.Поначалу был приказ.
Марш на северный Кавказ.
Танки, пушки, минометные обстрелы…
.А потом уколы, каша.
И медсестра Попова Даша,
светлый ангел, с красным крестиком на белом.
.Нас катали по врачам.
Нас ломало по ночам.
Да и днем болело так хоть волком вой.
Перебитые хребты.
В раны вросшие бинты.
А под ними непонятно
мертвый ты или живой.
.Кто без рук, и кто без ног.
Кто герой, и кто не смог,
все молили об одном что-бы не болело.
Подыхала воля наша,
и спасала только Даша,
светлый ангел, с красным крестиком на белом.
.Этот ангел по утрам
приходил в палату к нам,
и куда-то отступала тоска.
Каблучками била звонко
кареглазая девченка,
с непослушным волоском у виска.
Уносила наши утки,
выносила наши шутки,
успокаивала крики, и вопли,
пожимала наши руки,
облегчала наши муки,
вытирала наши слюни и сопли.
.Кому супчика из ложки,
а кому пюре немножко,
кому манной кашки, словно ребенку.
Непонятно как держалась,
но все время улыбалась.
И откуда столько сил у девченки?
.Мы лишь раз один, в субботу,
когда мальчик из пехоты
взял да умер невзначай,
между делом,
вдруг увидели некстати
как у брошенной кровати
плачет ангел, с красным крестиком на белом.
.В горы сдвинулась война.
В город ринулась весна.
Потихонечку и мы оживились,
и в забавные косички
нашей юной медсестрички,
незаметно, всей палатой влюбились.
.И опять наш мир стал ярким,
и сердца стучали жарко,
и любовь к ней заставляла нас жить.
Но… дернул черт сержанта Пашу
попросить в то утро Дашу
приоткрыть окно в палате-захотелось покурить…
.Даша хмурясь понарошку
поупрямилась немножко,
мол табак и так-то вреден, ну, а раненным вообще…
.Кто-же знал, что за окошком,
ночью снайпер сделал лежку.
А халатик белоснежный распрекрасная мишень.
.Распахнулись занавески…
Хлопнул выстрел в перелеске.
Устремилась пуля прямо в зарю…
Полетела на пол каша…
-Мама…
выдохнула Даша…
.
.
.Я с тех пор, пятнадцать лет,
не курю…
Рань и тишь. Янтарно-розовое утреннее солнце сияло на умиротворённо застывших берёзках и ивах вдоль дороги. Собственно, это была не дорога, а старая железнодорожная насыпь, рельсы с которой были давно убраны: новая, действующая ветка пролегала немного в стороне. Склоны старой и новой насыпей образовывали ложбинку, поросшую влажной от росы травой и редкими кустиками. Там, где когда-то ходили поезда, теперь ходили люди.
В придорожной траве, поблёскивавшей росинками в косых утренних лучах, темнела распростёртая человеческая фигура. Одна нога в стоптанном пыльном сапоге чуть выступала за кромку травы на дорогу, а возле головы дремала серая кошка.
Солнце поднималось всё выше, роса высохла. Прогрохотал мимо поезд, а человек лежал неподвижно, лицом вниз, и серая кошка хранила его покой.
По дороге пробежал мальчишка с удочкой и ведром, поднимая босыми ногами пыль и блестя пшеничным ёжиком волос на солнце. «Мяу», - услышал он с обочины. Он ни за что бы не остановился (кошек он не видал, что ли?), но мельком глянув, остолбенел.
В траве у дороги лежал убитый солдат. Почему мальчишка решил, что тот мёртв, он и сам не знал - просто какая-то холодная тяжесть повисла под сердцем. Ведро грохнулось на дорогу, мальчишка попятился. Серая кошка - не полосатая, а дымчатая, даже с голубоватым отливом - смотрела на него прозрачно-жёлтыми, холодными глазами. Сторожила она, что ли, покойника?
