Девочка не знала чувство страха,
Он и не был девочке знаком.
И вздувалась пузырём рубаха,
Когда девочка порхала мотыльком.
Развлеченья не было иного,
Чем парить в горах, в лучах зари,
С одного уступа до другого,
Не касаясь ножками земли.
Развлеченье самое любимое,
Предпочтительнее всех иных затей,
Девочкою ревностно хранимое,
Отличало от других детей.
Наслаждение полёт давал огромное!
Так и вырос мотылёк в горах -
Девушка красивая и скромная,
И летавшая, как будто на крылах.
Но влюбилась девушка однажды,
И любовь, воспетая в стихах,
Не давала быть уже отважной,
И узнала девушка про страх.
Страх, разлукою гонимый,
Наважденье, дань большой земной юле.
Страх всегда в делах помощник мнимый,
Пригвоздил он девушку к земле.
Дух свободный усомнился в силе,
Девушка ступила на карниз,
Полететь хотела… но усилие
Потянуло не наверх, а прямо вниз…
Это неправда, если говорят, что у вахтеров-охранников оружие допотопное и стрелять они из него не умеют и боятся. Вот у Ворот порта работал себе всю жизнь один охранник, по хворости здоровья приспособился сутки через трое греться у батареи, проверял пропуска и пил чай под репродуктором. Безвредное, в сущности, создание, хотя и склочное.
И вот проходит днем один из начальства. Охранник его что-то спрашивает. Тот идет молча. Охранник его хватает за рукав. Тот вырывается и посылает его. Охранник цепляется и орет. Начальник рявкает и сулит кары, уходя. Охранник гонится, но он хроменький, и тот удаляется.
Охранник вопит:
- Стой!!! - Хватается за старинную потертую кобуру на ремне, вытягивает облезлый военной эпохи ТТ (прекрасная, кстати, была машина), дергает затвор: - Стой!!!
Начальник оглядывается, резко ускоряет шаг - и получает пулю точно промеж лопаток.
Время обеденное, народ по территории туда-сюда ходит. То есть уже не ходит, а остановился на выстрел и смотрит. И ближайший мореман охраннику:
- Ты чего?..
Баба заполошная:
- Уби-или!
Мореман - на охранника. У охранника глаза белые, слюна кипит - шарах мореману под узел галстука!
- А-а! Суки, гады, падлы! Все сволочи!
Народ врассыпную за углы и в подъезды. Охранник садит навскидку гильзы отщелкивают: один споткнулся, второй сковырнулся - и все чисто. Вымерло поле боя.
На выстрелы бежит милиционер из здания:
- Стой! Бросай оружие! - А тот хрипит: «Всех перестреляю!»
Шарах милиционер над пряжкой ремня! - лежит милиционер.
Народ в окна глазеет - шарах через стекло! присели у подоконников. Телефоны накручивают: стрельба, налет, диверсанты, трупы! Мчатся газики с милицией, гремят в мегафоны - охранник озирается, выбегает на тротуар, хватает какую-то проходившую девку и, прикрываясь ею, как в гангстерском кино, начинает отстреливаться. Выглядит все как чистый Голливуд! Милиция, укрываясь за машинами, внушает: «Вы окружены! Сопротивление бесполезно! Сдавайтесь!» А он палит по всем силуэтам в пределах видимости. У ТТ прицельная дальность сравнительно неплохая.
Вот вам простой советский охранник. У него было четырнадцать патронов. Две обоймы. Он тринадцать раз выстрелил и тринадцать раз попал. Трое убитых на месте и десять раненых, из них еще двое умерли в больнице. И последнюю пулю пустил себе в висок.
По скорой семь машин кинули, летели потом под сиреной, как санитарная автоколонна, население балдело: не то учения, не то стихийное бедствие.
Так что потом оказалось. Ему квартиру должны были дать. Лет пятнадцать ждал, как водится. Очередь подошла - и опять дали другому. Потом - еще одному блатному. Квартирный вопрос вообще сильно нервирует, он озверел. Дома пилят, жена больная, дети взрослые, строят планы и мечтают о новой просторной жизни. Он закатил на месткоме скандал, ему пригрозили за давнюю попойку вообще снять с очереди, может увольняться и жаловаться - а тот из начальства как раз был председателем жилкомиссии. Они в проходной слово за слово и схлестнулись: «Не дашь квартиру? - Да пошел ты!.. - Ну я тебе покажу!» И показал.
