Дети и подростки очень хотят стать взрослыми. Тогда можно будет:
— не есть суп и в неограниченных количествах употреблять мороженое пиво;
— возвращаться домой в темноте через два дня;
— купить еще пять машинок новый айфон;
— не мыть посуду не готовиться к ЕГЭ.
Короче говоря, можно будет делать все, что хочешь, и не делать того, что не хочешь. И, разумеется, от этого немедленно жизнь станет восхитительно прекрасной. Однако, ни те, ни другие, ни подавляющее большинство взрослых не отдает себе отчет в том, что, убив дракона, сам становишься драконом. То есть, отделавшись от предков, сам превращаешься в «предка»: и это не обязательно подразумевает наличие детей, но непременно — состояние души.
Где-то между зарабатыванием денег, решением проблем с квартирой, машиной, кредитом, свадьбой, разводом, выбором детской кроватки и ночного горшка, исчезает тот самый внутренний ребенок. Тот который хотел айфон с машинками и пиво с мороженым. То есть, теперь можно купить хоть сто машинок, а два предыдущих айфона пылятся в шкафу, смененный более новой моделью. Но как-то не радует. То есть, радует, но не так. Это же должно было быть — ОГО-ГО, а получилось — ну, да, здорово, здорово (скучным голосом).
Однако, есть люди, которые не утратили эту самую искорку ребячества. Я говорю именно о здоровом — не о великовозрастных кидалтах или инфантильных принцессах хорошо за 30 — умении радоваться жизни. Как ребенок приметить выглянувшее солнце, первую весеннюю бабочку, искренне и по-настоящему развеселиться, катаясь на велосипеде, всерьез обрадоваться шоколадному стаканчику из ближайшей палатки. Потому что это и правда отлично. Эти небольшие и простые радости, которые, кстати, себе и ближним можно доставлять хоть каждый день, ничуть не менее ценны, чем крупные покупки или победы. Важно помнить об этом. А иначе вкус к жизни совсем потеряется.
И если вдруг, читая предыдущий абзац, вы поняли, что вот этот ваш «внутренний ребенок» давным-давно побросал свои пожитки в узелок, да и ушел в свой Нэверленд как заправский Питер Пэн, никогда не поздно вернуть его обратно. Просто попробуйте по-настоящему восхищаться и радоваться: посмотреть глазами туриста на свой собственный город, найти новый маршрут, которым можно добираться к привычным местам, или еще какое простое удовольствие. Не так уж и сложно.
Ваш Олег Рой
История о девочке, которая вместо школы ходила в детскую поликлинику утешать малышей и успокаивать их родителей.
Точно помню, что дело было зимой. Подошла процедурная медсестра. Видно, что ей неловко. Мне тоже неловко — я пытаюсь вспомнить, как ее зовут. У меня неплохая память на лица, а на имена — отвратительная.
— Катерина Вадимовна, вы бы девочку посмотрели.
А, понятно. Дочка или племянница. А может быть внучка? — возраст современных женщин я определяю весьма приблизительно.
— Без проблем. А что за девочка?
— Да я сама не знаю.
Так. А это что значит?
— Простите, не поняла. Кого же я должна смотреть?
— Да ходит тут одна.
Ситуация все больше запутывалась.
— Да где же она ходит?
— Да тут везде.
Неловкость нарастала, и женщина уже очевидно жалела, что обратилась ко мне. Я же просто ничего не понимала. По поликлинике (прямо сейчас? регулярно?) ходит девочка, поведение которой таково, что опытной медсестре, его наблюдающей, кажется необходимым обращение к психологу.
— А где же родители девочки? — спросила я вслух.
— Не знаю, не видела ни разу — в том-то и дело. Кажется, их тут нет.
— Вас беспокоит, что ребенок находится в поликлинике один? Может быть, она потерялась? Она плачет?
— Нет, наоборот.
Пару секунд я соображала, какое действие является «наоборот» от глагола «плачет». Смеется? Образ бродящей по поликлинике смеющейся девочки окончательно поставил меня в тупик, и я сдалась:
— Да объясните уже пожалуйста как-нибудь, в чем, собственно, дело?
Последовавшее объяснение, как ни странно, ясности почти не прибавило.
По словам медсестры, она уже некоторое время, больше месяца, регулярно встречает в поликлинике одну и ту же девочку лет 11−12. Девочка не сидит в очереди и, кажется, вообще не посещает никаких врачей или процедуры. Родителей рядом с ней нет. В поликлинике она часто находится в учебное время. Что она тут делает? По всей видимости, общается — медсестра не раз видела, как она разговаривает с матерями, успокаивает плачущих у процедурного кабинета малышей или играет с ними.
— Вы сами не пытались с ней заговорить?
— Пыталась, два раза. Спрашивала, что она тут делает. Первый раз сказала: маму жду. Второй раз у невролога была большая очередь, девочка сказала, что сидит в очереди, но я видела, что врет. А на третий раз она меня увидела и убежала вниз по лестнице. Не гоняться же мне за ней.
— А как она выглядит?
— Обычная девочка, беленькая. Одета тоже обыкновенно.
— А по настроению, по душевному состоянию?
— Да вроде все с ней нормально, разговаривает, играет. Вы уж простите, что я вас побеспокоила, — но тут медсестра решительно встряхнула головой и добавила: — Но все-таки — как хотите! — есть в ней что-то такое, по вашей части, назвать не могу, но чувствую.
— Давайте сделаем так, — предложила я. — Как только вы снова увидите эту девочку, постучитесь ко мне в кабинет. Покажете ее мне, а дальше я уж посмотрю, как и что у меня по времени и желанию самой девочки выйдет.
— Хорошо, — медсестра вздохнула с явным облегчением.
