Я люблю кладбища. Кажется, я даже уже об этом писала. Там есть о чем подумать. Идешь тихо, смотришь на могилы и понимаешь, что за этими одинаковыми камнями и крестами — судьбы. Разные, неповторимые… Радости, беды, надежды, разочарования, любовь, ненависть… Кем были эти люди? Как жили? Как умирали? Хорошо, плохо? О чем мечтали?.. Бог весть…
Больше всего люблю сельские кладбища. И особенно весной. Рядом со смертью — рождение новой жизни. Пробуждается и поёт природа, греет солнце, щебечут птицы. И именно в этот миг чувствуешь, что смерти-то этой и нет. Просто открылась дверь, и ушёл туда человек. Куда? И что будет теперь с ним? Знает только Господь…
***
В этом году в нашей деревне меня опять туда потянуло.
У одной могилки сидела старушка. Кто у неё там — муж, сын? Посидела, перекрестилась и пошла куда-то. Рядом с другой очень деятельно копошились молодые мужчина с женщиной. Она рвала траву, он красил оградку. И о чем-то оживлённо и совсем не по-кладбищенски болтали. Когда я шла обратно, они тоже уже собирались. Женщина напоследок протирала фотографию на памятнике. А ее спутник зачем-то, тоже заботливо, пристраивал рядом на земле рюмку водки.
В тот день я случайно обратила внимание на одну могилу. Не потому что она была заброшенной и неухоженной — таких там много. А потому что покосившийся ржавый крест, воткнутый в землю, был явно самодельным, из каких-то двух труб. И всё — ни ограды, ни цветов. Только заросший, давно забытый холм. И даже на фоне других неприкаянных могил он выглядел особенно сиротливо. Как будто никогда и не был никому нужен…
Весь вечер этот грустный холм так и стоял у меня перед глазами. И увидев соседку, старенькую уже тётю Машу, я спросила про него.
— Тот, на отшибе, с трубами? Так это Серёжка-урод, — ответила она. — Бедолага…
Она вздохнула и задумалась, что-то вспоминая…
***
Серёжка, правда, был бедолагой. С рождения. Бабка его, которую все в деревне звали просто Петровна, и которая единственная из всех человеческих существ на земле хоть как-то тепло к нему относилась, вздыхала, глядя на внука, и шамкала беззубым ртом: «Эх, горемычный, лучше бы ты помер».
Может и лучше. Но Серёжка жил.
Выжил он, когда мать его, Маринка, местная алкоголичка, сквозь пьяный угар осознав, что беременна, выпила какой-то абортивный отвар, который дала ей местная знахарка, и сама чуть не померла…
Выжил он, когда полусумасшедший от беспробудного пьянства отец его Степан зашвырнул в скулящего уже от голода сына топором и снес ему половину лица. Так Серёжка в четыре года стал уродом. Маринка заголосила, хотя к сыну особых чувств не испытывала. Степан протрезвел, сам пошёл в местную милицию, его посадили, в тюрьме он помер.
Маринка по мужу убивалась недолго, пока другой алкаш, Генка, не пришёл к ней с бутылкой и со словами: «Щенок, пойди погуляй», — отвесил на ходу забинтованному Сережке пендаля. Маринка на это тупо заржала и плотоядно вытаращилась на водку…
Выжил Сережка, когда неделями дома было нечего жрать, и он таскал еду с соседних огородов.
Иногда, правда, бабка Петровна, тоже пьющая, но с перерывами, подкармливала его. Но это было нечасто и до очередного ее запоя. А потом она померла, и кормить пацана вообще стало некому.
Выжил, когда с ним, уродом, грязным и оборванным, брезговали общаться даже подобные ему оборванцы — тоже дети пьющих родителей, которых тогда в деревне было больше половины.
Только стал диким и злым.
Выжил, когда допивал за спящими прямо на грязном полу мамкой и Генкой «паленку», а потом блевал сутками и обещал себе, что у него всё будет по-другому.
Выжил в двенадцать лет, когда «обдолбанные» парни из какой-то залетной компании полночи насиловали его в лесу, а потом, еле дышащего, оставили умирать. Но утром на него наткнулись грибники. Завели дело, извращенцев поймали, а Сережку ещё больше стали сторониться, как прокаженного, а он сам стал ещё нелюдимее.
И даже тогда выжил, когда вешался из-за рыжей Ольки. Любил он ее, все знали. Но ни подойти, ни заговорить не решался. Потому что урод. Лишь злобно зыркал на неё глазами, как будто и любя и ненавидя одновременно за свои муки, и ускорял шаг, чтобы пройти быстрее мимо. А потом Олька вышла замуж за местного красавца Ивана. Несколько дней деревня пила, пела и гуляла. А Сережка сидел у своего дома на лавочке и прислушивался. А потом пошёл в сарай и повесился. Только оборвалась верёвка, и его лишь чуть придушило. Как будто даже смерть брезговала им.
***
Пацаном в местной школе Сережка появлялся нечасто. И то, потому что пригрозили: «Не будешь учиться — помрешь в тюрьме, как папаша твой». Быть как отец он хотел меньше всего. А потом настали девяностые, люди поехали в города, а кто остался — либо спился, либо сторчался, либо помер. За редким исключением, и то — стариков. Учиться в школе стало некому, и до сих пор стоит она, заброшенная и никому не нужная. Сережка к тому моменту со скрипом окончил восемь классов, просидев в некоторых по два года.
Что он теперь делал? Пил, как и все. Только в одиночку. Хотя когда-то обещал себе, что не будет. Ну и устроился на работу сторожем на еле ещё дышащий районный завод. Его взяли с какой-то злорадной готовностью и шёпотом за спиной: «Вот урод. Такой рожи любой вор испугается…»
«Он всегда был один»
Так прошло несколько лет… Померла мамка Маринка, замёрзла спьяну зимой в сугробе. Исчез Генка. Сережка не чувствовал, что он остался один. Он всегда один и был. Так уныло и «дошкандыбал» бы он, наверное, по жизни до того своего могильного холмика.
Но однажды поздней осенью напился он, как всегда, один, упал где-то по дороге домой и заснул, как когда-то мать, в снегу. И так же замёрз бы там. Но проснулся оттого, что кто-то лизал его уродливое лицо. Открыл он мутные глаза и увидел такую же страшную, как он сам, одноглазую и одноухую собачью морду. Пёс схватил его за ворот тулупа и потянул, мол: «Вставай, дурак, помрешь же».
И Сережка встал. Шатаясь, дошёл он до своего дома, открыл дверь и впустил увязавшегося за ним пса.
***
Что это был за покалеченный пёс и откуда он взялся, Серега не знал.
— Тебе пожрать, наверное, — пробормотал он. — А нет ничего. Ладно, полежи.
Парень кинул на холодный пол старое одеяло, оделся и вышел.
— Тебе как всегда? — спросила его Нюрка-самогонщица, у которой он брал выпивку.
И не дожидаясь ответа, протянула мутную бутылку.
— Нет, мне это… Костей каких-то. Ну или просто…
— Чего-чего?
— Я заплачу.
— И этот допился, — со знанием дела прошептала Нюрка вслед Сереге, когда он уходил с остатками супа, который она ему продала.
Уродливый пес поел, а потом благодарно лизнул парню руку. Тот от неожиданности даже задохнулся и ошарашенно вытаращился на место, которого коснулся шершавый язык. До этого самое доброе, что он видел и слышал в жизни, были слова бабки Петровны: «Эх, горемычный, лучше бы ты помер». А потом медленно, робко и неумело положил эту руку на обезображенную кем-то песью голову.
Так «притулились» друг к другу два одиноких уродливых и никому не нужных существа. И стало им теплее.
Впервые в жизни Серегу кто-то ждал дома. И впервые он спешил туда, в этот дом, покупая так же у Нюрки какие-то объедки. И как же был он счастлив, когда открывал дверь, а навстречу с радостным лаем бросался его единственный в этом мире друг. Нет, он и выпивку тоже брал, но уже не так часто. А потом стал чего-то готовить. Ел сам и угощал Одноухого — так он назвал пса. И было им хорошо.