А ту девицу, его заложницу, привезли в милицию и два часа снимали показания: где шла, что видела, что слышала, как была схвачена, да не знала ли его раньше, и прочее. Дали подписать и отпустили с Богом.
Отошла она сто метров и села на асфальт, потеряла сознание. Приехали - все по нулям, поздно. Заинтубировали, стукнули, качали - какое там, не откачали. Инфаркт, умерла на месте. Двадцать два года. Не потянула сердечно-сосудистая система такого стресса.
В годовщину расстрела Мейерхольда хочу поделиться историей Зиновия
Гердта … которую очень люблю.
«На дворе стоял
тридцать второй год. Шестнадцатилетний Зяма пришел в полуподвальчик в Столешниковом переулке в скупку ношеных вещей, чтобы продать пальтишко
(денег не было совсем). И познакомился там с женщиной, в которую
немедленно влюбился. Продавать пальтишко женщина ему нежно запретила
(«простынете, молодой человек, только начало марта»).
Из разговора о погоде случайно выяснилось, что собеседница Гердта сегодня с раннего
утра пыталась добыть билеты к Мейерхольду на юбилейный «Лес», но не смогла.Что сказал на это шестнадцатилетний Зяма? Он сказал: «Я вас
приглашаю».
- Это невозможно, - улыбнулась милая женщина. - Билетов давно нет…
- Я вас приглашаю! - настаивал Зяма.
- Хорошо, - ответила женщина. - Я приду.
Нахальство юного Зямы объяснялось дружбой с сыном Мейерхольда. Прямо
из полуподвальчика он побежал к Всеволоду Эмильевичу, моля небо, чтобы
тот был дома. Небо услышало эти молитвы. Зяма изложил суть дела - он уже
пригласил женщину на сегодняшний спектакль, и Зямина честь в руках
Мастера! Мейерхольд взял со стола блокнот, написал в нем волшебные
слова «подателю сего выдать два места в партере», не без шика
расписался и, выдрав листок, вручил его юноше. И Зяма полетел в театр,
к администратору.
От содержания записки администратор пришел в ужас. Никакого партера,
пущу постоять на галерку… Но обнаглевший от счастья Зяма требовал
выполнения условий! Наконец компромисс был найден: подойди перед
спектаклем, сказал администратор, может, кто-нибудь не придет…
Ожидался съезд важных гостей.
Рассказывая эту историю спустя шестьдесят с лишним лет, Зиновий
Ефимович помнил имя своего невольного благодетеля: не пришел поэт Джек
Алтаузен! И вместе с женщиной своей мечты шестнадцатилетний Зяма
оказался в партере мейерхольдовского «Леса» на юбилейном спектакле. И тут же проклял все на свете. Вокруг сидел советский бомонд: тут
Бухарин, там Качалов… А рядом сидела женщина в вечернем платье,
невозможной красоты. На нее засматривались все гости - и обнаруживали
возле красавицы щуплого подростка в сборном гардеробе: пиджак от одного брата, ботинки от другого… По всем параметрам, именно этот
подросток и был лишним здесь, возле этой женщины, в этом зале…
Гердт, одаренный самоиронией от природы, понял это первым. Его милая
спутница, хотя вела себя безукоризненно, тоже явно тяготилась
ситуацией.
Наступил антракт; в фойе зрителей ждал фуршет. В ярком свете диссонанс
между Зямой и его спутницей стал невыносимым. Он молил бога о скорейшем окончании позора, когда в фойе появился Мейерхольд.
Принимая поздравления, Всеволод Эмильевич прошелся по бомонду,
поговорил с самыми ценными гостями… И тут беглый взгляд режиссера
зацепился за несчастную пару. Мейерхольд мгновенно оценил мизансцену -
и вошел в нее с безошибочностью гения.
- Зиновий! - вдруг громко воскликнул он. - Зиновий, вы?
Все обернулись.
Мейерхольд с простертыми руками шел через фойе к шестнадцатилетнему
подростку.
