Мама, расскажи мне про войну…
Дед при жизни был не многословен,
Говорил, что он обычный воин:
Не в Берлине встретил ту весну.
Улыбнулась как-то виновато:
«Памяти, сынок, почти что нет.
Что я помню, если в сорок пятом
Было мне всего 12 лет?
Что я помню? Школа, папа, мама…
Дом в деревне, лес - рукой подать.
Рядом протекала речка Вязьма (1).
Солнечное детство. Благодать…"
Память сквозь года её уносит
К запахам домашних пирогов.
Впереди вся жизнь - ей только восемь,
А вокруг друзья, и нет врагов.
«Помню, как корову продавали
За год до войны, в сороковом.
Помню, как в село (2) переезжали,
Взяли ссуду, стали строить дом.
Папа мой на фабрике в шлихтовке
Смену отработает, потОм
С дядей Ваней год без остановки
Поднимали вместе этот дом.
Дом просторный, лучше и не надо
После деревенских закутков:
Три окна, терраска по фасаду.
Но без света - не было столбов.
Не успели… Как-то сиротливо
Стало без отца со всех сторон.
Он ушёл по первому призыву:
Были курсы, а потом - на фронт.
Весело гармошка заливалась,
Песни, танцы, слёзы невпопад.
Мы в июне с папою прощались,
Чтоб разбили немцев, и назад!"
Тридцать шесть - не парень желторотый,
В новобранцы как-то староват.
По годам - командовать бы ротой
Этих крепких молодых ребят.
*
«Смутно помню страх, разруху, холод.
Похоронки помню, бабий плач.
Но сильней всего я помню голод -
Детства беззаботного палач.
Никогда я это не забуду:
Дома пусто, хоть шарОм кати.
Всю войну выплачивали ссуду:
С голоду подохни, но плати!
Мы тогда хлебнули с мамой лиха,
Ей пришлось достраивать жильё,
В фабрику она пошла ткачихой:
Ткали бязь солдатам на бельё.
Все тылы «ковали оборонку».
Позже, целый день, а то и ночь,
Шила мать исподнее (3) для фронта,
С горькой думой, как там муж и дочь?"
Важен ли сейчас порядок строгий
В мыслях через семь десятков лет?
Расскажи сейчас, без хронологий,
Что в душе оставило свой след?
Всхлипы содрогнули её тело,
Вспомнила своё житьё-бытьё…
Видимо, давно сказать хотела,
Да никто не спрашивал её.
Мама, не волнуйся, дорогая!
Не подробно, можно только суть.
Твой рассказ, я это твёрдо знаю,
Пригодится нам когда-нибудь.
В памяти смешались эпизоды,
Даты, словно кости домино…
Я всё понимаю, мама: годы.
Что-то стёрлось в памяти давно.
*
«Как мы только выжили?! Загадка…
Я не понимаю до сих пор.
Это лишь в кино в тылу всё гладко…
Я жива судьбе наперекор!
В огороде - кирпичи и глина.
Дом стоял у самого пруда:
Место неудачное - низина,
Под ногами чавкала вода.
Это позже, только в сорок пятом
Папа в огород привёз земли.
А в войну на пятачке проклятом
Даже лук и редька не росли.
Денег нет, запасов нет. Откуда?
В огороде - тоже ни хрена.
Но нелепо ждать святого чуда,
Что назавтра кончится война.
Письма приходили к нам нечасто,
К почтальону не было обид.
Но зато какое было счастье -
Знать, что папа жив, а не убит!
Мама открывала осторожно
Мятый «треугольник"(4) за столом:
«На еду меняйте всё, что можно,
Будем живы - снова наживём».
И меняли… если получалось
Обменять на то, что нужно нам.
Цены магазинные «кусались»,
Были неподъёмны по деньгам.
В деревнях меняли мы посуду,
Папину одежду, башмаки,
Чтоб картошки принести оттуда,
Хлеб домашний и кулёк муки.
Хлеб тогда по карточкам давали:
Триста пятьдесят - «на детский рот».
Каждый день ходили, покупали…
Мама получала грамм пятьсот.
Это - всё, что ели мы в то время,
И чего удастся обменять…
Мяса я не видела, наверно,
До Победы, как бы не соврать.
*
Впрочем, нет. История такая:
Мама говорила как-то мне:
«Козочку куплю. Не возражаешь?»
Я была согласна с ней вполне:
Лучше - молоко, чем есть мурцовку (5).
Я и подою, и попасу!
С мамой мы пошли на заготовку
Веников берёзовых в лесу.
Помню, у меня опухли ноги,
Руки тоже, как два тюфяка.
Врач смотрел и высказал в итоге:
«Дочке надо больше молока».
Где бы взять?! Еды-то не хватало!
Но пустое дело - лить слезу.
Мама снова что-то обменяла,
И в морозы привела козу!
Бедная коза… Она жевала
Веники. А чем ещё кормить?
Вот, и молока она давала
Литра два в неделю, может быть.
Как-то по весне, уже по травке,
(За какие, Господи, грехи?)
Наша Нюрка утонула в трассе (6).
Знать, не досмотрели пастухи".
«Вот, тогда мы с мамой ели мясо.
Косточки козы снесли во двор…
Что ты говоришь? Какая «трасса»?
Эти трассы живы до сих пор.
Под Москвою шли тогда сраженья,
Говорят, из центра был приказ:
Чтоб не оказаться в окруженьи
Надо рыть побольше этих трасс.
От Москвы до нас, наверно, было
Двести километров по прямой.
Привезли народ, канавы рыли
Осенью и, кажется, зимой.
Были трассы вырыты на славу,
Пролегли широкой бороздой.
По весне глубокие канавы
Заполнялись талою водой.
Трассников бригады для постоя
Власти расселяли по домам.
Дом у нас большой, а жили двое.
Поселили трассников и к нам.
Поварихой взять бы им бабёнку,
Мне всего-то было девять лет,
Но меня заставили, ребёнка,
Каждый день варить для них обед.
Я картошку чистила покорно,
Мясо - в щи, и каждый грамм учтён.
Если оставалось что - покормят.
Хоть без мяса, но мясной бульон.
Печку растопить совсем не сложно,
Полведра картошки - ерунда.
Удержаться было невозможно:
Есть охота, а в печи - еда!
Но нельзя! Такое воспитанье -
Никогда чужого не брала.
Может быть, не главное - питанье?
Тех, кто сытно ел, пережила.
Тяжкая работа - аккуратно
В печь чугун ведёрный затащить.
А потом достать его обратно,
Чтоб в печи не выкипели щи.
Помню, как на лавку залезала,
И ложилась грудью на ухват,
По катку чугун вперёд толкала,
И таким же способом назад.
На войне взрослели мы до срока…
…Как-то весь чугун я пролила!
