Я снова хочу в ту страну,
где вину
не смог бы одну
простить и забыть Государству Тупиц —
отлавливать птиц —
соловьёв и синиц,
летающих в небе фантазий своих.
Ну, конечно, я псих.
О, как я хочу в ту Империю Зла,
что много хорошего мне принесла.
Родные дороги, деревья…
Страна — как большая деревня.
Баку, Кишинёв, Рига, Караганда
и Вильнюс — любимые всё города.
Туда приезжал я всегда налегке,
и песни на русском я пел языке.
И было на улицах тихо в ночи.
А сердце прихватит — приедут врачи.
И жалкой зарплаты хватало на всё,
что Бог нам пошлёт и жена принесёт.
О, как я хотел бы вернуться назад,
где прямо под окнами был детский сад…
И спрашивал я в непогожие дни:
— «Где Юлька с Маринкой?» — Да вот же они!
Гуляют по лужам в саду.
Пора им домой,
друг мой.
я за ними иду.
Хочу в Ленинград, где пивные ларьки,
пивко с подогревом, тараньки горьки,
где очередь судит не строго
партийного Главного Бога,
что сам поддавал — будь здоров,
пугая своих докторов.
Скучаю я по эсесесеру,
где все воровали. Но в меру…
О, как я тоскую по Этой Стране!
Но кто же вернёт её мне
от сих и до сих?
Ну, конечно, я псих…
А спросите у них, и у них, и у них —
Кто сегодня не псих?
…тоже он.
И если нет того, о чём мечтал в начале,
и высота пути на уровне травы,
люби всё то, что есть — и страхи, и печали,
и труд обычный свой, и вздохи, и увы.
И меры счастью нет, и смысла в обладании —
всё сквозь тебя, как Космос протечёт.
И оправдание жизни только в сострадании,
в желании размышлять — другое всё не в счет.
Мы встретились в таком просторе,
В таком безмолвии небес.
Что было чудом из чудес
Пересеченье траекторий.
Быть может, мы в совместный путь
Могли с тобой пуститься вскоре -
В чем состояла цель и суть
Всей нашей жизни, но на горе
Мы с удивлением открыли,
Что птица птице не под стать,
Стремительные наши крылья
В полете будут нам мешать.
Так мощен наших крыл разлет,
Что сблизиться нам не дает.
Александр Дольский
Весна давно уж позади,
И лето красное далёко.
В осенний вечер не сиди
И не смотри на дождь из окон.
Войди в осинник золотой,
Неторопливость увяданья
Откроет вдруг перед тобой
Природы честность и старанье.
Усталость лёгкую пойми,
Ведь это вовсе не усталость,
А сожаленье, что с людьми
Осталось быть такая малость.
Беда не в горести разлук,
Не в смене ложи или крыши,
Не в том, что слышен сердца стук,
А раньше ты его не слышал.
Не в том печаль, что рвётся нить,
А ты в судьбе не наловчился,
А в том, что и любить, и жить
Ты так недавно научился.
Александр Дольский
Пришли дожди и холода,
Пожухли травы.
Ну, что ж, прощайте навсегда,
Но Вы не правы.
Пусть Вы алмаз, пусть изумруд -
Для вас оправу
Придумать - безнадёжный труд,
И Вы не правы, не правы, не правы
Вы
Вы - дом покинутый пустой,
Вулкан без лавы,
Берёте души на постой,
Да, Вы не правы.
И пусть в речах моих сейчас
Одна отрава -
Но, верю я, придёт мой час,
А вы не правы, не правы, не правы
Звучат прощальные слова,
Гремят составы,
Жизнь, как всегда, сейчас права,
А Вы не правы.
Пришли дожди и холода,
Пожухли травы.
Ну, что ж, прощайте навсегда,
Но Вы не правы, не правы, не правы
Вы
Александр Дольский
Узнав в бесконечных дорогах
вселенской любви прейскурант,
великие боги, уставшие боги,
я понял ваш главный талант.