Над ними посмеивались: «Надо же, два урода, нашли друг друга». Но и замечать стали, что глаза у Сереги могут быть не только дикими и злыми, но и ласковыми и добрыми. Наверное, в эти минуты он думал о том, что и его теперь ждут и что он кому-то нужен.
Со временем он сделал Одноухому во дворе будку, посадил на длинную цепь, и тот старательно охранял дом, облаивая всех, кто проходил мимо. Хотя охранять-то было незачем. Брать у Сереги было нечего, и все это знали.
***
А потом Одноухий пропал. Сорвался, наверное, с цепи и убежал. Многие тогда видели, как Серега подолгу стоял у забора и всматривался вдаль.
Через несколько дней деревенские мужики принесли пса на одеяле с перебитыми ногами. Тот еле дышал, но был жив.
— Это Петька с компанией… Мы видели, — сказали они и положили Одноухого на землю.
Петька был местный наркоман и просто дебил.
Серега опустился на колени рядом с псом и обнял его. А тот слабо лизнул его в нос.
— Пойдём выпьем, что ли, — пробормотали мужики, как-то растерянно всхлипнув. И тихонько побрели.
Сережка с трудом поднял Одноухого и понёс в дом. Вечером к ним постучалась Нюрка.
— Я это… Вот, сварила вам… Поешьте, что ли… Да убери ты свои деньги!
Пёс выжил, но ходить уже больше не мог, только ползал. И однажды Серега, взяв тяжёлую палку, пошёл туда, где чаще всего гулеванил Петька с компанией, покалечивший его единственного друга.
Разное потом говорили. Кто-то — что Серега хотел просто попугать, кто-то — что так же перебить ноги, как это сделали с Одноухим. Но через два дня нашли его с ножом в спине. Хватились бы, наверное, и позже, а может, и вообще не хватились бы, но выл пес на всю деревню, и заподозрили люди неладное. А Петьки после этого и след простыл.
Собрались мужики, сколотили гроб, похоронили Серегу. Да что там похоронили. Закопали на местном кладбище за деревней — и все. Дом заколотили. А Одноухий? Одноухий опять пропал…
***
— Мы долго удивлялись тогда, куда этот пёс мог деться, он же не ходячий, — вспоминала старенькая соседка тетя Маша, которая мне все это рассказывала. — А потом Нюрка-самогонщица вся в слезах прибежала с кладбища.
Ходила Нюрка на могилу к своей покойной матери. Проходя мимо места, где недавно похоронили Серегу-урода, замерла, как громом поражённая. На могильном холмике, обняв покалеченными лапами землю, лежал Одноухий. Он был мертв…
… Тетя Маша украдкой вытерла слезы.
— Сколько лет прошло, а не могу спокойно вспоминать. Ты там была, видела, что это далеко. Как он дополз-то, бедный, как нашёл…
«Что мы, хуже собаки?»
… В тот день у Серегиной могилы собрался народ. Нюрка, мужики, женщины, нестарая ещё тетя Маша… Они стояли, смотрели на Одноухого и думали о чем-то своём.
— Сделайте Сереге крест какой, что-ли, мужики, — сказала вдруг Нюрка. — Что мы, хуже собаки? С меня бутылка.
— Что мы, не люди, — ответил кто-то.
— А ведь мужик он был неплохой, зла никому не делал, — раздался другой голос.
— Отмучился, бедолага…
— Эх…
Так появился на том холмике наскоро сваренный крест из двух труб. А потом прошло время, ещё много народу разъехалось, Серегин дом совсем развалился, могила заросла и все всё забыли…
----------—
… На следующий день я нарвала маленький букет — одуванчики, какие-то синие цветочки — и пошла на кладбище.
Так же звенела природа, пели птицы, порхали бабочки, и казалось, что смерти нет.
— Почему Господь дал тебе всё это? — думала я. — Где ты сейчас? Как тебе там?
И мне почему-то казалось, что всё у Сереги сейчас хорошо. Вот чувствовала я это, и всё. А ещё я думала о том, что будь в жизни у него чуть больше любви, всё было бы по-другому.
Как же важна Любовь! Если даже любовь собаки сумела осветить и согреть жизнь несчастного одинокого парня, что смогла бы сделать любовь человеческая. Да, любовь творит чудеса! А отсутствие ее убивает всё живое. И почему умел любить тот же уродливый пёс Одноухий, а мы, люди, часто не умеем? Мы же не хуже собак…
Городок у нас небольшой, почти все друг друга знают в лицо. Построили в городе на пожертвования начальника градообразующего предприятия храм, красивый, большой, с золотыми куполами. Даже губернатор приезжал на первую службу. Пару лет назад крестили мы нашего малыша в этом храме. Обряд проводил батюшка, молодой, красивый, в рясе, а помогал ему молодой паренек, лет 20, дьякон или как правильно такие помощники в церкви называются… Я — человек верующий, часто в церковь не хожу, но жить стараюсь по совести. Муж мой, тоже крещеный, верующий человек. Днем работает электриком, а по вечерам подрабатывает, ходит по квартирам, кому розетку починить, кому провода протянуть
В общем, в церковь больше ходить не хочу. Бог — он в душе, в твоих поступках, в твоей совести. Надо любить близких, не делать людям гадостей, не врать, не завидовать
Ван Ваныч божился и клялся, что с вечера в квартире было чисто. Наталья Ильинична, его жена, причитала громко, напоказ, зная, что её завывания будут услышаны и вечером на посиделках, когда ей будут сочувствовать все бабы во дворе, она получит-таки свою минуту славы…
Ван Ваныч уворачивался от мокрого полотенца, которым нещадно хлестала его яростная супруга, и не менее громко (его тоже ждала вечером минута славы, но от сочувствующих мужиков-собутыльников) объяснял своей Натусе, что вчера, когда она ушла в ночную смену, он, как и обещал, прибрался в квартире, приготовил вкуснейший борщ и даже помыл посуду, но какая-то неведомая сила ночью, пока он крепко спал, как верный муж, дожидаясь жены со смены, сожрала борщ, устроила разгром в квартире и, главное, от помытой посуды не осталось и следа! Раковина призывно зазывала горой грязной утвари к себе… Надо сказать, что Ваныч и впрямь мог не помнить о происшедшем: слаб был к «беленькой», которую принимал, естественно, исключительно с целью «лечения», и в алкогольном состоянии сразу впадал в спячку, да так, что ничего не помнил ни до, ни после… …Ситуация разрешилась сама собой, когда из ванной комнаты ползком вылез сосед Виктор Степаныч. На расспросы Ильиничны он горячо божился и утверждал, что ночью на квартиру напали ведьмы, все были на мётлах, косматые, страшные, они затерроризировали мужиков, устроили грязную оргию, а потом улетели, правда, не как следовало — через окно, а более прозаично — через дверь. Все безобразия, утверждал Степаныч, дело их рук, ног и прочих частей тела… Степаныч, правда, скромно умолчал тот факт, что «ведьмы» «прилетели» на вызов по телефону. и куражились они вместе…
У квартиры супругов Коньковых незаметно собралась толпа зевак, часть которых была не прочь выступить свидетелями происшествия…
Минута славы грозила приобрести вселенские масштабы…
Я выскочила из подъезда.
Осмотрелась, пытаясь понять, в какую сторону мне бежать: к морю или от моря.
На небольшой автомобильной стоянке напротив мужики-работяги присели прямо на бордюре, расстелили газетку, накрыли «поляну» колбаской, лучком, хлебушком и прозрачной водочкой, и потирали руки в предвкушении обеда.
Особенно колоритно это смотрелось на фоне BMW, припаркованной прямо в паре шагов от них, черной, как нефть, чистейшей, с какими-то невероятными дисками, в каждый из которых можно было смотреться, как в зеркало.
Вот она, страна контрастов.
Я спешу по делам.
Мне надо срочно распечатать документ по работе, и я оставила дома свою спящую маленькую дочку под присмотром сына и моей подруги, и хотела вернуться до ее пробуждения.
По узкому тротуару на инвалидной коляске ехал мужчина в черном. Тротуар то и дело заканчивался, мужчина притормаживал, аккуратно преодолевая бордюры.
— Может, Вам помочь? — спросила я, обогнав мужчину у особенно высокого бодюра.
— Не надо, — с досадой ответил он.