Хорошо, была свободна кока (7) -
Прибежала, быстро помогла.
*
По весне с картофельного поля
Я картошки мёрзлой принесла.
Мама клубни высушив, растёрла,
И для нас «тошнотик"(8) испекла.
Так припёрло, что за счастье было
Что-то съесть, хотя бы иногда.
Почему «тошнотики»? Тошнило.
Даже с кровью - это ж не еда.
Всю войну мы с мамой добрым словом
Вспоминали нашего отца:
Он купил когда-то для коровы
Два бочонка соли-лизунца.
Эту соль мы ели с чёрным хлебом,
Эту соль меняли на еду.
А когда заголубело небо,
Ели с ней щавель и лебеду.
Только голод шёл за нами следом,
Воевали с ним не мы одни.
Праздник жизни был для нас неведом,
Но бывали «солнечные» дни.
Мама как-то обняла: «Послушай,
Радость-то какая, - говорит, -
Под картошку нам дают, Валюша,
Небольшой участок, сотки три».
Помню, мы копали в две лопаты -
Будет и у нас, как у людей.
Тяжело, но весело: когда-то
Поедим картошечки своей!
Для посадки мама обменяла
(Сомневаюсь, чтобы в долг взяла)
Два ведра картошки - очень мало,
А на удобренье - лишь зола.
Мало посадили - мало сняли.
И хоть стал добрее небосвод,
Но надежды наши оправдались
В полной мере только через год.
Летом в лес по ягоды ходила,
Маме принесу, поем сама.
И частенько на обмен носила
Ягоды с грибами по домам.
Первый год войны - он трудный самый.
Мы прошли сквозь голод и нужду.
Помню, уставала очень мама,
Даже засыпала на ходу.
Я училась в школе деревянной,
Триста метров - недалёк маршрут.
Мимо шли машины постоянно…
В этом доме и сейчас живут.
*
Как учились, помню очень плохо,
Видно, голод память всю отбил.
Говорю серьёзно, без подвоха…
Помню, не хватало нам чернил.
Мы тогда карандашом писали
На газетах старых между строк.
А зимой чернила замерзали:
Смотришь, а в чернильнице ледок.
Я не помню, виноват ли холод -
Часто занимались по домам.
Но я помню, как закрылись школы,
Зданья отошли госпиталям.
В жизни наступали перемены,
И в войне случился перелом:
В госпитале для военнопленных
Мы врагов увидели живьём.
Видно было по глазам сиротским -
Дети не любили этот дом,
Кладбище фашистов звали «скотским».
Хоронили здесь же, за селом.
Многие солдаты находили
В Лежневе далёком свой финал…
…Где фашистов раньше хоронили,
Там сейчас большой мемориал…
Нас с подругой Соней пригласили
На работу. Просто повезло!
Комендант по имени Василий
Принял двух девчонок под крыло.
По его приказу нас пускали
За «колючку"(9) к старшей медсестре.
Грязные бинты мы забирали,
А потом стирали во дворе.
Высушим, прогладим всё, как надо.
Медсестра возьмёт назад пакет.
А потом - великая награда:
Вкусный, до безумия, обед!
Суп давали за старанья наши,
Даже с мясом, если повезёт,
На второе - гречневая каша,
Тоже с мясом. А ещё - компот!
Жили наши пленные отлично,
Всяко лучше, чем простой народ.
Мы считали с Соней - не логично:
Быть должно совсем наоборот.
Иногда, завёрнутым в платочек,
Мы носили немцам самосад (10),
Нам давали сахара кусочек,
Или даже чудо - шоколад!
Чуть побольше грецкого ореха,
Сахара кусок несла домой,
Чтоб под вечер с мамой без помехи
Заварить морковь и зверобой (11).
Может, мама сделает болтушку (12),
Поедим, а после на крыльце
С хлебушком и сахаром вприкуску,
Выпьем чаю, с думой об отце.
*
Мы не знали, где воюет батя:
Как он там? Не ранен? Не убит?
Может быть, он где-то в медсанбате
Пулями простреленный лежит?
Как предвестник радости и горя,
Почтальон опять идёт с письмом:
«Жив. Не ранен. Одолели хвори…
Всё жалею - не достроил дом».
А потом, то весело, то хмуро,
Мы читать пытались между строк,
Глядя на испачканный цензурой
Чёрной краской дорогой листок.
Как наш папа жил всё это время,
Где служил и как он воевал,
В сорок пятом, не кичась пред всеми,
Он нам с мамой как-то рассказал:
«Прямо на Карельский перешеек
Призвала служить меня страна.
Там же, средь болот, в сырых траншеях
Для меня закончилась война.
Не пехота и не бравый лётчик,
Не танкист и даже не штабист -
Рядовой и неплохой наводчик.
Коротко сказать - артиллерист.
Где недавно с финном воевали,
Средь болот, пригорков и озёр,
Все три года мы квартировали.
Враг был хитроумен и матёр.
Далеко от нас передовая -
Гаубицы (13) близко не стоят.
Но к фашистам с неба долетает
Гаубицей пущенный снаряд.
Нас бомбили, и довольно часто,
Не спасали даже блиндажи.
Не убили - получи на счастье
До другой бомбёжки свою жизнь.
Очень досаждали нам «кукушки"(14),
Прячась высоко среди ветвей.
На пригорках около опушки
Хоронили мы своих друзей.
Вместе с ленинградцами блокады
Мы хлебнули, как никто другой:
Реже стали поступать снаряды,
Заболели многие цингой.
Нас кормили плохо, да и мало.
А зимой бывало, не совру,
Хвою мы отчаянно жевали
Или с молодых ветвей кору.
Но и это слабо помогало.
Ноги… Ходишь, как на костылях.
Сколько наших хлопцев побывало
В медсанбатах и госпиталях.
На войне не только убивают,
Есть там диарея и гастрит,
Язвы тоже разные бывают -
Вон, желудок, до сих пор болит.
*
Летом, если выпадет затишье,
К командиру стали вызывать:
«Знаешь, Никон, было бы нелишне
В лес сходить, найти, что пожевать.
Парни городские лес не знают,
Им скажи - навалятся гуртом…
Мало ли чего насобирают,
Да ещё отравятся потом».
Но не только пушки да лягушки
«Разговор» вели среди болот.
Здесь стреляли финские «кукушки»:
Не зевай, прицелится - убьёт!
Страшно каждый раз идти под пули,
Только делать нечего - приказ.
Сплёл корзину, свистнул караульным,
И на всякий случай нож припас.
Пуля что? Известно: пуля - дура.
Жахнет в лоб, и всё - привет семье!
