Те, кто знают меня, поймут все; для тех же, кто не хочет или не может меня понять, я стал бы лишь бесполезно нагромождать свои объяснения.
Любовница дворцов, о, муза горьких строк!
Когда метет метель, тоскою черной вея,
Когда свистит январь, с цепи спустив Борея,
Для зябких ног твоих где взять хоть уголек?
Когда в лучах луны дрожишь ты, плечи грея,
Как для тебя достать хотя б вина глоток, -
Найти лазурный мир, где в жалкий кошелек
Кладет нам золото неведомая фея.
Чтоб раздобыть на хлеб, урвав часы от сна,
Не веруя, псалмы ты петь принуждена,
Как служка маленький, размахивать кадилом,
Иль акробаткой быть и, обнажась при всех,
Из слез невидимых вымучивая смех,
Служить забавою журнальным воротилам.
Порой вино притон разврата
В чертог волшебный превратит
Иль в портик сказочно богатый,
Где всюду золото блестит,
Как в облаках - огни заката.
Порою опий властью чар
Раздвинет мир пространств безбрежный,
Удержит мигов бег мятежный
И в сердце силой неизбежной
Зажжет чудовищный пожар!
Твои глаза еще страшнее,
Твои зеленые глаза:
Я опрокинут в них, бледнея;
К ним льнут желанья, пламенея,
И упояет их гроза.
Но жадных глаз твоих страшнее
Твоя язвящая слюна;
Душа, в безумьи цепенея,
В небытие погружена,
И мертвых тихая страна
Уже отверста перед нею!
Когда гнетет зенит и воздух как удушье
И сердце тяжесть их бессильно превозмочь,
А горизонт петлей сжимается все туже
И превращает день в безрадостную ночь,
Когда по западне, в которой непогода
К застенку затхлому свела земную ширь,
Надежда мечется во тьме гнилого свода
И в корчах падает, как бедный нетопырь,
Когда в конце концов упорное ненастье
Дождем зарешетит огромную тюрьму,
Заполоняют мозг, опутав ловчей снастью,
Немые пауки, подползшие к нему,
И лишь колокола, когда земля свинцова,
Терзают небеса в надежде на приют
И, словно беженцы без родины и крова,
Неутешимые, в пустыне вопиют.
И тянутся в душе беззвучной вереницей
Безвестные гроба неведомых бедняг,
А смертная тоска безжалостной десницей
В поникший череп мой вонзает черный стяг.
Когда в морском пути тоска грызет матросов,
Они, досужий час желая скоротать,
Беспечных ловят птиц, огромных альбатросов,
Которые суда так любят провожать.
И вот, когда царя любимого лазури
На палубе кладут, он снежных два крыла,
Умевших так легко парить навстречу бури,
Застенчиво влачит, как два больших весла
Быстрейший из гонцов, как грузно он ступает!
Краса воздушных стран, как стал он вдруг смешон!
Дразня, тот в клюв ему табачный дым пускает,
Тот веселит толпу, хромая, как и он.
Поэт, вот образ твой! Ты также без усилья
Летаешь в облаках, средь молний и громов,
Но исполинские тебе мешают крылья
Внизу ходить, в толпе, средь шиканья глупцов.
Самая изощренная хитрость дьявола состоит в том, чтобы уверить вас, что его не существует.
- Скажи мне, таинственный незнакомец, кого ты любишь больше? Отца, мать, сестру, брата?
- У меня нет ни отца, ни матери, ни сестры, ни брата.
- Друзей?
- Вы произнесли слово, смысл которого до сих пор от меня ускользал.
- Родину?
- Я не знаю, на какой широте она находится.
- Красоту?
- Если бы она была бессмертной богиней, я был бы не прочь её полюбить.
- Золото?
- Я ненавижу его, как вы ненавидите Бога.
- Тогда что же ты любишь, странный иноземец?
- Облака… Плывущие облака… там, высоко… Волшебные облака!
Я встретил женщину. Средь уличного гула
В глубоком трауре, прекрасна и бледна,
Придерживая трен, как статуя стройна -
Само изящество, - она в толпе мелькнула.
Я вздрогнул и застыл, увидев скорбный рот,
Таящий бурю взор и гордую небрежность,
Предчувствуя в ней всё: и женственность, и нежность,
И наслаждение, которое убьёт.
Внезапный взблеск - и ночь… Виденье Красоты,
Твои глаза на миг мне призрак жизни дали.
Увижу ль где-нибудь я вновь твои черты?
Здесь или только там, в потусторонней дали?
Не знала ты, кто я, не ведаю, кто ты,
Но я б тебя любил - мы оба это знали.
Каштановый, как ночь, причудливый божок,
Что запах мускуса мешает и гаванны!
Изделье дикарей и Фауст ты саванны!
Дочь чёрной полночи и ведьма смуглых ног!
Ах, навсегда меня не опиум увлёк,
А запах уст твоих, где страсть кичится странно;
Когда к тебе бредут желанья караваны,
Оазис глаз твоих тоске б дать влагу мог!
О демон без пощад! Ты чёрными очами,
Как вздохами души, пролей поменьше пламя;
Не Стикс я, чтоб тебя мне девять раз ласкать!
И мужество твоё, распутств Мегера, мне ли До издыхания последнего сломать
И Прозерпиной стать в аду твоей постели?!.
Владеет Музыка, как море, часто мной!
К тебе, моя звезда, я Под сводом пасмурным иль сквозь эфир пустой
Свой парус поднимаю;
И выпячена грудь. Как ткани парусов,
Так лёгкие раздуты.
Я приступом беру хребты морских валов,
Что скрыты ночью лютой;
Я чувствую в себе дыханье всех страстей
Корвета в миг опасный.
И ветер с бурею, конвульсией морей,
Над бездною ужасной
Баюкают; порой - как в зеркале, в тиши -
Отчаянье души…
..Вы помните, виконт, что видели мы летом?
Мой ангел, помните ли Вы,
Ту лошадь дохлую, под ярким солнца светом,
Среди рыжеющей травы?
Полуистлевшая она, раскинув ноги, подобно девке площадной,
Бесстыдно брюхом вверх лежала у дороги,
Зловонный источая гной.
А солнце эту гниль палило с небосвода,
Чтобы останки сжечь дотла,
Чтоб слитая в одном великая природа
Разъединенье приняла.
На пиршество спеша, жужжащей тучей мухи,
Над мерзкой грудою вились,
А черви ползали и копошились в брюхе,
Как чёрная, густая слизь.
Всё это двигалось, сверкало и вздымалось,
Как будто вновь оживлено.
Так взор художника предвидит стан богини
Готовый лечь на полотно.
«Природа - некий храм, где от живых колонн
Обрывки смутных фраз исходят временами.»