Мне показалось, что я его обидела этим вопросом, он трактовал его как жалость. Что женщина пожалела его, Мужчину.
Он был очень красивый, весь в черном, блондин, стильный такой.
Мне захотелось как-то объясниться, сказать, что это с моей стороны никакая не жалость, ни капли, просто дружеская помощь, но с другой стороны, вдруг я сама себе эти все его оттенки чувств додумала, зачем усугублять, не буду ничего говорить, тем более я спешу…
В общем, я убежала по своим делам.
Минут через 15 я уже вернулась, подбегала к подъезду своему и вдруг опять увидела того мужчину, на коляске.
Он опять мужественно покорял очередной бордюр, и я с трудом остановила себя, чтобы не предложить помощь.
Разомлевшие отобедавшие мужики тоже заметили его и кричат:
— Мужик, подъезжай к наааам! Мы пивка нальём.
Они кричат дружелюбно, но я испытываю неловкость. Это же тоже про «пожалели».
— Спасибо, не надо, я за рулём, — отвечает мужчина.
— Мы видим, — смеются работяги. — Да ладно тебе ломаться, мы ж пива нальем, не водки, сможешь свои колеса крутить…
Мужчина (ему лет сорок, можно смело говорить «парень») съезжает с бордюра и едет к ним.
Неужели он будет пить?
У него такой крутой образ — такой несломленный, сильный, стильный герой…
Я замерла у подъезда, жду развязки.
Он подъехал к мужикам, и вдруг…
Черная BMW приветливо мигнула фарами. Мужчина открыл водительскую дверь и на глазах у изумленных мужиков ловко пересел из инвалидной коляски в кресло водителя авто.
— Спасибо, мужики, но я по-прежнему за рулем.
Мужики опешили.
Парень начал собирать коляску: ловко снял колеса, сложил сидение…
— Может, тебе помочь? — уточняют растерянные мужики.
Парень одним рывком затаскивает коляску в салон, на пассажирское сидение, потом отдельно колеса сложил, и, уже закрывая дверь…
— Мне? Нет, мне точно не надо помогать, спасибо, я сам, — усмехнулся парень.
Через секунду его красивая тачка плавно сдает назад, разворачивается и уезжает вдаль вместе с ее крутейшим водителем.
Я поднимаюсь домой и думаю о том, как красиво только что этот парень на коляске всех нас сделал…
Легко так, играючи.
Ну ведь сделал же?
А то мы его все вокруг спасали, ага. «Спасатели»))
А он сам кого хочешь спасет.
Частично обездвиженный, но от этого не менее крутой герой.
Мое настроение совершенно беспричинно взметнулось вверх.
Я бегу к детям, перескакивая через ступеньку, наслаждаясь движением.
Все ограничения — у нас в голове, ребят. Никто и никогда не сможет отобрать у человека желание жить, если он сам не намерен отдавать это желание.
Жить, любить и двигаться.
Двигаться к цели.
А цель у всех своя.
Например, каждый день дышать морем…
Жизнь непредсказуема, поэтому не стоит удивляться, если вы вдруг оказывались неправы в своих убеждениях или ожиданиях… Это совершенно нормально, хотя порой и нелогично…
1. Думаете, внешность у девушки — это главное? А вот и нет. Моя подруга вышла замуж благодаря чувству юмора. У нее маленькая грудь, поэтому она использует всяческие подкладки и пуш-ап. Были мы с ней на пляже, она грациозно встряхнула плед, и в этот момент с нее слетает верх купальника вместе с псевдогрудью. Она выдала: «Охренеть, ветер лифчик аж с сиськами унес!» Парень рядом так ржал, что ему поплохело, пришлось помогать. Через неделю он позвал подругу замуж.
2. Принципиально не даю попрошайкам деньги. Считаю их всех обманщиками. Но как-то раз видел, как бездомный мужчина, для которого, очевидно, нормальная трапеза — это редкость, кормил бродячих собак. И не просто потому что дворняжки к нему подбежали, а целенаправленно ходил и искал бедняг. Это меня сильно тронуло, я накормил его, периодически с ним вижусь и помогаю. Он хороший человек с тяжелой судьбой. Жаль, что эта самая судьба порой бывает несправедлива.
3. У меня слепой сын. Долго мы не знали с женой, как познакомить его с миром и научить жить, не чувствуя своих недостатков. Друг посоветовал отправить его в художественный кружок. Поначалу мы отнеслись к этому скептически, но уже спустя полгода учителя сказали нам, что у ребенка явный талант, так как он может рисовать то, что не видит, но чувствует на ощупь. Сейчас его рисунки попадают на выставки, а пару из них уже купили иностранцы. Поэтому, что бы у вас ни происходило в жизни, не сдавайтесь, вы всегда сможете найти выход.
4. Считал одну девушку страшной, решил ее потроллить. Создал в соцсети фейковую страницу парня, добавился к ней, чтобы влюбить в себя, позвать на встречу и не прийти на нее. Попереписывались, понял, что она божественна, и влюбился.
5. Впервые остался ночевать у своей девушки. Так как она у меня вечно на диете, то я решил сгонять на кухню посреди ночи, дабы не оскорблять чувства худеющих. Захожу на кухню, открываю холодильник, беру кастрюлю и вдруг из-за спины слышу хриплый голос: «Что, жрешь?» Кастрюля летит на пол, я оборачиваюсь и вижу огромного попугая в клетке, который повторяет: «Жрешь, жрешь!» Девушка стоит в коридоре и рыдает от смеха. А еще говорят, будто животные ничего не понимают.
6. Мой муж всегда был немногословен и сдерживал свои чувства, не могла добиться, чтобы он мне сказал «я тебя люблю». Вот и подруги говорят, мол, «он у тебя какой-то каменный». А я-то знаю, какой он на самом деле сентиментальный человечек. Не так давно заметила, что он носит у себя в кошельке бумажную розочку-оригами, которую я сделала на нашем первом свидании. И так бережно к ней относится, боится повредить.
7. Кажется, я заработался. Полчаса тарабанил в дверь и требовал меня впустить, пропуск не работает, слышу голоса, но меня никто не впускает. Кричу: «Я ваш начальник! Требую открыть дверь!» Снова шушуканье. Наконец открывает испуганный охранник и говорит: «Если не прекратите, я вызову полицию!» Оказывается, я ломился в отделение банка. Мой офис находится на одну дверь дальше…
8. Давно купили сыну гитару, ни разу не слышала, как он на ней играет, по этому поводу часто кричала на него, мол, зачем взяли, инструмент простаивает. Вчера я прихворнула, и муж пошел за лекарствами, сын, видимо, подумал, что я тоже ушла, взял гитару и начал играть (видимо, он всегда так делает). Он прекрасно играет романсы, и мне стыдно, что все эти годы я орала на него.
9. Начала встречаться с парнем, пригласила к себе, предвкушая романтический вечер, но отравилась суши и всю ночь провела в туалете. Думала, что все, отношениям конец. Открываю дверь, а его нет. Смотался, значит… Прошло минут 20. Явился с таблетками, водичкой лечебной и лимоном. Нашел же в незнакомом месте круглосуточную аптеку! Ухаживал до утра, пока я не уснула. Лег со мной в обнимку. Все-таки не перевелись настоящие мужчины!
10. Неделю назад вышла замуж. А сегодня моя подруга осталась у нас дома переночевать. Проснулась ночью от голосов. Мужа рядом нет, слышу из соседней комнаты, где подруга ночует, голос мужа: «Да она ничего не услышит! Да давай, чего ты!» Взлетела, ворвалась туда разъяренной фурией, уже готовая убивать… А они там сидят в шахматы рубятся. Серьезно, в шахматы! Подруга как раз проиграла, и муж ее уговаривал выполнить обязанность проигравшего и прокукарекать.
Вы слышали о «подъездных бабушках» и прочих активистах преклонного возраста любого многоквартирного дома в спальном районе где-нибудь в любом крупном или малом городе нашей необъятной Родины? Среди интеллигентного населения данная категория граждан несказанно уважаема и почитаема, будучи причисленной к некому стану защитников светлого и доброго в отдельно взятом доме. Увы, уважение, оказываемое чаще всего лишь «за возраст» (ибо иных причин уважать главных носителей сплетен чаще всего нет) нередко доходит до маразма, а многие вокруг впадают чуть ли не в священный ужас при упоминании их — великих и могучих бабушек у подъезда. Вот казалось бы — пенсия, свободная жизнь, относительно крепкое здоровье — смотрите фильмы, вяжите носки, гуляйте себе по паркам! Но нет же, нужно обязательно отравить чью-то жизнь или доказать, кто здесь главный!
