26 сентября в Ташкенте начнется шестой открытый фестиваль поэзии, который будет отличаться представительным составом и широкой географией. В частности, в Ташкент приедет Игорь Бяльский - поэт, переводчик, один из основателей «Иерусалимского журнала» и его главный редактор. Поклонникам жанра авторской песни Игорь Бяльский известен тем, что основал в 1975 году первый в Ташкенте клуб авторской песни «Апрель» и был одним из главных организаторов Чимганского фестиваля, который впервые состоялся в 1977 году и проводится по сей день - редкое долголетие!
- Вы являетесь создателем «Апреля» - первого клуба авторской песни в Ташкенте. Что подвигло Вас на это?
- К апрелю 1975-го, когда мы объявили о создании клуба, я жил в Ташкенте уже полтора года. После тяжелого периода привыкания к южному солнцу и в некотором роде к азиатскому быту (я приехал туда из Перми) город, наконец, стал «своим». Появились друзья, я начал ходить в альпинистскую секцию, ездить на тренировки в Чимган. Во многих других городах Союза песенные клубы существовали давно. Об их деятельности я знал от младшего брата Миши, который тогда учился в саратовском универе и вместе с однокурсниками помогал Володе Ланцбергу «строить» КСП «Дорога».
В марте 75-го мне посчастливилось познакомиться с Юрием Кукиным, чьи песни любил еще со школьных времен. Кукин гастролировал в Ташкенте вместе с эстрадным ансамблем, исполняя на каждом концерте (я не пропустил ни одного) по три-четыре песни. Гостиница «Россия», в которой Юрия Алексеича поселили в отдельном номере, находилась в нескольких минутах пешего хода от района «Госпиталки», где я тогда жил. Вместе с друзьями мне удалось устроить его сольные выступления в нескольких НИИ, у нас появился некоторый «организационный опыт».
За две недели вместе с любимым бардом я выпил портвейна больше, чем за всю остальную жизнь до и после. Этажом выше в «России» жил в это время и приехавший на съемки Юрий Владимирович Никулин, не пьющий совсем. Тем не менее, в свободные вечера он приходил к Кукину, которого я практически не покидал, и пел песни - свои и не свои.
Песни хотелось слушать и слушать, слушать и петь - вместе с друзьями.
- Никулин пел свои песни, своего собственного сочинения?!
- Да, Юрий Владимирович действительно сочинял песни (не только про цирк!) и на собственные стихи. Настоящие - и на сегодняшний мой взгляд.
- Что Вы можете сказать о том времени? Что запомнилось, и что хочется помнить?
- Время было прекрасное. Молодость, горы, песни. Органы до поры до времени самодеятельности нашей не препятствовали. В какой-то степени она была им даже на руку. Тот же Кукин пересказывал свой разговор с неким полковником ГБ, тоже любителем авторской песни: «Вы нам помогаете. За этими людьми нам надо было бы бегать по всему городу, а тут они все на вашем концерте, в одном месте». Но помнить хочется другое. В конце восьмидесятых в стихотворении, обращенном к брату, я попытался сформулировать то, что забыть не хотелось бы никогда:
Помнишь наши апрели на Лысой горе?
Как слетались, с гитарами, души погреть у костра.
И с утра дельтапланы парили… А те вечера…
Всё как будто вчера.
Помнишь - поле чудес, эремурусы… Что за гора!
Что за небо над ней, неподвластное чёрной дыре!
А какое мы зелье варили!.. Дымок из ведра…
О любви говорили и деле. О зле и добре.
А вообще, глядя из прекрасного капиталистического далёка на прекрасные же пространства-времена «развитого застоя», на светлые наши идеалы всеобщего братства и мечты о «социализме с человеческим лицом», идеалы и мечты, не отягощенные материальными интересами, национальными идеологиями и семейными обязательствами, - плохого видеть не хочется.
Хотя, конечно, и это было - нищета, бесправие, непробиваемое лицемерие официоза. Без блата ни лекарства спасительного не купить, ни даже куска мяса в магазине. О немногочисленных профессиональных диссидентах тех лет мы знали, в основном, понаслышке, революционных целей перед собой не ставили, искренне веря, однако, что чем больше людей узнают замечательные песни, которые мы поем, - тем окружающий мир будет становиться всё лучше и лучше.