Не стреляли - «мелкая фигура»…
…Не сидел бы нынче на скамье…
Нет, за это не было медали,
Слава Богу, оказался цел:
Как-то видел - сверху наблюдали,
Как я шёл, в оптический прицел.
Брал я всё: малину, землянику,
И грибы в похлёбку тоже брал.
Знали б вы, какая там черника -
Я такую с роду не видал!
Сам наемся, принесу комбату.
Сварят суп, хоть жидкий, но еда.
Спелых ягод поедят солдаты -
Вот, уже и горе - не беда!
Как-никак, а это витамины.
Я не знахарь, хоть и много знал:
Чтоб дойти с победой до Берлина,
Для больных я корешки копал.
Мы теряли зубы, как подсолнух,
Вызревший, теряет семена.
В этом виновата, безусловно,
Трудная блокадная война.
Стресс войны и скудная кормёжка -
Этакий блокадный реализм -
Довели до язвы понемножку,
Видно, ослабел мой организм.
Госпиталь… На фронт… И вновь диета:
Горлом кровь… Безрадостная быль.
Было стыдно, я молчал об этом
До тех пор, пока хватало сил".
*
«Папа к нам пришёл в конце апреля,
Незадолго до конца войны.
Помню, как завистливо смотрели
На меня соседи-пацаны.
Папу, человека волевого,
В сорок пятом где-то под Москвой
С эшелона сняли, как больного.
Госпиталь. Комиссия. Домой.
На быках возницей он всё лето
Отработал, набираясь сил.
Позже депутатом сельсовета (15)
Он народу своему служил.
Мастером работал, шлихтоваром -
Честно, как на фронте воевал.
Уважали все его недаром…
А медали… Ты же потерял…"
----------------------------------------------------------------
1. Вязьма - река в Ивановской области.
2. село - посёлок Лежнево.
3. исподнее - нижнее, нательное белье.
4. «треугольник» - солдатское письмо с фронта во время Великой Отечественной войны. Марка на такие конверты не наклеивалась.
5. мурцовка - русское жидкое холодное блюдо, представляющее хлеб, порезанный мелко лук, заправленные водой.
6. трасса - в данном случае - противотанковый ров.
7. кока - крёстная мать (диалект)
8. тошнотики - (в годы войны) жареные оладьи из весеннего мерзлого картофеля и очисток с добавлением лебеды
9. «колючка» - в данном случае - колючая проволока, ограждавшая госпиталь военнопленных.
10. самосад - табак домашнего разведения и кустарной обработки.
11. заварить морковь и зверобой - вместо чая в войну использовали для цвета и вкуса отвары трав.
12. болтушка - похлёбка из муки, разболтанной на воде.
13. гаубица - тип артиллерийского орудия, предназначенного, преимущественно, для навесной стрельбы с закрытых огневых позиций, вне прямой видимости цели.
14. «кукушка» - сленговое название финских снайперов, использовавших, в том числе, и замаскированные позиции на деревьях.
15. сельсовет - название местного органа власти (сельский Совет народных депутатов) и единица административно-территориального деления в СССР.
Штурм дворца Амина
27 декабря 1979 года штурмом был взять дворец Амина под Кабулом. В результате спецоперации под кодовым названием «шторм-333» был ликвидирован президент Афганистана Хафизулла Амин. Эта операция, активная фаза которой длилась около 1 часа, стала прологом ввода советским войск в Афганистан и положила начало череде локальных конфликтов с участием нашей страны в конце XX начале XXI века.
В операции по захвату резиденции Амина приняло участие около 650 человек. Мусульманский батальон - 520 человек, рота ВДВ - 87 человек и две группы специального назначения КГБ СССР «Гром» (24 человека) и «Зенит» (30 человек), которые должны были непосредственно захватить дворец. Нападающие были одеты в афганскую форму с белыми нарукавными повязками, паролем опознавания свой-чужой был окрик «Яша - Миша».
Мусульманский батальон был создан из солдат и офицеров выходцев Средней Азии (таджиков, узбеков, туркмен). При отборе особое внимание уделялось физической подготовке, привлекались только отслужившие пол года или год, в основе лежал принцип добровольности, но если специалистов не хватало, хорошего военспеца могли зачислить в отряд и без его согласия. Отряд, который из-за своей численности и получил название батальона, состоял из 4 рот. Первая рота получила на вооружение БМП-1, вторая и третья БТР-60пб, четвертая рота была ротой вооружения, она имела в своем составе взвод АГС-17 (только появившийся в войсках), взвод реактивных пехотных огнеметов «Рысь» и взвод саперов. Отряд имел все соответствующие тыловые подразделения: взводы автомобильного и матобеспечения, связи, дополнительно батальону был придан взвод ЗСУ «Шилка». К каждой роте был прикреплен переводчик, но, учитывая национальный состав, их услуги почти не использовались, все таджики, половина узбеков и часть туркменов знали фарси - один из основных языков Афганистана. Курьез вышел только с вакансией офицера-зенитчика, найти необходимого человека нужной национальности не удалось и на эту должность взяли темноволосого русского капитана Паутова, который, когда молчал, не выделялся в общей массе. Отряд возглавил майор Х. Халбаев.
Отряд получил афганскую форму и документы и прибыл в Афганистан на базу Баграм уже в августе 1979 года. Официально батальон должен был осуществлять охрану президента ДРА Хафизуллы Амина, на самом же деле батальон был использован прямо противоположно. Если называть вещи своими именами, руководство СССР сразу готовило батальон для осуществления государственного переворота в Афганистане с установлением у власти просоветского правительства. До этого Афганистан уже просил оказать ему военную помощь и обращался и к СССР, и к США, руководство СССР решило пойти своим путем, оказать помощь только после устранения действующего руководителя страны.
Для осуществления задуманного в Баграм были передислоцирована рота ВДВ и два отряда специального назначения, формированием которых занималось КГБ СССР. Отряд «Зенит» состоял из 24 человек специальной группы А, которая позднее стала известна, как группа «Альфа». Отряд «Гром» состоял из 30 человек офицеров специального резерва КГБ СССР. Все полразделения участвующие в штурме были вооружены современнейшим на тот момент оружием. Так взятие дворца Амина стало первым случаем применения РПГ-18 «Муха». Данный гранатомет получил широкую известность, и теперь образ солдата с «Мухой» прочно ассоциируется в сознание с участниками первой и второй Чеченских войн.
Взять дворец Амина было непростой задачей. Вокруг дворца была развернута пехотная бригада в составе 3-х батальонов, дополнительно охрана дворца была усилена танковым батальоном и зенитным полком, на вооружении которого было 12 100-мм пушек и большое количество пулеметов ДШК, учитывая то, что дворец стоял на возвышенности, эта артиллерия могла стать непреодолимой преградой для штурмующих. Непосредственно во дворце располагалась рота личной охраны Амина, во многом состоящая из его родственников. Таким образом, силы обороняющихся во много раз превосходили силы атакующих.