В первый раз у нас ничего не вышло. Медсестра постучалась, как договаривались, я вышла в коридор, мельком взглянула на девочку (действительно совершенно обыкновенную на вид), потом вернулась к своим клиентам, а когда освободилась, девочки в поликлинике уже не было.
Зато второй раз я увидела ее сама и у меня как раз было время до следующего приема. Я не ношу белого халата, девочка меня не знала, поэтому я спокойно села на стул в коридоре, раскрыла на коленях рекламный журнал, оставленный в моем кабинете кем-то из клиентов, и стала наблюдать.
Наверное, это можно было назвать «общалась». Но сама девочка, по моим наблюдениям, говорила крайне мало. В основном она слушала. Ей что-то рассказывали и показывали малыши. Время от времени — матери. С явным удовольствием — бабушки. Она задавала вопросы. Было три случая, которые меня впечатлили. Один раз истерил из-за какой-то ерунды ребенок лет двух с половиной, другой раз заходился одеваемый в зимнюю одежку младенец на пеленальном столике, а третий — мальчик лет пяти боялся, что будут брать кровь, и бился как тигр, так что двое взрослых не могли его удержать и затащить в кабинет.
Все три раза девочка действовала одинаково: подходила сбоку, останавливалась, устанавливала контакт глазами с кем-то из взрослых, близких ребенку, смотрела сначала очень серьезно, потом улыбалась, потом улыбку убирала и говорила тихо, но внятно:
— Давайте я. Попробую. Его успокоить.
Выглядела девочка обыкновенно и абсолютно безопасно. Родители смотрели на нее с легким раздражением, но не противились.
Дальше происходило обыкновенное чудо.
Девочка касалась ребенка, может быть, что-то ему говорила (я не могла расслышать, что именно) — и ребенок успокаивался. Младенец просто заснул (я подошла и посмотрела), истерящий малыш замолчал, потом заулыбался и предложил девочке вместе поиграть в машинку, а тигр-пятилетка и вовсе послушно зашел в ужасный кабинет, держа девочку за руку.
Как вы понимаете, после этого мне очень захотелось с девочкой познакомиться. А вот захочется ли ей?
Я придумала приблизительно десяток разных хитрых способов обмануть бдительность девочки, а потом подошла к ней и сказала:
— Я хочу с тобой познакомиться. Меня зовут Катерина Вадимовна. Я работаю в этой поликлинике, вон в том кабинете.
— Анюта, — сказала девочка и протянула мне узкую ладошку.
Когда мы зашли в мой кабинет, Анюта восхитилась обилием игрушек и сразу стала с ними играть. Причем с теми, с которыми обычно никто не играет — разными некрупными мягкими зверями. Машинки и куклы оставили ее равнодушной.
Я наблюдала за ее игрой и мы как-то довольно конвульсивно разговаривали. Анюта отвечала на каждый третий мой вопрос, и в ответ задавала приблизительно шесть своих. Мне приходилось отвечать на все, ведь я была инициатором контакта.
Через некоторое время я знала об Анюте следующее (она знала обо мне гораздо больше).
Анюта живет с мамой, ее вторым мужем и двумя их общими детьми, которые младше Анюты на шесть и восемь лет соответственно. С братьями у Анюты отношения хорошие, с отчимом никакие, он ее никогда не бьет и не ругает, и кажется, даже замечает не каждый день. Какие отношения с матерью — непонятно. Родного отца Анюта никогда не видела. Возможно, теперь он уже умер. Сначала они жили с матерью вдвоем, мама много работала, а Анюта была в садике или дома с игрушками. Потом два года, пока мать наново устраивала свою личную жизнь, Анюта жила с прабабушкой. После прабабушка заболела, мама взяла Анюту назад в свою новую семью (там как раз родился старший из братьев), а прабабушка почти сразу умерла.
В школу Анюта ходила три года, а теперь — на домашнем обучении. Учится в пятом классе, любит рисование и историю.
На вопрос «почему ты на домашнем обучении?» — отвечает «потому что я тупая», но больше ничего сказать не может. Какие-то тяжелые хронические заболевания, операции и все такое прочее отрицает.
— То, как ты успокаиваешь детей…
— Да, это я могу.
— Как ты это делаешь?
— Не знаю. Просто умею. С братьями сначала, а потом с другими. У вас карты есть?
— Что?! Какие карты?
— Обыкновенные, в которые играют.
— Ну разумеется, нет. А зачем тебе?
— Я бы вам показала — я еще карту умею угадывать. Тоже не знаю как. И погадать вам могла бы.
— Кто тебя научил?
— Прабабушка. Она людям гадала.
В дверь постучались.
— А зачем ты вообще в поликлинику ходишь?
— Здесь тепло и люди. Дети. Все время разные. Здесь я могу… могу… и меня никто не боится, даже спасибо бывает говорят…
В дверь настойчиво постучались еще раз.
— Приходи еще, если захочешь.
— Спасибо, — вежливо сказала Анюта.
Я видела, что ей у меня понравилось. Я знала, что она не придет.
Ее обмолвок было достаточно, чтобы я нашла карточку и домашний телефон.
— Я хочу поговорить с мамой Анюты.
— Я и есть мама, говорите.
— Это психолог из детской поликлиники. Вы знаете, что Анюта регулярно сюда ходит?
— Нет. А что, она заболела?
— Нет. Анюта сейчас дома?
— Кажется, нету. Ушла.
— Вы знаете, где она сейчас?
— Не знаю. А что, она заболела?
— Я хочу, чтобы вы ко мне пришли.
— Да мне малого не с кем оставить.
— Берите его с собой, он здесь в игрушки поиграет.
Мама очень похожа на Анюту, только выражение лица глупее.
— Почему вашу девочку отправили на домашнее обучение?
— Да училка сказала: не справляется она.
— С чем не справляется?
— Да не знаю я. Училка та сказала: не могу ее учить. А комиссия сказала: для спецшколы показаний нет. И теперь другая училка ходит, и все нормально — четверки у нее и пятерки бывают.