- Зиновий, куда вы пропали? Я вам звонил, но вы не берете трубку…
(«Затруднительно мне было брать трубку, - комментировал это Гердт
полвека спустя, - у меня не было телефона». Но в тот вечер юному Зяме
хватило сообразительности не опровергать классика.)
- Совсем забыли старика, - сетовал Мейерхольд. - Не звоните, не заходите… А мне о стольком надо с вами поговорить!
И еще долго, склонившись со своего гренадерского роста к скромным
Зяминым размерам, чуть ли не заискивая, он жал руку подростку и на глазах у ошеломленной красавицы брал с него слово, что завтра же, с утра, увидит его у себя… Им надо о стольком поговорить!
«После антракта, - выждав паузу, продолжал эту историю Зиновий
Ефимович, - я позволял себе смеяться невпопад…» О да! если короля
играют придворные, что ж говорить о человеке, «придворным» у которого
поработал Всеволод Мейерхольд?
Наутро шестнадцатилетний «король» первым делом побежал в дом к благодетелю. Им надо было о стольком поговорить! Длинного разговора,
однако, не получилось. Размеры вчерашнего благодеяния были известны
корифею, и выпрямившись во весь свой прекрасный рост, он - во всех
смыслах свысока - сказал только одно слово:
- Ну?
Воспроизводя полвека спустя это царственное «ну», Зиновий Ефимович
Гердт становился вдруг на локоть выше и оказывался невероятно похожим
на Мейерхольда…"
Знаменитая советская актриса Любовь Орлова была женой не менее знаменитого кинорежиссера Александрова. Жили они в любви и согласии, что не мешало Александрову иметь периодические романы на стороне. Богемное общество, сами понимаете, и Орлова относилась к этим романам философски. Но однажды… Любовь Орлова узнала, что ее муж пригласил любовницу, тоже актрису кино, к себе на день рождения. И та опрометчиво согласилась. А зря. Философскому терпению Орловой пришел конец, и она решила отомстить. Но как!!!
В те времена все элитные работники культуры обслуживались в специальных комбинатах бытового обслуживания. Поэтому Орловой не стоило большого труда пойти к общему с соперницей портному и, как бы невзначай узнать КАКОЕ нарядное платье портной шьет для мужниной любовницы. Этого было достаточно. И вот в тот самый день рождения к Орловым приходит та самая актриса и в том самом платье. Лучше бы она не приходила. Потому что в доме Орловых-Александровых недавно - ко дню рождения - сменили всю обивку на всех креслах и диванах и даже стульях. И была та обивка сделана почему-то именно из той ткани, из которой сшила себе платье незадачливая соперница! А из остатков обивки Любовь Орлова сама сшила коврик для вытирания ног… Визит соперницы был очень короток, ибо ни стоять среди всего этого великолепия, ни, тем более, присесть на любой из предметов мебели она не могла…
Страшная ЖЕНСКАЯ месть. Браво!!!
.
В одной весьма нечернозёмной области лет с десять тому назад, начал оживать заброшенный монастырь. В руину, расположенную вдали от дорог и селений, вернулись монахи, наладили какое-никакое хозяйство, навесили ворота, заново покрыли крыши и купола, подняли на те купола кресты, и зажили обычной монашеской жизнью. Не так, чтобы очень скоро, но про это узнало окрестное население. И вот, как-то раз, по окончании танцев, местная молодежь решила поехать к монастырю, да и отлупить его насельников. Сказано - сделано! Загрузились в тракторный прицеп да в древние «жигулята», сели на мотоциклы, ну и поехали за 30 примерно километров - бить морду монахам. Действительно - а фигли они тут?!
Подъехали они к монастырю, когда уже даже длинный северный день заканчивался, и начало темнеть. Монастырские ворота - внезапно! - оказались заперты. Возмущенные этим обстоятельством, юные селяне начали долбить в ворота всем, чем только могли, громко при этом выражая своё неудовольствие. Ворота, однако, не отпирали, а сломать их вот как-то не получалось - больно крепко было сделано. Наконец, в воротине открылось маааленькое окошко, и в нем показалась часть мужского лица - глаз, бородатая щека, кусочек носа…
- Отроки, чего хотите-то? - прогудело из-за запертой воротины.