Забыв о ведре, мальчишка что было духу понёсся на станцию. Хорошо хоть удочку из рук не выпустил. Сердце обгоняло бег босых загорелых ног, шлёпавших по дорожной пыли, а в спину дышало сырым, туманным холодом. Прямо так, с удочкой, он и хотел заскочить в одноэтажное серое здание станции, но один из мужиков, куривших у крыльца, со смехом поймал его. Путь мальчишке преградили полы его грязно-серой рабочей куртки.
- Санька! Ты откуда мчишься как угорелый, а? Пожар, что ль, где?
- Дядь Егор, пусти… - выдохнул Санька. - Мне к папке… Там солдат…
- Обожди-ка. - Руки дяди Егора держали его за плечи крепко. - Что ещё за солдат? Где?
- Там, на дороге… И кошка… Дядь Егор, ну пусти, мне к папке надо!
Но Санькин отец, к счастью, как раз сам вышел на крыльцо - высокий, худой, слегка сутулый, в чёрной железнодорожной форме со светлыми пуговицами. Ветерок шевельнул его аккуратно зачёсанные со лба русые волосы, а солнце заставило прищуриться, и он не сразу заметил сына. Хоть он был ещё молод - и сорока лет не исполнилось, но его уже называли уважительно-фамильярно, по отчеству - «Лукич». Он работал начальником станции.
- Папка! - рванулся к нему Санька.
Санькин рассказ был сбивчив. Убитый солдат, кошка. «Там, на дороге через старую насыпь», - показывала взволнованно мальчишечья рука. Отец выслушал, хмурясь, потом кивнул мужикам:
- Айда, глянуть надо.
Конечно, он не мог не поверить Саньке - такой неподдельный испуг был в глазах мальчишки. Но когда они пришли на то место, никакого солдата там не оказалось, кошки тоже след простыл - только кузнечики стрекотали и шелестели берёзы, да валялось посреди дороги оброненное Санькой ведро. Мужчины переглянулись, Лукич обратил суровый вопросительный взгляд на сына.
- Ты чего выдумываешь?
- Папка, он точно тут лежал!
Санька бросился осматривать и обшаривать место, где он видел мёртвого солдата, стараясь отыскать хоть какие-то следы, но трава была даже не примята.
- Папка! Да я правду сказал, он тут был! - воскликнул Санька в отчаянии, снова встретив не предвещавший ничего хорошего отцовский взгляд.
- Делать нам больше нечего, как только на твои выдумки время тратить! - сказал Лукич. - Марш до дому! Никакой тебе рыбалки. Мамке в огороде помогать пойдёшь, живо!
Санька знал: отец был серьёзным человеком, люди его уважали и прислушивались к нему, хотя он был ещё совсем не стар. Ослушаться его он не посмел, подавленный тем, что, получается, он отвлёк занятых взрослых людей от дел…
- Давай, давай, топай. Да ведро-то прихвати.
Тоскливый свисток паровоза раздался вдали, и отец ускорил шаг, чтобы успеть на станцию. Санька с угасающей надеждой дёрнул дядю Егора за куртку:
- Ну я же не соврал… Он был, правда. И кошка серая.
Дядя Егор только усмехнулся и взъерошил Санькин пшеничный ёжик.
- Топай домой, фантазёр.
Ну как же так?!
Весь день Санька проторчал дома, выполняя мамкины поручения и приглядывая за младшей сестрёнкой, четырёхлетней Люськой, но мёртвый солдат и кошка не шли у него из головы. Неужели ему всё это померещилось? Ведь он же видел! Жёлтые кошачьи глаза запали ему в душу, не давали покоя, и на грудь давила тягучая, смутная тревога, а спина ещё чувствовала мертвенное дыхание холода…
Когда вечером отец пришёл домой, Санька робко заглянул ему в глаза.
- Кошку видал, - сказал тот, снимая китель. - Точнёхонько такую, как ты говорил. По рельсам вышагивала. Как зыркнет на меня глазищами…
- Где кофка? - громогласно полюбопытствовала Люська, подбегая к отцу.