Помог Лукиан в вашей тине
увидеть сквозь тысячи лет,
как Зевсу противны богини,
как гадок ему Ганимед,
как Мойры вплетают несчастье
в Арахны липучую нить,
как дорого вам безучастье,
как любите вы не любить.
Инертна душа Афродиты,
без песен замшел Пелион,
и туп на созвучья и рифмы
обрюзгший от сна Аполлон.
Не знают к земле интереса,
живут без друзей и врагов.. .
И только Идас и Марпесса
похожи чуть-чуть на богов.
Беседами в форме эклоги
давно уж не балуют нас
Великие боги, замолкшие боги,
воспряньте, хотя бы на час!
Зевес, твои дети ослепли,
и Стикс затопил полземли,
и спился Гермес, а Асклепий
дурманам предаться велит.
Ты, Аргус, плащом многозвездным
озябшую землю одень, не то проклянете,
но поздно свою олимпийскую лень.
Гефест, из Аида взойди ты!
Жена пусть идет впереди -
нужна красота Афродиты,
чтоб высшие цели спасти.
Нужна нам святыня живая,
не догмы, что крепче оков.
Мы поздно, увы, прозреваем
насчет своих бывших богов.
И поздно к нам опыт подходит,
цена его - горе и смерть.
И свойственно нашей природе
жестокое право - посметь.
Посметь и убить, и прелюбы
свершить, и украсть,. . и не раз.
Вы боги, а мы все же люди.. .
Мы можем, увы! больше вас.
Воспряньте, свой облик примите,
свою благородную стать.
Безумные в мире событья!
Не верят ни в вас, ни в Христа.
Мы можем свой род уничтожить,
страдая инсультом вины.
Мы вам надоели, и все же
вернитесь! Вы очень нужны.
Полутени, блики, блики,
словно мир потусторонний.
Это солнца дар великий,
блестки из его короны.
Не назойливо, не липко,
моментально, быстротечно
изменяют блики, блики
все, что временно и вечно.
Листья лаково лоснятся
над поляной земляники,
и мелькают, словно снятся
в ярких кронах блики, блики.
Все измены знает море,
все оно - одна измена.
Только в нашем разговоре
неизменно, непременно
назовем его великим,
синим, черным и бездонным.
А оно - все блики, блики
полутени, полутоны.
Вижу я фигуры, лики,
в облаках, летящих к югу.
Это блики, это блики
оказали мне услугу.
И во взгляде и в улыбке,
вижу блики золотые.
Все твои движенья - блики,
музыкою залитые.
Час настал. Пора идти,
но нужен первый шаг,
Разойдутся все пути,
а часы спешат.
Музыку шагов твоих
я помню наизусть…
Это песня для двоих -
прости ее за грусть.
И в мелодии шагов
последний такт звучит…
Я и к этому готов.
Вот и все. Молчи …
Ты над миром серых крыш,
Солнце в полсвечи,
для меня всегда горишь.
Вот и все. Молчи …
На прощанье протяни
мне рук своих лучи.
Мне тепло в твоей тени.
Вот и все. Молчи …
…
Пахнут волосы травой.
И любовь, и жизнь,
светло-русой головой
на руке лежит…
Волшебных звуков вечный пленник,
какая музыка внутри.
Стихи - такое преступленье,
что только в рифму говори.
В разлуках жить призванье наше,
летит за тройкой по селу.
Лишь полстиха на свет - Наташа,
и вместо рифмы - поцелуй.
Стихи полны любви и света,
кто объяснит и кто поймет?
Вдруг после Ветхого Завета
такой стремительный полет.
Жизнь потерять совсем не страшно
ни за любовь, ни за хвалу,
за полстиха на свет - Наташа,
и вместо рифмы - поцелуй.
Пусть воскресают от разлуки
и божий дар и горний свет,
и вдохновенье после муки,
покой и воля после бед.
Стихами мир не приукрашен,
но светит через тыщу лун:
те полстиха на свет - Наташа,
и вместо рифмы - поцелуй.