- Открывай двери, козлина!!! - в едином порыве вскричало юное сельское племя.
- Не велено отцом игуменом - после паузы раздалось из-за ворот.
- Каким еще гугуменом?! Да мы *** **** **** вашего гугумена!!! Да мы ** *** ****!!! Отворяй! Ты что - не мужик?! Ты-то сам кто таков?!!
- Я-то? Я брат привратник. Послушание у меня такое…
- Ах, ты привратник?!! Ах послушание!!! Тогда отворяй нам сей секунд ворота послушно, а то мы всех тут **** ****** ******, вдребезги и пополам!!!
- Сейчас, отроки, сейчас… За воротами послышался шум отодвигаемого засова.
Нет, ворота не открылись. Но в них распахнулась калитка, примерно 120×190 см. В ней стоял, заполняя ее всю своим телом, брат привратник. Из-под распахнутого ворота его черной рясы на деревенских героев глядела тельняшка с голубыми полосками. Кисти рук брата привратника потрясали воображение - такими руками можно было сверху, просто пальцами, брать и поднимать баскетбольный мячик. На тыльной стороне одной кисти была набойка «Кандагар», на тыльной стороне другой - эмблема ВДВ на фоне восходящего солнца.
- Ребятушки… - прогудел он. - Ребятушки… Вы хотя бы Бога побойтесь, нас же таких тут почти триста человек…
Монастырь во имя св. Георгия был заточен под психологическую и социальную реабилитацию военнослужащих, прошедших через «горячие точки», но тогда в весьма нечерноземной области об этом еще не все знали.
Кузьма Кузьмич утром, одеваясь, не нашел одного носка, и одел только один. Штаны оказались с одной штаниной, а вместо одного ботинка пришлось надеть чей-то валенок.
Котелок нашел, но только для ухи - что ж, это лучше, чем ничего.
Так и пошел на работу, правда не на свою - на его кто-то уже был и вовсю забивал в вагоне гвозди. А Кузьма Кузьмич полетел в космос, вместо космонавта Недолетова. Летит он в ракете и думает - гвозди в вагоне забивать это еще куда ни шло, повезло тому человеку. Но с кого я в космосе за проезд буду деньги собирать?! Не с себя же!
И тут он увидел муху. Она беспомощно махала своими щуплыми крыльями, не понимая, дура, что космос это тебе не земля - невесомость же. И Кузьма Кузьмич собрал деньги с мухи - лучше заплатить за проезд, чем штраф в 20-кратном размере, не правда ли.
Так, слава богу, прошел понедельник, и Кузьма Кузьмич благополучно вернулся домой, все-таки на обратном пути оштрафовав муху за безбилетный проезд.
А во вторник уже почти все наладилось, и почти все пошли на свою работу, с интересом предвкушая следующий понедельник.
Однажды Иван Иванович Камушкин, главный бухгалтер предприятия «Главрыба» перекипятил кислый борщ. Он был вынужден - другого борща в доме не было. Раньше он кислые борщи выливал в унитаз, а тут решил перекипятить - есть очень хотелось. И он перекипятил. И ему это очень понравилось. Не есть - кипятить. Есть он не стал, и снова вылил в унитаз. Но как же ему понравилось кипятить! Он когда это понял - чуть умом не тронулся. Это было просветление. Вот оно! - подумал он. Вот он, смысл его жизни - перекипячивать кислые борщи.
И с тех пор он старался борщи есть очень медленно, так, чтобы они успевали прокиснуть. О как же он тогда был счастлив. На работе после этого его не узнавали - он прямо светился.
Но со временем Иван Иваныч понял, что он не любит долго ждать. Перекипячивать хочется уже сейчас, а борщ прокиснет, в лучшем случае, дня через два.
И тогда он стал ходить по соседям, спрашивать про кислые борщи. И иногда ему везло, и он стал быть счастливым чаще.