План операции
План операции предусматривал захват дворца и уничтожение средств ПВО зенитного полка. Остальные подразделения предполагалась блокировать в военных городках. Для уничтожения средств ПВО выделялись 2 расчета АГС-17 и инженерный взвод. Гранатометы должны были отсечь зенитчиков от средств ПВО, расположенных на позициях, в это время инженерный взвод должен был осуществить их подрыв.
Отдельная группа должна была захватить 3 танка, вкопанных возле дворца. Для этой цели было выделено 12 человек. Два снайпера, которые должны были снять охрану у танков, 2 пулеметчика, танковые экипажи. Они должны были проехать на автомобиле ГАЗ-66 мимо позиций 3 батальона охраны и осуществить захват танков.
2 и 3 роты мусульманского батальона и приданная им рота десантников должны были блокировать расположение батальонов бригады охраны и танкового полка. Для штурма дворца привлекалась первая рота, которая на своих БМП должна была подвезти к дворцу штурмовые отряды «Гром» и «Зенит».
Штурм
Штурм дворца удалось осуществить в соответствии с планом операции, активная фаза боя длилась около часа, хотя стрельба не прекращалась еще сутки, некоторые солдаты и офицеры пехотной бригады не хотели сдаваться в плен и с боями пробивались в горы. Афганские потери составили около 200 человек убитыми, включая Амина и его сына, в плен сдались около 1700 военнослужащих. Наши потери составили 19 человек, 5 из состава штурмовых групп КГБ, еще 5 потеряли десантники, 9 человек потерял «мусульманский батальон». Почти все члены штурмовых групп получили ранения.
Первыми выехала группа на автомобиле ГАЗ-66, но когда автомобиль проезжал мимо расположения 3 батальона, в нем уже была объявлена тревога, в центре плаца стоял комбат и его заместители, солдаты получали оружие и боеприпасы. Командир группы Сахатов не растерялся и принял решение захватить руководство батальона. Автомобиль на полной скорости выехал на плац, разведчики мгновенно захватили афганских офицеров и рванули с места. Когда афганцы опомнились, было уже поздно, отъехав подальше, группа залегла у дороги и встретила пустившихся в погоню афганских солдат огнем, наступая толпой без руководства офицеров, они стали легкой добычей. Снайперы группы в это время уничтожили часовых у танков.
Как только началась стрельба у позиций 3-го батальона, начался общий штурм. Две «Шилки» стали работать по дворцу, еще 2 и расчеты АГС начали обстреливать казармы и дворики, не давая солдатам покинуть казармы. Одновременно для блокирования казарм выдвинулась мотопехота. А ко дворцу на БМП выдвинулись штурмовые группы. Афганцы довольно быстро пришли в себя и открыли шквальный огонь по движущимся по серпантину БМП, первую машину им удалось подбить, десантником пришлось покинуть ее и карабкаться в гору используя специально приготовленные для такого случая лестницы. В итоге боевые машины были у дворца через 20 минут после начала операции, далее последовал штурм и бой за каждое помещение дворца, одновременно с началом штурма должны были замолчать «Шилки», но этого не произошло. Канал связи был забит просьбами о помощи командира одного из БТР, который свалился в канаву, поэтому для прекращения огня по дворцу в расположение «Шилок» пришлось отправлять связного. Через час президент Хафизулла Амин был уже мертв.
Мне сон приснился ночью,
Ужасно страшный сон…
- О том, как нас бомбили,
Повествовал мне он.
Стремительно забыли
Священную Войну,
За это и бомбили
Родимую стРАНУ.
Как снова повторился
Блокадный Ленинград,
Как будто превратился
Весь мир в кромешный ад.
Как проволокой колючей
Опутались границы,
Нет! Надо же такому
Сегодня мне присниться?!
Где полыхали улицы
И рушились дома…
От страха только смелый
Тут не сойдёт с ума.
Прошу, не забывайте
Священную Войну!!!
На крах не обрекайте
Родимую стРАНУ.
Ты спросишь:"Почему
сержант,
Так много на груди,
наград,
погоны курсанта на фото
лежат,
почему я не стал
офицером?",
Да, начинал воевать в 41-ом году,
Почему-то меня
не убили,
Был четырежды
ранен в бою,
И в больницах лечили,
лечили…
Вот уже в 44-ом году
я курсант,
Таллинского пехотного,
В училище
тыловой лейтенант, нас воевать
доучивал.
Там же, в Тюмени,
я встретил ее,
Первый раз в жизни
влюбился,
Бабы до этого в госпиталях,
Да в мокром окопе
снились.
Она научила меня
танцевать,
В клубе на танцах
встретились,
Она научила меня
целовать,
Потом в ее доме
любилися.
Встречал Новый год
на квартире,
Друзья и Наташи подруги
со мной
Выпили прежде:
«За Сталина»",
Пили потом:
«За Победу».
Потом танцевали
парами,
Вдруг открывается
дверь,
Входит наш ротный начальник,
старлей,
Сильно он пьян был, кричал:
«Веселей»,
Сел за наш стол, достал
фляжку,
Выпил из горла и из револьвера,
выстрелил трижды в Наташу.
Васька мой друг, его руку
отбил,
Бросили его в пролет
лестницы,
Насмерть убился наш,
командир,
Был я курсантом три
месяца.
Дело замяли, не нужен
скандал,
Сам мол стрелял и по пьянке упал,
Наташу мою
схоронили,
Всех курсантов кто,
это видал,
Отчислили из училища.
Вот так,
случилось,
На фронте меня,
Немцы убить не сумели,
Погибла другая в глубоком тылу,
Убили любовь и Наташу мою.
А на черта, а на черта, тебе так много, книг читать?
В 1944 году потери в боевых самолетах составили
24 800 машин, максимальные за войну. Но потрясает другое: из этого количества лишь 9700 погибли в боях, а 15 100 относятся к небоевым потерям, потерям из-за технического состояния самолетов и низкой летной подготовки пилотов.
На Хиросиму упала немецкая бомба
История создания атомного оружия - захватывающий исторический детектив
В сентябре 1942 года состоялся первый боевой запуск ФАУ 2 (Vergeltungswaffe-2) - первой в мире баллистической ракеты дальнего действия, разработанной знаменитым немецким конструктором Вернером фон Брауном.
Несмотря на значительное количество запусков, роль этого оружия в войне оказалась ничтожной. Просто ракету не решились применить с той «начинкой», для доставки которой она предназначалась.
Одна тонна взрывчатого вещества - ровно столько помещалось в боеголовке ракеты. В общем-то немного, в те годы уже были авиабомбы и помощнее. Тратить огромные средства только для того, чтобы обстреливать Лондон, рациональные немцы точно бы не стали. Значит, V-2 сделали для чего-то другого. Попытаемся разобраться - для чего именно.