— Почему ваш муж не общается с Анютой?
— Да боится он ее. Хочет наругать, как сынов, да не решается — вдруг проклянет?
— О чем вы? Что это значит — проклянет?
— Да есть в ней что-то. И в бабке моей было. Во мне и в помине нет, слава богу. Колдунья раньше называли, а теперь как назвать? Училка та, первая, мне кажется, тоже ее боялась — выкинула она там свой фортель какой-нибудь и вот. И дети в классе тоже.
— Что такое «фортель»?
— Ну глаз отвела или там угадала, чего ей не положено. Или на картах кому погадала, а оно и сбылось. Или рот затворила. Да мало ли?
— Но послушайте, это же дичь какая-то: ведь в результате чужих суеверий ваш ребенок растет в фактической изоляции. Пусть даже ребенок не совсем обычный, хотя я ничего такого не заметила, но Анюте все равно надо ведь общаться, развиваться.
— Я ее кормить-поить буду, одевать тоже и лекарства куплю, если надо. Книжки вот ей покупаю. А так-то у меня муж есть и еще двое малых, вы тоже меня понять должны. Вот вырастет она, уйдет куда и пусть там общается и развивается, как вы сказали.
Я понимала, что это моя неудача — полная, окончательная и обжалованию не подлежащая.
* * *
— Зайди ко мне, — попросила я Анюту.
— Нюся, не уходи, — попросил малыш, с которым она в холле играла в машинки.
— Я скоро приду, — пообещала она.
— Далай-лама сказал, что в будущем, когда ты вырастешь, будут нужны в основном такие люди, как ты, понимаешь? Не юристы, не менеджеры и даже не математики и программисты. Люди со способной и сильной душой.
— А кто такой этот далай-лама? Президент?
— Уважаемый в этом мире человек.
— Хорошо, если он не ошибается. Мне бы хотелось кому-нибудь пригодиться.
Я долго объясняла Анюте, где и как именно во взрослой жизни может пригодиться ее необычная одаренность. Рассказывала про всякие бесплатные кружки, как туда поступить, рисовала планы и схемы. Она слушала и смотрела внимательно и серьезно. Две недели назад ей исполнилось 12 лет.
Я приглашала заходить еще — поиграть и поговорить. Она сказала спасибо.
Больше ее в поликлинике никто не видел. Я ругала себя и надеялась, что она теперь просто ходит в поликлинику по соседству.
С тех пор прошло много лет. Анюта давно выросла. Но иногда я вспоминаю ее и гадаю: что с нею стало? Очень хочется верить, что что-то хорошее.
Чтобы там не говорили, но самая лучшая школа для человека — это жизнь!
Она нас учит быть внимательными, терпеливыми и заботливыми к своим близким!
Она позволяет нам ошибаться, и при этом, набираясь опыта, исправлять свои ошибки!
Она даёт нам право выбирать какой дорогой и с кем нам идти дальше! Она дарит нам счастливые мгновения, о которых потом поэты слагают стихи!
Она даёт нам возможность понять, полюбить или не полюбить, а потом и оценить всё то, что создала природа и мы!
В общем, жизнь наш главный учитель и экзаменатор! И от того, насколько усердны мы были, зависит будущее наших детей!
Их судьба! Их жизнь!
Мать только советовала: «Не обращай внимания, и они отстанут»
Мы с мамой переехали в маленький городок, и в пятый класс я пошла в новую школу. Как потом оказалось, далеко не благополучную. Главными заводилами была группа из пяти человек: три парня и две девочки. Первую неделю меня не трогали, присматривались, а потом приступили к полноценному гноблению.
Впрочем, такая учесть ждала всех, кто хоть немного отличался от них — от косоглазого мальчика до девочки с сильной веснушчатостью. Но я же была эталонной мишенью — старомодные «бабушкины» очки и россыпь воспаленных угрей делали свое дело. Меня дразнили и обзывали, мой рюкзак часто выбрасывали из окна, в пенал могли налить воды, а свою физкультурную форму я однажды нашла в школьном унитазе. Учителя, в том числе и классный руководитель, ничего не предпринимали, ведь если не замечать проблему, она исчезнет сама собой.
Оказалось, что это были ещё детские шалости. Градус агрессии обидчиков повысился, и теперь меня могли спокойно толкать, дергать или потаскать за волосы, подставить подножку или пнуть. Их никто не ограничивал. Мать только советовала: «Не обращай внимания, и они отстанут», — а раз приходишь домой с синяками — значит, плохо следуешь советам. Будь она хоть немного умнее, это бы не зашло так далеко.
Они подкараулили меня во время дежурства, когда школа практически пустовала. Зашли в класс, когда я убиралась, и толкнули меня на учительский стол, я сильно ударилась головой об угол. Воспользовавшись моей обессиленностью, всей командой начали избивать меня ногами по лицу, телу, конечностям. Старались причинить как можно большую боль.
Одна из девочек предложила раздеть меня, но они не успели — послышались шаги, и они убежали. Классный руководитель вошла в класс, и теперь ей пришлось заметить проблему. По итогу мое тело было почти полностью покрыто гематомами, я получила сотрясение мозга, переломы левой руки и ребра, серьезную травму носа. Лечение заняло месяцы, мне провели операцию на носу, но из него по сей день идут частые кровотечения; остальные травмы, к счастью, уже не напоминают о себе. После инцидента мы вновь переехали, часть школьных учителей была уволена. Обидчикам обвинения предъявлены не были. Папаша одного из них — местный авторитет, отмазал своего сыночку, а заодно и его гнилых друзей — их даже не поставили на учёт. По стечению обстоятельств, через полтора года, ему пробили голову в уличной драке, позже трое пьяными сели в машину и разбились. Мне нравится думать, что это расплата.