Но соседей ему было мало, и он стал ходить по соседним домам…
Вскоре об этом узнала его жена, и однажды, застукав его за этим делом, сказала, что разведется, если тот не прекратит. Но Иван Иваныч уже не мог без этого, и жена со временем ушла… кажется к монтеру трамвайного депо Кукушкину. Обидно конечно, тем более что дома кислые борщи стали значительно реже. Но вскоре Иван Иваныч нашел себе новую женщину, и снова все наладилось. Новая не имела ничего против привычки Иван Иваныча, и, можно сказать, что Иван Иваныч стал совершенно счастлив.
А вскоре про Ивана Иваныча стал говорить весь город, и даже приезжала съемочная группа снимать про него передачу для телевидения. Так что Иван Иваныч еще и прославился, в связи с чем старая его жена частенько кусала локти и даже иногда ссорилась с монтером Кукушкиным.
О, суд людей неправый,
Что пьянствовать грешно!
Велит рассудок здравый
Любить и пить вино.
Проклятие и горе
На спорщиков главу!
Я помощь в важном споре
Святую призову.
Наш прадед, обольщенный
Женою и змием,
Плод скушал запрещенный
И прогнан поделом.
Ну как не согласиться,
Что дед был виноват:
Чем яблоком прельститься,
Имея виноград?
Но честь и слава Ною, -
Он вел себя умно,
Рассорился с водою
И взялся за вино.
Ни ссоры, ни упреку
Не нажил за бокал.
И часто гроздий соку
В него он подливал.
Благие покушенья
Сам Бог благословил -
И в знак благоволенья
Завет с ним заключил.
Вдруг с кубком не слюбился
Один из сыновей.
О, изверг! Ной вступился,
И в ад попал злодей.
Так станемте ж запоем
Из набожности пить,
Чтоб в божье вместе с Ноем
Святилище вступить.
С утра бродил по скалам я с похмелья,
Как я бродил когда-то молодым…
И вдруг внизу увидел я ущелье,
Заросшее кустарником густым.
И вспомнил я студенческое племя…
В горах гурьбой любили мы гулять!
Какое золотое было время!
Вам, молодым, такое не понять!
Я вспомнил наше пьяное веселье,
Костёр, гитара, патлы за спиной
И вспомнил то тенистое ущелье,
Где я впервые встретился с тобой!
Связался я с тобой, и в этом каюсь!
Ведь превратилась жизнь в кромешный ад!
Я до сих пор всем телом содрогаюсь,
Хоть было это столько лет назад!
Но почему я вспомнил это время?
Ведь всё прошло, как с белых яблонь дым!
Мне о тебе напомнило ущелье,
Заросшее кустарником густым…
В капле женской не логики
Тонут логичные истины
Пусть гадают историки
Историю делают женщины
Во время Второй Мировой войны немецкие саперы особо охотились за английскими офицерами. Отступая, в домах они минировали криво повешенные картины. На это обращали внимание хорошо воспитанные джентльмены, которые поправляли картины, приводя в действие взрывной механизм.
А ещё из маразмов вспомнилось, как я белье в стирку сложила. Машинку запустила, по окончанию цикла открываю - а там нет ни фига. Вообще. Ни носка, ни пуговицы. Исчезло бесследно. Вот меня накрыло тогда, даааа. Металась по квартире, нет нигде. Вечером нашла. На средней полке холодильника.
Надо вам сказать, холодильник хреново стирает.
Из пепла, созданного пылью и временем, из огня кровожадных вулканов, из ненависти чёрных магов и свободы холодного ветра появились существа, не знающие ни боли, ни страха. Они не умеют прощать, им не дано чувствовать любовь, а жалость- всего лишь обычное слово, которого в их языке даже не существует. Боги создали их, чтобы вершить правосудие пламенем, чтобы сжигать города неугодных грешников и уничтожать то, что навсегда могло бы войти в историю. Люди нарекли страшных существ драконами, что в переводе с первого древнего языка означает «огненные крылья».
На протяжении многих столетий драконы сжигали всё живое и делали это до тех пор, пока земля не опустела, превратившись в одну большую горстку пепла. Но Боги наказали своих судей: и обрекли драконов на вечные скитания. Они прятались от драконоборцев, что охотились на них по прихоти Богов. И когда последний дракон был убит, Боги отобрали у людей бессмертие, посчитав, что отныне оно им не нужно. Ведь людям больше нечего бояться, все драконы мертвы. А в качестве награды они получат вечную жизнь после смерти.