Когда я заселялся в свою первую собственную однушку, приобретенную в старой хрущебе-пятиэтажке, хозяева честно меня предупредили, что подъезд (а заодно и почти весь дом) исключительно скотский и населен процентов на 70 пенсионерами, занятыми контролем за всем и вся. Этим, мол, и объясняется весьма низкая цена жилья — квартиросъемщики больше месяца тут не выдерживали, а квартира хозяевам не нужна.
Помимо постоянного наблюдения службы БСБ — «Большого Старого Брата», ее участники, скучающие от безделья в четырех стенах и все те, кому здоровье позволяло совершать некие осознанные действия, расписали друг другу кучу важных и общественно-значимых должностей, которые остальное работоспособное и не желающие страдать фигней население хрущебы, должно было уважать и понимать. Попутно они устраивали межподъездные собрания, стачки, круглые столы, постоянно принимали какие-то протоколы, жаловались в управы и устраивали еженедельные обходы всех и вся. Вся их деятельность была формальной и безуспешной, судя по ржавым контейнерам, побитому асфальту и ржавой, покосившейся оградкой пустыря, когда-то бывшего детской площадкой. Первое по тем временам ТСЖ, возглавляемое военным пенсионером, занималось лишь социальными опросами и номинально существовало где-то в пределах дома. Тоска. Жуть. Безысходность.
Через неделю спокойной жизни меня местная бабушенция, возглавляющая самоназванную группу общественных контролеров, разбудила мою светлость в 8.00 в субботу наглым и непрерывным звонком в дверь, длившимся ровно до того момента, пока я не встал, не оделся и не выполз на свет Божий, будучи заснувшим часа 3 назад.
Горим? Кого убили? Ограбили? Ан нет, меня выдернули из царства Морфея, лишь чтобы сообщить об установленном в подъезде графике дежурств по уборке подъезда и что завтра, в воскресенье, наступает моя очередь. С трудом подавив желание послать далеко и насовсем, я жестко, но пока еще вежливо сообщил, что о графике меня уведомили хозяева и попросил более не будить меня по выходным раньше полудня, так как промышляю еще и фрилансом, работая почти до утра в выходные.
Бабуля смерила меня подозрительным взглядом, впившись им в мои красные от недосыпа глаз, от чего я почти услышал ход ее мыслей, в которых явно читалось сакраментальное «Наркоман, не?».
На следующий день эта же мадам в половину девятого вновь озарила своим мерзким явлением мой порог с напоминанием о том, что дежурство, мать его, уже сегодня и когда я буду мыть подъезд?! Поскольку мой второй рабочий день, точнее ночь, закончилась чуть более 2 часов назад, то мой возмущенной ор гремел, наверное, аж в самом дворе, а на обещание спустить всех спозаранку будящих с лестницы дама побледнела и, что-то лопоча про участкового, в тот же час испарилась.
Для глупых повесил аккуратную цветную табличку формата А5 под звонком следующего содержания:
«В случае бессмысленной побудки жильца по выходным дням ранее 12−00, разбуженный жилец ответственности за моральные страдания, причиненные нецензурными выражениями по отношению к будящим его лицам, не несет.»
Еще через неделю, но к счастью для явившихся — через полчаса после моего пробужденияи, ко мне наведались еще две представительницы местного серпентария, обе, как на подбор, с выжженными хной волосами и чудовищными украшениями а-ля прихвостни вождя племя Лумумбы. Они сообщили, что мне нужно складывать мусор исключительно в третий, соответствующий подъезду, мусорный бак, поскольку у них трения с соседними подъездами и на меня придут жаловаться, а им придется «принимать ко мне меры». Погоготав, максимально вежливо пояснил, что юридически никто не вправе обязать меня кидать мусор в определенный бак, так как все 7 относятся к нашему дому, и мне совершенно плевать на их общественные волнения. Могу в порядке исключения равномерно раскидывать мусор по контейнерам, притом — исключительно по «вражьим», минуя свой. А коль «старшие по помойке» придут ко мне — меры к ним буду принимать уже я, после чего они пойдут как минимум обратно, как максимум — на небезызвестный фаллический символ. Возмущенно пошевелив ушами и бровями, визитеры удалились, что-то вполголоса бормоча. До меня донеслось лишь «неслыхано» и «за 15 лет такое впервые». Што?! Они пятнадцать лет делять помойку по подъездам?! Жесть то какая!
Суббота. Ну, вы догадались? 8.20, непрерывный звонок и на пороге делегация из двух бабулек и возмущенно шевелящий брежневскими бровями дед. Начавшийся было менторский тон повествования «Ма-а-а-ала-а-а-адой человек! А в курсе ли вы, что у нас принято складывать мусор…» был прерван моим сакраментальным «Да йоп же вашу Бога-душу-маму в ухо…» и последующим возмущенным монологом, в котором одна лишь оценочная категория «монопенисуально» была употреблена раз так 5 в разнообразных идиоматических формах, включая критически некультурную. Выслушав примерно 1/5 сказанного, вся делегация подъездных странников, имитируя поведение перепуганных раков, задом попятилась вон с площадки.
Вечером зашел участковый. Выпил чаю, пообщался, расстались друзьями — его этот дом утомил больше всего участка, вместе взятого, и он советовал не вязаться с ненормальными или быть более сдержанным. Узнав, что я имел недавно отношение к структурам правоохранительным, и вовсе расчувствовался и показал фотоснимки особо ярких шедевров местного населения. Дословные показания с описанием матерной ругани на пол-листа. Требование об обнаружении террористов на чердаке. Требование проверить жильца квартиры такой-то на предмет связи с потусторонними силами. Заявление об угрозе отравления злобным соседом сверху путем пуска яда через микро-шланги, подведенные к розеткам оказалось выше всяких похвал! Поняв, в какое интересное место я заселился, я даже взбодрился.
На следующий день, в воскресенье, как будто с издевательским мотивом, в 8.30 прерывисто заверещал звонок. Люто матюгаясь про себя и вслух, непреодолимым напряжением сдерживая рвущееся на волю желание убивать, я открыл дверь и лицезрел ужасное: старшую по дому, о которой был наслышан и от хозяев квартиры, и от мужиков во дворе, с которыми уже успел пару раз пообщаться. Чудовище, схожее по мифической силе с Ктулху, которое боялись (а точнее — не трогали, ибо не тронь чего-то там и запаха не будет) даже склочные одинокие домохозяйки. На деле же Елизавета Константиновна оказалась невзрачной сухонькой старушкой в огромных очках, щеголявшей в свои непонятные то ли 70, то ли 80 лет, на 5 сантиметровых каблуках, а в глаза отсвечивая омерзительно вишневой помадой, контрастировавшей с совершенно безвкусными желтыми (!) очками.
Испытывая сжигавшее грудь изнутри желание изобразить Царя Леонида из прекрасного фильма «СПАРТА!» и издать одноименный с названием киношедевра вопль, оттолкнув нарушителя моего сна ногой в пролет, я ожидающе уставился в каменное лицо снизошедшего до меня мини-Кракена.
— Ну-у-у? — вопросительно протянул я. — Я вас внимаю!
— Вы сделали должные для себя выводы после беседы с властями? — строго глядя на меня сквозь тусклые стекла очков, отчеканила «старшая».
— Выводы сделал. Нельзя два ружья в одном сейфе хранить. Поеду вот сегодня за вторым, чтобы поближе к двери поставить. Участковый сказал, что подъезд у нас неспокойный… надо быть наготове! — сказал я, улыбаясь пятидневной щетиной и красными от ежедневного 4 часового сна глазами. — А вы то что переживаете? Я когда злой — за ружье не хватаюсь, только за газовый пистолет максимум!
После 5 секунд давящей на уши тишины, Елизавета Константиновна кое-как совладала с проявившимся тремором рук, поправила очки и, буркнув то ли «До свиданья», то ли «Как всегда», молча засеменила на каблучках по лестнице.