Весной 1945 года американские войска, наступавшие в восточном направлении навстречу Красной армии, внезапно повернули на 90 градусов, и на всех парах рванули на юг, в Тюрингию. Именно туда немцы эвакуировали всех своих ученых-ядерщиков, а также их оборудование и документацию. Американцам досталась большая часть ученых Третьего рейха, хотя кое-что перепало и СССР. Но вскоре после окончания войны было объявлено - немецкие ядерщики шли по совершенно неправильному пути и никакой атомной бомбы создать просто не могли.
А вот американцы ее создали. Причем как-то очень быстро - с момента испытания опытного изделия в пустыне Аламогоро (штат Нью-Мексико), 16 июля 1945 года, до бомбардировки Хиросимы (6 августа 1945 года) прошло всего три недели. За такой срок даже при наличии должного количества урана-235 просто невозможно сделать боевое устройство совершенно нового тогда типа. Это только кажется, что атомная бомба - простая, как апельсин, штука. На самом деле это был суперхайтек того времени, да и сегодня применяются очень точные технологии. Так, если свести части уранового сердечника не точно и не строго одновременно, никакого взрыва не произойдет, так как критическая масса не будет достигнута. С неподвижно стоящим изделием проще, а ведь боевая бомба летит вниз, ее трясет и шатает в потоке воздуха, возникают всяческие «паразитные» ускорения, которые не способствуют улучшению точности работы механизмов. На доводку конструкции от «изделия» до боевого образца зачастую требуются месяцы и годы, а американцы якобы уложились в пару недель. Какая-то совсем не научная фантастика…
Но если предположить, что в Тюрингии были захвачены совершенно готовые немецкие атомные бомбы, все встает на свои места. Одну испытали, проверили ее работоспособность, две другие тут же отправили на войну и применили. Еще парочку разобрали, чтобы потом скопировать. И объявили всему миру - бойтесь нас, мы создали атомное оружие, теперь США сильнее всех. А для того чтобы никто не узнал, что бомбы на самом деле трофейные, и была запущена «утка» про немецких физиков-неумех, которые все делали неправильно.
Какие аргументы говорят в пользу этой версии? Прежде всего, Германия обладала единственными в Европе урановыми приисками в Судетах. Итак, с сырьем полный порядок. С его обогащением тоже не было проблем, имелось, как минимум, три технологии выделения изотопа уран-235 из массы сырья, причем по эффективности они значительно превосходили американские. Одну из них разработал ученый-ядерщик барон Манфред фон Арденне. После окончания войны он добровольно пошел на сотрудничество с Советским Союзом, уехал в нашу страну и впоследствии получил две Сталинские премии, которые давали лишь за самые выдающиеся достижения и только гражданам СССР. Фон Арденне стал одним из немногих иностранных ученых, кто ее получил. Остается догадываться, что заставило немецкого аристократа отправиться работать в страну победившего пролетариата. Видимо, большая «любовь» к янкам.
Завод по обогащению урана - огромное производство, которое пожирает массу электроэнергии и воды, там требуется много рабочих рук. Скрыть такую махину невозможно, особенно в Германии, которую самолеты-разведчики союзников регулярно «прочесывали». Но вот в Аушвице (немецкое название польского города Освенцим) начинается строительство огромного завода по производству синтетического каучука. Строит концерн I.G. Farbenindustrie AG, на собственные деньги. Дармовой рабочей силы навалом, рядом протекают три реки, имеются хорошие подъездные пути. К тому же Освенцим и предприятия вокруг него не бомбят, но вовсе не из соображений гуманизма - их совладельцами были американские капиталисты. Завод построен, но ни одного килограмма каучука он так и не выдал, хотя постоянно расходовал прямо-таки чудовищное количество электричества. В I.G. Farben плакались: мы разорены, проект убыточный, требовали от властей компенсировать финансовые потери. В общем, ломали комедию. А в 1944 году, незадолго до того, как Освенцим освободила Красная армия, завод эвакуировали в неизвестном направлении.
Более чем странное предприятие, скорее всего, и было тем местом, где немцы обогащали уран, да и до приисков от него было рукой подать. Первое испытание атомной бомбы прошло в октябре 1944 года на острове Рюген, еще два - 3 и 12 марта 1945-го в Тюрингии. Причем испытывали явно разные «изделия» - в первом случае просто большую атомную бомбу, во втором - миниатюрные устройства с малой поражающей силой. Такие сегодня применяются в гаубичных «спецснарядах» - критическая масса достигается за счет сверхсильного сжатия урана взрывной волной. Немцы опять опередили прогресс на десятилетия.
О двух мощных взрывах в Тюрингии стало известно и советскому командованию. Вот цитата из донесения, отправленного в Москву: «…на расстоянии 500−600 м от эпицентра взрыва лежали сваленные деревья. Возведенные для испытаний укрепления и строения были разрушены. Военнопленные, находившиеся в месте взрыва, погибли, причем в ряде случаев от них не осталось следов. Другие военнопленные, находившиеся на некотором расстоянии от эпицентра взрыва, получили ожоги на лице и теле, степень которых зависела от расстояния их нахождения от центра…» Это явно не могло быть испытанием обычного оружия, а вот на взрыв атомной бомбы похоже на все сто.
Руководство СССР быстро поняло, что немецкие атомные бомбы теперь находятся в руках «потенциального противника». А таковым США стали уже в мае 1945 года, причем не по нашей вине. Только-только капитулировала Германия, а «союзники» уже разрабатывали операцию под кодовым названием Unthinkable («Немыслимое»). Внезапным ударом они намеревались обрушиться на советские войска. Причем в первых рядах наступающих должны были идти немецкие дивизии, которые сдались в плен, но американцы с англичанами их почему-то не разоружали. Впрочем, это тема для отдельного рассказа, наша разведка хорошо сработала, войска произвели грамотную перегруппировку, и операцию пришлось отменить.
У американцев всего несколько ядерных бомб, быстро наладить их производство они не смогут, Манхэттенский проект с треском провалился. Именно пониманием этого объясняется твердость советской позиции в переговорах с США в послевоенные годы. По сути, атомные бомбы наши страны сделали одновременно. И обе - с использованием немецких технологий и специалистов. Великобритания, которая стала ядерной державой ровно 60 лет назад (в сентябре 1952 года), так же воспользовалась их совсем не добровольной «помощью».
