- У вас бывает мигрень?
- Слава богу, нет.
- Заведите! Всякий современный человек должен иметь мигрень… Прекрасная тема для беседы
Время надо наполнять событиями, тогда оно летит незаметно.
Сердце подвластно разуму. Чувства подвластны сердцу. Разум подвластен чувствам. Круг замкнулся. С разума начали, разумом кончили. Вот и выходит, что все мироздание суть игра моего ума. А если вы со мной согласитесь, то и вашего тоже.
- Вы утверждаете, что человек может поднять себя за волосы?
- Обязательно! Мыслящий человек просто обязан время от времени это делать.
Ну женюсь, что будет? Стану я целыми днями ходить в халате, а жена моя - особа, которая должна служить идеалам любви, - закажет при мне лапшу и начнет ее кушать!
Ипохондрия есть жестокое любострастие, которое содержит дух в непрерывном печальном положении. Тут медицина знает разные средства, лучшее из которых и самое безвредное - беседа. Слово лечит, разговор мысль отгоняет.
- На что жалуемся?
- На голову жалуется.
- Это хорошо. Легкие дышат, сердце стучит.
- А голова?
- А голова - предмет темный, исследованию не подлежит.
Сначала намечались торжества. Затем аресты. Потом решили совместить.
Что один человек собрал, другой завсегда разобрать сможет.
Ну не меняться же мне из-за каждого идиота?!
Коли доктор сыт, так и больному легче.
Жуткий город: девок нет, в карты никто не играет. Вчера в трактире украл серебряную ложку - никто даже не заметил: посчитали, что ее вообще не было.
Неужели вам обязательно нужно убить человека, чтоб понять, что он живой?
Меня предупреждали, что пребывание в России действует разлагающе на неокрепшие умы.
- Я вам про что толкую? Про смысл бытия! Для чего живет человек на земле? Скажите!
- Как же, так сразу? И потом - где живет… Ежели у нас, в Смоленской губернии, это одно… А ежели в Тамбовской - другое…
Жакоб, мы отсюда не уедем никогда. Мы погибнем. Я все понял, Жакоб. Все пришельцы в Россию будут гибнуть под Смоленском.
- Что же вы медлите, сударь?
- Вы гость, вам положено стрелять первым.
Однако в этой книге приключений вдвое больше, чем я совершил на самом деле. Когда меня режут, я терплю, но когда дополняют - становится нестерпимо!
- У вас бывает мигрень?
- Слава богу, нет.
- Заведите! Всякий современный человек должен иметь мигрень… Прекрасная тема для беседы!
Я не боялся казаться смешным. Это не каждый может себе позволить.
Я понял, в чем ваша беда. Вы слишком серьезны. Серьезное лицо - еще не признак ума, господа. Все глупости на земле делаются именно с этим выражением. Вы улыбайтесь, господа, улыбайтесь!
ХОРОШЕЕ ВОСПИТАНИЕ
«Хорошее воспитание не в том, что ты не прольёшь соуса на скатерть, а в том, что не заметишь, если это сделает кто-нибудь другой…» Так Чехов сказал. В восьмом томе собрания сочинений. Удивительно мудрое замечание, между прочим. Я когда прочитал, так даже поразился: как мне это самому в голову не приходило? Считаем себя интеллигентными людьми, а не дай бог кто-нибудь прольёт за столом соус - так уж сразу шум, крики… А Чехов с этим борется. Он прямо говорит: хорошее воспитание не в том, чтоб, значит, самому не гадить, а совсем наоборот.
Я когда это прочитал, то сразу решил, что буду жить по Чехову. А тут как раз и случай подвернулся - день рождения жены. Пришли гости - родственники, сослуживцы. Сидим едим, интеллигентные разговоры ведём - про погоду, про дублёнку, про Евтушенко, про то, про сё… Хорошо сидим, мирно, соуса никто не проливает.
Но тут один из гостей, некто Куликов, за бутылкой потянулся и фужер с пивом на скатерть и опрокинул. Смутился, стал быстро пятно салфеткой вытирать.