— дорогие мама и папа, вы задрали использовать меня, как помойное ведро, бесконечно жалуясь друг на друга. Это очень вредно для моей детской психики, болезненно и невыносимо, потому что я хотел бы любить вас обоих без риска быть отвергнутым. Это моя естественная потребность, которую вы игнорируете, решая свои взрослые конфликты. Потому мне нужны другие родители, и я решил вас заменить. Не скучайте. Всего вам самого доброго.
Ваш сын. 7 лет.
Или.
— дорогая мама! У меня нормальные ноги, и нос, и даже есть талия, которую все, кроме тебя, замечают. Я понимаю, что ты стараешься для моего блага, чтобы я не зазнавалась, но для моего блага надо стараться иначе, а не растить из меня закомплексованную барышню. Твои комплексы и обида на других женщин или неосознанная конкуренция очень дорого мне обходятся. Я не хочу, чтобы в моей голове всю жизнь звучал твой голос, оценивающий меня, как уродину. Разберись с этим, а я пока поживу у другой мамы.
Твоя дочь. 13 лет.
Или.
— Дорогой папа! Это, конечно, очень печально, что быть отцом для тебя означает постоянно орать и наказывать. Но нам не подходит воспитание ремнём. Это нарушает наши границы, подрывает базовое доверие к миру, и все наши силы уходят на то, чтобы бояться, а не жить. Мы не хотим большую часть жизни потратить на то, чтобы справиться с собственной агрессией, которую ты в нас порождаешь. Мы хотим иметь нормальные отношения с людьми и с собой. Не ищи. Есть папы, которые защищают своих детей, дают чувство безопасности и уверенности в жизни. Мы решили тебя заменить. Не сердись.
Твои дети 7 и 9 лет.
Или.
— дорогой папочка! Я бы очень хотела не видеть твоих измен и обесценивания мамы. Ты думаешь, что я не вижу. Но я вижу. И учусь терпеть. Я все больше привыкаю, что это нормально: врать, изворачиваться и агрессировать, если обман очевиден. Но я не хочу к этому привыкать и считать это обыденным. Потому что такая обыденность меня не привлекает. Если я ещё задержусь, то, скорее всего, я не научусь выбраковывать таких мужчин, как ты. И семья мне будет казаться адом, на который лучше никогда не подписываться. А ещё лучше, стать мальчиком, и тогда тебя никто и никогда не обидит. Но я девочка. И в этом есть много прекрасного, о котором я никогда не узнаю в нашей семье. Я хочу увидеть другую модель супружеских отношений, и потому решила тебя заменить. Надеюсь, что мы не увидимся раньше моего бракосочетания. На внуков не рассчитывай. У них будет нормальный дедушка.
Твоя дочь, 9 лет.
Или.
— дорогая мамочка! Я очень сожалею, что у тебя затянувшаяся депрессия, в которой ты меня совсем не замечаешь. Я очень стараюсь привлечь твоё внимание, но мне не удаётся. И я постоянно думаю, что со мной что-то не в порядке, чувство покинутости разъедает меня изнутри. Я не хочу потратить несколько лет жизни на терапию, чтобы расстаться с ощущением собственной ненужности и почувствовать своё место под солнцем. Это больно, долго и дорого. Потому я решила сэкономить и уползти от тебя к нормально функционирующей матери. Поправляйся!
Твоя дочь 1,5 года.
Или.
— Дорогие родители! Папин алкоголизм делает папу беспомощным, а маму злой. Я устал задабривать маму, выполнять все ее желания и бесконечно вздрагивать от самого страшного замечания «ты — как отец». Однажды мне станет невыносимо доказывать, что я не такой, я устану присоединяться к маме в ее нелюбви к отцу, и стану таким, как он. Потому что ребёнок не может вынести такой жизни без последствий для себя. Это очень тяжело. Очень. Я не хочу играть с вами в такую семью. Развлекайтесь без меня. А я ушёл по своим детским делам, ночевать буду у новых родителей. Пока!
Ваш сын 6 лет.
И т. д
И я могу набрать ещё пару десятков собирательных образов взрослых детей, которые бесконечно задаются вопросом, что они могли бы в детстве сделать иначе, чтобы из них получились другие взрослые.
Я знаю что. Ни-че-го. Ни один из этих диалогов не мог и не может состояться в реальном времени.
И если вам кажется, что будь вы чуточку умнее, смелее, понятливее, то вы могли бы действовать иначе, знайте:
— ВЫ НЕ МОГЛИ. Точка.
А теперь можете. Можете взять все, что вам всучили родители, и что-то с этим сделать или не сделать. Но это уже ваш выбор. У детей выбора нет.
Любили тебя без особых причин
За то, что ты — внук,
За то, что ты — сын,
За то, что малыш,
За то, что растёшь,
За то, что на папу и маму похож.
И эта любовь до конца твоих дней
Останется тайной опорой твоей.
Внезапно зашёл разговор, как правильно наказать ребёнка. Ведь все равно иногда приходится наказывать. Но вот как правильно? Чтобы с пользой для будущего и с минимальными потерями для настоящего.
Мой знакомый директор школы, умный человек и многодетный папа, сказал, что лично ему в детстве очень помогала простая тоненькая хворостина, которую его мама выдергивала в случае необходимости из плетня. И доходчиво, и безопасно для детского организма. Минимум переживаний — максимум эффекта.
Другая опытная мама тут же стала отрицать любую позитивность телесного воздействия на малыша: всегда обидно и неправильно, когда тот, кто сильнее, физически угнетает того, кто слабее. Лучше просто лишить чего-нибудь хорошего и любимого.
— Ну, нет, — сразу пробасил бородатый учитель физики. Меня так как-то лишили поездки в любимый лагерь из-за тройки в четверти. Я выбираю хворостину!
