История, как аккумулятор: если просто менять плюс на минус и наоборот, то взрыв неминуем.
Калиги и калигулы
Явился как-то римскому солдату во сне бог Марс и спросил: «Служивый, что тебе подарить за доблесть твою?» И ответил солдат: «Подари-ка мне, бессмертный, такие сапоги, чтобы ноги не стирались, чтобы носились всю мою жизнь, а как погибну в бою, послужили еще и моим товарищам». Сказал так и повернулся на другой бок. А наутро стояли в солдатской палатке чудесные калиги.
Это действительно потрясающая обувь! Сделанные из одного куска тщательно выдубленной кожи, высокие сандалии подбиваются тройной, а то и четверной подошвой. Подбиваются в прямом смысле слова особыми гвоздями. Каждый гвоздь должен иметь шляпку полусферической формы. Чтобы забить его, под кожаную выкройку калиги нужно было подложить металлический лист или камень, чтобы острый конец расплющился и прочно засел в подошвах. Затем, при сборке сапога, когда все ремни поднимаются, сшиваются и завязываются на голени, вставляется кожаная стелька. Нужен ещё сыромятный ремешок, и всё. Проще не придумаешь, прочнее - тоже. Не так давно калиги промелькнули в современной женской моде, и те, кто их носил, наверное, согласятся с римскими солдатами. Впрочем, отметим в скобках, что материал и качество современной обуви вряд ли достигают античного уровня.
Легионеры отмахали в калигах тысячи и тысячи миль. Нога всегда дышала, гвозди выбивали искры из мощёных дорог и душу из вражеских воинов. Климат в местах боёв был если не совсем мягкий, то, скорее, жаркий, чем холодный. А в какой-нибудь ливийской пустыне толстые плотные подошвы не позволяли получить ожог. Если же легионы забирались в более высокие широты - в Британию, Гибернию или Каледонию, - ступни и щиколотки обматывались тканью, то есть любезной нашей душе портянкой. А в самые холода можно было ещё и подложить соломы.
Калига прожила все классическое время Республики и первые века Империи. Потом варвары занесли в Рим свою одежду и обувь. Подлинные калиги находят в разных местах римского мира. Причём очень часто они в таком состоянии, что бери и носи.
Калиги забрели к нам ещё и как слово. Владимир Даль выводит из него «перехожих калик», которые не только и не столько убогие странники, но и странствующие богатыри.
Однако ближе всего мы знакомы с уменьшительной формой, то есть с «калигулой» - кличкой престранного императора. На русский переводят её ласково как «сапожок», на французский - легкомысленно: «сандалетка». Всегда странно было узнавать, что так называли человека, совершившего массу жестокостей и губительных для страны безумств.
Объясняется это довольно просто. Отец Калигулы, Германик, был выдающимся полководцем, любимцем солдат. Маленький сын часто появлялся в отцовском лагере, причём одетым в уменьшенную экипировку легионера. И панцирь, и шлем, и калиги. «Эй, Сапожок, ты настоящий воин!» - умилялись солдаты Германика. Мальчик вырос, но не переставал гордиться своим смешным солдатским прозвищем. И продолжал носить солдатские калиги. Правда, кожаные ремешки становились всё мягче и ажурнее, подошвы всё легче, и то здесь, то там, а потом и сплошным узором солдатскую обувку покрыли драгоценные камни и жемчужины.
Тем, кто творит историю, учить её некогда
В царское время «Долиной смерти» называли пойму реки Ангрен под Ташкентом. Именно тут, в кишлаке Тилляу, и открыл клинику русский врач Иван Шевердин.
В камышовых зарослях реки таилось множество малярийных комаров, разносящих болезнь на километры. Народ страдал от оспы, малярии и других болезней. Банальный конъюнктивит превращал людей в слепцов уже в детстве. Это объяснялось тем, что местные почвы были напичканы свинцом и другими цветными металлами.
Врачи не рисковали появляться в гиблом месте. Коренное население кишлаков, безграмотное и находящееся под влиянием предрассудков, в большинстве случаев относилось к приезжим медикам врачам настороженно, с опаской, а нередко и с откровенной враждой.
В те годы в среднеазиатских владениях империи совершенно отсутствовала профессиональная медицина и военные врачи волею обстоятельств стали ее пионерами. Призванные оказывать медицинскую помощь русским солдатам, пострадавшим во время военных действий, а также вновь прибывшему в Туркестан населению, они значительно расширили сферу своей деятельности и боролись, как могли, с оспой, брюшным тифом, дифтерита, кори, которые до их прихода здесь никто и никогда не лечил. Один из таких - Иван Петрович Шевердин.
Он был выходцем из семьи потомственных казачьих офицеров на Черниговщине, получивших дворянство. Иван Петрович закончил Военно-медицинскую академию в Петербурге, стал военным врачом. Хотя по основной медицинской специализации он был окулистом, профессия военного врача обязывала его уметь лечить все: желудок и зубы, сердце и легкие, оперировать любые травмы.
Жена его, Ольга Алексеевна Морель, происходила из рода французских баронов де Морель, бежавших в конце XVIIIвека в Россию от Наполеона. На новой родине они сделали успешную карьеру, а ее отец, Алексей Карлович Морель, дослужился до чина действительного тайного советника.
Военную службу Иван Петрович в Польше, входившей тогда в состав Российской империи. Там же родился его младший сын, нареченный Михаилом. А уже несколько месяцев спустя - в 1899 году - Шевердин и его семья по приказу командования оказались в Туркестанском крае, где прошла и завершилась вся их последующая жизнь.
Иван Шевердин исключительно по своей инициативе, на свои деньги одним из первых военных врачей организовал сельскую амбулаторию в кишлаке. Освоив узбекский язык, он свободно общался с пациентами без переводчика. Кроме глазных болезней, Иван Петрович занимался лечением малярии, тифа, простуды, делал прививки против оспы и операции, в том числе и кесарево сечение. Ольга Алексеевна, получившая консерваторское образование в Петербурге, овладела азами медицины, ассистировала мужу при лечении женщин. Причем, супруг выполнил ее главное условие для переезда в кишлак. А именно, привез рояль «Беккер».
Более трех лет работала в кишлаке Тилляу эта поликлиника. В 1903 году Ивана Петровича перевели в Самарканд полковым врачом. Вместе с ним из Тилляу выехала и его семья. В 1906 году И.П. Шевердин продолжил службу старшим врачом коллежского совета 2-го Уральского казачьего конного полка. В последующие годы он трудился в медучреждениях, занимался частной практикой. Скончался Иван Петрович в Самарканде в 1928 году. Не на много пережила его и Ольга Алексеевна.
В советское время в Тилляу на сельской лечебнице, основанной Шевердиным, была установлена памятная доска. Но потом это здание было снесено и память о гражданском подвиге русского врача у местных жителей стерлась.
История, впрочем, на этом не заканчивается.
Дело в том, что младшим сыном Ивана Петровича и Ольги Алексеевны был знаменитый литератор, Народный писатель Узбекистана Михаил Шевердин, чьими книгами зачитывалась вся Средняя Азия. Так вот, незадолго до смерти он написал автобиографическую дилогию - романы «Джейхун» (1983) и «Дервиш света» (1985) Там он и показал жизнь своих родителей, правда, в угоду времени скрыв их дворянство.
И самое интересное. В Ташкенте и сегодня живут потомки Ивана Шевердина-правнучка Наталья и внук Михаил.
Ярче измятых фантиков, выше любых ракет, с серым пушком одуванчиков - я - грязный пустой пакет. Но, витая с ветром где-то посередине, легко умолчать о неблагозвучности имени.
АГАСФЕР
Я никогда не ведал лжи и страха,
Посланник смертным недоступных сфер,
Где звёздные поля и бездны мрака:
Я вечный, к сожаленью, Агасфер.