Я сижу - ноль внимания. Просто абсолютно не реагирую. То есть сижу с таким видом, будто он ничего не проливал. Будто и не было этого.
Но тут я замечаю, что никто не замечает, что я не замечаю, как он скатерть залил. Мне как-то обидно стало. И я говорю:
- Хорошее воспитание, - говорю, - не в том, что ты не прольёшь соуса на скатерть, а в том, что не заметишь, если это сделает кто-нибудь другой…
Гость Куликов покраснел и говорит:
- Я никакого соуса не проливал!
Я говорю:
- При чём здесь соус? Дело не в соусе… Просто приятно, что здесь собрались хорошо воспитанные люди. Вот вы пиво пролили, а никто даже глазом не моргнул. И это очень радостно, тем более что скатерть новая, недавно куплена.
Гость Куликов почему-то ещё больше смутился, что-то стал бормотать и вдруг уронил тарелку на пол. Тарелка - вдребезги! Гость Куликов стал красный как рак. Все молчат. А я стараюсь не замечать этого нового конфуза, хотя про тарелку у Чехова ничего не сказано.
Я говорю:
- Не смущайтесь, пожалуйста! Какие пустяки! Никто ничего не видел. Бог с ней, с тарелкой! Она из сервиза! Антикварная. Саксонский фарфор!
Гость Куликов почему-то весь затрясся, бросился осколки подбирать - да от волнения скатерть зацепил. На пол посыпались бутылки, рюмки… Я губу закусил, но всем видом стараюсь показать, что ничего этого не замечаю. Я даже, наоборот, насвистывать что-то весёлое стал, чтобы показать всем, как мне это всё безразлично.
И тут, представляете, жена Куликова вскакивает и кричит мне:
- Что вы третируете моего мужа?
Я ей вежливо отвечаю:
- Никто вашего мужа не третирует! Наоборот, стараемся не замечать его хамства. Вот вы, например, своей вилкой в общий салат лезли, а я этого даже не заметил.
Тут она чего-то заплакала, а все гости стали почему-то возмущаться. Какой-то родственник жены вскочил, кричит:
- Уйдём отсюда! Над нами здесь издеваются!
Я говорю:
- Да кто же над вами издевается? Пришли, понимаешь, пол замызгали, пепел в тарелки сыплете, пьёте неумеренно… Я стараюсь не обращать внимания, а вы ещё что-то вякаете!
Тут гости вскочили, бросились в переднюю за пальто. Я им крикнул вдогонку:
- Ну и ладно! Валите отсюда! Попутного ветра!
Это, конечно, я уже грубо крикнул. Не надо бы этого! Мне бы им чего-нибудь из Чехова вдогонку послать, что-нибудь про соус или в этом роде, но как-то цитаты не подобрал.
Слава богу, бутылкой не запустил, сдержался…
«Я понял, в чем ваша беда. Вы слишком серьезны. Все глупости на земле совершались именно с этим выражением лица… Улыбайтесь, господа… Улыбайтесь…» («Тот самый Мюнхгаузен»).
«- Вы утверждаете, что человек может поднять себя за волосы?
- Обязательно! Мыслящий человек просто обязан время от времени это делать" («Тот самый Мюнхгаузен»).
«Он нанял актеров, чтобы те несли людям его мысли: власти оказались хитрей - они наняли зрителей!» («Дом, который построил Свифт»).
«Я убедился, что существующее определение «Человек - разумное животное» фальшиво и несколько преждевременно. Правильней формулировать: «Человек - животное, восприимчивое к разуму» («Дом, который построил Свифт»).
- Ну, не меняться же мне из-за каждого идиота?!
- Не насовсем - на время… Стать таким как все…
- Как все? Не летать на ядрах? Не охотиться на мамонтов? Не переписываться с Шекспиром?
- Что пишут в газетах?
- Ничего хорошего… Холера в Одессе, погром в Кишиневе.
- Поэтому я их и не покупаю. Надо иметь стальные нервы, чтобы еще платить за эти новости.