И вот в этот момент я, присутствующая в этой комнате, вдруг поняла, что мне вообще нечего сказать. Прожив столько лет, я так и не узнала, как правильно наказывать детей.
Срочно стала прокручивать в голове картины собственного детства.
Родители мне достались мягкие и либеральные, но наказаний я тоже, конечно, не избежала.
Моя мама, когда была нами с сестрой недовольна, переставала с нами разговаривать. Замолкала, и все тут.
Это, конечно, не больно, но очень как-то некомфортно. На следующий день полностью забываешь о конфликте, влетаешь в дом с криком «мама!», — а в ответ тишина. Осекаешься, бредёшь в одиночестве на кухню, настроение на нуле. Очень трудно было потом выходить из таких затянувшихся пике.
Сама я никогда не пыталась применить этот метод воспитания к собственным детям: во-первых, я быстро забываю о ссорах, во-вторых, болтлива, а в третьих, слишком хорошо помню это чувство горестной изоляции.
По попе мне влетало редко: один раз ремнём, один тапком. Тоже не понравилось. Особенно ремнём. Это было для моих родителей исключительным методом воздействия, и они долго обсуждали, кто будет меня наказывать, когда… Я же слышала все эти разговоры и отслеживала приготовления. Конечно, тряслась как осиновый лист. Вот это ожидание казни наказания и было самым мучительным.
Тапкой тоже неприятно, но хотя бы спонтанно.
Я детей могла шлёпнуть или дернуть за волосы. Думаю, они тоже были не в восторге. Я же после того, как их шлепала, целый день не могла успокоиться, очень себя осуждала. Пока не поняла, что это точно не моё.
И полностью перестала наказывать, ограничившись выговорами и нравоучениями. Думаю, и эти словеса не находили своих благодарных слушателей.
Так что, я совсем не знаю, как наказывать детей. Я бы, наверное, одобрила бы только один способ воздействие: кратковременное лишение чего-то приятного, но не очень существенного. Мультиков, например. Но для ребёнка ведь мультики — это очень существенное, да?
Сейчас пишу этот текст и думаю: а надо ли вообще их наказывать? Может, это бесполезно? А как тогда спасать детей от их от собственных неправильных действий? Только объяснять? А они нас слышат?
На днях ходила в магазин за покупками. Купила продуктов, в том числе целого замороженного петуха. На улице стояла жара, вымоталась, пока донесла тяжеленные пакеты, около дома ещё с соседкой поругалась. Она опять на наш участок мусор выбросила. Что за люди! Короче, пришла домой я в дрянном настроении. Злая, как собака.
Захожу на кухню, выгружаю содержимое на стол. Муж подоспел, помощничек. Лучше бы сам в магазин сходил, так нет, когда ему — ЧМ футбол же идёт, нельзя пропустить! А жене таскать такие баулы, значит, можно. И тут, кот ещё, Мурзик, как с цепи сорвался. Видать, не кормили его без меня. Орёт, как бешеный, возле стола.
Я как закричала на мужа:
— Ну чего ты стоишь, отруби ему голову, достал он уже меня!
Я имела в виду петушиную голову, чтобы накормить кота.
А надо сказать, Мурзик — это любимец нашего 8-летнего сына Миши. Он как только услышал мой гневный крик, выбежал из детской комнаты, схватил кота и пулей выскочил из дома. Я в недоумении уставилась на мужа. Супруг побежал за сыном. Приходят все вместе с котом, хохочут:
— Мишка подумал, что ты Мурзику голову отрубить хочешь. Говорит, мы пока на улице побудем, пока мама остынет и снова добрая станет.
Играем однажды с младшей дочкой. Вдруг она спрашивает: «Пап, а у всех мальчиков длинные письки?» Я на мгновенье задумался: ей четыре года, не рано ли про письки? Тут же сам себе отвечаю: не рано, нормальный интерес. Основной, что уж там, инстинкт. Да, говорю, у всех. Кира оживляется: «И у Васи? И у Коли?» Это она про мальчиков из детского сада. Да, говорю, конечно. Дальше Кира принимается перечислять всех знакомых мужчин. И тут я чувствую: неудержимо краснею. Я, дядька пятидесяти лет, который уже вырастил двух детей, который по образованию педагог, который продвинут в вопросах воспитания… И я краснею от простенького вопроса четырехлетней дочки.
Мы не слишком умеем говорить с детьми об этом. А то и вообще не умеем. Боимся и не хотим. По крайней мере, отцы. Один мой друг, ученый, человек больших знаний и вполне передовых убеждений, как-то меня огорошил. Мы заговорили о сексуальном просвещении, а его сыну тогда было как раз года четыре. И этот мой широко образованный друг произносит решительно: «Нет, я не буду с ним ни о чем таком говорить! Не хочу! Пусть узнает на улице, пусть где угодно, но я говорить не буду».
Я, признаться, опешил. Надо же объяснять детям, как устроен мир, а также мужчины и женщины. А потом сам себе возразил: а если не объяснять про секс? Что случится? Да ничего! Все узнают об этом рано или поздно всякими способами. В конце концов, это знание неизбежно. Сын этого моего друга уже совсем взрослый и с девушками у него все хорошо. Разобрался сам как-то.
Я опросил многих родителей и выяснил, что почти никто с детьми об этом не говорил. Или только если вынуждали обстоятельства.
Одна подруга рассказала, как ее восьмилетняя дочь пришла из школы и заявила: «Мама, я знаю, что такое секс!» К счастью, мама отреагировала совершенно спокойно: «И что же?»
Дальше дочь пересказала версию одноклассницы: там было что-то про «змейку, которая попадает в норку». Маме пришлось объяснить человеческим языком про «змейку» и «норку». Дочь выслушала, призадумалась. Но не была шокирована.