- На работе у меня, - ответил он ласково, подхватывая её на руки. - Серая, пушистая, а глазищи… Как плошки! Вот такие!
- А она к нам плидёт?
- Не знаю, может и придёт.
- А она чья?
- Ничья, видно. Сама по себе, приблуда.
- Плиблуда?
- Ага, где хочет, там и ходит…
После ужина Санька спросил:
- Папка, можно мне завтра на рыбалку?
- Иди, - разрешил отец. И добавил: - Только пораньше выходи, с утра. Часа в четыре. На рассвете клюёт лучше.
День закончился. Это было двадцать первое июня тысяча девятьсот сорок первого года
Низко ползли облака
В тёмно-рыжих подпалинах,
Глухо стонала
Кострами покрытая
Русь.
К мужу припав,
Повторяла Наталья отчаянно:
- Вань, ты вернись, ты вернись…
- Я вернусь!
Век не обманывал.
Ждёт она, верная слову.
Только давно
Отшумел над землёю
Пожар…
Глянет на снимок с мольбою
И скажет с укором:
«Что же ты, что же ты Слово своё
Не сдержал?»
Бессмертная слава павшим
В смертельном бою.
Вечная память погибшим
В далеком краю.
Спасибо за землю под ногами!
За небо над головой!
За жизнь на земле родной!
Мы преклоняемся перед вами…
Полем, вдоль берега крутого,
Мимо хат,
В серой шинели рядового
Шел солдат.
Шел солдат, преград не зная
Шел солдат, друзей теряя,
Часто, бывало,
Шел без привала,
Шел вперед солдат.
Шел он ночами грозовыми
В дождь и в град
Песню с друзьями фронтовыми
Пел солдат.
Пел солдат, глотая слезы,
Пел про русские березы,
Про кари очи,
Про дом свой отчий,
Полем, вдоль берега крутого
Мимо хат
В серой шинели рядового
Шел солдат
Шел солдат, слуга Отчизны,
Шел солдат во имя жизни,
Землю спасая,
Мир защищая,
Шел вперед солдат!
Смерть друга
Памяти Евгения Петрова
Неправда, друг не умирает,
Лишь рядом быть перестает.
Он кров с тобой не разделяет,
Из фляги из твоей не пьет.
В землянке, занесен метелью,
Застольной не поет с тобой
И рядом, под одной шинелью,
Не спит у печки жестяной.
Но все, что между вами было,
Все, что за вами следом шло,
С его останками в могилу
Улечься вместе не смогло.
Упрямство, гнев его, терпенье -
Ты все себе в наследство взял,
Двойного слуха ты и зренья
Пожизненным владельцем стал.
Любовь мы завещаем женам,
Воспоминанья - сыновьям,
Но по земле, войной сожженной,
Идти завещано друзьям.
Никто еще не знает средства
От неожиданных смертей.
Все тяжелее груз наследства,
Все уже круг твоих друзей.
Взвали тот груз себе на плечи,
Не оставляя ничего,
Огню, штыку, врагу навстречу
Неси его, неси его!
Когда же ты нести не сможешь,
То знай, что, голову сложив,
Его всего лишь переложишь
На плечи тех, кто будет жив.
И кто-то, кто тебя не видел,
Из третьих рук твой груз возьмет,
За мертвых мстя и ненавидя,
Его к победе донесет.
1942
СТРАШНАЯ СКАЗКА
Все переменится вокруг.
Отстроится столица.
Детей разбуженных испуг
Вовеки не простится.
Не сможет позабыться страх,
Изборождавший лица.
Сторицей должен будет враг
За это поплатиться.
Запомнится его обстрел.
Сполна зачтется время,
Когда он делал, что хотел,
Как Ирод в Вифлееме.
Настанет новый, лучший век.
Исчезнут очевидцы.
Мученья маленьких калек
Не смогут позабыться.
1941 г.
Мы скажем «нет» войне!
Мы скажем «да» победе!
Мир подарив земле,
Вы думали о небе.
О белых журавлях.
Об аистах на крыше.
