не было. Впрочем, он скоро явился, таща с собой портфель-сундук.
-- Мрачный муж пришел,-- отчетливо сказала Эллочка.
Все слова произносились ею отчетливо и выскакивали бойко, как горошины.
-- Здравствуй, Еленочка, а это что такое? Откуда стулья.
-- Хо-хо!
-- Нет, в самом деле?
-- Кр-расота!
-- Да. Стулья хорошие.
-- Зна-ме-ни-тые!
-- Подарил кто-нибудь?
-- Ого!
-- Как?! Неужели ты купила? На какие же средства? Неужели на хозяйственные? Ведь я тебе тысячу раз говорил…
-- Эрнестуля! Хамишь!
-- Ну, как же так можно делать?! Ведь нам же есть нечего будет!
-- Подумаешь!
-- Но ведь это возмутительно! Ты живешь не по средствам!
-- Шутите!
-- Да, да. Вы живете не по средствам…
-- Не учите меня жить!
-- Нет, давай поговорим серьезно. Я получаю двести рублей…
-- Мрак!
-- Взяток не беру, денег не краду и подделывать их не умею…
-- Жуть!
Эрнест Павлович замолчал.
-- Вот что,-сказал он, наконец,-так жить нельзя.
-- Хо-хо,-- сказала Эллочка, садясь на новый стул.
-- Нам надо разойтись.
-- Подумаешь!
-- Мы не сходимся характерами. Я…
-- Ты толстый и красивый парниша.
-- Сколько раз я просил не называть меня парнишеи!
-- Шутите!
-- И откуда у тебя этот идиотский жаргон!
-- Не учите меня жить!
-- О, черт! -- крикнул инженер.
-- Хамите, Эрнестуля.
-- Давай разойдемся мирно.
-- Ого!
-- Ты мне ничего не докажешь! Этот спор…
-- Я побью тебя, как ребенка.
-- Нет, это совершенно невыносимо. Твои доводы не могут меня удержать от того шага, который я вынужден сделать. Я сейчас же иду за ломовиком.
-- Шутите!
-- Мебель мы делим поровну.
-- Жуть!
-- Ты будешь получать сто рублей в месяц. Даже сто двадцать. Комната останется у тебя. Живи, как тебе хочется, а я так не могу…
-- Знаменито,-- сказала Эллочка презрительно.
-- А я перееду к Ивану Алексеевичу.
-- Ого!
-- Он уехал на дачу и оставил мне на лето всю свою квартиру. Ключ у меня… Только мебели нет.
-- Кр-расота!
Эрнест Павлович через пять минут вернулся с дворником.
-- Ну, гардероб я не возьму, он тебе нужнее, а вот письменный стол, уж будь так добра… И один этот стул возьмите, дворник. Я возьму один из этих двух стульев. Я думаю, что имею на это право?!
Эрнест Павлович связал свои вещи в большой узел, завернул сапоги в газету и повернулся к дверям.
-- У тебя вся спина белая,-- сказала Эллочка граммофонным голосом.
-- До свидания, Елена.
Он ждал, что жена хоть в этом случае воздержится от обычных металлических словечек. Эллочка также почувствовала всю важность минуты. Она напряглась и стала искать подходящие для разлуки слова. Они быстро нашлись:
-- Поедешь в таксе? Кр-расота! Инженер лавиной скатился по лестнице. Вечер Эллочка провела с Фимкой Собак. Они обсуждали необычайно важное событие, грозившее опрокинуть мировую экономику.
-- Кажется, будут носить длинное и широкое,-- говорила Фима, по-куриному окуная голову в плечи.
-- Мрак.
И Эллочка с уважением посмотрела на Фиму Собак. Мадмуазель Собак слыла культурной девушкой: в ее словаре было около ста восьмидесяти слов. При этом ей было известно одно такое слово, которое Эллочке даже не могло присниться. Это было богатое слово: гомосексуализм. Фима Собак, несомненно, была культурной девушкой.
Оживленная беседа затянулась далеко за полночь. В десять часов утра великий комбинатор вошел в Варсонофьевский переулок. Впереди бежал давешний беспризорный мальчик. Он указал дом. -- Не врешь?
-- Что вы, дядя… Вот сюда, в парадное. Бендер выдал мальчику честно заработанный рубль.
-- Прибавить надо,-- сказал мальчик по-извозчичьи.
-- От мертвого осла уши. Получишь у Пушкина. До свидания, дефективный.
Остап постучал в дверь, совершенно не думая о том, под каким предлогом он войдет. Для разговоров с дамочками он предпочитал вдохновение.
-- Ого?--спросили из-за двери.
-- По делу,-ответил Остап.
Дверь открылась. Остап прошел в комнату, которая могла быть обставлена только существом с воображением дятла. На стенах висели кинооткрыточки, куколки и тамбовские гобелены. На этом пестром фоне, от которого рябило в глазах, трудно было заметить маленькую хозяйку комнаты. На ней был халатик, переделанный из толстовки Эрнеста Павловича и отороченный загадочным мехом.
Остап сразу понял, как вести себя в светском обществе. Он закрыл глаза и сделал шаг назад.
