В далекие страны летят неустанно птицы,
а все же обидно, что сверху не видно лица.
Я тоже летаю и тоже глотаю ветер
и ждут меня всюду хорошие люди - дети.
Грустия, Оробения, Великоустания,
Недергандия, Голодандия, Великоблистания,
Винигреция, Нерыдания,
Досвишвеция до свидания…
А сверху я понял, что нету Японий и Африк,
но делят на страны весь мир - это странно, ведь прав я?
Но понял я все же, что сверху похожи все горы,
все страны похожи поймете вы тоже скоро.
И птица не та, что от глаз до хвоста в перьях,
а та, что века в ветра, в облака верит,
и счастлив не тот, кто землю как крот мерит,
а кто удивлен, земле словно клен верит.
…и когда рассвет растает я устану от ожиданья,
улетаю, улетаю. До свидания, до свидания!
Ах, цветов, цветов вокруг…
Я беру ромашку,
Отвернувшись от подруг, погадать на Сашку…
Ты другого полюби, говорят мне люди
Зря ромашку не губи
Он тебя не любит.
Любит, не любит, любит, не любит,
Любит, не любит, придет, не придет.
Ах, эти люди, ох, эти люди,
Всё понимают наоборот.
Только ромашка, только ромашка,
Только ромашка знает о том,
Любит ли Сашка, любит ли Сашка,
Или полюбит Сашка потом.
Повернула я к реке, рву и рву ромашки…
Только вдруг невдалеке
Слышу голос Сашки
Так шаги его близки
Мое имя: - Сашка!
Обрывая лепестки, говорит ромашке:
Любит, не любит, любит, не любит,
Любит, не любит, придет, не придет.
Ах, эти люди, ох, эти люди,
Всё понимают наоборот.
Только ромашка, только ромашка,
Только ромашка знает о том,
Любят ли Сашку, любят ли Сашку,
Или полюбят Сашку потом.
Я вообще на ощупь очень нервный,
Мнительный, застенчивый до слез,
Друг сказал, что от привычки скверной,
Пьешь, мол, без закуски как матрос,
Ну, а я и есть матрос вселенной,
Мне любые дали по плечу,
Стоит мне поддать и я мгновенно,
Поплыву и даже полечу.
Припев: Я не по изысканным салонам,
Знал по подворотням этикет,
«Южное» мешал с одеколоном,
Это ж братцы фирменный букет.
Если взять поллитра политуры,
Жидкость для ращения волос,
Триста грамм желудочной микстуры,
С этого помрет и эскимос,
Я же этим только для разгона,
Натощак желудок промывал,
Добавлял сто грамм одеколона,
И имел желаемый накал.
Припев: Я не по изысканным салонам,
Знал по подворотням этикет,
«Южное» мешал с одеколоном,
Это ж братцы фирменный букет.
Если взять сто грамм аэрозоли,
Что от тараканов и клопов,
И добавить жидкость от мозолей,
Капнуть капли три «шанель «духов,
Влить туда резинового клею,
И добавить лаку для ногтей,
С этого и грузчики балдеют,
Я же только вижу в темноте.
Припев: Я не по изысканным салонам,
Знал по подворотням этикет,
«Южное» мешал с одеколоном,
Это ж братцы фирменный букет.
Однажды сказал Робеспьеру Марат:
-Мы руки в крови замарали,
Француза француз убивает, как брат,
В пылу якобинской морали.
-Ты знаешь, Марат, - Робеспьер говорит, -
Мы просто как малые дети,
В России такое еще предстоит,
Что нашу мораль не заметят.
В России повсюду полно голытьбы,
И публика кормится плохо.
Подайте ослепшему в ходе борьбы
С троцкистско-зиновьевским блоком.
Однажды у Троцкого сперли пенсне,
И Лева писать разучился,
И Сталин стал главный писатель в стране,
И этим он очень гордился.