Человеческие души, любезный, очень живучи, - задумчиво пояснил дракон. - Разрубишь тело пополам - человек околеет. А душу разорвешь - станет послушней, и только.
Получишь как вознаграждение. А сейчас или посмертно - решай сам.
Стой здесь и жди! Когда начну- не скажу!
1. Сердце подвластно разуму, чувства подвластны сердцу, разум подвластен чувствам. Круг замкнулся, с разума начали, разумом кончили.
2. - Хорошо-то как, Машенька!
- Я не Машенька.
- Все равно хорошо.
3. И с барышнями поаккуратней! Мраморные они, не мраморные - наше дело сторона. Сиди на солнышке, грейся!
4. Вы мне помогли очень важную вещь понять. Оказывается, в любви главное - это возможность не раздумывая отдать свою жизнь за другого.
5. - Что вы такое говорите, тетушка? Сами же учили: на чужой каравай рот не разевай!
- Мало ли я глупостей говорю? А потом, когда человек любит, он чужих советов не слушает!
6. Ежели ты человек - люби человека. А не придумывай мечту какую-то, понимаешь ли, бесплотную, прости господи!
7. Человек хочет быть обманутым, запомни это.
8. - А потом вас там публично выпорют, как бродяг, и отправят в Сибирь убирать снег!
- Весь?
9. Силь ву пле, дорогие гости, силь ву пле… Же ву при, авек плезир… Господи прости, от страха все слова повыскакивали…
10. - Перемещается.
- Уходит.
- Куда это он?
- Куда-куда, в грядущее.
11. - Сходил бы искупался или окуньков бы половил.
- Что вы говорите такое, тетушка! Река жизни утекает в вечность, при чем тут окуньки?
12. - Готовы сказать всю правду?
- Ну… всю - не всю… А что вас интересует?
13. - У вас в Италии мята есть?
- Откуда у них мята? Видел я их Италию на карте: сапог сапогом.
14. - Откушать изволите?
- Как называется?
- Оладушки.
- Оладушки… оладушки… Где были? У бабушки. Селянка, у тебя бабушка есть?
- Нету.
- Сиротка, значит.
15. - Степан, у гостя карета сломалась
- Вижу, барин. Ось полетела и спицы менять надо.
- За сколько сделаешь?
- За день сделаю.
- А за два?
- Ну, за два… Сделаем и за два.
- А за пять дней?
- Ну, ежели постараться, можно и за пять.
- А за десять?
- Ну, барин, ты задачки ставишь! За десять дней одному не справиться, помощник нужен. Homo sapiens.
16. Ежели один человек построил, другой завсегда разобрать может.
17. -… На что жалуемся?
- На голову жалуется.
- Это хорошо. Легкие дышут, сердце стучит.
- А голова?
- А голова - предмет тёмный, исследованию не подлежит.
- Мы были искренни в своих заблуждениях!
- Ну не меняться же мне из-за каждого идиота!
- Я не боялся казаться смешным. Это не каждый может себе позволить.
- Неужели обязательно нужно убить человека, чтобы понять, что он живой?
- Это не мои приключения, это не моя жизнь! Она приглажена, причесана, напудрена и кастрирована!
- Сначала намечались торжества, потом аресты; потом решили совместить.
- Всё шутите?
- Давно бросил. Врачи запрещают.
- С каких это пор вы стали ходить по врачам?
- Сразу после смерти…
- Говорят ведь юмор - он полезный, шутка, мол, жизнь продлевает.
- Не всем. Тем, кто смеется, - продлевает. Тому, кто острит, - укорачивает. Вот так вот.
Случилось это так: посылает меня
прошлой осенью колхоз в командировку. Приехал я в Москву,
остановился, как всегда, в гостинице
«Националь», в вестибюле. У меня
там швейцар знакомый, он раньше у нас агрономом работал.
Оставил я у него вещи, вышел в город, походил туда-сюда,
пообедал в ресторане «Будапешт»,
в кулинарии. Ну, думаю, пора и делом заняться - по магазинам пройтись.