Я видел Колизей, паденье Рима,
И что творил в конце пути Нерон,
Мне как-то меч бродяги-пилигрима
Пытался нанести, глупец, урон.
В садах Версаля, в вычурных гостиных,
Я толковал с Вольтером и Дидро,
И с Ротшильдом изысканные вина,
Порою, дегустировал в Бордо.
Я воевал в отрядах Вашингтона,
Когда явил своё паденье Юг,
В Сибири тяжесть сталинского трона
Давила мне на грудь средь снежных вьюг.
Я жить устал, и мне б уйти хотелось
Туда, где бесконечного предел,
Но есть ещё одно на свете дело,
Которое достойно многих дел.
Хочу закрыть своим бессмертным телом
Путь в бренный мир нацизму всех мастей,
Чтоб птица в небесах о счастье пела
И золотым руном пшеница зрела:
Я - первый и последний средь людей.
Прошлое наше настолько нами приукрашено, что, можно сказать, вымышлено. Простой пример: стряслось у тебя давным-давно что-то с кем-то. И вот встретились вы спустя какое-то время, стали задним числом разбираться. Он точно помнит, что всё было так, а ты точно помнишь, что по-другому. Ты ему говоришь: «Врёшь!» - и он тебе говорит: «Врёшь!» А вранья-то и нет никакого. Просто каждый запомнил о себе только хорошее, слепил из этих кусочков автобиографию, вжился в неё и теперь отыгрывает.
Другого такого любителя песен искать-не сыскать: ему песни были как хлеб, как вода. И ребята его, по дружной привычке, за компанию неугомонную не отставали от Чапая.
Кокаин от депрессии, мышьяк для красоты и радий от всего
В XIX и начале XX века люди для избавления от недугов прибегали к препаратам, которые нередко оказывались опасны не только для здоровья, но и для жизни. Никто сегодня не принимает хлороформ от кашля, кокаин от зубной боли и не успокаивает младенцев морфием. Для нас это может показаться удивительным, но тогда приём подобных веществ в оздоровительных целях был нормой, а реклама призывала попробовать очередной наркотик для вас и вашего ребенка.
Кокаин
Сегодня никому и в голову не придёт принимать кокаин от зубной боли, а уж тем более давать его детям. Но в конце XIX столетия лечение кокаином было абсолютно нормальным. Coca-Cola использовала его в своём напитке как один из компонентов, он содержался во многих лекарствах и тониках того времени. Даже Фрейд хвалил кокаин как отличное средство от депрессии. Однако после длительного приема подобных препаратов у людей нарушался сон и пищеварение, они страдали галлюцинациями и впадали в тяжелейшую депрессию при попытке отказа от препаратов. В 1920 году кокаин был законодательно запрещён в США.
Радиевая вода
Открытие радиации дало странным медицинским экспериментам прошлого новый толчок. Неизвестно, кто первым обнаружил «полезные» свойства радия, но очень быстро люди стали воспринимать его чуть ли не как панацею. Радиоактивными лекарствами лечили всё - от артрита до гипертонии. Радий добавляли в зубную пасту и даже в шоколад. Радиевую воду продавали повсеместно и люди с удовольствием её употребляли, даже не подозревая о возможных ужасающих последствиях в виде выпадения зубов и волос и появления онкологии.
Мышьяк
Каждый ребёнок знает, что мышьяк - яд и смертельно опасен. Однако нашим предкам это не мешало использовать его в качестве лекарства. Мышьяк был распространён в традиционной китайской медицине, а с конца XVIII века его стали использовать в Европе как лекарство от малярии и сифилиса, от артрита и диабета. А в Викторианскую эпоху женщины даже использовали мышьяк в качестве косметики. Однако нередко всё это приводило к отравлению мышьяком, последствия которого красноречиво описал Флобер в «Госпоже Бовари».
Морфий
Маленькие дети бывают очень беспокойны - то спать не хотят, то зубки режутся. И вот в 1849 г-жа Шарлотта Н. Уинслоу предложила всем родителям волшебный успокаивающий сироп. В целом, он был относительно безопасен, кроме одного компонента - 65 мг морфия. Газеты писали о чудодейственном эффекте микстуры - дети быстро засыпали, у них исчезала нервозность. Но из-за передозировки дети стали погибать и в 1911 году Американская Медицинская ассоциация осудила его как «детоубийцу».
Барбитурат
В 1928 году изобрели пентобарбитал. Лекарство, в состав которого он входил, получило название Нембутал и впервые было использовано в 1930 году доктором Джоном С. Ланди. В рекламе говорилось, что Нембутал отличное средство, если ваш ребёнок чем-то напуган или чувствует тревогу. Но, как и в случае с многими другими подобными лекарствами, передозировка препаратом приводила к гибели детей.
Метамфетамин
Под неприметным названием Нородин скрывалось не что иное, как опасный наркотик - метамфетамин. Как гласила реклама, Нородин имел относительно немного побочных эффектов и был полезен в лечении «лёгкой умственной депрессии». Только никто не сообщал, что применение подобного препарата вызывало сильнейшую зависимость, анорексию, бессонницу, сердечные приступы и тяжелейшую депрессию, которая стала причиной множества самоубийств в разные периоды времени.
Ртуть
В
26 сентября в Ташкенте начнется шестой открытый фестиваль поэзии, который будет отличаться представительным составом и широкой географией. В частности, в Ташкент приедет Игорь Бяльский - поэт, переводчик, один из основателей «Иерусалимского журнала» и его главный редактор. Поклонникам жанра авторской песни Игорь Бяльский известен тем, что основал в 1975 году первый в Ташкенте клуб авторской песни «Апрель» и был одним из главных организаторов Чимганского фестиваля, который впервые состоялся в 1977 году и проводится по сей день - редкое долголетие!
- Вы являетесь создателем «Апреля» - первого клуба авторской песни в Ташкенте. Что подвигло Вас на это?
- К апрелю 1975-го, когда мы объявили о создании клуба, я жил в Ташкенте уже полтора года. После тяжелого периода привыкания к южному солнцу и в некотором роде к азиатскому быту (я приехал туда из Перми) город, наконец, стал «своим». Появились друзья, я начал ходить в альпинистскую секцию, ездить на тренировки в Чимган. Во многих других городах Союза песенные клубы существовали давно. Об их деятельности я знал от младшего брата Миши, который тогда учился в саратовском универе и вместе с однокурсниками помогал Володе Ланцбергу «строить» КСП «Дорога».
В марте 75-го мне посчастливилось познакомиться с Юрием Кукиным, чьи песни любил еще со школьных времен. Кукин гастролировал в Ташкенте вместе с эстрадным ансамблем, исполняя на каждом концерте (я не пропустил ни одного) по три-четыре песни. Гостиница «Россия», в которой Юрия Алексеича поселили в отдельном номере, находилась в нескольких минутах пешего хода от района «Госпиталки», где я тогда жил. Вместе с друзьями мне удалось устроить его сольные выступления в нескольких НИИ, у нас появился некоторый «организационный опыт».
За две недели вместе с любимым бардом я выпил портвейна больше, чем за всю остальную жизнь до и после. Этажом выше в «России» жил в это время и приехавший на съемки Юрий Владимирович Никулин, не пьющий совсем. Тем не менее, в свободные вечера он приходил к Кукину, которого я практически не покидал, и пел песни - свои и не свои.
Песни хотелось слушать и слушать, слушать и петь - вместе с друзьями.
- Никулин пел свои песни, своего собственного сочинения?!
- Да, Юрий Владимирович действительно сочинял песни (не только про цирк!) и на собственные стихи. Настоящие - и на сегодняшний мой взгляд.
- Что Вы можете сказать о том времени? Что запомнилось, и что хочется помнить?