В другом стихотворении, посвященном моей соседке - одной из основателей поселения Текоа, на месте того самого библейского Текоа, в традиционной русской транскрипции - Фекоя (пророк Амос, он «из пастухов Фекойских»), где живу три последних года, я вспоминал эти годы уже «отсюда»:
…но я же помню и времена что были ещё равней
в краю где жил я не так давно немало кружило бед
в глазах темнело, но всё равно не остановило свет
я шёл не зная зачем куда почти от самых карпат
светились горы и города и струны звенели в лад
большой фонтан и малый чимган в мотив слагались один
берёза тополь арча платан хранили от злых годин
и русский песенный стих берёг меня от всего равна
и вдоль дороги и поперёк была мне судьба одна
на юг на юго-юго-восток, но к западу от перми
и вдаль меня уносил поток и бог одарял людьми
- Клуб авторской песни - это, прежде всего, единомышленники. Кто был тогда рядом? Помните ли вы этих людей, знаете что-то о них?
- Формально отцов-основателей «Апреля» было, кажется, пятеро. Володя Попов, Володя Шокодько, Володя Полищук, Саша Фридман и я.
С Поповым (он был бессменным комендантом фестивальных полян) мы до сих пор друзья. Весь отпуск в 1992-м - свой первый выезд за границу - он провел на моей личной «стройке сионизма», помогая реконструировать купленный в Ерушалаиме полуподвал в более-менее пригодную для жилья квартирку.
Из Ташкента Володя в девяностых перебрался в Калининград, занимается любимым делом - фотографией.
После первого официального клубного мероприятия - концерта Владимира Ланцберга в большом зале ДК «Энергетик» 26 апреля 1975 года - мы предложили желающим остаться и записываться в клуб. Который так и назвали - «Апрель».
В этот вечер я познакомился с Гриней Гординым. Это он, уже тогда кандидат в мастера спорта по горному туризму, а впоследствии чемпион Союза, выбрал место для фестивальной поляны. И вторую фестивальную поляну - недоступную для милицейских (как и прочих) машин, но вполне достижимую за пару-тройку часов ходьбы от Ходжикента (до него - электричкой) даже для совсем нетренированных людей, в верховьях Булаксу. Туда мы переместились в 1983-м после того, как Облсовет по туризму под давлением органов от нас открестился и мы уже не могли приезжать в окрестности Чимганской турбазы. И третью поляну - неподалеку от первой, уже в перестроечном 87-м - тоже выбрал Гриня.
Десять лет - с того же 75-го до 85-го, в котором я завязал с вычислительной техникой и начал служить литконсультантом в Союзе писателей, мы проработали вместе с Гриней в ИВЦ Минпищепрома в одной комнате, стол к столу. А в апреле 90-го вместе уехали в Израиль. Последние годы он работает инженером-конструктором в авиапромышленности, песен давно не поет. Впрочем, и я, имевший в свое время наглость выйти на большую сцену Грушинского, гитару в руки уже не беру. Даже в нетрезвом виде.
Из ближайших соратников по «Апрелю» и «Чимгану» (а настоящая дружба, уверен, может возникнуть только на базе общего дела) в Ташкенте, знаю, остались журналист (а главное - поэт и бард) Степан Балакин, лауреат Грушинского Наташа Селиверстова, чей теплый дом многие годы служил пристанищем наших песенных посиделок, художник-керамист Лена Гапонова, замечательные наши певуньи сестры Тен, Неля и Вика.
Фима Котляр, проектировщик чимганской «Чайханы», живет и работает в Чикаго, где в 80-х ему удалось организовать два международных фестиваля российской культуры. Проектирует станки для производства шестеренок, одновременно являясь представителем «Иерусалимского журнала». (Оборот «одновременно являясь» вошел в нашу ташкентскую феню, когда мы сочиняли для Облсовета по туризму «Положение о Первом Всесоюзном фестивале туристской песни „Чимган“», каковое песенное мероприятие должно было происходить, «одновременно являясь смотром бережного отношения к природе». Тем более что так оно и было - после фестиваля бутылки, окурки и прочие банки и полиэтилены убирались неукоснительно).
Мифический уже Александр Стрижевский, пришедший в 77-м в «Апрель» первокурсником юрфака и уже в 80-х объездивший со своими песнями пол-Союза, песен теперь не поет, работает в полиции в Хайфе.
Рискуя кого-нибудь из «основных мужиков» и «основных девушек» не упомянуть, назову все же ташкентских авторов Нину Корсакову и Валентина Лама, Ларису Кнопову, которая организовывала автобусное сообщение Ташкент-Чимган, Даника Бурштейна, принявшего на себя непростые обязанности озвучивать «Чимганы», и «главного чайханщика» фестивалей и автора возвышенной песни о 3.300 метрах Чимгана покойного Аркашу Вайнера, фестивальных докторов Яшу Кулангиева и Мишу Книжника… Заканчиваю - весь список мог бы занять весь объем, отведенный под этот материал.
- Несколько слов о первом Чимганском фестивале авторской песни.