Но почему же, обладая таким страшным оружием, Германия не переломила ход войны в свою пользу? Скорее всего, только потому, что бомб было изготовлено очень мало, а завод в Аушвице пришлось спешно свернуть. Несколько ядерных ударов не смогли бы остановить Красную армию, потеря 5−6 дивизий ничего принципиально не меняла, всего их было около 170. По той же причине и американцы предпочли сбросить их на беззащитные японские города (есть, впрочем, горькая ирония судьбы - немецкие бомбы упали на союзников Германии), а не применить в ходе операции Unthinkable. По всей видимости, янки, равно как и немцы, понимали, что в этом случае русские начнут лютовать.
Своим решительным наступлением советская армия предотвратила превращение Второй Мировой войны в ядерную, до этого оставался всего один шаг. Поработай обогатительный завод еще несколько месяцев, на головы и наших войск, и коварных «союзников» посыпались бы V-2 с атомными боеголовками. Причем в большом количестве. Несколько десятков ракет - и Красная армия перестает существовать, еще пара десятков - уничтожена американско-британская группировка на континенте, десяток бомб по уже хорошо пристрелянному Лондону - англичане делают «хенде хох». А там можно заняться и Америкой - работы над двухступенчатой межконтинентальной ракетой А9А10 находились уже в завершающей стадии, прототип даже побывал в космосе. И где-нибудь в начале 1946 года Нью-Йорк и Вашингтон подверглись бы ядерной атаке. Но этого, к счастью, не произошло. Атомной бойни удалось избежать благодаря мужеству и героизму наших солдат.
Афганистан 1988. Настоящая история подвига бойцов 9-й роты
9-я рота 345-го парашютно-десантного полка ВДВ занимала несколько высот, сформировав ротный опорный пункт. Боевая задача стояла следующая: не допустить прорыва противника к дороге Гардез - Хост. Под катом вас ждет не выдуманная история о подвиге славных бойцов 9-й роты, которая была изложена на основании боевого донесения, а также сведений из других источников.
К 1988 г. весь мир знал, что советские войска в скором времени окончательно покинут Афганистан. Миллиарды долларов, вложенные администрацией США в финансирование различных формирований 'борцов за веру', до сих пор не дали никакого серьезного результата. Ни одна провинция не была под полным контролем 'духов', ни один, даже задрипанный городишко не был захвачен. А ведь как обидно американскому истэблишменту - так и не отомстили толком СССР за Вьетнам! В стане афганской оппозиции, на пакистанских базах, при участии американских и пакистанских советников, разработали план: взять приграничный город Хост, создать там альтернативное Кабулу правительство, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Духам удалось блокировать наземный путь в Хост, и снабжение гарнизона долго осуществлялось по воздуху. Осенью 1987 года командование 40-й армии начало осуществлять армейскую операцию по деблокированию Хоста под названием 'Магистраль'. Духовские группировки были разгромлены и отступили за Джадранский хребет, освободив трассу на Хост. Наши подразделения заняли господствующие высоты вдоль дороги, и в Хост пошли грузы.
7 января 1988 г., примерно в 15−00 начался обстрел высоты 3234, на которой находились 39 десантников взвода ст. л-та В.Гагарина. Вернее, обстреливали все высоты, но сосредоточенный, массированный огонь велся именно по господствующей на данной местности высоте 3234. Во время обстрела погиб рядовой Андрей Федотов, радист арт корректировщика ст. лейтенанта Ивана Бабенко, и была разбита рация. Тогда Бабенко взял рацию одного из командиров взводов.
В 15−30 началась первая атака. В составе штурмующих мятежников было спецподразделение - так называемые 'черный аисты', одетые в черную униформу, черные чалмы и каски. В его состав, как правило, входили наиболее подготовленные моджахеды-афганцы, а также пакистанские спецназовцы и различные иностранные наемники (в качестве советников-командиров). По данным разведотдела 40-й армии, в бою участвовали также коммандос полка 'Чехатвал' армии Пакистана.
С нашей стороны непосредственно боем руководил командир 3-го взвода 9-й роты старший лейтенант Виктор Гагарин. После первой атаки противник потерял около 40 человек убитыми и ранеными. У нас был ранен мл. с-т Борисов. После массированного обстрела из минометов и переносных ПУ реактивных снарядов, в 17−35 противник атаковал высоту с другого направления, но попал под сосредоточенный огонь с высоты, где держал оборону взвод ст. лейтананта С.Рожкова. Через 40 минут боя духи отошли. В 19−10 началась третья атака, массированная, под прикрытием огня гранатометов и пулеметов. На этот раз погибли ст. сержант В.Александров из расчета пулемета 'Утес', Сергей Борисов и Андрей Кузнецов. Позиция 12,7 мм пулемета НСВ ('Утес') прикрывала подступы к основным позициям десантников. Чтобы уничтожить крупнокалиберный пулемет, косивший духов практически в упор, атакующие массированно применили гранатометы РПГ. Вячеслав Александров понимал, что уцелеть пулеметному расчету не удастся, поэтому дал команду двум своим номерам расчета - А. Копырину и С. Объедкову - отойти к основным силам, а сам стрелял до последнего. И пулемет, и старший сержант были буквально изрешечены осколками гранат.
Далее были атака за атакой. На исходе дня к 3-му взводу подошло подкрепление: группа десантников второго взвода 9-й роты гвардии старшего лейтенанта Рожкова Сергея Владимировича, ночью появилась группа разведчиков ст. л-та Алексея Смирнова. Сразу после этого, примерно в 1−00 8 января, противник предпринял наиболее яростную атаку. Духам удалось приблизиться на расстояние броска гранаты и забросать часть позиций роты гранатами. Однако и эта атака была отбита. Всего противник предпринял 12 массированных атак, последние уже в середине ночи 8 января. В течение ночи прибыли еще 2 группы резерва: десантники ст. л-та Сергея Ткачева и разведчики ст. л-та Александра Меренкова. Они доставили боеприпасы и воду обороняющимся, и приняли участие в отражении последних атак.
Из воспоминаний сержанта 2-го взвода 9-й роты
'Все атаки душманов были хорошо организованы. К нам на подмогу пришли другие взвода роты, пополнили наш запас боеприпасов. Наступило затишье, вернее угомонилась стрельба. Зато поднялся сильный ветер, стало очень холодно. Я спустился вниз под скальник, где находились только что пришедшие товарищи. В это время началась самая страшная и самая жуткая атака. Было светло от разрывов 'граников' (гранат от РПГ-7). Душманы вели шквальный огонь с трех направлений. Они вычислили наши позиции, и вели сосредоточенный огонь из гранатометов по месту, где находился ряд. А. Мельников с пулеметом. Духи выпустили туда пять или шесть гранат. Он уже мертвый прибежал вниз. Упал замертво, не произнеся ни слова. Он с самого начала боя вел огонь из пулемета, как с нашего направления, так и с того, где получил смертельную рану
Мл. сержанту
Духи уже подошли на 20−25 метров. Мы вели по ним огонь почти в упор. Но мы даже не подозревали, что они подползут еще ближе на расстояние 5−6 метров и оттуда станут закидывать нас гранатами. Мы просто не могли простреливать эту рытвину, возле которой было два толстых дерева. В этот момент гранат у нас уже не было. Я стоял рядом с А. Цветковым и граната, которая разорвалась под нами, была для него смертельной. Меня же ранило в руку и в ногу.