При Сталине были искусства у нас,
Писались различные книжки.
В ЦК был Пегас, и Парнас, и Заказ,
И вышки, и вышки, и вышки.
Однажды Иосиф пошел на концерт,
На скрипках играли евреи -
Из уваженья все встали в конце,
И Сталин сказал, изменившись в лице:
-Пусть сядут они поскорее.
В России повсюду полно дураков,
Особенно между начальством.
Подайте разбившему цепи оков
Для всех и на равные части.
Иосиф боялся, что всюду враги,
И был подозрителен к свите.
Хрущев ему чистил всегда сапоги,
А Брежнев давал тити-мити,
У Брежнева сперли алмаз в сто карат.
Он смотрит -а он у Хрущева.
В те давние годы вопросы наград
Решались весьма упрощенно.
В России всегда и тюрьма, и сума -
Конечные пункты прогресса.
Подайте сошедшему как бы с ума
В процессе различных процессов.
Когда постреляли дворян и купцов
И всех, кто трудился мозгами,
Пришло очень много других молодцов,
Хотевших не быть дураками.
Когда постреляли и тех молодцов,
Что стали народу отцами,
Пришло очень много других подлецов,
Хотевших служить подлецами.
Когда постреляли и тех подлецов,
Назвав их народа врагами,
Пришло очень много других удальцов,
Хотевших не быть дундуками.
Когда поснимали и тех удальцов,
Которые ворами стали,
Запели повсюду хоры мудрецов:
Во всем виноват только Сталин!
Когда кто-то рядом подсядет в кино,
То чаще всего из ЧеКа он.
Подайте хромому из банды Махно
За то, что поймал Колчака он.
Съезжается партия редко в Кремле -
Всего 28 разочков,
Но есть и другие места на земле,
Где примут старинных дружочков.
К примеру, где Ленин в Сибири страдал
И пел там партийные песни.
А Майкл бы Джексон в Кремле выступал
И пел бы партийные песни.
Один депутат с довоенной поры
На съезды все ездил упорно.
Глаза покраснели от красной икры,
Душа почернела от черной.
Россия живет в бесконечной борьбе,
Чтоб выжил без сапиенс гомо.
Сегодня мы так говорим о себе,
А завтра - совсем по-другому.
Всегда у нас бывший начальник дурак,
А нынешний просто конфетка.
Сегодня мы пишем историю так,
Как мир ощущает трехлетка.,
А завтра ее исправляем в слезах,
Как послеинфарктные дяди.
Поэтому я о сегодняшних днях
Молчу, как разведчик в засаде.
И печаль и проклятье великой страны,
где живут гениальные дети,
и опасней чумы и страшнее войны
холуи беспросветные эти.
Угождалы столпов, холуи холуев,
соискатели власти и санов,
и рабы отупевших от силы голов,
и приказчики ловких обманов.
Хоронилы законов, которых народ
не имеет спасительной сенью,
и лакеи добротных лакейских пород,
должностные жрецы поколений.
Раболепные слуги высоких постов,
попиратели тихих прошений,
я встречал их. Они и в беседе простой
очень любят слова унижений.
Посмотри к ним в глаза, в них квадратная суть,
или тихая липкая сладость.
Но споткнешься - тотчас ухитряются пнуть -
это высшая рабская радость.
И великий палач ими был оплетен,
у лакеев талант - наговоры и козни.
И не раз на Руси попирался закон,
У Иванов Непомнящих, хитрых и грозных.
Но не все им лафа, и не многим из них
удалось дотянуть до сегодняшней ямы.
Чаще тоже рубали баланду и жмых,
или так же они казнены холуями.
Униженье и смерть выгребают улов,
наступает предел, и очнуться пора нам.
Не вожди создают холуев и рабов,
а холопы на царство венчают тиранов.
Не опасен опричникам времени суд,
показала история новая.
Преступленья ошибками все назовут,
будет все репереименовано.