С того момента все «активистское» население дома стало либо демонстративно отворачиваться при виде меня, либо заискивающе здороваться.
И это я, собственно, к чему. Все мне поголовно говорят, что старческие «чудачества» надо уважать и я, эдакий поганец, повинен в разрушении привычной среды обитания отдельно взятого социума в доме. В корне не согласен. Чудачества — это когда твоя бабушка покупает только сиреневые калоши, потому что в черных вредная нефть, а под клеенкой стола хранит советскую 10-ти рублевку для «приплода денежек». А когда группа престарелых партизан умышленно месяц кряду портит тебе сон своими идиотскими выходками, пытаясь доходчиво показать, кто тут хозяин — это не чудачества, это общественно-опасная болезнь!
А вам встречались столь неадекватные случаи «болезни вахтера», когда и вахтера-то никакого нет, а болезнь — есть?
Чтобы не дать спиться 40-летнему минчанину, участковый инспектор, лейтенант Антон Бабошин стал встречать его с работы и провожать домой, сообщил сегодня сайт минского ГУВД.
Около трех месяцев назад в один из опорных пунктов Фрунзенского района пришла женщина и рассказала о серьезной семейной проблеме. Ее 40-летний сын развелся, дети остались у жены, он стал жить с матерью и каждый вечер снимал стресс спиртным. Иногда на алкоголь мужчина мог потратить целую зарплату: он инженер в компании.
«В простонародье он „тихий алкоголик“. Выпивал дома сам, не шумел, не скандалил, а просто мирно шел спать. Так стало повторяться изо дня в день», - пишет сайт ГУВД.
Эту историю выслушал лейтенант Бабошин (он как раз дежурил в тот вечер) и решил помочь. Пришел в гости к той самой женщине, поговорил с ее сыном.
- В данной ситуации было сложно начать бороться с алкогольной зависимостью. Ведь человек «заливал» проблемы на протяжении трех месяцев практически каждый день. Поначалу кроме бесед по душам я пошел на маленькую хитрость - встречал мужчину после работы, якобы случайно проходя мимо. Делал я это с одной целью - чтобы у мужчины не возникало соблазна заглянуть в магазин по дороге домой и купить спиртного, - рассказал участковый.
Хитрость сработала - через месяц в опорный пункт снова пришла та же минчанка и рассказала, что сын не пьет и начал ходить в спортзал. На днях в адрес милиционера минчанка прислала благодарность за то, что он помог решить серьезную проблему.
Анжел, еврей, владелец самой знаменитой пекарни в Германии, часто говорил: «Знаете почему я сегодня жив? Был еще подростком, когда нацисты в Германии безжалостно убивали евреев. Они отвезли нас поездом в Аушвиц. Ночью, в отсеке был смертельный холод. Нас оставили дни напролет в вагонах без еды, без кроватей, а значит без возможности как-то согреться. Всюду шел снег. Холодный ветер морозил нам щеки ежесекундно. Нас было сотни людей в те холодные, ужасные ночи. Без еды, без воды, без укрытия. Кровь замерзала в жилах. Рядом со мной был пожилой еврей, любим в моем городе. Он весь дрожал и выглядел ужасно. Я обхватил его своими руками, чтобы согреть. Растер ему руки, ноги, лицо, шею. Я умолял его остаться в живых, ободрял его, таким образом всю ночь согревал этого человека. Я сам был уставшим и замерзшим. Пальцы окоченели, но я не переставал массировать тело этого человека, чтобы согреть.
Так прошло много часов. Наконец наступило утро, солнце начало сверкать. Я оглянулся вокруг себя, чтобы увидеть других людей. К своему ужасу, все, что я мог видеть, - это были замерзшие трупы. Все, что мог слышать, - тишина смерти. Морозная ночь убила всех. Они умерли от холода. Выжили только два человека: старик и я. Старик выжил, потому что я не давал ему замерзнуть, а я выжил, потому что согревал его.
Позволишь мне сказать секрет выживания в этом мире? Когда ты согреваешь сердце других, тогда и ты согреешься. Когда ты поддерживаешь, укрепляешь и воодушевляешь других, тогда и ты получаешь поддержку, укрепление и воодушевление в своей жизни. Друзья мои, это и есть секрет счастья.»
Мама опять не пришла за Любой. Бросив все дела, учительница взяла девочку и повезла ее к ней домой. Дверь была нараспашку, в квартире - ужасные запахи и бардак. А на кровати храпит пьяная мамаша.
Зачастую мы не замечаем, как наши дети говорят вполне взрослые вещи. Вот и первоклассники Игорь и Люба на перемене обсуждали совсем не школьные дела. Одноклассник поделился с девочкой новостью о том, что его родители хотят завести второго ребенка.
«Наверное, скоро у меня появится сестричка» - предположил мальчик. В этот момент Люба вспомнила свою вечно пьяную мамку, их захламленную квартиру, где вечно собираются ее шумные друзья, пустой холодильник и свою латанную-перелатанную одежду.
Девочка с завистью посмотрела на одноклассника, на его красивый костюм, новенький рюкзак. За ним всегда кто-то приходит - или мама или папа, а то и оба сразу. Они всегда веселые и добрые - Люба часто видела, как они выходят из школы, держа сына за руки. А она в это время стояла на улице и ждала маму, которая в очередной раз не придет.
В таких семьях, как у Любы, дети быстро становятся взрослыми и понимают больше своих сверстников. Вот и Люба знала, что ее маму хотят лишить родительских прав. А после этого ее саму отправят в детский дом.
Услышав от одноклассника про сестричку, Люба решила дождаться его родителей. В маленькой головке возник план, который не каждому взрослому придумать под силу.
Когда за Игорем пришли папа с мамой, девочка подошла к ним и, наивно глядя взрослым в глаза, сказала: «Я знаю, что вы хотите Игорьку сестричку - возьмите меня к себе дочкой. Меня не нужно носить в животике - я уже готовая, и я все-все умею, и буду всегда и во всем вас слушаться».
Конечно, родители мальчика были в шоке от услышанного. Спросили у их классного руководителя - в чем тут дело. Та и рассказала. Что уж скрывать - мама девочки исправляться не желала, и соцопека уже готовила документы в суд на лишение ее родительских прав.
После этого ее ученице прямая дорога в детдом.
Учительница не могла представить, как помочь девчонке. Все, что она могла сделать, так это почти каждый день самой отвозить ее домой, по дороге заезжая в магазин, чтобы купить ребенку еды - ведь у них дома шаром покати.
Наверное, для нее и в самом деле будет надежней в детском доме - хотя бы накормят и спать уложат.
Но сама девочка считала по-другому. Когда после разговора с преподавательницей родители Игоря выходили из класса, Люба, поджидавшая их в коридоре, спросила: «Ну, так вам нужна дочка или нет?».
Мама Игоря погладила ее по голове и ответила: «Мы сегодня вечером подумаем над этим». «Только не забудьте. - крикнула вслед первоклашка. - Я буду ждать». Ей так не хотелось в детский дом…
Захожу вчера вечером в грузовой лифт.
В обеих руках - пакеты с продуктами.
Мне тяжело. Мне мокро. Мне устало.
Я промочила ноги, в самом начале, когда пыталась перелезть сугроб, и сейчас, проходив весь день, мне… гриппозно.
Лифты у нас в подъезде существа автономные. Они плевать хотели на инструкции. Они зачастую возят жильцов на те этажи, к которым у них лежит душа, независимо от нажатых кнопок.
Я не люблю грузовой лифт, он медлительный как будто создан на «Почте России», но оба другие, пассажирские, толкутся где-то выше двадцатого, и пока я буду ждать их, я могу выкипеть от раздражения.
Пакеты рвут руки, я загружаюсь в грузовой и нажимаю на кнопку «15». Именно там мое гнездо и два голодных галчонка, ждущих мамку.
Лифт медленно, с великим одолжением, закрывает дверь. Я прямо слышу, как он тяжело, по-старчески вздыхает и ворчит.
Лифты, они же как кошки, у них возраст - год за семь. Этому точно сотка уже. Наверное, это вообще наш подъездный домовой, Нафаня.