- В начале 1977 года, нагруженный опытом организации мероприятий, в которых, помимо саратовской «Дороги», принимали участие и КСП других городов, в Ташкент переехал мой брат Миша. С его активным присутствием в «Апреле» образовалась критическая масса, необходимая для проведения фестиваля. Да и многие из наших «апрелевцев» побывали к тому времени и на Грушинских, и на московских слетах. Кроме того, у «Апреля» сложились хорошие отношения и с приютившим нас городским турклубом, и с располагавшимся в самом центре города Домом знаний, где регулярно проходили наши концерты - своих бардов и именитых гостей.
Нам хотелось сделать Чимганский фестиваль лучшим из возможных. Что-то удалось. Прежде всего - атмосфера. На первомайские праздники в Чимганском урочище, в километре-двух от фестивальной поляны, проходила традиционная Республиканская альпиниада, на которую собирались из многих городов Союза сотни альпинистов и горных туристов.
Среди людей, влюбленных в горы, было не только множество благодарных слушателей песен, знакомых по альплагерям и турпоходам, приезжали и те, кто сам писал песни. Для них не пришлось организовывать транспорт, медпункт… Материальные вложения оказались вообще минимальными. Авиабилеты для четырех почетных гостей оплатил Облсовет по туризму; а дрова, стройматериалы для сцены, подключение к электричеству были оплачены универсальной советской валютой - спиртом, который я уносил из вычислительного центра, где служил начальником отдела техобслуживания, без какого-либо ущерба для вычислительной же техники.
Поющее жюри фестиваля - Сергей и Таня Никитины, Виктор и Диана Берковские - возносило наши юные души к чимганским высотам и еще выше - к самому синему и самому звездному в мире небу. В афише значился и Дмитрий Сухарев, но ни тогда, ни позже до Чимгана он так и не добрался; однажды, уже в конце 80-х, в ответ на очередные мои приставания из цикла «Поедем в Бричмуллу!..» откровенно объяснил: «Игорь, вы что, хотите отнять у меня мечту?..».
Сегодня это странно звучит, но гонораров за участие в нашем фестивале - не было. Мы наивно считали, что делаем общее дело. Мэтры, а они уже и тогда были мэтрами, видимо, воспринимали это как должное. Во всяком случае, ни тогда, ни после - ни разу за все прошедшие годы даже не намекнули нам о причитавшихся рублях денег. Так что праздник более чем удался.
Из формальных достижений, насколько я представляю, наш «Чимган» был первым в истории КСП фестивалем, на котором жюри не вычисляло, кому из участников концерта какое место присудить. Были названы дипломанты и лауреаты фестиваля.
- Ваше сегодняшнее отношение к фестивалям авторской песни и к самому жанру АП.
- Фестивали авторской песни советской эпохи - праздники свободы. Жанр АП (тех лет) точнее всего, на мой взгляд, можно определить как песни, свободные от цензуры, и что еще более значимо, от самоцензуры. Сегодняшние фестивали, хотя и сохраняющие какие-то элементы фронды по отношению к официозу, стали праздниками собственно песни. Что не менее важно. К счастью ли, к сожалению ли, о «сегодняшних» фестивалях, за исключением израильских, я знаю только по рассказам.
Если же говорить о жанре АП, об авторах (весь список опять же огласить не удастся) - для меня по-прежнему, как и 20 лет назад, самые настоящие и живые - Юлий Ким, Михаил Щербаков, Виктор Луферов… Понятно, к любимым авторам за прошедшие годы прибавились и новые имена. Для меня это, прежде всего, соотечественники и по новой стране тоже - Михаил Фельдман и Марина Меламед. Но это уже другой список…
- В интервью журналу «Лехаим» вы рассказывали о своих перемещениях по тогдашнему Союзу: от Черновцов до Перми и Ташкента. Есть ли у вас особые пристрастия к Ташкенту или это просто город, где вы прожили часть жизни? Нравилось ли там жить? Есть ли что-то оттуда, что согревает душу сегодня?
- В Ташкенте я прожил почти 17 лет, наверное, самых лучших. Волшебных. В этом городе родились мои сыновья. В этом городе написал стихи, которые и сегодня мне не стыдно показывать. Молодость. Любовь. Горы. Друзья. Песни.
Слово «Ташкент» в стихах мне удалось лишь однажды, уже в Иерусалиме, и лучше, чем я сказал про этот город, прощаясь с другом, скажу уже вряд ли.
ПАМЯТИ ВЛАДИМИРА БОЛОТИНА
До свиданья, Володя, до встречи, когда Господь
соберет нас опять воспеть на краю апреля
и субботними звёздами выстелет Млечный путь,
где дано обнять и Ешуа, и Гилеля.