- Время было прекрасное. Молодость, горы, песни. Органы до поры до времени самодеятельности нашей не препятствовали. В какой-то степени она была им даже на руку. Тот же Кукин пересказывал свой разговор с неким полковником ГБ, тоже любителем авторской песни: «Вы нам помогаете. За этими людьми нам надо было бы бегать по всему городу, а тут они все на вашем концерте, в одном месте». Но помнить хочется другое. В конце восьмидесятых в стихотворении, обращенном к брату, я попытался сформулировать то, что забыть не хотелось бы никогда:
Помнишь наши апрели на Лысой горе?
Как слетались, с гитарами, души погреть у костра.
И с утра дельтапланы парили… А те вечера…
Всё как будто вчера.
Помнишь - поле чудес, эремурусы… Что за гора!
Что за небо над ней, неподвластное чёрной дыре!
А какое мы зелье варили!.. Дымок из ведра…
О любви говорили и деле. О зле и добре.
А вообще, глядя из прекрасного капиталистического далёка на прекрасные же пространства-времена «развитого застоя», на светлые наши идеалы всеобщего братства и мечты о «социализме с человеческим лицом», идеалы и мечты, не отягощенные материальными интересами, национальными идеологиями и семейными обязательствами, - плохого видеть не хочется.
Хотя, конечно, и это было - нищета, бесправие, непробиваемое лицемерие официоза. Без блата ни лекарства спасительного не купить, ни даже куска мяса в магазине. О немногочисленных профессиональных диссидентах тех лет мы знали, в основном, понаслышке, революционных целей перед собой не ставили, искренне веря, однако, что чем больше людей узнают замечательные песни, которые мы поем, - тем окружающий мир будет становиться всё лучше и лучше.
В другом стихотворении, посвященном моей соседке - одной из основателей поселения Текоа, на месте того самого библейского Текоа, в традиционной русской транскрипции - Фекоя (пророк Амос, он «из пастухов Фекойских»), где живу три последних года, я вспоминал эти годы уже «отсюда»:
…но я же помню и времена что были ещё равней
в краю где жил я не так давно немало кружило бед
в глазах темнело, но всё равно не остановило свет
я шёл не зная зачем куда почти от самых карпат
светились горы и города и струны звенели в лад
большой фонтан и малый чимган в мотив слагались один
берёза тополь арча платан хранили от злых годин
и русский песенный стих берёг меня от всего равна
и вдоль дороги и поперёк была мне судьба одна
на юг на юго-юго-восток, но к западу от перми
и вдаль меня уносил поток и бог одарял людьми
- Клуб авторской песни - это, прежде всего, единомышленники. Кто был тогда рядом? Помните ли вы этих людей, знаете что-то о них?
- Формально отцов-основателей «Апреля» было, кажется, пятеро. Володя Попов, Володя Шокодько, Володя Полищук, Саша Фридман и я.
С Поповым (он был бессменным комендантом фестивальных полян) мы до сих пор друзья. Весь отпуск в 1992-м - свой первый выезд за границу - он провел на моей личной «стройке сионизма», помогая реконструировать купленный в Ерушалаиме полуподвал в более-менее пригодную для жилья квартирку.
Из Ташкента Володя в девяностых перебрался в Калининград, занимается любимым делом - фотографией.
После первого официального клубного мероприятия - концерта Владимира Ланцберга в большом зале ДК «Энергетик» 26 апреля 1975 года - мы предложили желающим остаться и записываться в клуб. Который так и назвали - «Апрель».
В этот вечер я познакомился с Гриней Гординым. Это он, уже тогда кандидат в мастера спорта по горному туризму, а впоследствии чемпион Союза, выбрал место для фестивальной поляны. И вторую фестивальную поляну - недоступную для милицейских (как и прочих) машин, но вполне достижимую за пару-тройку часов ходьбы от Ходжикента (до него - электричкой) даже для совсем нетренированных людей, в верховьях Булаксу. Туда мы переместились в 1983-м после того, как Облсовет по туризму под давлением органов от нас открестился и мы уже не могли приезжать в окрестности Чимганской турбазы. И третью поляну - неподалеку от первой, уже в перестроечном 87-м - тоже выбрал Гриня.
Десять лет - с того же 75-го до 85-го, в котором я завязал с вычислительной техникой и начал служить литконсультантом в Союзе писателей, мы проработали вместе с Гриней в ИВЦ Минпищепрома в одной комнате, стол к столу. А в апреле 90-го вместе уехали в Израиль. Последние годы он работает инженером-конструктором в авиапромышленности, песен давно не поет. Впрочем, и я, имевший в свое время наглость выйти на большую сцену Грушинского, гитару в руки уже не беру. Даже в нетрезвом виде.
Из ближайших соратников по «Апрелю» и «Чимгану» (а настоящая дружба, уверен, может возникнуть только на базе общего дела) в Ташкенте, знаю, остались журналист (а главное - поэт и бард) Степан Балакин, лауреат Грушинского Наташа Селиверстова, чей теплый дом многие годы служил пристанищем наших песенных посиделок, художник-керамист Лена Гапонова, замечательные наши певуньи сестры Тен, Неля и Вика.
Фима Котляр, проектировщик чимганской «Чайханы», живет и работает в Чикаго, где в 80-х ему удалось организовать два международных фестиваля российской культуры. Проектирует станки для производства шестеренок, одновременно являясь представителем «Иерусалимского журнала». (Оборот «одновременно являясь» вошел в нашу ташкентскую феню, когда мы сочиняли для Облсовета по туризму «Положение о Первом Всесоюзном фестивале туристской песни „Чимган“», каковое песенное мероприятие должно было происходить, «одновременно являясь смотром бережного отношения к природе». Тем более что так оно и было - после фестиваля бутылки, окурки и прочие банки и полиэтилены убирались неукоснительно).
Мифический уже Александр Стрижевский, пришедший в 77-м в «Апрель» первокурсником юрфака и уже в 80-х объездивший со своими песнями пол-Союза, песен теперь не поет, работает в полиции в Хайфе.
Рискуя кого-нибудь из «основных мужиков» и «основных девушек» не упомянуть, назову все же ташкентских авторов Нину Корсакову и Валентина Лама, Ларису Кнопову, которая организовывала автобусное сообщение Ташкент-Чимган, Даника Бурштейна, принявшего на себя непростые обязанности озвучивать «Чимганы», и «главного чайханщика» фестивалей и автора возвышенной песни о 3.300 метрах Чимгана покойного Аркашу Вайнера, фестивальных докторов Яшу Кулангиева и Мишу Книжника… Заканчиваю - весь список мог бы занять весь объем, отведенный под этот материал.
- Несколько слов о первом Чимганском фестивале авторской песни.
- В начале 1977 года, нагруженный опытом организации мероприятий, в которых, помимо саратовской «Дороги», принимали участие и КСП других городов, в Ташкент переехал мой брат Миша. С его активным присутствием в «Апреле» образовалась критическая масса, необходимая для проведения фестиваля. Да и многие из наших «апрелевцев» побывали к тому времени и на Грушинских, и на московских слетах. Кроме того, у «Апреля» сложились хорошие отношения и с приютившим нас городским турклубом, и с располагавшимся в самом центре города Домом знаний, где регулярно проходили наши концерты - своих бардов и именитых гостей.
Нам хотелось сделать Чимганский фестиваль лучшим из возможных. Что-то удалось. Прежде всего - атмосфера. На первомайские праздники в Чимганском урочище, в километре-двух от фестивальной поляны, проходила традиционная Республиканская альпиниада, на которую собирались из многих городов Союза сотни альпинистов и горных туристов.
Среди людей, влюбленных в горы, было не только множество благодарных слушателей песен, знакомых по альплагерям и турпоходам, приезжали и те, кто сам писал песни. Для них не пришлось организовывать транспорт, медпункт… Материальные вложения оказались вообще минимальными. Авиабилеты для четырех почетных гостей оплатил Облсовет по туризму; а дрова, стройматериалы для сцены, подключение к электричеству были оплачены универсальной советской валютой - спиртом, который я уносил из вычислительного центра, где служил начальником отдела техобслуживания, без какого-либо ущерба для вычислительной же техники.