В последний момент в лифт влетает мужик. Он лыс и смел.
- Успел! - радостно говорит он, нажимает на восьмой и машет мне шаурмой. Он лыс и ел.
Лифт грузно ползет на восьмой, громко трясет дверями и тросами, карабкается, как обрюзгший и расплывшийся человек -паук.
Он больше не любит свою работу и хочет на пенсию.
На восьмом он выплёвывает мужика, закрывает дверь и вместо ожидаемого мной пятнадцатого вдруг едет вниз, на первый. Почти свободное падение.
- Ээээээ, - говорю я.
Я понимаю: старик отказывается воспринимать многозадачность. Сначала на восьмой, потом на пятнадцатый - это слишком сложно для него. У него уже лифтовой эксплуатационный Альцгеймер.
Поэтому он решил возить по одному пункту назначения. Не надо его перегружать. А то ишь ты!
На первом этаже он устало раскрывает дверь. Мол, слышь, психичка, выметайся.
Да щас! Я, подавляя бесюны, нажимаю на пятнадцатый.
В последний момент в дверь влетает парень-подросток. Он громко жует жвачку. Уже во время движения лифта парень нажимает на 11 этаж.
- Черт! - психую я.
Парень смотрит на меня с удивлением, в его глазах я психованная курица с пакетами, в съехавшей на бок шапке, сбежавшая от санитаров.
На одиннадцатом парень выдувает пузырь и выходит из лифта независимой походкой, как крендель из мультика: «Это ж бубль-гум».
Лифт захлопывается и падает вниз.
Сказать, что я в бешенстве, ничего не сказать. Мне хочется кинуть в него пакетом кефира или банкой горошка. Но это мой кефир и горох мой, мне жалко.
Я сейчас выйду из этой ловушки.
А то что я, как швейцар лифтовой, катаю жильцов! Будто мне делать больше нечего. Апчхи!
На первом я подхватываю свои пакеты и как пингвин, тяжело, вперевалочку, начинаю метаться по этажу, лупить по кнопке вызова лифтов, кудахтахтах, но оба пассажирских застыли на крыше, у них там шабаш, Карлсон, наверное, переезжает.
Черт, черт, черт!
Я понимаю, что моя судьба - грузовой.
Он, подлюка, призывно стоит с открытыми дверями, ждет жертв.
Я снова понуро загружаюсь в него.
Нажимаю свой 15-й.
За секунду до отправки в лифт влетает девушка.
О, нет, детка. Так дело не пойдет.
Я нажимаю на «стоп» и пока Нафаня открывает свой рот, пытаюсь объяснить ей, что сейчас моя очередь ехать, потому что лифт возит реально по одному адресу за раз, и я двоих уже отвезла, и щас вот опять…
Я говорю и торопливо машу пакетами.
- А? Что? - девушка раздраженно достает наушники из ушей.
Она не слышала ни слова. Нафаня уже почти захлопнулся.
Я в отчаянии открываю рот, чтобы объяснить все по-новой, но девушка вдруг нажимает на двадцатый.
- Что? Что все ко мне лезут? Весь день, только наушник одену, всем прискреблось со мной разговаривать! Что? Что? - психует в меня девушка, и я понимаю, что ее состояние еще похлеще, чем у меня. Может, она тоже заболевает?
- Ничего, - говорю я и нажимаю на пятнадцатый.
Девушка закатывает глаза, опять засовывает свой наушник в ухо, отворачивается и едет на мой этаж, даже не подозревая, что Нафаня только что сменил лифтового швейцара…
У знакомого роман виртуальный завязался с женщиной одной.
Какая-то у них искорка из буковок промелькнула.
Химия из гласных и согласных печатных знаков на почве общей любви к американской литературе.
Договорились о свидании, благо в одном городе живут. Потом знакомый рассказывал.
- Понимаешь, у меня на аватарке - пожилой, пьяный и не очень опрятный американский писатель Чарльз Буковский. А у неё - какая-то офигительно-стройная блондинка из глянцевого журнала.
- И что: её оригинал… несколько отличался от виртуального образа? - спрашиваю.
- Представь - нет. - говорит. - Эта блондинка и пришла. Прямо с аватарки спустилась.
- Ну… - говорю. - Это же хорошо. Тем более, что ты тоже спортивный, молодой, не урод.
- Вот в том то все и дело, - говорит он. - У неё и в жизни таких хватает. Она надеялась, что придет пьяный и старый Буковский.
С каждым наступлением Нового года оживает в памяти эта необычная предновогодняя история из моей жизни, которой я и поделюсь с вами. Эти забавные события в жанре «Комедии положений» произошли давно, в один из праздничных вечеров встречи Нового 1972 года. На всю жизнь запомнился мне самый первый мой красноносый, «Дедушка Мороз».
Демобилизовался я из армии глубокой осенью, и чтобы скоротать зиму до поступления в ВУЗ - вдруг, неожиданно даже для себя, дома, в Казахстане после показа, устроился молодым актером в Областной Драматический Театр (что и послужило поводом для первого поступления весной в родной мой ГИТИС).
Наступило 31 декабря. И только закончился дневной детский новогодний спектакль, как заходит ко мне в гримёрную Председатель Месткома театра Иван Степанович, и с порога выдает «ответственное поручение». Уже вечером, в канун Нового года в костюме и образе Деда Мороза провести важное общественное мероприятие - на автобусе театра, с водителем Колей, развести подарки по списку и адресам, и подарить их работникам театра и их детям.
- Мы на тебя надеемся, Алексей, - важно сказал Председатель Месткома, вручая мне костюм, мешок с подарками и список. Ты у нас человек надежный, ответственный, холостой ещё… и спортсмен - не пьющий… Дело то простое - сделаешь доброе дело, и всё, понимаешь ли ты, гуляй смело - встречай дальше с друзьями Новый год! Да, и вот ещё что, - добавил он с некоторым раздражением в голосе, - тут сейчас Дубов принес и положил в мешок ещё два подарка, супруге своей Анфисе Васильевне и сестре её, которая у них гостит. Купил он им сам два пеньюара импортные, понимаешь - ты, уж, поаккуратнее там с ними, что ли… А то он ещё и записался приехать к ним к последним, понимаешь ли ты, и подарить подарки лично, уже за полчаса до нового года.
- Ладно, разберемся, - сказал я. А я уже знал, что Народный артист и Парторг театра, старик Дубов товарищ шибко вредный, и уж дюже суровый. И хоть как работник новый и молодой, но как-то особо не стал вникать в смысл всего этого «Доброго дела».
- Ничего себе списочек… адресов то сколько, - заметил Коля, немногословный новый водитель театра. Ещё и успеть бы нам, до двенадцати то, - покосился он на внушительный мешок с подарками…
Зимний вечер наступал погожий, и вот, в половине шестого, в хорошем предпраздничном настроении со списком и мешком и выехали мы колесить по городу. Прикинули, что начнем как в списке, сначала с одиночек, семей с маленькими детьми, и у кого вечером спектакль. А уж дальше будем «брать публику» и посерьезнее… Но ни мне, ни Коле, человеку в театре тоже новому - было ещё неведомо что нас на самом деле ожидает впереди в эти ближайшие предновогодние часы. Поначалу всё шло, как и представлялось - по плану, энергично, быстро и даже весело. Но по мере того как время двигалось к накрытию в домах столов и сбору гостей - становилось «всё веселее…». А мне, в шубе, шапке, бороде и валенках - ещё и жарче. Только на другой день я понял, почему как-то особо никто и не рвался браться за это «доброе дело». У нас ведь как - крепки в народе традиции! Почти в каждом доме издавна повелось, а в театре это вообще оказалось просто единой «семейной» традицией: после того как приехал Дед Мороз, всех поздравил, послушал стишок или песенку «любимого чада» на стульчике, подарил из своего волшебного мешка новогодние подарочки - то ему ответно от всей хозяйской щедрой душеньки, как долгожданному гостю, обязательно чего ни то наливают на кухне, или угощают из того, что уже стоит на праздничном столе. А у кого-то ему уже и заранее «нОлито». И как бы тут гость дорогой ни отказывался и «ни брыкался» - хозяева все равно перекроют все отходы и выходы, настоят на своем. А все доводы всегда одни и те же:
- Ну, не-е-е-ет … так не пойдёт! Ты, Дедушка, не того-о-о… Это ты можешь у других отказаться - а уж у нас то даже и не думай… Не-е-ет, ты уж давай-ка уважь нас, хоть раз то в год - а то ведь мы и обидимся, - распинался хозяин…
- Ты что это, Дедушка, хочешь, чтобы у нас Новый год был плохой что ли? Мы то, ведь тебя все почитай весь год ждали, - поглаживая мою бороду, не давала опомниться хозяйка.