Подхожу к универмагу, вижу -
очередь. Ну, обрадовался - стало
быть, чего-то дают. Это у нас
примета такая народная: раз
очередь - значит, дают! А тут, понимаю, что-то особенное дают,
потому как очередь громадная: на улице начинается, по первому
этажу идет, потом по лестнице
вверх и уходит, как говорится, за горизонт. Я моментально в хвост
пристроился, спрашиваю у крайней
женщины:
- Кто последний? Она говорит:
- Я последний! Я спрашиваю:
- А что дают? Она говорит: - Что дают, я и сама не знаю, только
просили больше не становиться,
потому что все равно не хватит.
Я говорю:
- А сколько это, чего дают, стоит?
Она говорит: - Двадцать рублей. Я говорю:
- Цена подходящая, можно и постоять. Стою.
За мной тоже люди пристроились, а в середине очереди уже и стоять
веселей - в спину не дует. Стою. Только, понятное дело, меня
интерес разбирает, за чем это я,
собственно говоря, стою? Делаю
всякие наводящие вопросы. За чем,
спрашиваю, товарищи, стоим?
Какой примерно товар? Легкой он или тяжелой промышленности?
Все молчат. Половина вроде меня
не знает, а половина знает, но молчит и глаза отводит, чтобы
другую половину не распалять.
Стою. Только тут наверху появляется
продавец и кричит:
- Товарищи, имейте в виду,
остались только пятнадцатые и шестнадцатые номера! - И ушел.
Очередь заволновалась, я тоже, потому как не знаю - номера эти как
- хорошо или плохо? Ну, ничего,
думаю, выкрутимся: ежели будет
мало - растянем, велико - обрежем,
а ежели это, чего дают, на электричестве, так мы его через трансформатор включим.
Стою.
Через час вдруг слух прошел: мол,
это, чего дают, можно выписать в какой-то третьей секции без
очереди. Ну, раз без очереди, то, понятное
дело, началась давка! Подхватили
меня с четырех сторон, понесли в третью секцию. Я сначала брыкался,
вырывался, но потом затих - не кричу, но дышу, берегу силы для кассы.
Приносят меня в третью секцию,
прижимают к прилавку,
продавщица кричит мне:
- Вам чего? Я говорю:
- То, чего дают! Она нервничает. - Я спрашиваю, - кричит, - вам
синее или в полосочку? Я взмолился:
- Девушка, милая, покажи мне,
заради Бога, чего это есть? Она
говорит: - Чего выдумал?! Оно ж упаковано!
Я говорю:
- Тогда давай обе штуки!
Выбил я чек, сунули мне на контроле какие-то две коробки,
стал я к выходу пробираться. Чувствую - одна коробка тяжелая, а другая легкая, но в ней что-то вроде
шевелится… А кругом жмут,
толкают, того гляди, с ног свалят.
А тут еще ко мне какой-то старый
узбек пристал: - Продай, милый, одну коробку! Я за этой штукой четвертый раз в Москву приезжаю!
Я говорю:
- Я тебе, дед, может, и продам,
только ты мне скажи сначала, чего это я купил.
Он говорит:
- Я это по-русски не знаю, как
назвать, а на узбекский это не переводится!
- Тогда, говорю, шиш тебе, мне это самому надо! Только он повис на руке, просит, я от него как рвану,
споткнулся и загремел по лестнице…
Пришел в себя на другой день в больнице. Первый вопрос к персоналу:
- Сестричка, где оно?
- Чего - «оно»? - спрашивает.
- То, чего я купил!
- А чего ты купил?
- А это, - говорю, - я и сам не знаю. Она говорит:
- Ну вот, когда вспомнишь, тогда и выпишем.
Короче, только через месяц
отпустили меня домой. Сел я в поезд и думаю: денег не жалко, здоровья не жалко, жалко, что так и не узнал, что ж это все-таки давали.
Вдруг эта штука жизнь бы мою
перевернула… А теперь крутись без
нее как знаешь!
С тех пор я городские универмаги обхожу стороной. В нашем сельпо
лучше. Придешь, спросишь:
- Есть? Тебе говорят:
- Нет!
И все культурно, никаких
очередей…