Дух высокий отпущен нам скудно, и вот
словно ветер он бьет в наши снасти,
и великое судно, боюсь, заплывет
в акватории новых напастей.
Если корм холуев - многолетнюю ложь -
мы как мусор не выбросим за борт,
чтоб компас не трясла бесконечная дрожь,
чтобы знать, где восток, а где запад.
И еще есть надежда и камень один,
и в углу, и по краю который.
Слава Богу, высокой души гражданин
не повывелся в наших просторах.
Меня нашли в четверг на минном поле,
в глазах разбилось небо, как стекло.
И все, чему меня учили в школе,
в соседнюю воронку утекло.
Друзья мои по роте и по взводу
ушли назад, оставив рубежи,
и похоронная команда на подводу
меня забыла в среду положить.
И я лежал и пушек не пугался,
напуганный до смерти всей войной.
И подошел ко мне какой-то гансик
и наклонился тихо надо мной.
И обомлел недавний гитлер-югенд,
узнав в моем лице свое лицо,
и удивленно плакал он, напуган
моей или своей судьбы концом.
О жизни не имея и понятия,
о смерти рассуждая, как старик,
он бормотал молитвы ли, проклятья,
но я не понимал его язык.
И чтоб не видеть глаз моих незрячих,
в земле немецкой мой недавний враг
он закопал меня, немецкий мальчик.
От смерти думал откупиться так.
А через день, когда вернулись наши,
убитый Ганс в обочине лежал.
Мой друг сказал:"Как он похож на Сашку…
Теперь уж не найдешь его… А жаль."
И я лежу уже десятилетия
в земле чужой, я к этому привык.
И слышу: надо мной играют дети,
но я не понимаю их язык.
Как несправедливо мы судим,
Как горько жалеем потом…
Уходят любимые люди.
Пустеют и сердце, и дом.
Неважно, что было причиной.
Иные их ждут города…
Но это еще не кручина,
уходят порой в никуда.
И это уже невозвратно…
Не то, что, мол, где-то живет
И пишет нам неаккуратно.
Он воздух, вода, небосвод -
Вот чем он вернулся обратно.
Как будто его кто-то ждет.
---
Нет в мире высшего блаженства,
Чем осознание пути,
Когда достигнув совершенства
Ты все же вынужден уйти,
Когда и сердцем и мышленьем
Приемлешь равно мрак и свет,
Когда легчают сожаленья
О пустоте минувших лет.
И нет лекарства в мире лучше
От страха стать золой в золе,
Чем уяснить, что ты лишь случай,
Прекрасный случай на земле,
Когда проводишь самых близких
В недосягаемую даль,
Когда уже не знаешь риска,
А лишь терпенье и печаль,
Когда войдешь два раза в реку,
На дне останешься сухим,
Когда прощаешь человеку
Его успехи и грехи,
Когда по взгляду и по вздоху
Поймешь, что сделалось с душой,
Когда тебе с другими плохо,
А им с тобою хорошо.
Когда усталость беспощадно
Лишает легких дум и сна,
Жизнь представляется нескладной
И давит на сердце вина.
И кажется, что всё пропало…
так беспростветен дальний путь,
И в прошлом радости так мало,
И в завтра страшно заглянуть.
И кажутся самообманом
Все идеалы лучших дней,
И подвести итог пора нам -
Чем безотрадней, тем верней.
Итог… но этого нам мало,
Смелей вперед, и все сначала!
---
Честно живем и не верим в наветы,
Друга порой от души обнимаем,
А для чего существуем на свете -не понимаем…
Вместо сочувствия дарим советы,
Роль для себя сочиним и играем,
Слова простого, как небо и ветер, не понимаем…
И безоглядно все реже мы верим,
Копья уже никогда не ломаем,
И объясняя любые потери, не понимаем…
Где наша мудрость? Осталась усталость.