- Да и вообще, о чем речь то, - «добивал» хозяин, - вон, до двенадцати часов то ещё далеко… чего там, от одной рюмочки то? Ты уж уважь, дорогой…
И всё, «уломают» Деда! А когда рядом ещё и нет Снегурочки - одному бедному «дедку» никак не отбиться!
Вот у Кукушкиных, например, и детей то нет - но есть теща, Евдокия Кузьминична, которая сама как ребенок ждала, и искренне радовалась и Деду Морозу и заказанному подарочку, который тут же прижала к груди! А после взаимных поздравлений с порога - ей просто невозможно было отказать и в просьбе снять пробу на кухне: «Дошел ли этот окаянный холодец, или нет? И хватает ли соли и чесночку?». И на радостях что: «очень даже «дошел!» - она, суетливо хлопоча, тут же подложила ещё и ложечку хренку. И в один момент налила ещё и стопочку, - а вот попробуй-ка, дедушка, и коньячок то мой, сама ведь делала по рецепту, на перепонках грецких орехов… От второй - я уже наотрез отказался, задохнувшись от ядреной самогонки Кузьминичны, хоть и на орехах…
И Пименовы - тоже оказались люди внимательные и радушные, несмотря на их злую и вредную собачонку, которая, не переставая, противно тявкала, путалась под ногами и всё пыталась трепать полы моей шубы. Но их селедочка «Под шубой» была превосходной, которую хозяева в два голоса, наперебой, нахваливали и предлагали непременно отведать на блюдечке под фужерчик своей фирменной «Пименовки»!
И вот так, адрес за адресом… стопочка к фужерчику - и этак, уже часам к десяти вечера от этого «коктейля», с широким ассортиментом напитков, что припасли хлебосольные хозяева к любимому празднику - от «беленькой» до настоечек, да наливочек, - моя борода из белой и пушистой стала уже какого то неопределенного, несколько, как сейчас сказали бы, «креативного цвета»… А по-простому, как в народе говорят - «сизо-буро-малиновая»… И постепенно, меня уже вполне устраивал только один посох - а рукавички, мешок с подарками и список с адресами уже носил за мной по подъездам и этажам водитель Коля. А заодно, где поддерживал, а где и направлял меня по нужному курсу… Обычно молчаливый Коля, в преодолении трудностей постепенно тоже раскрепостился в новом образе моего верного друга, «Санчо», как я его назвал, и иной раз старался помогать даже и как-то творчески…
К половине одиннадцатого в домах народ уже вовсю провожал Старый год. И мой совсем осмелевший «Дед» тоже уже громко стучал в дверь посохом, или просто гулко бухал валенком, и еще с порога, словно в лесу, громогласно кричал, - ну, и где тут дети? И что мы тут такое этакое будем слушать? Только давайте быстренько, раз и два - и всё… а то у меня мало времени! И на минутку присев на суетливо подставленную родителями табуретку, и ещё не дослушав восторженное дитя на стульчике, с глубоким вздохом неопределенно махнув на чадо рукой, вставал и безошибочно выдвигался к кухне…
А у Чудиновых, для ускорения «доброго дела», уже даже и не стремился на кухню - а ещё в прихожей, сунув хозяину посох, и на стуле, сняв шапку и кивая в такт стишка, вдохновлённому появлением Дедушки Мороза, счастливому чаду, чокался бокалами с хозяевами, и откинув бороду на плечо, закусывал салатом «Оливье», да винегретом, которые трепетно держала перед носом такая же счастливая хозяйка… А сам Чудинов, с широкой улыбкой - держал ещё и соленый грибочек на вилочке, а другой рукой заодно и бережно бороду, чтобы та не падала с плеча. В общем, в основном, хозяева были сознательные, и понимали, что хоть Дедушка Мороз и из сказки - но и «путь то долгий», и что без обеда сегодня «дедушка», и без ужина - а посему, закусить ему не помешает… Да и гость то какой дорогой - будет о чем вспоминать с друзьями весь год!
В начале двенадцатого, у Козловых, в хороводе, уже малость «завёденном» проводами Старого Нового года, конечно же, под песню о ёлочке, мой лихой Дед с шапкой и бородой на боку и распахнутой шубе, резко взял «на грудь» ещё и сольный выход к ёлке. И в резвом вираже, вдруг неудачно наступил себе не то на полу шубы, не то валенком на валенок, - и, хватаясь руками за ветки, игрушки, за воздух, с грохотом и криками рухнул вместе с ёлкой и всем остальным, от телевизора и до стола. При этом, если люстру посох как-то чудом обошёл - то вот приехавшей в гости, куме Козловой, женщине заметной, досталось в лоб крепко! Все тут же возбуждённо загалдели, обсуждая интересные, горячие события - удачно или не очень упал Дед с ёлкой, не ушибся ли, а заодно и шишку кумы, прикладывая кто бутылки с шампанским, кто лед… Куму ещё и хвалили за то что она не пожалела лоб, и геройски закрыла собой телевизор, как амбразуру - а то бы и смотреть всем было нечего в Новый год… Удачно или неудачно - а только праздничный «фонарь» на лбу у кумы от «волшебного посоха» Деда Мороза уже светился вовсю не хуже чем на ёлке, которую радостно восстанавливали всем миром. Всё общее занятие, чтобы скоротать время до основного застолья.
И наконец, по списку оставался последний адрес Народного Дубова и его женщин. И тут обнаружилось ещё и самое интересное и неприятное - что подарков то в мешке уже и не оказалось… кроме детской свистульки-соловья, сабли, да пары хлопушек.
- Не надо было по дороге тебе останавливать автобус, да подвозить нам тех двух веселых барышень, - с досадой качал головой Коля. Я ведь говорил тебе, что не надо нам их брать! А ты всё: «А вот и Снегурочки… мои Снегурочки…». Ты же сам там сзади с ними всё и балагурил - вот сам и подарил, наверное. Или стащили девки комбинашки то, да и всё…
Но и не поздравить Дубовых было просто невозможно - и вот, в половине двенадцатого мы всё же заехали и к ним. Встретившую нас чету, мы с Колей поздравили как можно теплее. А я, в конце, ещё и зачем-то пристукнув посохом, с улыбкой как-то больно игриво подмигнул Анфисе Васильевне, и широким изящным жестом выразительно махнул на выход… И только мы с Колей повернулись туда, куда я показал, не обращая внимания на застывшее в удивлении достопочтенное семейство, - как нас остановил писклявый и нестройный фальшивый «дуэт» Анфисы Васильевны с сестрой Клавдией с кукольными голосами: «Здравствуй, Дедушка Мороз?! А ты подарки нам принес…»
Мы застыли. И только я, медленно поворачиваясь, набрал воздух, ещё не зная, что скажу - как вдруг, мой верный «Санчо» резко «рванул на обгон», чем сразу даже подрос в моих глазах. Я понял, что Николай что-то задумал, и своим неожиданным ответом хочет рассеять нависшие «грозовые тучи»:
- Дык это… - обстоятельно начал Коля, - а подарков то ваших у нас и нету…
- Та-а-ак… - выдохнул набычась Дубов, и смерил нас нехорошим взглядом, - ну, и где же они, подарки-то?!
- А дык их Снегурочка забрала, - твердо и выразительно развел руками Коля.
- Да, она и забрала… поддакнул я, еще не понимая, затею Николая.
- Это как это, Петя - Снегурочка-то забрала? - спросила Анфиса Васильевна у мужа в прежней глупой улыбке.
- А так… - Коля почувствовал свой сольный выход - и даже с моей интонацией, поведал:
- Снегурочка как увидела, что ваши подарки в дедовом мешке необычные, женского содержания - она взяла, да и вынула их…
- Покой… Перебил его Дубов, вплотную подскочив к Коле, - где бельё то моё, - то есть ихнее, рявкнул он и ткнул пальцем на сестер?!