Вообще тут самое главное — всегда быть готовым. Дети в возрасте от 4 до 9 лет могут задать «страшный» вопрос в любой момент. Если, конечно, с родителями доверительные отношения. Когда-то я наслушался от ребят во дворе, чем по ночам занимаются родители. Мне тоже было лет восемь. И мне совсем не понравилось «занятие» родителей. В нашем детском представлении это было чем-то грязным, постыдным, совсем непристойным. И вдруг — родители? Папа и мама? Эти добрые, светлые люди? Короче, я был потрясен. И после долгих моральных терзаний осмелился спросить свою маму. Причем, сформулировав именно так, как услышал во дворе, с глаголом на букву «Е». Никак иначе мы это мерзкое дело не называли. Конечно, точных объяснений мамы я не помню. Но общий смысл: этим занимаются все, это природа, это прекрасно и не надо использовать такое ужасное слово.
Спасибо маме. Только, черт побери, других слов в нашем богатом языке, по сути, и нет. Много позже возник глагол «тра*ься». Противный, но терпимый. Еще позже — «заниматься любовью», как калька с английского make love. Но это особенности русской лингвистики, тут ничего не поделать. Однако мама тогда, весенним вечером далекого года, все сделала правильно. Да, я был удивлен несказанно: «И даже собачки это делают? И даже жучки-паучки?» Да, говорила мама, мы все так устроены. Я пережил легкий стресс, но моя картина мира стала полноцветной и даже 3D. Больше мы с мамой никогда о сексе не говорили. Только потом уже о любви, когда начались мои подростковые метания.
Но что я о себе? Это было в доисторическую эпоху, когда еще советские динозавры ходили по улицам и слово «секс» звучало как выстрел в ночи. Не было правильных книг, не было интернета, ничего не было, одно тупое телевидение.
Другой мой приятель рассказал, что принес своим сыновьям книжку с картинками на английском, про «это дело». Сам ничего не объяснял, просто дал почитать. Те, конечно, схватили книжку, а заодно язык узнали получше. Но и книжки сейчас уже не нужны, если только для самых маленьких. Все знания добываются в сети. Тут родители-пуритане закричат: «Нельзя, там плохому научат!» Слушайте, секс — это совсем не плохо, секс — это вообще прекрасно, ответственно вам заявляю. Пусть дети узнают в интернете. Это ничем не хуже моих шокирующих знаний из пыльного двора моего детства. Ну, а фильтр на порнографию, наверняка, у всех имеется.
Если мы не умеем или не боимся, зачем себя мучить этими разговорами? Как сказал еще один мой друг, «какой бы ты не был продвинутый — при этом все равно себя чувствуешь идиотом».
Но я точно знаю, чего нельзя делать.
Нельзя садится рядом с ребенком и говорить: «А сейчас я расскажу тебе о сексе…» Вот это точно лишнее.
Тут ребенок и посмотрит на тебя как на идиота. Говорить надо, только когда спрашивают. Если не спрашивают — то и не надо.
Теперь уже закричат передовые родители: «В Европе и Америке объясняют, а мы что?»
Отвечу. Мы в России. У нас вековая культура стыдливости. Плоха или хороша, но она в нашей ДНК. Да, мы ругаемся матом на весь двор, но о сексе нам говорить стеснительно. Такой русский парадокс. Поэтому и слов подходящих до сих пор нет. Либо медицинский «пенис», либо то самое, из трех букв. Ну еще «член». Тоже нелепое слово. «Писька» звучит лучше всего, как ни смешно. Нигде в нашей великой литературе вы не найдете описание секса. Поэтому и слов подходящих не выработано. Да, в кино секс у нас есть, причем, давно. Но это почти ничего не изменило. Я читал тут много дискуссий: в первоканальном сериале «Садовое кольцо» упомянули вслух оральный секс, ужас! Мы остаемся стыдливыми, мы побаиваемся всего этого.
Вернусь к детям. Спросят — отвечайте. Не спросят — не говорите. Кстати, мои старшие дети никогда не спрашивали — ни меня, ни маму. И сейчас я вижу: вполне обошлись без нас. И счастливы со своими возлюбленными.
Она кричала: «Он ничей!
Я заберу его, не троньте!»
Не испугался палачей
Солдатик на дворовом фронте.
С противником не до торгов,
Когда спасать бежишь ребёнка.
И, растолкав легко врагов,
Схватила мелкого котёнка.
Прижала бережно к груди,
Глаза горят, в них нет сомнений.
Кричит: «Убью! Не подходи!»,
Сама дрожит как лист осенний.
Где только силы набрала,
Чтоб так кидаться на защиту?
И стая волчья замерла,
Её решимостью пробита.
Под куртку спрятав малыша,
Не обернувшись, уходила.
А вслед за нею шли душа,
Любовь, отзывчивость и сила.
Родители часто сетуют на то, что дети не хотят учиться, делать уроки и читать книги. Здесь важно понимать, как устроено детское познание.
Любой ребенок — это машина для поглощения новых знаний и навыков. Дети созданы природой для того, чтобы учиться — у них постоянно созревают новые отделы мозга, устанавливаются новые нейронные связи. Если вы оставите ребенка одного (и на этот момент он будет здоров, не голоден и не напуган), то он начнет заниматься познанием мира.
Но это не значит, что познание мира — это делание уроков. Мы часто заставляем детей делать домашние задания, но обычно для них это скучное занятие. Ребенок не может понять, для чего нужно вставлять эти пропущенные буквы, пересказывать написанное в учебнике. Но зато он с интересом будет наблюдать за облаками и фантазировать, на что они похожи, он будет строить из кубиков что-то свое, сочинять, писать рассказы, вести свой «Инстаграм», в конце концов. И все эти деятельности относятся к развитию.
Если мы посмотрим на это шире, то увидим, что дети развиваются постоянно. И есть два важных условия, чтобы это происходило беспрерывно:
• состояние покоя;
• богатая среда.