Цепи ничтожны, а мысли туманны.
Как это - юность и сразу же старость?, не понимаем…
Осточертевшие с детства уроки
Детям своим безнадежно внушаем,
Где наша правда? и где наши сроки? Не понимаем…
Но отстают неудачи и беды,
Снова для жизни хватает ума нам.
Снова считаем рубли и победы все понимаем…
Когда Тебе И Пусто, И Печально
Когда тебе опять и пусто и печально,
В глазах покоя нет, а в мыслях высоты,
Ты вспомни, что в тебе нет боли изначально,
А только трение мечты и суеты.
И если слезы есть - старайся в одиночку
их выплакать сперва, и к людям не спеши.
И мужество не в том, чтобы поставить точку,
А чтобы претерпеть рождение души.
И если так с тобой случится не однажды,
То с каждым разом легче будет этот миг.
Жестоки чувства одиночества и жажды,
Но страшно - если ты к ним вовсе не привык.
Досадно - если ты, надеясь на подспорье,
В ответ не получил желанной сослезы.
Но в сотню раз страшней, когда испив от горя,
В чужую исповедь ты смотришь на часы.
И если нет того, о чем мечтал вначале,
И высота пути на уровне травы,
Люби все то, что есть - и страхи и печали,
И труд обычный свой, и вздохи, и увы.
И меры счастью нет, и смысла в обладаньи -
Все сквозь тебя, как Космос протечет.
И оправданье жизни - только в состраданьи
В желаньи размышлять - другое все не в счет.
Представь себе - с повинной я пришел
не в первый раз в дороге нашей длинной.
Тебе и мне опять нехорошо,
и я опять пришел к тебе с повинной
Не виноват ни в чем, и потому
пришел склониться искренно и низко.
Что не дано холодному уму,
то сердцу натерпевшемуся близко.
Ты не права, но ясно мне одно -
ты ни при чем, виновны третьи лица.
Тебе неправой право быть дано,
ты женщина, и всё тебе простится.
Ведь не придет на ум - винить природу
в непостоянстве красок небосвода.
Окрепнув на молоке матерей,
труды отцовские переварив,
спешат позабыть о них поскорей
юные дикари.
Какая помощь? Простого письма
месяцы, годы ждешь…
выбьет слезы, сведет с ума
жестокая молодежь
Как несерьезно устроен мир -
жизнь не ценя ни в грош,
весь свет превращает в кровавый тир
жестокая молодежь.
все устарело - и честь, и стыд,
в моде платеж и нож.
Сердца пусты и мозги пусты…
Жестокая молодежь.
Трудно добреньким простачкам
поверить, что это не ложь,
но служит сытым и злым старикам
жестокая молодежь.
сдав под процент золотой мешок,
платя дуракам медяки,
командуют этим стадом, дружок,
безумные старики.
Если женщина входит в твой дом,
потеснись, уступи ей просторы,
где болезни, чая, разговоры,
споры, слезы - своим чередом,
если женщина входит в твой дом.
Приготовь свое сердце к трудам,
если ты удостоился чести -
быть хоть сколько-то рядом и вместе,
если стерпятся Рай и Бедлам,
приготовь своё сердце к трудам.
Если женщина входит в твой дом,
приготовь свое сердце к разлуке…
Позабудь про вино и науки,
стань прозрачным, как день за окном,
если женщина входит в твой дом.
Подчинись и глазам, и речам…
Ну хотя бы сначала для вида…
Ты узнаешь, что боль и обида
исчезают всегда по ночам,
уступая губам и плечам.
Расскажи ей, как можешь,
про то, что печалит тебя и тревожит,
что ты чувствуешь сердцем и кожей,
про Шопена, про джаз и Ватто,
Если что-нибудь помнишь про то…
Если женщина входит в твой дом,
может быть, она послана Богом,
и жилье твое станет чертогом,
и отныне ты к тайне ведом…
Если женщина входит в твой дом…
Мне звезда упала на ладошку.