О золотых полях.
О тишине, чтоб тише
Прожили ваши внуки,
Которым с колыбели
Трепещущие губы
О мирном небе пели.
За мир для нас к победе
Вы рвались в сердце мая.
Я, думая о деде,
С победой поздравляю!
Уже прошли те времена, когда была война,
Когда на землю пролилось немало слез и крови,
Победа нами была обретена,
Хоть многим принесла немало боли.
Так вспомним этот день, когда мы победили,
И искренне поздравим всех, кто родине служил.
За то, что кровь за родину свою пролили,
С Победой вас мы поздравляем благодарим!
Июльский день. Манит прохладой лес.
На листьях и траве блестит роса.
Встречают серенадами с небес
Самозабвенно птичьи голоса.
Понять мне не дано, о чём их трель,
Но сам мотив - природы торжество.
И солнца луч, пробив густую ель,
Как кисточкой, ласкает мне лицо.
На небе расшалились облака.
Играет с ними ветер озорной.
А я иду, гляжу во все глаза
И наслаждаюсь красотой лесной.
Стрекозы - самолетики плывут.
И разнотравья запахи пьянят,
А паучки свои полотна ткут
И в свои сети мошкару манят.
Но вмиг исчез мой ласковый покой -
Я вышла на поляну меж берёз,
Где дот с войны стоит, как часовой,
Плакун - травою и плющом зарос.
Зияет амбразура пустотой,
Внутри промозглость закоптелых стен,
Дверь из бетонных плит срослась с землей.
Здесь эхо прошлого звучит и тлен.
А наверху колышется трава
И земляника спелая кругом.
От запаха кружится голова,
Но мысли в ней совсем уж о другом.
Мне вспомнился семейный наш альбом.
Глаза весёлых молодых солдат.
Никто из пятерых, покинув дом,
Не возвратился с той войны назад.
Они, начавши жизнь свою едва,
Спасая нас, вступили в смертный бой.
В который раз произношу слова:
«Вы заслонили нас своей судьбой».
Я собрала букет лесных цветов,
Душистой земляники огоньки.
И положила в уцелевший дот
С молитвою за упокой души.
Прожектор шарит осторожно по пригорку
И ночь от этого нам кажется темней.
Который месяц не снимал я гимнастерку,
Который месяц не расстегивал ремней.
Есть у меня в запасе гильза от снаряда,
В кисете вышитом душистый самосад.
Солдату лишнего имущества не надо,
Махнем не глядя как на фронте говорят.
Солдат хранит в кармане выцветшей шинели
Письмо от матери и горсть родной земли.
Мы для победы ничего не пожалели,
Мы даже сердце как НЗ не берегли.
Что пожелать тебе сегодня перед боем?
Ведь мы в огонь и дым идем не для наград.
Давай с тобою поменяемся судьбою,
Махнем не глядя как на фронте говорят.
Мы научились под огнем ходить не горбясь,
С жильем случайным расставаться не скорбя.
Вот потому-то наш родной гвардейский корпус
Сто грамм с прицепом надо выпить за тебя.
Покуда тучи над Землей ещё теснятся
Для нас покоя нет и нет пути назад.
Так чем с тобой мне на прощанье обменяться?
Махнем не глядя, как на фронте говорят.
Цветет под окнами сирень,
и аромат ее прекрасен.
Как жить на свете хорошо
Когда день майский светел, ясен.
Но забываем мы подчас,
о тех, кто к этому виною.
Ведь что бы зародилась жизнь,
мы жертвуем свою порою.
Вот так случилось и тогда,
В суровом годе сорок первом.
Когда фашистская орда,
спросила нас, кто будет верным?
Кто будет стойким, как металл,
Кто кровь прольет, во имя жизни?
Война для тех, кто не устал,
для тех, кто жизнь отдаст отчизне.
И не забыть нам никогда,
Не канет ваша память в лету.
А про себя я лишь скажу:
«Спасибо деду, за победу!»