Было много раненых, они лежали, а мы ничем не могли им помочь. Нас осталось четверо: я, Владимир Щиголев, Виктор Передельский и Павел Трутнев, потом прибежал на подмогу Зураб Ментешашвили. У нас оставалось уже по два магазина на каждого, и ни одной гранаты. Даже некому было снаряжать магазины. В этот самый страшный момент к нам на подмогу пришел наш разведвзвод, а мы стали вытаскивать раненых. Рядовой Игорь Тихоненко прикрывал наш правый фланг все 10 часов, вел прицельный огонь из пулемета. Возможно, благодаря ему и Андрею Мельникову «духи» не смогли обойти нас с правой стороны. В четвертом только часу духи поняли, что эту горку им не взять. Забрав своих раненых и убитых, они стали отходить. На поле боя потом мы нашли гранатомет, выстрелы к нему в разных местах и три ручные гранаты без колец. Видимо, когда они рвали кольца, чеки остались в запале. Может быть, мятежникам и не хватило буквально этих трех гранат, чтобы подавить наше сопротивление.
Везде было много крови, видимо, у них были большие потери. Все деревья и камни были изрешечены, не видно живого места. В деревьях торчали хвостовики от 'граников'.
Я еще не написал про «Утес», который «духи» пулями и осколками в прямом смысле превратили в кусок металлолома. Мы вели из него огонь до самой последней минуты. Сколько было противника, можно только догадываться. По нашим прикидкам, никак не менее двух-трех сотен.'
Алексей Смирнов, выпускник РВВДКУ, возглавлял группу разведчиков, пришедшую на помощь взводу Виктора Гагарина.
'…Началась крупномасштабная операция 'Магистраль', во время которой провоевавшему в Афганистане уже полгода Смирнову и довелось сражаться вместе с 9-й ротой их 345-го полка на упомянутой выше высотке.
В конце ноября 1987 года полк перебросили под Гардез с задачей выбить 'духов' с господствующих высот вокруг города Хост. В 20-х числах декабря Смирнов без боя занял со своими разведчиками высоту 3234, передав ее парашютно-десантному взводу 9-й роты. Затем несколько дней выполнял следующие боевые задачи - занимал новые высоты и участвовал в зачистке близлежащего кишлака. 6 января завязался бой за высоту 3234.
Обстреляв горку из минометов и безоткатных орудий, душманы попытались взять ее пешей атакой. Когда в 9-й роте появился первый 'двухсотый', комбат приказал Смирнову подняться на высоту, чтобы вынести погибшего ефрейтора Андрея Федотова с поля боя. Но уже через минуту поменял решение, приказав Смирнову взять как можно больше боеприпасов и, дойдя до соседней высотки, ждать его дальнейших команд. К обороняющемуся взводу тем временем подошел командир 9-й роты с еще одним взводом, однако противостоять нарастающим атакам душманов становилось все сложнее. Выполняя со своими пятнадцатью разведчиками роль близлежащего резерва для уже почти окруженного взвода, Смирнов видел, как моджахеды все яростнее идут на штурм, как покрытая снегом горка чернеет от взрывов и пороховых газов. При этом комбат упрямо держит его в резерве, думая, что 'духи' могут попытаться обойти роту с его стороны. С нескольких сотен метров, которые разделяли Смирнова и сражающуюся 9-ю роту, он хорошо слышал крики моджахедов: 'Москва, сдавайся!'. И когда уже поздним вечером с места боя начали доноситься доклады бойцов ротному о кончающихся патронах, Смирнов радировал комбату, что больше тянуть нельзя. Получив добро на атаку, рванул на выручку роте. 15 разведчиков Смирнова и доставленные ими боеприпасы сделали свое дело: после нескольких часов ночного боя боевики отступили. Когда рассвело, на подступах к устоявшей высоте валялось много брошенного оружия, а снег изобиловал кровяными пятнами.'
Резюме.
В принципе, с нашей стороны все было достаточно грамотно. Арткорректировщик ст. лейтенант Иван Бабенко привлекал к подавлению атак приданную артиллерию - самоходки 'Нона' и гаубичную батарею, обеспечивал нанесение и корректировку артударов от начала и до конца боя, причем наши снаряды рвались при последних атаках буквально в 50 метрах от позиций бойцов 9-й роты. Очевидно, артиллерийская поддержка сыграла важнейшую роль в том, что десантникам, несмотря на подавляющее превосходство атакующих в живой силе, удалось удержать позиции.
9-я рота мужественно и умело оборонялась 11−12 часов. Меры, принимаемые командованием для организации боя были своевременными и правильными: в качестве резерва на высоту прибыли 4 группы; огневая поддержка была на уровне, связь работала четко. По некоторым сведениям, в составе роты был и авианаводчик, однако из-за неблагоприятных метеоусловий авиацию применить не удалось. Наши потери можно считать относительно небольшими: они составили 5 убитых непосредственно в ходе боя, еще один умер от ран уже после боя. Старшему сержанту
Высоту 3234 защищали: офицеры - Виктор Гагарин, Иван Бабенко, Виталий Матрук, Сергей Рожков, Сергей Ткачев, прапорщик Василий Козлов; сержанты и рядовые - Вячеслав Александров, Сергей Бобко, Сергей Борисов, Владимир Борисов, Владимир Веригин, Андрей Дёмин, Рустам Каримов, Аркадий Копырин, Владимир Криштопенко, Анатолий Кузнецов, Андрей Кузнецов, Сергей Коровин, Сергей Лащ, Андрей Мельников, Зураб Ментешашвили, Нурматджон Мурадов, Андрей Медведев, Николай Огнев, Сергей Объедков, Виктор Передельский, Сергей Пужаев, Юрий Саламаха, Юрий Сафронов, Николай Сухогузов, Игорь Тихоненко, Павел Трутнев, Владимир Щиголев, Андрей Федотов, Олег Федоронко, Николай Фадин, Андрей Цветков и Евгений Яцук; а также разведчики 345-го ПДП и десантники других взводов 9-й роты, подошедшие в качестве усиления.
Из них погибли на высоте 5 человек: Андрей Федотов, Вячеслав Александров, Андрей Мельников, Владимир Криштопенко и Анатолий Кузнецов. Еще один боец - Андрей Цветков - умер в госпитале через сутки после боя на высоте 3234.