Поющее жюри фестиваля - Сергей и Таня Никитины, Виктор и Диана Берковские - возносило наши юные души к чимганским высотам и еще выше - к самому синему и самому звездному в мире небу. В афише значился и Дмитрий Сухарев, но ни тогда, ни позже до Чимгана он так и не добрался; однажды, уже в конце 80-х, в ответ на очередные мои приставания из цикла «Поедем в Бричмуллу!..» откровенно объяснил: «Игорь, вы что, хотите отнять у меня мечту?..».
Сегодня это странно звучит, но гонораров за участие в нашем фестивале - не было. Мы наивно считали, что делаем общее дело. Мэтры, а они уже и тогда были мэтрами, видимо, воспринимали это как должное. Во всяком случае, ни тогда, ни после - ни разу за все прошедшие годы даже не намекнули нам о причитавшихся рублях денег. Так что праздник более чем удался.
Из формальных достижений, насколько я представляю, наш «Чимган» был первым в истории КСП фестивалем, на котором жюри не вычисляло, кому из участников концерта какое место присудить. Были названы дипломанты и лауреаты фестиваля.
- Ваше сегодняшнее отношение к фестивалям авторской песни и к самому жанру АП.
- Фестивали авторской песни советской эпохи - праздники свободы. Жанр АП (тех лет) точнее всего, на мой взгляд, можно определить как песни, свободные от цензуры, и что еще более значимо, от самоцензуры. Сегодняшние фестивали, хотя и сохраняющие какие-то элементы фронды по отношению к официозу, стали праздниками собственно песни. Что не менее важно. К счастью ли, к сожалению ли, о «сегодняшних» фестивалях, за исключением израильских, я знаю только по рассказам.
Если же говорить о жанре АП, об авторах (весь список опять же огласить не удастся) - для меня по-прежнему, как и 20 лет назад, самые настоящие и живые - Юлий Ким, Михаил Щербаков, Виктор Луферов… Понятно, к любимым авторам за прошедшие годы прибавились и новые имена. Для меня это, прежде всего, соотечественники и по новой стране тоже - Михаил Фельдман и Марина Меламед. Но это уже другой список…
- В интервью журналу «Лехаим» вы рассказывали о своих перемещениях по тогдашнему Союзу: от Черновцов до Перми и Ташкента. Есть ли у вас особые пристрастия к Ташкенту или это просто город, где вы прожили часть жизни? Нравилось ли там жить? Есть ли что-то оттуда, что согревает душу сегодня?
- В Ташкенте я прожил почти 17 лет, наверное, самых лучших. Волшебных. В этом городе родились мои сыновья. В этом городе написал стихи, которые и сегодня мне не стыдно показывать. Молодость. Любовь. Горы. Друзья. Песни.
Слово «Ташкент» в стихах мне удалось лишь однажды, уже в Иерусалиме, и лучше, чем я сказал про этот город, прощаясь с другом, скажу уже вряд ли.
ПАМЯТИ ВЛАДИМИРА БОЛОТИНА
До свиданья, Володя, до встречи, когда Господь
соберет нас опять воспеть на краю апреля
и субботними звёздами выстелет Млечный путь,
где дано обнять и Ешуа, и Гилеля.
И вернувши гитарам плоть, повернёт Мессия
и от Храма пойдёт пешком, ни гроша в кармане,
и твоя Иудея, брат, и моя Россия
у небесных врат на одной сойдутся поляне.
Ни оранжевых ленточек, ни поминальных свеч,
а родная речь - на Чимгане, в другом раю ли -
и пронзительно-звёздный, самый пасхальный луч,
по которому ты ушёл к небесам в июле.
…О любви и воле - о чём же ещё, о чём? -
этот жанр устный, круг этот наш нетесный,
где с небесным градом Давида к плечу плечом
Академгородок небесный, Ташкент небесный.
Кстати, в своей автобиографии пронзительный русский поэт, новосибирский физик-ядерщик Владимир Болотин изо всех своих достижений упомянул лишь три: «Академик Нью-Йоркской академии наук, автор более 300 песен, лауреат Чимганского фестиваля (1980)».
- Дмитрий Сухарев на встрече со зрителями во время своей поездки в Узбекистан в сентябре прошлого года обратил внимание на то, что в «Иерусалимском журнале» есть целые ташкентские «выселки», где печатаются авторы из Узбекистана. Считаете ли вы, что есть что-то, объединяющее тех, кто жил когда-то в Ташкенте (или каком-то другом городе), или это миф, и «общей индивидуальности», как выразился Сергей Никитин, не существует?
- Действительно, в ИЖе, названия разделов которого совпадают с названиями иерусалимских улиц, площадей, кварталов, ворот Старого Города, есть и «Бухарский квартал», в котором мы публиковали Александра Файнберга, Степана Балакина, Евгения Абдуллаева… Среди создателей журнала и членов редколлегии - начинавшая в Ташкенте Дина Рубина.
Горжусь, что могу назвать постоянным автором нашего журнала Д. А. Сухарева, тоже родившегося в Ташкенте. Перечисленное позволяет Юлию Киму, члену редколлегии ИЖа, называть себя «примкнувшим к ташкентской мафии».
Но и говоря серьезно, соглашусь, что есть у ташкентцев, в том числе и бывших, нечто общее, особенное. Город этот был, пожалуй, самым разноплеменным, самым интернациональным и космополитическим в хорошем смысле всех этих определений городом СССР. Русские и узбеки, евреи и татары, украинцы и корейцы, армяне и турки, казахи и бухарские евреи, крымские татары и поволжские немцы, греческие политэмигранты и высланные чеченцы, таджики и уйгуры жили и работали бок о бок… Традиции общежития естественно формировали («формовали», как написал Сухарев в одном из моих любимых стихотворений «Двор») не только терпимость, но и приязнь к своему ближнему, даже если он другой.
Говоря же о творчестве, буду короче. Художник существует лишь постольку, поскольку отличается своим творчеством от других художников. Но если художников объединять по принципу частоты использования в своих текстах слов «чайхана», «дыня», «хлопок», несомненно, писатели, живущие или жившие в Ташкенте, используют эти слова чаще, чем писатели новгородские. Шутка. Конечно, объединяет. И художников, и не художников. Всех ташкентцев. Общими воспоминаниями, переживаниями, общим пейзажем, в конце концов.
- Вы уже 18 лет живете в Израиле. Возникало ли желание побывать в Ташкенте, или эта часть жизни осталась позади?
- Конечно, возникало. И возникает. Но реализовать желание это удалось пока лишь однажды, пятнадцать лет назад. Тогда еще слишком свежи были раны расставания (ни к дому своему подойти, ни до Чимгана доехать я не решился). Да и сам Ташкент увиделся мне в тот приезд в постсоветской, постперестроечной болезни и разрухе…
Но снится мне Ташкент все минувшие годы прекрасным: разноцветным, трехмерным - платаны, купола, изразцы, арыки…
- Что означает «творчество» - лично для вас?
- Разговор со Всевышним и современниками, попытка остаться самим собой - таким, чтобы было как можно менее стыдно перед близкими.
- Понравилась ли вам книга Дины Рубиной «На солнечной стороне улицы», роман о Ташкенте и ташкентской жизни?
- К творчеству Дины Рубиной я отношусь c любовью. Мы познакомились с ней на том же Чимганском фестивале и дружим гораздо более чем полжизни. Бывало, что в слепой пристрастности, отягощенной редакторской своей манией давать советы, что и как улучшить, углубить и возвысить, я дружбу эту ставил под удар. В названной же книге мне понравилось очень многое. Прекрасный роман. Прекрасный, как сама жизнь, с ее трагедиями и мелодрамами, жизнь в ее святых, грешных, закономерных и неправдоподобных ипостасях…
Вопросы задавали Ирина Ильина, Виктория Роттердамская
Прошлым летом я снял комнату близ станции Сиверская и каждую ночь в два часа рассматривал в морской бинокль красную планету Марс со снежной шапкой на маковке, которая в том году на удивление близко подошла к нашей грешной Земле.