Состояние покоя
Развитие происходит только в состоянии покоя. Формирование новых связей между нейронами, то есть процесс обучения, происходит тогда, когда мы не в стрессе.
Когда же мы в стрессе, организм включает режим экономии: мы будем пользоваться теми стратегиями, которые давно освоили. Мы будем совершать действия максимально на автопилоте.
И только когда мы в покое и когда нам не страшно, в нас активизируются любознательность и любопытство. Это условие, к сожалению, не всегда осознается родителями и школой.
Для познавательной деятельности ребенок должен знать, что к нему хорошо относятся. Ребенка не должны обижать сверстники, ругать родители, обижать учителя. Только тогда у детей будет возможность активизировать познавательную активность и процесс обучения.
Богатая среда
Это то, где ребенок может развиваться: во что играть, на что смотреть, чему удивляться. Дети должны получать впечатления.
Если мы посадим ребенка в белую пустую комнату без книжек и игрушек, то, конечно, он там будет развиваться плохо, потому что у него не будет достаточной стимуляции. Но это вовсе не значит, что для любознательности требуется что-то невероятное, из ряда вон выходящее. Ребенка не нужно возить по всем галереям мира, чтобы он развивался. Ему достаточно нашего обычного мира — дома, на улице, в парке.
Ребенку нужны совершенно обычные детские книжки, игрушки — этого вполне достаточно, чтобы создать для него хорошую среду для познания. Но у него должно быть время, чтобы этой средой пользоваться в свободном режиме. А сейчас мы видим, что вся жизнь ребенка организована родителями — это специальные занятия, которые идут по определенному плану.
Если в группе сидят 20 детей, и все они по одному образцу рисуют петушка, то к развитию это не относится.
Когда ребенок делает по образцу только то, что ему велят делать, то это время, которое потеряно для развития. Такие занятия развивают не познавательную активность, а, наоборот, пассивность. Ребенок сидит и повторяет, для этого ему даже не приходится включать голову.
Полезнее это время провести возле лужи, наблюдая за червяками и головастиками — в таком случае он получит больше информации. Потому что познавательная активность — это исследование, наблюдение, анализ, сопоставление.
Проблема в том, что мы часто даем детям ответы на не заданные вопросы. У ребенка еще нет заинтересованности, у него не возникло первичных импульсов любознательности, он еще ничего не спросил, а ему уже говорят: «Дети, садитесь, сегодня мы будем проходить параграф номер 14». И совсем другое дело, когда речь идет о естественном познании — когда ребенок что-то сделал и получил результат, который провоцирует его на множество вопросов «как?», «почему?», «зачем?».
Если дома обсуждают, что происходит в мире, науке, то ребенок заражается этой средой, и познавательная деятельность становится естественной.
А если родители находятся в вечном анабиозе и, приходя с работы, ничем не интересуются, то и от детей не нужно ожидать любознательности. Ведь познавательная активность — это интерес, с которым человек познает мир.
Эксперимент психологов: от чего зависит детское любопытство
В ходе этого исследования приглашали мам с детьми в кабинет психолога, где было много всяких игр, игрушек и очень интересных вещей. Затем экспериментатор говорил, что ему позвонили и нужно срочно отлучиться на время. Перед уходом он разрешает брать и смотреть любые вещи, которые находятся в комнате.
Психологи наблюдали за реакцией мамы и ребенка через секретное зеркало. Все испытуемые разделились на следующие четыре группы:
1. Мама говорила ребенку «Сядь смирно! Ничего не трогай, а то поломаешь!» Сама ничего не трогала и все время шикала на ребенка, чтобы он не прикасался к вещам.
2. Мамы второго типа вели себя примерно так: говорили ребенку «Раз дядечка разрешил брать игрушки, можешь поиграть», а сами доставали журнал и читали.
3. Мамы призывали ребенка: «Посмотри, сколько здесь всего интересного! Давай мы вместе с тобой играть в эти игры!» — и начинали придумывать ребенку развлечения.
4. Мамы, забыв про ребенка, сами начинали все хватать и с интересом рассматривать.
После этих наблюдений психологи с помощью специальных методик измеряли познавательную активность у детей. Оказалось, что самой высокой она была в четвертой группе.
А самой низкой — у детей из третьей группы, там, где родитель полностью брал на себя инициативу и начинал руководить этим процессом — «Посмотри, какая полезная и интересная развивающая игра! Делай так и так».
А вот там, где мама проявляла свой собственный интерес без давления на ребенка, познавательная активность росла. На втором месте была группа, где мама читала журнал — она хотя бы не мешала своему ребенку познавать этот мир и не «отравляла» игру своими амбициями и тревогой. Она лишь давала понять, что здесь хорошо и безопасно и можно заниматься исследованием игрушек.
Училась в небольшом городке. И каждый год 8 мая наши учителя организовывали факельное шествие. Сами мастерили факелы из палки и консервной банки — вовнутрь клали сухой спирт, и, когда начинало темнеть, от школы до памятника погибшим воинам шли огромной колонной с факелами. А на памятнике читали стихи про войну, про победу. До сих пор мурашки по телу. Вот это я понимаю патриотическое воспитание.
В начале учебного года классная руководительница 6-го класса стояла перед своими бывшими пятиклассниками. Она окинула взглядом своих детей и сказала, что всех их одинаково любит и рада видеть. Это было большой ложью, так как за одной из передних парт, сжавшись в комочек, сидел один мальчик, которого учительница не любила.
Она познакомилась с ним, так как и со всеми своими учениками, в прошлом учебном году. Еще тогда она заметила, что он не играет с одноклассниками, одет в грязную одежду и пахнет так, будто никогда не мылся. Со временем отношение учительницы к этому ученику становилось все хуже и дошло до того, что ей хотелось исчеркать все его письменные работы красной ручкой и поставить единицу.