Я ее спросил - Откуда ты?
- Дайте мне передохнуть немножко,
я с такой летела высоты.
А потом добавила сверкая,
словно колокольчик прозвенел:
- Не смотрите, что невелика я…
Может быть великим мой удел*.
Вам необходимо только вспомнить,
что для Вас важней всего на свете.
Я могу желание исполнить,
путь неблизкий завершая этим**.
Знаю я, что мне необходимо,
мне не нужно долго вспоминать.
Я хочу любить и быть любимым,
я хочу, чтоб не болела мать,
чтоб на нашей горестной планете
только звезды падали с небес,
были все доверчивы, как дети,
и любили дождь, цветы и лес,
чтоб траву, как встарь, косой косили,
каждый день летали до Луны,
чтобы женщин на руках носили,
не было болезней и войны,
чтобы дружба не была обузой,
чтобы верность в тягость не была,
чтобы старость не тяжелым грузом -
мудростью бы на сердце легла.
Чтобы у костра пропахнув дымом
эту песню тихо напевать…
А еще хочу я быть любимым
и хочу, чтоб не болела мать.
Говорил я долго, но напрасно.
Долго, слишком долго говорил…
Не ответив мне звезда погасла,
было у нее немного сил.
Попытаемся вызнать вселенские тайны,
По веселым глазам нас узнает любой.
Мы - всего лишь матросы, мои капитаны
На своем корабле под названьем Любовь.
Мы умираем на дню раз тринадцать
И воскресаем четырнадцать раз.
Сами хотим мы во всем разобраться,
Пусть уж потом разбираются в нас.
Мы плывем в океане от мыса Надежды
В море Верности, в порт Ожидающих Глаз.
Паруса залатаем и снова, как прежде, -
В голубой океан - не отыщите нас.
Лежит море Правды за дымкой тумана,
Достичь моря Ясности нам нелегко,
Но будет нам совесть в пути капитаном
И будет нам честность в пути маяком.
Ветра всех широт в парусах пусть играют,
Но мы не войдем в воды мелких морей.
И в мутных заливах покоя и рая
Нам никогда не бросать якорей.
Ах, ты, горюшко-беда, я сам не свой весь,
все хожу-брожу по рощам и лесам,
все ищу свою потерянную Совесть,
только, где ее искать, не знаю сам.
Уважаемая Совесть, где Вы прячетесь?
Потерять Вас, растрясти по свету рано мне.
Уважаемая Совесть, Вы дурачитесь.
Это что же за игра такая странная?
Посреди чужого счастья и удачи
в шумном городе, быть может, заплуталась,
как потерянный ребенок, громко плачет.
Вы не видели случайно. Вот так жалость.
Уважаемая Совесть, были горести,
но измена эта ваша горше всех потерь.
Уважаемая Совесть, Вы бессовестны,
но прощать я научился этот грех теперь.
Может, где-нибудь сидит-грустит на камушке
и мечтает, чтоб скорее я нашел ее,
может, кто-нибудь прибрал ее к рукам уже?
Не завидую ему: она тяжелая.
Вы откликнитесь с полей или лесов вестью,
может, Вы меня покинули с отчаянья,
что за ложь платил я Вами, то есть Совестью,
Вы и сгинули, растаяли, отчалили.
Я нисколько бы об этом не кручинился,
стало легче мне без совести дышать,
но внутри так пусто-пусто, и причина вся
в том, что Совесть - это, кажется, Душа.
Уважаемая Совесть, все изменится,
стану с Вами я считаться, даже нянчиться.
Уважаемая Совесть, Вы изменница,
уважаемая Совесть, Вы обманщица.
Уважаемая Совесть, есть сомнение:
может, вы меня не бросили пока еще.
Если я в таком невиданном смятении,
значит Вы еще со мной и мы товарищи.