Ученые астрономы утверждают, что последний раз она так близко подходила при неандертальцах, 60 тысяч лет назад.
Ну как тут не пожертвовать ночным сном для такой диковинки!
А по субботам и воскресеньям ходил я в церковь Казанской иконы Божией Матери, где и познакомился с одним странником - малороссом, который шел пешком из Великого Устюга на Полтавщину.
Ночевать ему было негде, и я пригласил его к себе.
У меня был куплен кусок свинины, я приготовил хороший ужин и пригласил гостя к столу.
Однако, он свинину есть отказался, пояснив: - Не вкушаю я свинину.
И не потому что я иудей или мусульманин, а все из-за того, что однажды в мой огород пролез паршивый соседский поросенок.
Паршивым я его, конечно, со злости называю, на самом деле, это был хорошо упитанный, розовый, весь налитый молодым жирком веселый и ужасно прожорливый поросенок.
Радостно похрюкивая и вертясь юлой, он стал жадно пожирать все, что зеленело и кудрявилось на грядках.
Увидев в окно этот грабеж, я понял, что урожай надо спасать, иначе прощай мои труды.
Я схватил швабру и с криком: «Ну, погоди, тварь, я тебе сейчас задам трепку!», - выскочил во двор и стал шваброй выгонять разбойника с огорода.
Но негодник не желал покидать эти благодатные угодья, уворачиваясь от швабры, он колесил по грядкам, вытаптывая посевы и на ходу хрупая все, что удавалось ухватить.
Все же я оказался проворнее и с размаху угостил вора шваброй по хребту.
Поросенок заверещал, бросился к проделанному им лазу в ограде и юркнул в дыру.
Не переставая вопить, он направился в свинарник, быстро перебирая передними ножками, а задние волоча по земле. Моя жена, выйдя на крыльцо с тазом мокрого белья, увидела покалеченного поросенка и, неодобрительно покачав головой, стала развешивать мокрое белье.
На следующее утро на соседнем дворе ярко горел костер, на котором хозяин ошмаливал вчерашнего поросенка, а жена его - баба лютая и зловредная, грозила кулаком в сторону нашего дома.
Снимая высохшее за ночь белье, моя жена обнаружила исчезновение моей любимой клетчатой рубашки, но отнесла эту пропажу на счет проходивших мимо цыган. Что касается соседа, работавшего кладбищенским сторожем и могильщиком, то ни шума ни скандала он не устраивал, справедливо рассудив, что поросенок, потравивший чужой огород, понес справедливое наказание. Но жена его рассудила иначе и, затаив на меня злобу, готовила черную месть.
Через неделю после этого случая, я проснулся посреди ночи от тяжких громовых раскатов, ослепительных вспышек молнии и дробного стука по крыше обложного дождя.
По комнате в одной ночной рубашке бродила жена, спотыкаясь о стулья, крестясь и шепча молитвы.
Отыскав спички, она затеплила лампадку в божнице и, встав на колени, клала земные поклоны и молила Илию-пророка, чтобы он не кинул молнией в наш дом.
В отличие от меня, она была очень богомольна и крепко держалась всех постановлений Православной Церкви.
Я же часто смеялся над ней и был равнодушен к вере, как и большинство тогда советских людей.
Но с той грозовой ночи со мной стало твориться что-то необычное: появилось безпричинное безпокойство, нервозность, чувство страха и тоскливое настроение.
По ночам меня мучили кошмары, снились мертвецы, дружно гнавшие меня из дома.
Я, конечно, и раньше выпивал, но теперь от тоски стал пить по-мертвому, бросил работать.
А однажды, плохо соображая, что делаю, полез на чердак и, привязав к балке веревку, повесился…
Очнулся я в больничном коридоре, намертво привязанный к старой железной кровати.
Оказывается, вернувшаяся с базара жена, увидела открытую на чердак дверцу, полезла, гонимая предчувствием, и перерезала веревку.
Вызвали скорую. Дежурный врач, осмотрев меня, махнул рукой и сказал: «Аминь!» Но все же занялся мной.
Несколько часов медики пытались вернуть несчастного висельника к жизни, но душа стремилась расстаться с опостылевшим телом, и только после поясничного прокола я пришел в себя. И долго еще ходил я с лиловым рубцом от веревки вокруг шеи, не мог говорить, а только хрипел.
Жена моя, как-то встретив цыган, стала стыдить их за украденную рубашку. Но всеведующие цыгане сказали: «Ты, золотая, нас не ругай, а кляни свою соседку - киевскую ведьму.
Это она навела порчу на твоего мужа: украла рубашку и заставила своего мужа закопать ее в могилу с очередным покойником".
Услышав такое, жена просто обомлела. Вбежав домой с белым лицом, бросилась на кровать и залилась слезами.
На все мои расспросы - отмалчивалась… А мое беснование все продолжалось.
По ночам меня давили черные призраки, приказывая мне хриплыми голосами опять лезть в петлю.
Жена велела мне ехать в город и у знающих людей расспросить, как избавиться от порчи.
В город я приехал к вечеру, остановился у сродника-свояка. За ужином рассказал о своей беде.
Выслушав с сочувствием, свояк посоветовал обратиться к знаменитому психиатру Илье Давидсону, а если тот не поможет, то к экстрасенсу Ивану Брюханову.
Давидсон, оказавшийся сухопарым субъектом с козлиной бородкой, благосклонно меня выслушал, постучал молоточком по коленям и сказал, что чертей, демонов, ведьм, а также и Самого Бога в природе не существует.
Все это плоды моего больного воображения, и пора мне уже бросить пить, и неплохо бы заняться спортом.
Болезнь же мою назвал дромоманией, то есть - страстью к бродяжничеству.
И чтобы разрядиться - посоветовал побродяжничать и попринимать кое-какие таблетки.
Я стал пить таблетки и бродяжничать в окрестностях города. Из-за таблеток у меня стали дрожать руки и нижняя челюсть, а собаки, видимо, не перенося бродяг, покусали меня и превратили в лохмотья брюки.
На следующий день я отправился к экстрасенсу.
Дверь, ведущая в его кабинет, была увешана табличками, гласящими о трудах и званиях пана Брюханова.
Он именовался доктором эзотерических наук, почетным членом Тибетского союза ламаистов, действительным членом ассоциации вука-вука магов озера Чад
Сам экстрасенс оказался толстым краснорожим мужиком с черной окладистой бородой.
Обряжен он был в черную рясу, а на тучном чреве были налеплены звезды каких-то иностранных орденов.
Он вперевалочку подошел ко мне вплотную и стал делать руками различные пассы.
Я как-то сомлел и упал в кресло. Мне не хотелось, но почему-то я дурным голосом кричал на Брюханова всякие ругательства.
Он надул щеки и сильно дунул мне в лицо, потом накапал в стакан чего-то черного и дал мне выпить.
Я погрузился в сон. Снилась мне помидорная война в Испании, по улицам ручьями тек томатный сок…
Проснулся я в кабинете все того же Брюханова. Он пил чай и погрозил мне пальцем: - Не удалось мне снять с тебя порчу, не помогли даже африканские капли вука-вука… Ищи святого старца-пустынника, может быть, он изгонит из тебя бесов.
Я совсем отчаялся и опустился.
Пил по-прежнему и вскоре потерял способность различать: где кошмары видений, а где действительность.
В храмы Божии меня не пускали и выталкивали вон, потому что, как только хор запевал антифоны, я становился на четвереньки и выл волком.
А когда выносили чашу с Дарами, кто-то изрыгал из меня матерную брань и я бросался с кулаками на священника.
Постепенно я оброс волосами, обносился и бродил по улицам, изрыгая мат на всех и вся.
