Я подхожу к полкам с книгами по религии и философии. Они гордость Артура Бауера. У него собрано здесь примерно все, что люди за несколько тысяч лет напридумывали относительно смысла жизни. Поэтому можно было бы за несколько сотен тысяч марок получить достаточную информацию, сейчас даже за меньшую сумму — примерно за двадцать — тридцать тысяч марок, ибо если смысл жизни действительно познаваем, то достаточно
было бы и одной книги. Но где она, эта книга?
Я обвожу глазами полки, сверху вниз и снизу вверх, — отдел этот представлен у Бауера очень богато, — и вдруг теряюсь. Мне начинает казаться, что с истиной о смысле жизни дело обстоит примерно так же, как с жидкостями для
ращения волос: каждая фирма превозносит свою, как единственную и совершенную, а голова Георга Кроля, хотя он их все перепробовал, остается лысой, и ему следовало это знать с самого начала.
Если бы существовала жидкость, от которой волосы действительно бы росли, то ею одной люди и пользовались бы, а изобретатели всех других давно бы обанкротились.
Где ложь и где правда, знает только Бог. Но если он Бог, то не может существовать ни лжи, ни правды. Тогда все — Бог. Лживым было бы только то, что вне его.
Если же существовало бы что-нибудь вне его или противоположное ему, он был бы только ограниченным богом.
А ограниченный бог — не Бог. Значит, или все правда, или Бога нет.
Видишь, как просто.
---
Дело в том, что человек не только извечно лжет, он также извечно верит в добро, красоту и совершенство и видит их даже там, где их вовсе нет или они существуют лишь в зачатке.
***
Я человек современный, и меня тянет к саморазрушению.
***
Если бы мы хоть раз по-настоящему поняли, что такое жизнь, мы бы взорвались.
***
— Ты слишком много думаешь. Это вредно во всех случаях.
— Он думает неправильно… Его ум только тормозит его чувства, вместо того чтобы идти впереди.
***
Как ты думаешь, можно доверять силе тяжести?
***
— Подруги и друзья женского пола — это не одно и тоже.
В Америке шло в те месяцы длительное подготовление к войне. Больше всего помогали этому делу, как всегда, пацифисты. Дешевые речи о преимуществах мира над войною они заканчивали обещанием поддержать войну, если она станет «необходимой»…
Известно ведь, что для пацифистов война является врагом только в мирное время.
----
«Жалость — наркотик посильнее героина. Если кто на нее подсядет — ничего его уже не вытащит»
Одни только дети знают, чего ищут, — промолвил маленький принц. — Они отдают все свои дни тряпочной кукле, и она становится им очень-очень дорога, и если ее у них отнимут, дети плачут… Когда от нас забирают то, во что мы вложили всю свою душу, то мы остаемся без души… просто тело, оболочка, которая без энергообмена в тканях хиреет, болеет и загнивает… через некоторое время человек умирает… и в этих случаях говорят — умер от тоски…
Весь облик Аркадиева дяди, изящный и породистый, сохранил юношескую стройность и то стремление вверх, прочь от земли, которое большею частью исчезает после двадцатых годов.
***
— Да, — проговорил он, ни на кого не глядя, — беда пожить этак годков пять в деревне, в отдалении от великих умов! Как раз дурак дураком станешь.
***
— В таком случае я не понимаю твоего барина. Одинцова очень мила — бесспорно, но она так холодно и строго себя держит, что…
— Ты говоришь, она холодна. В этом-то самый вкус и есть. Ведь ты любишь мороженое?
***
…изучать отдельные личности не стоит труда. Все люди друг на друга похожи как телом, так и душой; у каждого из нас мозг, селезенка, сердце, легкие одинаково устроены; и так называемые нравственные качества одни и те же у всех: небольшие видоизменения ничего не значат. Достаточно одного человеческого экземпляра, чтобы судить обо всех других. Люди, что деревья в лесу; ни один ботаник не станет заниматься каждою отдельною березой.
***
Любить людей — это не значит целоваться со всяким встречным-поперечным. Чтобы любить людей, совершенно не обязательно быть волонтером и раздавать плошки с рисом голодающим в странах третьего мира. Любить людей — это значит меньше их судить и оценивать. Это значит давать им возможность носить то, что им нравится, жить так, как им хочется, и быть самими собой.
Смелость — это не отсутствие страха, смелость — это умение действовать, несмотря на страх. У тех, кто пустил жизнь на самотек, страхов столько же, сколько и у тех, кто постоянно идет на отчаянный риск. Только первые боятся бессмысленных мелочей. Так почему же не побояться чего-нибудь более значительного?
Каждая женщина умирает раз в жизни в мужчине. Не каждая говорит об этом вслух. Не каждая называет место своей могилы.
Правда — тяжелая дубина, которой при неосторожном обращении легко просадить голову и ввергнуть человека в пучину уныния.
Разве это не прекрасно и не возвышенно, что в языке существует одно слово для всего, что под ним разумеют, начиная от высшего молитвенного благоговения и кончая самым яростным желанием плоти?
Тут полное единство смысла в двусмысленности, ибо не может любовь быть бесплотной даже при высшем благоговении, и не быть благоговейной — предельно плотская страсть; любовь всегда верна себе, и как лукавая жизнерадостность, и как возвышенный пафос страсти, ибо она — влечение к органическому началу, трогательное и сладострастное обнимание того, что обречено тлению, — charitas присутствует в самом высоком и в самом неистовом чувстве.
----