`
Я жизнь пpедставляю пpосто
И видится мне в пpостоте,
Что pазные люди, как звёзды,
Hа pазной гоpят высоте.
И каждый по-своему светит,
Свеpшая неблизкий свой путь.
В миpы одинокие э__ти
Так хочется мне заглянуть.
Посмотpи, как необъятны
Звёздной ночью небеса.
В них уходят безвозвpатно
Доpогие голоса.
`
Одна пpонесётся, дpугая
Со шлейфом, искpящимся вслед.
Hо лучше смотpеть, не могpая,
Hа этот космический свет -
Так можно увидеть скоpее,
Что шлейф - только пыль, полоса,
И свет этот вовсе не гpеет,
А только слепит глаза.
И ступают тихо люди
В воды светлых звёздных pек.
И за то дpуг дpуга любят,
Что pасстанутся навек.
`
Дpугие слабее pаз во сто
Меpцают в холодной дали,
Hо здесь ошибиться так пpосто,
Hе зная пpостpанства до них.
И тёплые-тёплые звёзды
Летят по холодным миpам,
И поздно, так жалко, что поздно,
Они откpываются нам.
Доpожу минутой каждой
И в печали, и в беде.
Мы pасстанемся однажды
И не встpетимся нигде.
Нет, оценить не можем мы
того, что нам судьба послала.
Вот так Орфею было мало
вести любимую из тьмы.
Из нелюбви, как из тюрьмы,
мы убегаем с кем попало,
не повернув свой взгляд к началу,
забвеньем облегчив умы.
Но если осенью ненастной
или в другой какой-то срок
нам выпадет внезапно счастье,
мы вдруг умнеем от тревог
и, оглянувшись очень мудро,
опять одни встречаем утро.
От прощанья до прощанья
Возвращение одно,
Частых писем обещанья,
Позабытые давно.
Мы играем, словно дети,
В провожанье вновь и вновь…
Разделилось все на свете
На любовь и нелюбовь.
Припев:
Кто-то уйдет,
Кто-то вернется,
Кто-то простит,
Кто-то осудит.,
Меньше всего
Любви достается
Нашим самым
Любимым людям.
Много ветра, снегу много,
Неоглядна эта даль, -
Бесконечная дорога,
Быстротечная печаль,
Улыбнись мне на прощанье-
Слышишь поезда гобой?
Я уеду не с вещами,
Я уеду сам с собой!
Я оставлю на пороге
Неуверенность и лень
Без сомненья и тревоги
Я смотрю в грядущий день
Ну, а если где-то с прошлым
Перекрестятся пути
Было многое хорошим
Все, что лучше, впереди!
Все, что в шутку ты сказала,
Буду помнить я всерьез.
Видят старые вокзалы
Слишком много новых слез.
Принимай судьбу отрадно,
Не ищи других причин -
Разделились беспощадно
Мы на женщин и мужчин.
Кто-то уйдет,
Кто-то вернется,
Кто-то простит,
Кто-то осудит.,
Меньше всего
Любви достается
Нашим самым
Любимым людям.
1964
Слова и музыка Александр Дольский
Холодный взгляд любовь таит,
И красота гнетет и дразнит…
Прекрасны волосы твои,
Но одиночество прекрасней.
Изящней рук на свете нет,
Туман зеленых глаз опасен…
В тебе все - музыка и свет,
Но одиночество прекрасней.
Не видеть ясных глаз твоих -
Нет для меня страшнее казни.
Мои печали на двоих,
Но одиночество прекрасней.
Тебе идет любой наряд,
Ты каждый день бываешь разной…
Счастливчик, - люди говорят,
Но одиночество прекрасней.
С тобою дни равны годам,
Ты утомляешь, словно праздник.
Я за тебя и жизнь отдам,
Но одиночество прекрасней.
Твоих речей виолончель
Во мне всегда звучит, не гаснет…
С тобою быть - вот жизни цель,
Но одиночество прекрасней.