- Да… Где… - загалдели те как сороки вразнобой.
- Дык ведь, Снегурочка то и хочет вам привезти и сама всё и подарить завтра, - с ясноглазой улыбкой и почти с русским поклоном, обезоружил Коля.
А я возьми, да ещё и добавь, - а сейчас в лесу она… с зайцами… и разными там волками… И громко икнул…
В короткой паузе сначала возник тихий нервный смех, неожиданно перешедший в общий хохот, и до слез. Петр Федорович, вдруг резким взмахом оборвал смех сестер, и вытирая слезы, опять насупился. Потом с видом Станиславского - «Не верю!», и хитрым прищуром глядя на нас, налил себе рюмку коньяка, «хлопнул» её, крякнул, и похрустывая огурчиком, сначала повернулся к сестрам, и развел руками:
- Ну, раз уж сама подарит завтра… Снегурочка эта… подождем…
- А тебе, Алексей, уже и хватит, - заодно буркнул он мне.
- Да ведь мне то оно и вообще не надо… - начал было я…
- Ладно, - перебил меня Дубов, - спасибо хоть и на том, «деятели искусстОв»! Разберемся! И идите-ка вы… своим лесом… Ладно уж - с Наступающим!
И через десять минут, благодаря моему верному «Санчо», мой Дед Мороз успел, всё-таки, даже поздравить и коллег в компании, встречающей Новый Год. Но встречать со всеми за столом… уже, увы, не смог - силы покинули «Дедушку», и встретил он этот Новый год уже во сне…
А на другой день, в театре «при разборе полетов», к моему удивлению, Председатель Месткома Иван Степанович, сразу же крепко пожал мне руку, и не только не ругал, но тепло, и даже с некоторым восхищением в голосе похвалил:
- А вообще, ты молодец, Алексей, справился, и до самой «победы» отработал здорово, с огоньком, - рассмеялся он. Но главное, всё получилось хорошо и по людски - люди довольны, и благодарят сегодня! Надо тебе премию выписать, вот что! А с Дубовым… я сам разберусь, - и Степаныч что-то пробурчал себе в усы… Звонил он уже сегодня - и я ему сказал, что Местком купит им такие же подарки, и я сам их привезу, да и всё! Ну, потерялись и потерялись - и Бог бы с ними. А сам и виноват, Дубов, вечно морока с ним - вылез, вот, и теперь со своими «комбинашками»… Что за человек - только общее мероприятие подпортил, понимаешь ты! Если уж ты купил - сам бы и подарил женщинам то своим, или записался бы тогда уж первым что ли… И получили бы спокойно бельё своё… а то нет ведь, обязательно надо выделиться - но главное, ещё и неудобство создать людям на работе… при исполнении…
Светлые и теплые у меня остались воспоминания, связанные с этой необычной встречей Нового года и с хорошими, добрыми людьми - чем я с удовольствием и поделился с вами, дорогие друзья.
*******************
Жаль, что не сохранилось фотографий тех лет, на эту тему, о которой я рассказал - но в нашем семейном архиве нашёлся этот снимок, где мы с супругой Леной на одном из детских новогодних праздников в костюмах Дедушки Мороза и Зимы. Именно те новогодние дни стали для нас ещё и счастливыми по жизни - красавица «Зима» стала и женой, и соавтором-композитором наших творческих работ: песен, романсов, композиций. Ничего не бывает в жизни случайного!
Как-то так получилось, что большинство моих друзей родились в Советском Союзе, но постепенно разъехались по всему земному шару. Вот, например, Ануш. Родилась и окончила школу в Ереване, поступила в Ленинградский университет и стала Аней.
После окончания вышла замуж за англичанина и уехала на его родину. Теперь ее зовут Энн. Живет Энн в крохотном городке в графстве Глостершир, совсем рядом со знаменитым королевским лесом Дин. У нее хорошая квартира, хватает денег пусть не на роскошную, но абсолютно достойную жизнь, сын уже окончил колледж и живет отдельно.
Казалось бы можно немного отдохнуть и расслабиться. Но… покой нам только снится. Несколько лет назад в Ереване умерла ее мама, и Энн забрала отца к себе. Ему уже тогда было под 90, и оставаться один он не мог.
В далекой Англии отец, конечно, чувствует себя как рыба, которую вытащили из воды. Но страдания переносит стоически и старается не жаловаться. Читает армянские новости на интернете, смотрит по телевизору русские каналы.
Даже в плохом настроении, ругает не Энн, а турок и азербайджанцев. Ходит плохо, но на природу выезжает с удовольствием. После каменистой Армении зеленая Англия кажется ему раем…
В этот день Энн рутинно отвезла отца на опушку леса подышать воздухом, усадила его на скамейку, и поехала забирать вещи из химчистки. Приезжает через полчаса - отца нет.
Зашла в лес, покричала - отца нет. Что делать? Позвонила в полицию. В полиции сказали: - Не волнуйтесь, сейчас приедем.
Приехали. Походили по лесу, покричали - отца нет.
- Хорошо, - говорят, - мы сейчас вызовем кинолога, а Вы езжайте домой и привезите какую-нибудь его обувь, чтобы собака след взяла.
Когда Энн вернулась, кинолог уже была там. Оказалась молодой симпатичной леди. Пока собака изучала туфлю, у одного из полицейских зазвонил телефон.
Закончив разговор, он поспешил обрадовать Энн:
- Нашелся, - говорит, - Ваш отец. Его какая-то дама привезла в местный дом престарелых. Увидела одинокого старика, решила, что он потерялся и привезла. А там видят, что чужой. Вот и позвонили в полицию.
Приехала Энн в дом престарелых. Отец сидел в столовой и с удовольствием пил английский чай с молоком. Энн так обрадовалась, увидев его невредимым, что даже расплакалась.
Потом, конечно, стала вычитывать:
- Папа, как же ты сел в машину к незнакомой женщине?! Ты же видел, что это не я! Зрение-то у тебя хорошее. Как ты собирался с ней общаться?! Ты же даже адрес по-английски сказать не можешь! Папа, о чем ты думал???
Отец хитро посмотрел на Энн и сказал по-армянски:
- Ануш, деточка, о чем может думать мужчина, если женщина зовет его к себе в машину? Я надеялся на приключение.
Вот уже пару лет у меня дома живёт кошка Дуся. Очаровательное пушистое создание, но с довольно своенравным характером. И есть у этой зверюги одна немного странная привычка. Каждое утро она запрыгивает ко мне на кровать и трётся носом о моё лицо.
Короче, сегодня я проснулся от того, что кто-то настойчиво тыкался мокрым холодным носиком мне прямо в правый глаз. Злющий спросонья, я отвесил кошке приличную такую затрещину и, не открывая глаза, раздражённо выкрикнул:
- Иди отсюда! Как же ты задолбала!
А вот сейчас у меня, собственно, назрел вопрос: как мне теперь помириться со своей девушкой Катей?
Как-то читал книгу возле окна и увидел в доме напротив девушку. Чёрное бельё, синие волосы, все руки в муке. Ужасно красивая. Незаметно для себя стал больше времени проводить у окна. Каждое воскресенье она вставала очень рано и начинала готовить всякие торты, пирожные и сладости. Примерно в обед к ней приходила женщина в костюме и маленькая девочка. Она кормила её вкусностями, читала ей книги, играла с ней. Вечером они уходили, и девушка плакала. Могла просидеть в кресле до самой ночи и рыдать, обнимая фиолетового медведя. Через несколько месяцев я не вытерпел и пошёл знакомиться. Сначала она даже немного испугалась того, что я следил за ней, но на свидание согласилась.
Мы гуляли, ходили в кино, но тут она даже не подходила к телефону, и я решил прийти без приглашения. Она открыла дверь вся в слезах. Рассказала, что ей уже три года не позволяют удочерить ребёнка, потому что она не замужем, а своих детей она иметь не может. Через 10 часов мы были уже в ЗАГСе. Спустя полгода мы стали полноправными родителями этой девочки. А недавно я узнал, что моя жена беременна. Наша семья, наше счастье обязано случайному взгляду в окно.