И вернувши гитарам плоть, повернёт Мессия
и от Храма пойдёт пешком, ни гроша в кармане,
и твоя Иудея, брат, и моя Россия
у небесных врат на одной сойдутся поляне.
Ни оранжевых ленточек, ни поминальных свеч,
а родная речь - на Чимгане, в другом раю ли -
и пронзительно-звёздный, самый пасхальный луч,
по которому ты ушёл к небесам в июле.
…О любви и воле - о чём же ещё, о чём? -
этот жанр устный, круг этот наш нетесный,
где с небесным градом Давида к плечу плечом
Академгородок небесный, Ташкент небесный.
Кстати, в своей автобиографии пронзительный русский поэт, новосибирский физик-ядерщик Владимир Болотин изо всех своих достижений упомянул лишь три: «Академик Нью-Йоркской академии наук, автор более 300 песен, лауреат Чимганского фестиваля (1980)».
- Дмитрий Сухарев на встрече со зрителями во время своей поездки в Узбекистан в сентябре прошлого года обратил внимание на то, что в «Иерусалимском журнале» есть целые ташкентские «выселки», где печатаются авторы из Узбекистана. Считаете ли вы, что есть что-то, объединяющее тех, кто жил когда-то в Ташкенте (или каком-то другом городе), или это миф, и «общей индивидуальности», как выразился Сергей Никитин, не существует?
- Действительно, в ИЖе, названия разделов которого совпадают с названиями иерусалимских улиц, площадей, кварталов, ворот Старого Города, есть и «Бухарский квартал», в котором мы публиковали Александра Файнберга, Степана Балакина, Евгения Абдуллаева… Среди создателей журнала и членов редколлегии - начинавшая в Ташкенте Дина Рубина.
Горжусь, что могу назвать постоянным автором нашего журнала Д. А. Сухарева, тоже родившегося в Ташкенте. Перечисленное позволяет Юлию Киму, члену редколлегии ИЖа, называть себя «примкнувшим к ташкентской мафии».
Но и говоря серьезно, соглашусь, что есть у ташкентцев, в том числе и бывших, нечто общее, особенное. Город этот был, пожалуй, самым разноплеменным, самым интернациональным и космополитическим в хорошем смысле всех этих определений городом СССР. Русские и узбеки, евреи и татары, украинцы и корейцы, армяне и турки, казахи и бухарские евреи, крымские татары и поволжские немцы, греческие политэмигранты и высланные чеченцы, таджики и уйгуры жили и работали бок о бок… Традиции общежития естественно формировали («формовали», как написал Сухарев в одном из моих любимых стихотворений «Двор») не только терпимость, но и приязнь к своему ближнему, даже если он другой.
Говоря же о творчестве, буду короче. Художник существует лишь постольку, поскольку отличается своим творчеством от других художников. Но если художников объединять по принципу частоты использования в своих текстах слов «чайхана», «дыня», «хлопок», несомненно, писатели, живущие или жившие в Ташкенте, используют эти слова чаще, чем писатели новгородские. Шутка. Конечно, объединяет. И художников, и не художников. Всех ташкентцев. Общими воспоминаниями, переживаниями, общим пейзажем, в конце концов.
- Вы уже 18 лет живете в Израиле. Возникало ли желание побывать в Ташкенте, или эта часть жизни осталась позади?
- Конечно, возникало. И возникает. Но реализовать желание это удалось пока лишь однажды, пятнадцать лет назад. Тогда еще слишком свежи были раны расставания (ни к дому своему подойти, ни до Чимгана доехать я не решился). Да и сам Ташкент увиделся мне в тот приезд в постсоветской, постперестроечной болезни и разрухе…
Но снится мне Ташкент все минувшие годы прекрасным: разноцветным, трехмерным - платаны, купола, изразцы, арыки…
- Что означает «творчество» - лично для вас?
- Разговор со Всевышним и современниками, попытка остаться самим собой - таким, чтобы было как можно менее стыдно перед близкими.
- Понравилась ли вам книга Дины Рубиной «На солнечной стороне улицы», роман о Ташкенте и ташкентской жизни?
- К творчеству Дины Рубиной я отношусь c любовью. Мы познакомились с ней на том же Чимганском фестивале и дружим гораздо более чем полжизни. Бывало, что в слепой пристрастности, отягощенной редакторской своей манией давать советы, что и как улучшить, углубить и возвысить, я дружбу эту ставил под удар. В названной же книге мне понравилось очень многое. Прекрасный роман. Прекрасный, как сама жизнь, с ее трагедиями и мелодрамами, жизнь в ее святых, грешных, закономерных и неправдоподобных ипостасях…
Вопросы задавали Ирина Ильина, Виктория Роттердамская