Свояк, отчаявшись, выставил меня из своего дома.
Я стал побираться.
Нищенствовал молча, просто протягивая руку за подаянием.
Одежду и обувь находил на помойках.
В полях, вдали от людских глаз, я передвигался на четвереньках и жевал траву как древний Вавилонский царь Навуходоносор.
О доме и жене своей я совершенно забыл, будто их никогда и не было.
Ночевал в канавах, стогах сена, на кладбищах.
Однажды, проходя Черниговскую область, где много святых мест, я вышел к Троицко-Ильинскому монастырю.
Так как я не мог открыть рта, чтобы не изрыгнуть матерной брани, то я показывал монахам и богомольцам картонку, на которой было написано, что я ищу старца-пустынника. Но никто ничем не мог мне помочь.
Тогда я решил войти в собор в честь Живоначальной Троицы, где была чудотворная икона Божией Матери «Руно орошенное» с чудодейственным истечением слез, но какая-то неведомая сила выбросила меня из притвора на паперть.
Я заплакал, тогда из храма вышел иеромонах с кропилом и стал гоняться за мной по двору и кропить святой водой.
Я чуть не задохнулся от бешенства и запустил в него кирпичом.
Богомольцы сгребли меня и потащили к святому источнику.
Вода была ледяная, в ней, погруженные по грудь, сидели мужики и бабы.
Из будки вышел иеромонах и позвенел колокольчиком - пора было вылезать.
Многие окунулись с головой и побрели к берегу.
Но некоторые женщины берегли прически и окунулись лишь по шею.
И я увидел, что на их сухих головах сидела целая куча бесов.
Я стал кричать, что зря они сидели в святой купели.
Оглядевшись, я увидел, что на ближайших кустах и деревьях висят разноцветные тряпочки, ленты, кое-что из одежды, костыли, посохи…
Это мода такая у исцелившихся - развешивать что-то в знак благодарности.
Мода эта пришла к нам с католического Запада, где у источников и чудотворных икон принято вывешивать серебряные и золотые изображения исцелившегося органа.
Бесы, сидевшие во мне, глумились и хохотали.
Ко мне направился иеромонах, намереваясь ожечь меня крестом, и я убежал в лес.
А ночью опять отправился на поиски неведомого святого старца.
С Украины я вышел в Россию и везде показывал картонку с надписью, что ищу святого старца.
Так я вышел к Арзамасу, прошел к Дивееву, но только около Оптиной пустыни я встретил монаха, который посмотрев на мою картонку, спросил: «Ты слышишь ли речь?» Я кивнул.
Тогда он перекрестился и посоветовал: «Ступай, мил человек, в Вологодскую губернию на реку Сухону к Великому Устюгу. Там в лесах около Коченьги ищи праведного старца Нила.
Если он еще жив, то должен тебе помочь и от бесов освободить".
Как только он это сказал, живот мой заходил ходуном, - бесы всполошились, стали срамно ругать монаха.
Старик перекрестился и ушел от меня, а я обрадовался, уж если бесы перепугались - значит, вологодский старец жив и поможет мне.
На деньги, скопленные в странствовании попрошайничеством, я купил на барахолке приличную одежду, сходил в баню, подстригся. Осталось только найти старца.
Где его искать, сказать мог, пожалуй, только священник.
Я обосновался около старейшего на севере Гледенского монастыря, что в четырех километрах от Великого Устюга при слиянии рек Сухоны и Юга.
На мое счастье, после долгого ожидания, на Успение Божией Матери из монастыря вышел крестный ход.
Несмотря на то, что бесы начали давить меня, я приблизился к нему и стал всем подряд показывать свою картонку с надписью: «Где мне найти старца Нила?»
Две добрые женщины рассказали, что отец Нил жив-здоров и объяснили, как до него добраться.
В тот же день я доехал до Кочаньги, а потом лесной дорогой двинулся к старцу.
Долго ли близко ли шел. Но вот передо мной лесная келья старца - небольшая изба с пристроенным к ней бревенчатым сараем.
На мой докучливый стук в окно из избы вышел высокий благообразный старец явно постнического вида, с большой седой бородой, густыми кустистыми бровями, одетый в старый, закапанный воском подрясник с широким кожаным поясом и наперсным крестом на груди.
Отдав мне поясной поклон, он посмотрел на меня проницательным взглядом своих голубых глаз и сказал: «Говори, чтобы я мог тебя видеть».
Я открыл рот, и оттуда полилась густая матерная брань на старца и Святую Троицу.
«Так ты не один пришел, вас оказывается целая компания, - с улыбкой сказал отец Нил.
- А теперь - молчи и терпи, если хочешь быть избавлен от злокозненных бесов. «Сей род изгоняется постом и молитвой», - сказал наш Господь Иисус Христос". Бесы при этом святом имени бурно запрыгали и заворчали в моем чреве.
- Раздевайся до трусов, бери эту старую шубейку, миску для воды и пойдем в сарай.
Сарай был просторный и крепко сбитый.
По сухому навозу было видно, что раньше здесь стояли кони.
В бревенчатую стену была вделана цепь с железным поясом на конце.
Старец надел на меня этот пояс и замкнул висячим замком.
Налил в миску воды, принес горсть ржаных сухарей.
Потом принес из кельи большие листы бумаги с крупно написанными на них молитвами и прикрепил листы к стене напротив меня.
- Чадо, - сказал он. - Претерпевый до конца той спасется.
С этими словами он запер двери и ушел.
Итак, я, как бешеный кобель, был посажен на цепь, на воду и черные сухари.
Я стал лаять, скакать и рваться на цепи.
Мне показалось, что у меня даже вырос собачий хвост.
Я бранился на старца и угрожал вырвать ему бороду. Устав, я выпил воду, а сухари разбросал.
В развешенные по стенам молитвы кидал сухим конским навозом.
На шум и крики пришел старец с кропилом и плетью.
Став на безопасное расстояние, он сначала кропил меня святой водой, а потом доставал и плетью.
Я немного утихомирился, а старец стал беседовать с моими бесами.
Они кричали, что так хорошо устроились потому, что я вел свинский образ жизни: курил, пил водочку, в церковь не ходил, в Бога не верил, да еще кормчествовал - гнал тайно самогон и продавал его пьяницам.
Да еще кроме жены имел любовницу.
А закопанная в могилу рубашка тут ни при чем, поскольку соседка никакая не ведьма, а такая же бесноватая баба, как и тот, в коем мы сидим. Хорошо сидим и не выйдем, и ты, старец Нил, не пугай нас.
Бог за беззакония Филиппа попустил нам войти в него для его истязания. Вот и будем мы мучить Филю, пока опять в петлю не залезет.
Старец на это ответил: «Бес свирепый и лукавый, я вместе со Христом Иисусом допеку вас и выгоню из этого грешного страдальца. Так и знай! Я слов на ветер не бросаю».
Бесы ответили ему на это глумливым смехом, свистом и бранью.
К утру я ужасно проголодался, потому что всю ночь продрожал под ветхим тулупчиком.
Я стал вопить и рваться на цепи: - О, злой старче, принеси мне хоть каких-нибудь объедков, а то я с голоду околею.
Старец долго не приходил, видимо, стоял на молитве.
Но вот ворота распахнулись, и старец налил мне в миску воды и посохом подтолкнул ко мне разбросанные во всему сараю сухари. Я жадно грыз сухарь и смотрел в открытые ворота на волю, где шел мокрый снег…
После двухнедельного сидения на цепи, на воде и сухарях я ослаб духом и телом, и даже стал понемногу читать развешенные на стенах покаянные молитвы, хотя бесы забивали меня своими нечестивыми криками и удушьем.
Бывали у меня недолгие просветления ума, когда я понимал, что страдаю, что наказан за свое неверие и свинский образ жизни, я страстно желал освободиться от своих мучителей и стать достойным сыном Церкви.