с уважением к ветеранам… и… тем героям, которых с нами уже нет
Это не дождь. Это небо плачет!
За тех, кто на войне погиб.
За тех, кто в плен был схвачен,
И кто, рыдая, за ушедшими охрип.
За тех, кто без вести пропал,
И детство у кого украли.
За тех, кто инвалидом стал,
Тех, у кого родных забрали.
Это не дождь, а слезы матерей,
Детей, любимых жен, и Бога…
С войны, что не дождались сыновей,
Отцов-мужей у дома, у порога.
Это не дождь. Это небо рыдает,
Слезы роняя за павших солдат.
О тех, кто сражался, напоминает,
Пурпуром кровавым окрасив закат.
Вечная память погибшим солдатам,
За нас отдавших свою жизнь…
Уж слишком дорогой была оплата,
За всех ушедших в храме помолись!
Деда правнуки спросили, ясным майским днём:
Что ты голову понурил, пред святым огнём?
Ты ведь жив тогда остался, армии солдат,
почему же жизни этой, ты сейчас не рад?
Я не знаю, отвечал он, нет уж той страны,
за которую сражались, пала… без войны…
Те, кого судьба сроднила, в битве роковой,
чужестранцами вдруг стали, преданы Москвой…
Без прописки и гражданства - стали не нужны,
даром, кровь, что ль проливали, на полях войны!
Мы другими были, знаешь: русский и узбек,
белорус и украинец, думали - навек…
И страна была большая, ГОРДАЯ СТРАНА,
мы работали, старались, даром, что война!
Дружно строили заводы - было всё, для всех,
а сейчас что в магазинах, это ж курам - смех!
Что не купишь - производство Маде ин Чина…
Вам никто уж не расскажет, что была - СТРАНА!
Где учили и лечили, были все нужны…
Где работали и знали, Это - для Страны!
«Я чужой здесь» - молвил глухо, старый ветеран,
за платочком обветшалым, он полез в карман…
Прожил честно, за идею, а не за пятак,
Нас благодарить не нужно - проживите… ТАК!
Спасибо ДЕДУ «За Победу»!
Я не перестану повторять
Тебя я славлю ДЕД мой славный
За то, что каждый день удачно
С любимой я теперь живу
За то, что детский смех, улыбки
Я каждый день сегодня наблюдать могу
За то, что я с любимою своею
Рассвет с росою по утру
Могу обнявшись я встречать
И строить планы на счастливую судьбу
И в этом счастье с ней детей рожать
Всё это было б невозможно
Если б ты Победу нам не подарил
И кровь свою при этом ты бы не проли;л
И под Москвой ты голыми руками
Холодное ружье ты на морозе обнимал
Но продолжал ты верить
Что всё ж Победа будет с нами
И с этою надеждой отступал
И как под Сталинградом весь изрешеченный
Под бомбами на мирный берег тебя переправляли
При этом кровью ты весь истекал
И еле-еле в твоем теле теплилась душа
При этом Волга матушка река
Кровавокрасная была от Вашей крови и от гари
Как ты потом аж целый год!
Скитался и лечился по госпиталям
Как ты в агонии страдал
За жизнь цепляясь и с того света выползая
И как девчонка рыжая одна
Тебе неоднократно в этом помогала
При этом верила она
Лелея, нежа и лаская
И говоря при этом животворные слова
«Ты только выживи родной -
Тебя я в этом умоляю»!
И как ты выкарабкался всёж
Назло врагу и грозной смерти
Ну и на радость всем родным
А так же суженной невесте
И как потом на костылях
Работая в заводе, на Урале
Как ты вытачивал снаряд
Тем самым День Победы приближая
Я благодарен буду тебе ДЕД
За то что дрался ты отважно
И низкий от меня поклон
Хотя ты чувствуешь себя уже неважно
И я горжусь тобою ДЕД
И преклонив перед тобой колено восклицаю
СПАСИБО ДЕД МОЙ ДОРОГОЙ!!!
ЗА РОДИНУ И ЗА ПОБЕДУ!!!