Как-то раз завуч школы попросил проанализировать характеристики на всех учеников с начала обучения их в школе, и учительница поставила дело нелюбимого ученика в самый конец. Когда она, наконец, дошла до него и нехотя начала изучать его характеристики, то была ошеломлена.
Учительница, которая вела мальчика в первом классе, писала: «Это блестящий ребенок, с лучезарной улыбкой. Делает домашние задания чисто и аккуратно. Одно удовольствие находиться рядом с ним».
Учительница второго класса писала о нем: «Это превосходный ученик, которого ценят его товарищи, но у него проблемы в семье: его мать больна неизлечимой болезнью, и его жизнь дома, должно быть, сплошная борьба со смертью».
Учительница третьего класса отметила: «Смерть матери очень сильно ударила по нему. Он старается изо всех сил, но его отец не проявляет к нему интереса и его жизнь дома скоро может повлиять на его обучение, если ничего не предпринять».
Учительница четвертого класса записала: «Мальчик необязательный, не проявляет интереса к учебе, почти не имеет друзей и часто засыпает прямо в классе».
После прочтения характеристик учительнице стало очень стыдно перед самой собой. Она почувствовала себя еще хуже, когда на Новый год все ученики принесли ей подарки, обернутые в блестящую подарочную бумагу с бантами. Подарок ее нелюбимого ученика был завернут в грубую коричневую бумагу. Некоторые дети стали смеяться, когда учительница вынула из этого свертка браслетик, в котором недоставало нескольких камней и флакончик духов, заполненный на четверть.
Но учительница подавила смех в классе, воскликнув: — О, какой красивый браслет! — и, открыв флакон, побрызгала немного духов на запястье. В этот день мальчик задержался после уроков, подошел к учительнице и сказал: — Сегодня вы пахнете, как пахла моя мама.
Когда он ушел, она долго плакала. С этого дня она отказалась преподавать только литературу и математику, и начала учить детей добру, принципам, сочувствию. Через какое-то время такого обучения нелюбимый ученик стал возвращаться к жизни. В конце учебного года он превратился в одного из самых лучших учеников.
Несмотря на то, что учительница повторяла, что любит всех учеников одинаково, по-настоящему она ценила и любила только его.
Через год, когда она работала уже с другими, она нашла под дверью учебного класса записку, где мальчик писал, что она самая лучшая из всех учителей, которые у него были за всю жизнь.
Прошло еще пять лет, прежде чем она получила еще одно письмо от своего бывшего ученика; он рассказывал, что закончил колледж и занял по оценкам третье место в классе, и что она продолжает быть лучшей учительницей в его жизни.
Прошло четыре года и учительница получила еще одно письмо, где ее ученик писал, что, несмотря на все трудности, скоро заканчивает университет с наилучшими оценками, и подтвердил, что она до сих пор является лучшей учительницей, которая была у него в жизни.
Спустя еще четыре года пришло еще одно письмо. В этот раз он писал, что после окончания университета решил повысить уровень своих знаний. Теперь перед его именем и фамилией стояло слово доктор. И в этом письме он писал, что она лучшая из всех учителей, которые были у него в жизни.
Время шло. В одном из своих писем он рассказывал, что познакомился с одной девушкой и женится на ней, что его отец умер два года тому назад и спросил, не откажется ли она на его свадьбе занять место, на котором обычно сидит мама жениха. Конечно же, учительница согласилась.
В день свадьбы своего ученика она надела тот самый браслет с недостающими камнями и купила те же духи, которые напоминали некогда несчастному мальчику о его маме. Они встретились, обнялись, и он почувствовал родной запах.
— Спасибо за веру в меня, спасибо, что дали мне почувствовать мою нужность и значимость и научили верить в свои силы, что научили отличать хорошее от плохого.
Учительница со слезами на глазах ответила:
— Ошибаешься, это ты меня научил всему. Я не знала, как учить, пока не познакомилась с тобой…
Решили мы сходить за вторым ребенком. А родилась двойня. Вот они нам дали жару. Орали круглые сутки, особенно активно - по ночам. Было ОЧЕНЬ тяжело. И вот как-то ночью нам с мужем удалось-таки их усыпить. Он пошел в туалет. А мне попить захотелось. Сижу на кухне в темноте тихонько. Он выходит - с детьми меня нет. В другую комнату - нет. На кухню - в темноте не заметил. В туалет - нет. Начал метаться по квартире, потом забегает на кухню, включает свет, глаза шальные: «Я думал, ты сбежала!» Реально испугался. Но, признаться, была у меня такая мысль…
На семиклассника Тёму надвигалась на днях жуткая миссия - достойно поздравить с 8 марта всех своих одноклассниц. Их 22, а парней всего двое. Родители предложили финансовую помощь. Сын гордо отказался:
- Вы же подарили мне тысячу на 23 февраля. От подарка на днюху еще что-то осталось. Обойдусь!
На следующий день звонок отцу из службы охраны магазина. Их ребенок арестован за кражу. При разборе полетов выяснилось: попался вместе со вторым одноклассником. У них был тщательно рассчитанный бюджет на 22 подарка, но в день покупки магазин успел слегка повысить цены. Не хватило бабок на единственную шоколадку «Аленка». Ребята твердо помнили - подарки всем девушкам должны быть одинаковы. Чтобы никто не ушел обиженной. Ну и слямзили недостающую шоколадку. Были пойманы с поличным.
Отец приехал, разобрался. Вызвал заведующую, от души поздравил с наступающим Международным женским днем, и чуть не довел ее до восторженных рыданий своим рассказом о причине этой кражи. Доплатил за Аленку. Ребята были отпущены на свободу без штрафа. Дома отец хмуро буркнул жене:
- В нашем сыне рыцарь и жулик проснулись одновременно. Впрочем, обычное сочетание…