Но сам, без Божией помощи и помощи старца, ничего не мог сделать. На третью неделю, когда я еще сильнее ослаб телесно, старец освободил меня от цепи и перевел в баньку, где я мог согреться, протапливая каменку, и даже хорошенько помыться.
Старец Нил стал приходить ко мне чаще. Входил он со словами: «Верующий в Сына имеет жизнь вечную; а не верующий в Сына не увидит жизни, но гнев Божий пребывает на нем».
Услышав это, бесы прыгали у меня во чреве и глумливо хохотали.
Старец осенял меня крестом, кропил святой водой, кадил ладаном и читал запрещательную молитву святого Василия над страждущими от демонов.
Он повторял эту молитву по десять раз, кадил ладаном, бросал меня на лавку и давил большой Богородичной иконой «Достойно есть».
А если я начинал буйствовать - хлестал меня плетью.
«К тяжелой болезни надо и сильное лекарство», - говаривал он.
А бесы вопили: «Злой калугере, сидели, сидим и сидеть будем!
На что нам выходить, чтобы идти в бездну?
Пожалуй, мы можем выйти из этого проклятого грешника, но только в свинью Гадаринскую".
«Да где ж здесь взять свинью Гадаринскую, господа черти?
А вологодская вам не подойдет?"
«Свинья - везде есть свинья. Давай и вологодскую».
Тогда старец меня немного подкормил, вернул одежду, деньги и велел в ближайшем селе купить и привести свинью.
Я заготовил картонку: «Куплю годовалую свинью» и пошел по селам.
Меня принимали за глухонемого, и я вскоре сторговал у одного хозяина порядочную хрюшку.
Подгоняя хворостиной, я пригнал ее к старцу.
Старец оглядел ее и одобрил: «Совсем как Гадаринская».
А следующее утро в баньке, в присутствии удивленной, сидящей на заду свиньи, старец начал изгнание бесов.
И услышал я страшные слова старца: «Я изгоняю из тебя бесов, Филиппе, больной, но возрожденный через святой источник Крещения именем Бога, искупившего тебя Своей драгоценной Кровью, чтобы ты стал очищенным от бесов.
Да удалятся от тебя всякие нечистые духи и всякое зло дьявольского обмана, заклинаемый Иисусом Христом, Который придет судить живых и мертвых. Аминь!"
После этих слов меня бросило на пол, и я с криком забился в судорогах, как подстреленный голубь.
Изо рта пошел коричневый зловонный дым и вошел в раскрытое рыло свиньи.
Свинья вскочила на ноги, глаза ее налились кровью, и она с рычанием стала бросаться на стены и дверь.
Дверь, не выдержав напора, распахнулась, и свинья, безпрерывно вопя, большими скачками помчалась в лес.
Старец трижды произнес: «Слава Тебе, Боже, слава Тебе!» И добавил: «А свинью с бесами сожрут в лесу волки».
Потом он попарил меня в баньке, привел в свою келью и причастил Святыми Дарами.
Всю ночь напролет возносили мы с ним Богу благодарственные молитвы, а под утро легли спать.
Я хотел остаться у старца келейником, но он сказал, что поскольку я был бесноватым, потому, по Евангельской традиции, должен идти домой и рассказывать людям, что сотворил со мной Бог.
Маленькие слабости больших людей: чем увлекались российские правители
Ярослав Мудрый - первый библиофил всея Руси
В Древней Руси князья проводили свободное от войн и государственных дел время за пирами да войнами. Первым киевским князем, который обзавёлся хобби, попавшим в летописи, стал князь Ярослав Владимирович по прозвищу Мудрый, который жил приблизительно с 978 года по 1054 год. Говорят, что и прозвище своё он получил благодаря книгам.
Ярослав Мудрый стал первым князем Киевской Руси, который постиг грамоту, изучал иностранные языки и читал самостоятельно. Он создал библиотеку, книги в которую, по его повелению, везли из Европы и Византии, переписывали и бережно хранили. Для своего времени Ярослав Мудрый был весьма осведомлён в области мировой политики, что помогло стать ему одним из величайших князей Руси.
Иоанн IV Грозный - любитель небесных светил и шахмат
У русского царя Иоанна IV Грозного было, оказывается, весьма безобидное увлечение, которое не имело ничего общего с такими широко известными его развлечениями, как усаживание на бочку с порохом или колесование. Иоанн Васильевич питал слабость к небесным светилам и всерьёз увлекался астрологией. Он не только покупал карты звёздного неба, но и составлял их собственноручно. Судя по картам, Иоанн Грозный точно знал, что в разных точках Земли картина звёздного неба выглядит по-разному.
Но настоящей страстью русского царя были шахматы. Постоянными его партнёрами по шахматной доске были князь Иван Глинский и Борис Годунов. А вот Малюта Скуратов, несмотря на все старания царя, науку шахматную так и не освоил. По преданию Иоанн IV и умер, сидя за шахматной доской.
Пётр I «любил сребро не за сребро»
Петра I можно считать первым русским «профессиональным» нумизматом. Первый российский император питал особую слабость к монетам, однако, не как к платёжному средству, а как к предмету коллекционирования. В коллекции Петра Великого были и отечественные монеты, и арабские, и греческие. Особый интерес у него вызывали монеты европейской чеканки, а бесценными для Петра были редкие монеты, принадлежащие монетным дворам Древнего Рима, Пелопоннеса и Персии.
У первого русского императора было даже несколько альбомов для хранения монет, сделанных собственноручно. В свободное время Пётр мог часами перебирать монеты, чистить и рассматривать их. Интерес императора к монетам сыграл не последнюю роль в становлении и развитии российского монетного двора.
Пётр III: игрушечные баталии под водочку
Весьма необычное увлечение было у императора Петра III. Кроме традиционной русской слабости к алкогольным напиткам, Пётр III любил играть в игрушечных солдатиков. Впрочем, относился к своему увлечению самодержец со всей серьёзностью, никому не позволял насмехаться и всегда старался пополнить «армию» новыми фигурками. В коллекции Петра III было несколько тысяч солдатиков, которые составляли подразделения и даже целые армии. Монарх мог часами расставлять их на специальном столе, моделируя ход сражения.
Однако, однажды произошло несчастье. Дворцовая крыса основательно погрызла трёх солдатиков из коллекции. Правитель снести такого оскорбления, нанесённого ему и русской армии, пускай и игрушечной, не мог. Уже в тот же день, по его указу крыса была изловлена и публично повешена. Впрочем, грызть солдатиков от этого крысы не перестали.
Николай I - император-кутюрье
Самодержец Всероссийский Николай I питал страсть к дизайну одежды. Современники не раз упоминали, что император любил заниматься дизайном воинских мундиров русской армии. Говорят, что Николай I не хуже любого портного разбирался в швейном деле, знал назначение и применение всех элементов мундира и мог вечера и ночи напролет проводить за рисованием эскизов, их доработкой и воплощением в жизнь.
Николай II - знаток скрипок
Увлекался коллекционированием и последний император Российской Империи - Николай II. Он собирал скрипки. В его коллекции было 128 скрипок и даже скрипка великого Антонио Страдивари. Как и всякий коллекционер, Николай II весьма болезненно относился к своим экспонатам. Есть легенда, что в Зимнем дворце для скрипки Страдивари был оборудован тайник в колонне дворца.
Не пролетарские увлечения вождя пролетариата
У вождя социалистической революции Владимира Ильича Ленина увлечения были отнюдь не пролетарские. Вопреки идеалам социального равенства, Ленин интересовался автомобилями, очень любил охоту, велосипедные и конные прогулки, чтение книг и классическая музыка. Вождь пролетариев всех стран был небезразличен к живописи и театру. Увлечения свои он не афишировал, при этом многие из его соратников их разделяли.