«Кто-то нас выдал… Немцы узнали, где стоянка партизанского отряда.
Оцепили лес и подходы к нему со всех сторон. Прятались мы в диких чащах, нас
спасали болота, куда каратели не заходили. Трясина. И технику, и людей она
затягивала намертво. По несколько дней, неделями мы стояли по горло в воде.
С нами была радистка, она недавно родила. Ребенок голодный… Просит
грудь… Но мама сама голодная, молока нет, и ребенок плачет. Каратели
рядом… С собаками… Собаки услышат, все погибнем. Вся группа - человек
тридцать… Вам понятно?
Принимаем решение…
Никто не решается передать приказ командира, но мать сама догадывается.
Опускает сверток с ребенком в воду и долго там держит… Ребенок больше не кричит… Ни звука… А мы не можем поднять глаза. Ни на мать, ни друг на друга…»
«Когда мы брали пленных, приводили в отряд… Их не расстреливали,
слишком легкая смерть для них, мы закалывали их, как свиней, шомполами,
резали по кусочкам. Я ходила на это смотреть… Ждала! Долго ждала того
момента, когда от боли у них начнут лопаться глаза… Зрачки…
Что вы об этом знаете?! Они мою маму с сестричками сожгли на костре
посреди деревни…»
«Попали в окружение… Скитались по лесам, по болотам. Ели листья, ели
кору деревьев. Какие-то корни. Нас было пятеро, один совсем мальчишка,
только призвали в армию. Ночью мне сосед шепчет: «Мальчишка полуживой, все
равно умрет. Ты понимаешь…» ««Ты о чем?» ««Человеческое мясо съедобное.
Мне один зэк рассказывал… Они из лагеря бежали через сибирский лес.
Специально взяли с собой мальчишку… Так спаслись…»
Ударить сил не хватило. Назавтра мы встретили партизан…»
«Партизаны днем приехали на конях в деревню. Вывели из дома старосту и его сына. Секли их по голове железными палками, пока они не упали. И на земле добивали. Я сидела у окна… Я все видела… Среди партизан был мой
старший брат… Когда он вошел в наш дом и хотел меня обнять: „Сестренка!!“
- я закричала: „Не подходи! Ни подходи! Ты - убийца!!“ А потом онемела.
Месяц не разговаривала.
Брат погиб… А что было бы, останься он жив? И если бы домой
вернулся…»
«Пришла Красная армия…
Нам разрешили раскапывать могилы, где наших людей постреляли. По нашим
обычаям надо быть в белом - в белом платке, в белой сорочке. Люди шли с деревень все в белом и с белыми простынями… С белыми вышитыми
полотенцами…
Копали… Кто что нашел - признал, то и забрал. Кто руку на тачке
везет, кто на подводе голову… Человек долго целый в земле не лежит, они
все перемешались друг с другом. С землей…
Я сестру не нашла, показалось мне, что один кусочек платья - это ее,
что-то знакомое… Дед тоже сказал - заберем, будет что хоронить. Тот
кусочек платья мы в гробик и положили…
На отца получили бумажку „пропал без вести“. Другие что-то получали за тех, кто погиб, а нас с мамой в сельсовете напугали: „Вам никакой помощи не положено. А, может, он живет припеваючи с немецкой фрау. Враг народа“.
Я стала искать отца при Хрущеве. Через сорок лет. Ответили мне при
Горбачеве: „В списках не значится…“ Но откликнулся его однополчанин, и я узнала, что погиб отец геройски. Под Могилевом бросился с гранатой под
танк…
Жаль, что моя мама не дожила до этой вести. Она умерла с клеймом жены
врага народа. Предателя. И таких, как она, было много. Не дожила она… Я сходила к ней на могилку с письмом. Прочитала…»
Для того чтобы выиграть войну - нужно проиграть пару сражений, да потери будут и ранения тоже, зато победа будет оправданной, нежели нечестный бой без сопротивления…
Чем больше ты имеешь, тем с большой жадностью стремишься к тому, чего у тебя нет. Война у тебя рождается из побед.
Погиб, не найден.
…Я тоже потерял друзей, поверь.
Не веришь мне- спроси людей.
Там список есть: «Погиб, не найден»
И чертов мир, будь он неладен
Забрал их всех. Тебя возьмет
С собой старуха смерть с косой
Но ты не бойся. Нас спасет
Отвага, верность идеалам
И с первой утренней росой
Тупой клинок пронзит ударом.
В унисон с тысячами,
Даже миллионами-
Воздаю вам заслуженное:
Будьте прокляты!
Гвозди ржавые в тело
Чёрными мыслями
Вгоняют черти смело
В поисках истины
Политики меняют маски
И прикрываясь Верой
Залили чёрной краской
Землю без меры
О догмы бьют младенцев
Деньги из вен качая
Кровавый штамп на горцев
Кресла свои выручая
Матери мечутся в чёрном
В лужах алых шаря
Хоть кусочек от сына
Рваный найти мечтая
Юность догонит старость
Прихотью зла сгорая
И потеснится малость
Детство вперёд пропуская
Что же вы… как назвать вас, .люди?
Кровью безвинных грезите
Рай на костях? подумайте!
В Ад головой вы лезете…
Кто же родил вас, ироды?
В муках, в надеждах, в радости?
Дети не Правды - Кривды!
Дай вам… по меркам жадности…
«Что вы за человек?»
«Человек как человек - Есть люблю, баб люблю, воевать не люблю».
«Политика - это война без кровопролития, в то время как война - это политика с кровопролитием».
Солдат стоял посреди поля,
В обмундирование одет,
И смотрел, как после боя
Над этим полем ласточка летит.
Он стоял и горько плакал,
С небольшой улыбкой на губах.
А у подбитых танков
Кружилась птица в небесах.
Его лицо было черно
От копоти и пыли,
И знал он только лишь одно:
«Мы победили! Победили…»
Цена за ту победу
И вызывает слезы…
И где он только не был
Пока гремели пушек грозы…
Боец прошел все не один:
Товарищи с ним были.
Но вот стоит он поля посреди,
Где его товарищей убили.
В голове еще шумит…
Крики выстрелы и взрывы,
Как кто-то громко говорит:
«Засада!.. К бою!.. Мины!..»
Он помнит возгласы товарищей: «Ура!»
И полевую кухню…
Но не все дожили до утра
В ту роковую ночку.
Враг напал внезапно, беспощадно,
А воин бил в ответ еще сильней.
И пули сыпались свинцовым градом,
И жизни не жалел никто своей.
Окопы, танки, стоны…
Все помнит он…
А у кого-то были жены.
Но не все увидят свой родимый дом…
И вот стоит солдат посреди поля
И все думает о том,
Как красиво после боя
Летает ласточка с птенцом…