Четыре Ангела мои ко мне слетаются и спорят:
Какой мне путь предначертать и что вложить в уста для пенья,
Распределяют по годам минуты радости и горя
И чертят график на листе, а в нем - болезни и терпенье.
Аллеи Павловска пусты, и я иду по ним неспешно:
Давно изученный пейзаж и каждый раз неповторимый…
В такие светлые часы легко забыть, что все мы грешны,
И, может, Ангелы грешны и даже метят в Серафимы.
Берегу я, как могу я их, храню и почитаю, как родителей,
Птицу-Жалость, птицу-Верность, птицу- Горестную Совесть, птицу-Честь…
От обиды улетают, от обмана умирают эти преданные Ангелы-хранители.
Лишь они на слабых крыльях могут жизнь мою пронесть.
Но вот один из них сказал: «Ах, господа, какая мука!
Остановить его пора, работать трудно на ходу».
Другой ответил: «Не спеши, ведь скоро ждет его разлука»,
А третий тихо произнес, что видит и еще беду.
Четвертый - самый молодой, на сына моего похожий,
Сказал и белою рукой коснулся грустного лица:
«Он будет часто умирать, чтоб чью-то совесть растревожить,
Он должен боль и грех познать, чтоб успокаивать сердца».
Берегу я, как могу я их, храню и почитаю, как родителей,
Птицу-Жалость, птицу-Верность, птицу- Горестную Совесть, птицу-Честь…
От обиды улетают, от обмана умирают эти преданные Ангелы-хранители.
Лишь они на слабых крыльях могут жизнь мою пронесть.
А я не слышал тех речей и брел без цели, наудачу,
И от хранителей моих не ждал решительных идей.
И смолк негромкий разговор - я их, наверно, озадачил,
Поскольку плакал без причин, представив Землю и людей.
Берегу я, как могу я их, храню и почитаю, как родителей,
Птицу-Жалость, птицу-Верность, птицу- Горестную Совесть, птицу-Честь…
От обиды улетают, от обмана умирают эти преданные Ангелы-хранители.
Лишь они на слабых крыльях могут жизнь мою пронесть.
Наше время изумляет, разрывает нас на части,
мы гордимся этим веком, наша жизнь полна чудес,
но на душу населенья чести, мужества и счастья
не убавил, не прибавил удивительный прогресс.
Стала совесть откровеньем, стала музыка комфортом,
только правда, как и прежде, героизм и маета.
Самых дальних разделяет только путь к аэропорту,
самых близких разлучают эгоизм и суета.
Прощай, двадцатый век - святоша и безбожник,
обманщик и мудрец, философ и факир,
Прощай, двадцатый век - убийца и художник,
оставишь ли в живых безумный этот мир?!
Век двадцатый воплощает гениальные идеи -
относительны и время и космическая даль,
но печально абсолютны все великие злодеи,
убиваемые мысли, убивающая сталь.
Исчезали Атлантиды, и династии, и боги…
Невозможно исчисленьем сущность времени понять.
В возраст нашего столетья уместились две эпохи -
на беду ему - семнадцать, и на счастье - сорок пять.
Прощай, двадцатый век - убогий и прекрасный,
прощай, двадцатый шаг к безмерной высоте,
прощай, двадцатый век - великий и ужасный,
мелькнувший над землей в крови и в нищете.
Мы спешили, улетали в неустроенные дали
и бесстрашно проникали и в пространства и в века,
все что можно изучили, что нельзя - предугадали,
только сердце, наше сердце не постигли мы пока.
Век двадцатый нам зачтется, третья тысяча начнется,
и в любви и в огорченьях потекут опять года…
Книга старая прочтется, с веком век пересечется.
Наша юность в нашем веке остается навсегда…
Прощай, двадцатый век, ты стал великой былью.
Мы стоили тебя, когда ты был не прав.
Прощай, двадцатый век, ах, мы тебя любили!
Прости своих детей за их нелегкий нрав.
1983