-- Прекрасный мех!-воскликнул он.
-- Шутите! -- сказала Эллочка нежно.-- Это мексиканский тушкан.
-- Быть этого не может. Вас обманули. Вам дали гораздо лучший мех. Это шанхайские барсы. Ну да! Барсы! Я узнаю их по оттенку. Видите, как мех играет на солнце!.. Изумруд! Изумруд!
Эллочка сама красила мексиканского тушкана зеленой акварелью, и потому похвала утреннего посетителя была ей особенно приятна.
Не давая хозяйке опомниться, великий комбинатор вывалил все, что слышал когда-либо о мехах. После этого заговорили о шелке, и Остап обещал подарить очаровательной хозяйке несколько сот шелковых коконов, якобы привезенных ему председателем ЦИК Узбекистана.
-- Вы -- парниша что надо,-- заметила Эллочка в результате первых минут знакомства.
-- Вас, конечно, удивил ранний визит неизвестного мужчины? -- Хо-хо!
-- Но я к вам по одному деликатному делу.
-- Шутите!
-- Вы вчера были на аукционе и произвели на меня чрезвычайное впечатление.
-- Хамите!
-- Помилуйте! Хамить такой очаровательной женщине бесчеловечно.
-- Жуть!
Беседа продолжалась дальше в таком же направлении, дающем, однако, в некоторых случаях чудесные плоды. Но комплименты Остапа раз от разу становились все водянистее и короче. Он заметил, что второго стула в комнате не было. Пришлось нащупывать след. Перемежая свои расспросы цветистой восточной лестью, Остап узнал о событиях, происшедших вчера в Эллочкиной жизни.
«Новое дело,-- подумал он,-- стулья расползаются, как тараканы».
-- Милая девушка,-- неожиданно сказал Остап, продайте мне этот стул. Он мне очень нравится. Только вы с вашим женским чутьем могли выбрать такую художественную вещь. Продайте, девочка, а я вам дам семь рублей.
-- Хамите, парниша,-лукаво сказала Эллочка.
-- Хо-хо,-- втолковывал Остап. «С ней нужно действовать иначе,-- решил он, предложим обмен».
-- Вы знаете, сейчас в Европе и в лучших домах Филадельфии возобновили старинную моду -- разливать чай через ситечко. Необычайно эффектно и очень элегантно. Эллочка насторожилась.
-- Ко мне как раз знакомый дипломат приехал из Вены и привез в подарок. Забавная вещь.
-- Должно быть, знаменито,-- заинтересовалась Эллочка.
-- Ого! Хо-хо! Давайте обменяемся. Вы мне - стул, а я вам -- ситечко. Хотите?
И Остап вынул из кармана маленькое позолоченное ситечко.
Солнце каталось в ситечке, как яйцо. По потолку сигали зайчики. Неожиданно осветился темный угол комнаты. На Эллочку вещь произвела такое же неотразимое впечатление, какое производит старая банка из-под консервов на людоеда Мумбо-Юмбо. В таких случаях людоед кричит полным голосом, Эллочка же тихо застонала:
-- Хо-хо!
Не дав ей опомниться, Остап положил ситечко на стол, взял стул и, узнав у очаровательной женщины адрес мужа, галантно раскланялся.
Дай, Джим, на счастье лапу мне,
Такую лапу не видал я сроду.
Давай с тобой полаем при луне
На тихую, бесшумную погоду.
Дай, Джим, на счастье лапу мне.
Пожалуйста, голубчик, не лижись.
Пойми со мной хоть самое простое.
Ведь ты не знаешь, что такое жизнь,
Не знаешь ты, что жить на свете стоит.
Хозяин твой и мил и знаменит,
И у него гостей бывает в доме много,
И каждый, улыбаясь, норовит
Тебя по шерсти бархатной потрогать.
Ты по-собачьи дьявольски красив,
С такою милою доверчивой приятцей.
И, никого ни капли не спросив,
Как пьяный друг, ты лезешь целоваться.
Мой милый Джим, среди твоих гостей
Так много всяких и невсяких было.
Но та, что всех безмолвней и грустней,
Сюда случайно вдруг не заходила?
Она придет, даю тебе поруку.
И без меня, в ее уставясь взгляд,
Ты за меня лизни ей нежно руку
За все, в чем был и не был виноват.
- Сегодня у меня на рауте весь свет,
Все, все!
- В гостях-то все. Не все вот только дома!
***
О, что за съезд!
Подбор
Не только космополитичен,
Но прямо калейдоскопичен.
***
Завязавши под мышки передник,
Перетянешь уродливо грудь,
Будет бить тебя муж-привередник
И свекровь в три погибели гнуть.
От работы и черной и трудной
Отцветешь, не успевши расцвесть,
Погрузишься ты в сон непробудный,
Будешь нянчить, работать и есть.
И в лице твоем, полном движенья,
Полном жизни, - появится вдруг
Выраженье тупого терпенья
И бессмысленный, вечный испуг.
И схоронят в сырую могилу,
Как пройдешь ты тяжелый свой путь,
Бесполезно угасшую силу
И ничем не согретую грудь.