Сталин - знаток вин и любитель кино
Отец всех народов Иосиф Виссарионович Сталин особую слабость питал к кино, в том числе и к голливудским вестернам. Он считал, что Любовь Орлова может составить достойную конкуренцию Грете Гарбо, и СССР ещё «даст прикурить» Голливуду. После смерти вождя в его документах был найден листок со словами песни «Легко на сердце от песни весёлой» и кинофильма «Волга-Волга».
Ещё одно хобби Сталина - вино собственного изготовления. В подвале на Ближней даче всегда были бутыли с грузинским вином, в которые по указанию вождя хозяйственники добавляли разные ягоды.
Сибарит Брежнев и поэт Андропов
Генсек Леонид Ильич Брежнев больше орденов любил, пожалуй, только охоту. Он этого увлечения он не отказывался даже в последние годы жизни, проводя выходные в военно-охотничьем хозяйстве в Завидово. Говорят, что кабанов там специально прикармливали картошкой, и в результате зверь подходил к охотникам на метров 30. Промахнуться было просто невозможно, но егерь на всякий случай делал выстрел одновременно с Брежневым.
А вот Юрий Владимирович Андропов, который на посту генсека задержался недолго, а больше известен как самый загадочный председатель КГБ СССР, писал стихи. И стоит отметить, что очень неплохие. Кто-то из современников называл его справедливым и мудрым государственным деятелем, кто-то коварным и амбиционным политиком - фактов в его биографии хватает с избытком на оба образа. Такие же разные у него и стихи: и лирика, и шуточные, и даже не совсем приличного содержания.
Говорят, что как-то историк РАН академик Георгий Арбатов и политолог Александр Бовин прислали Андропову поздравительное письмо, в котором вскользь выразили опасение по поводу того, что власть портит людей. Генсек ответил им стихотворением:
Сбрехнул какой-то лиходей,
Как будто портит власть людей.
О том все умники твердят
С тех пор уж много лет подряд,
Не замечая (вот напасть!),
Что чаще люди портят власть.
Как мы видим - ничто человеческое не чуждо даже «сильным мира сего». Во всяком случае, - милые особенности характера делают каждого из них более понятным и близким для потомков.
От рисовой муки до детектора лжи: как можно определить, что человек нагло лжёт
Уже в глубокой древности люди понимали, что лгун, опасающийся разоблачения, невольно мог выдать себя учащённым сердцебиением, неровным дыханием
Способы разоблачения лжи в прошлом
В древности для поимки воров использовали обычного осла. Животное привязывали в помещении с тусклым светом, предварительно намазав его хвост краской. Предполагаемые преступники должны были зайти внутрь и погладить ишака. Если осел закричит, то виновный найден. Чтобы избежать наказания настоящий преступник не прикасался к животному. В результате воришку выдавали лишь чистые руки
На Руси народ выбирал не менее удивительные способы для распознания лжи и правды. Для одного из них в тёмном сарае закрывали чёрного петуха. Птицу посыпали растолчённым древесным углем и сажали в перевёрнутую корзину. Пернатый должен был выбрать преступника. По аналогии с ишачьим методом, чистые руки одного из обследуемых были главным доказательством его виновности. Эта же методика получила распространение на Мадагаскаре, лишь с небольшой разницей в том, что птицу там предварительно убивали и ощипывали.
В Древнем Китае при поисках лжецов учитывали не только особенности психики, но и физиологию. Самым эффективным способом детекции лжи считался эксперимент с рисовой мукой. Её вкладывали в рот подозреваемому, чтобы с наибольшей точностью оценить его состояние. Если спустя некоторое время, мука оставалась сухой, то вруна считали разоблачённым.
Испанцы изобрели похожий метод. Только в рот тестируемому вкладывался кусок хлеба, который тот должен был съесть без видимых усилий. «Судебный ломоть» использовали и в других странах только уже вместе с сыром, в частности в средневековой Англии.
Жители Ближнего Востока при детекции лжи основывались на изменении пульса подозреваемого. Способ врача Авиценна широко использовался для разоблачения женской неверности. Специальный человек держал палец на артерии, а подозреваемая должна была быстро отвечать на каверзные вопросы. Во время эксперимента учитывались даже незначительные колебания пульса.
Техники определения лжи у полицейских
Сотрудники силовых структур и эксперты по безопасности одновременно оценивают жестикуляцию, несоответствие реакций и словесный контекст. О ложных показаниях практически безошибочно свидетельствует язык тела.
При попытках скрыть правду жесты подозреваемого становятся более скованными, руки начинают двигаться по направлению к оппоненту. Лжецу захочется чаще прикасаться к лицу, а вот трогать живот и грудную клетку он не станет. Допрашиваемый постарается избежать столкновения взглядами, предпочтя почесать ухо. Из-за чувства крайнего дискомфорта и волнения виновный судорожно станет перемещать предметы, пытаясь подсознательно отгородиться от собеседника.
Профессионалы обращают внимание на самые незначительные нюансы и эмоциональные колебания. У лжеца проявление реакций на долю секунды медленнее. При этом эмоция задерживается дольше обычного. Речевое выражение не всегда соответствует мимике. Скупость подвижности лица при изложении мысли - верный признак лжи. Так, при «дежурной улыбке» глаза остаются на месте, не выражают положительных чувств.
Прояснить картину может помочь и словесный контекст. Если в ответах на цепочку вопросов тестируемый дает излишнюю детализацию и говорит монотонно, то в его причастности к преступлению сомнений практически не остается. Во время пауз в разговоре невольно будет ощущаться дискомфорт.
Виновный человек старается в ответе частично повторить услышанный вопрос, опуская при этом все местоимения. Искажённые слова также могут указывать на утаивание информации. Для того, чтобы «раскусить» подозреваемого, на допросе используются вопросы, не имеющие прямого отношения к делу. Это позволяет проследить за изменениями в мимике, жестах и взаимодействии реакций.
Современный детектор лжи: как это работает
Гидросфигмометр - первый прибор для детекции лжи, изобретённый итальянским криминалистом Чезаре Ломброзо. Ещё в 1890-х годах с его помощью измеряли давление крови во время полицейских допросов. Криминалист показывал фотографии, в числе которых были кадры преступления, и одновременно фиксировал данные пульса.
Подобия современных полиграфов появились уже в 1920-х годах, когда Джон Ларсон создал устройство, регистрирующее кровяное давление, дыхание и пульс. Дополнительные датчики с большей точностью помогали определить, виновен ли человек.
Новейшие детекторы лжи фиксируют уже до пятидесяти физиологических параметров. Специальные датчики, прикрепленные к разным частям тела, отражают самые незначительные колебания. Аппараты замечают покраснение лица или его отдельных областей, лёгкое подёргивание губ, сужение зрачков, временные промежутки между морганиями.
Узнать достоверность озвученной информации можно по простым рефлекторным параметрам. Во время проявления красок смущения приборы выявляют - самую обычную реакцию на неудобный вопрос - изменение в расширении капилляров. Подобные процессы не получается контролировать силой воли, поэтому вероятность ошибки полиграфа сводится к нулю. Существуют детекторы, которые реагируют и на человеческую речь. При ложных показаниях состояние голосовых связок изменяется и звук воспроизводится с некоторым искажением, незаметным для человеческого уха.
Болтала по телефону. Вдруг позвонили в дверь, я ждала друзей и на автомате, не задумываясь, открыла. И только потом поняла свою ошибку. На пороге шкаф два на два бандитского вида в кожанке и очках. На руке кастет. Роняю телефон, еле смогла выдавить: «Вам чего?». И тут он протягивает мне рекламную листовку со словами: «Короче, магаз за углом новый, приходи, там ваще все четко». Не знаю, по какому принципу там набирали промоутеров, но дверь больше не открываю.
Отшельник подобен «агнцу беззлобному или птице, которая не сеет, не жнет и не собирает в житницы. Монахи же хотя и отреклись от мира, но имеют уже заботы, подчиняются уставам и заповедям,-если они не будут всего этого соблюдать, то совместное житие их расстроится».