Эту сказку принято рассказывать детям перед сном, но у нас другая правда.
Драконоборец, чьё имя не сохранила ни одна легенда, не убил последнего дракона, а отпустил его. Разгневанные Боги не смогли простить такое своеволие и отказались от людей: впредь им была уготована короткая жизнь, полная скорбей и страданий. За своё непослушание они поплатились бессмертием.
Годы шли. Люди учились жить с мыслями о вечности. А тем временем дракон, о котором Боги уже давно забыли, каждый день пытался найти себе подобных. Однако его поиски не увенчались успехом; он действительно был последним. И когда дракон потерял уже всякую надежду, то встретил на обрыве красной горы одинокую старую ведьму, что ворожила в дырявом котле. Она прекрасно знала, кто перед ней находится, и чего он желает, женщина тоже понимала. Колдунья часто слышала о диковинных существах Богов от своих друзей, но тогда она и представить не могла, что сможет увидеть одного из них лично.
Ей не составило особого труда сделать из одного дракона нескольких, однако, все они не были похожи на свой прототип. Внешне новые драконы ничем не отличались от старого: те же крылья, те же лапы с огромными когтями; даже их чешуя поблёскивала от света луны также. Но одно отличие всё-таки было: их создали не Боги, а чёрная магия, а значит, теперь они навсегда будут привязаны именно к ней. Поняв, кого она сотворила, ведьма громко засмеялась. С этого момента драконы в её власти, и она может распоряжаться ими, как захочет.
Так начиналась история моего племени.
Мы никогда не грезили о свободе; о той свободе, что порождает своенравие. Мы хорошо понимали, кому обязаны своим существованием, поэтому служить колдуну для нас было великой честью. Правда, среди нас всё равно находились те, кому это не нравилось. Их считали предателями и выгоняли из общины. По этим правилам жили наши отцы, так суждено жить нам. Но порой судьба к нам совсем не благосклонна.
Однажды я разозлил свою хозяйку, и она превратила меня в человека. До двенадцатой луны я должен был собирать для неё серебро, чтобы вернуть себе крылья. Много лет я провёл среди людей, давших мне имя «Северин». Они говорили, что я похож на жителя из северных земель. Люди боялись меня; когда они смотрели в мои чёрные глаза, то не видели своего отражения, мой взгляд пугал их, и никто не выдерживал больше десяти минут со мной наедине.
Всё изменилось, когда я встретил её: младшую дочь короля, которому я служил в образе человека. Впервые за всё это время, что я провёл среди людей, мне хотелось смотреть кому-то в глаза, не рассчитывая на страх собеседника. Принцесса не была красавицей, от которой невозможно было бы оторвать взгляд, нет, меня в ней привлекало совсем другое. Глаза Камелии были цвета неба, по которому я так скучал. Конечно, я видел много голубоглазых девушек, но только её глаза напоминали мне о том, кто я есть на самом деле.
Арийская принцесса и дракон. Я всего лишь хотел смотреть на неё и вспоминать о свободе, которой меня лишила ведьма. Но Камелии я этого объяснить не мог. И она призраком начала следовать за тем, сердце которого не способно на любовь.
Так начиналась моя история. История одного дракона…
Работаю кинологом. Когда мы обсуждаем хозяев, то всегда просто называем их кличками животных, например: «сегодня с Вестой говорил», или «Кольт завтра приедет заниматься». Одну собаку у нас зовут Адольф. Однажды в автобусе в разговоре с напарником выдаю: «Адольф звонил, через неделю в Польшу едет». И сзади голос бабки доносится: «шо, опять?!».
Летел в самолете. Среди пассажиров были дети. Пошли на посадку. Уже четко можно было разглядеть домики на земле. Вдруг самолет стал набирать высоту, крениться. Совершать всяческие маневры. После чего голос командира произнес: «Из-за плохой видимости нам пришлось пойти на второй круг». Сразу после этой фразы один ребенок громко произнес: «Мама, я какать хочу!».
Порадовал ответ какого-то подвыпившего джентльмена: «Да тут пол-самолета какать захотело!!»