Безумная война, гражданская война…
В ней жизни грош цена и смерти ровно грош.
Отмерил ей сполна трагедий Сатана,
В воители ее, призвав вождизма ложь.
Готовы все адепты добро и зло делить.
Здесь каждый примеряет защитника доспехи.
Да только никогда вину не искупить:
Кто власти возжелал - получит на орехи.
Как страшно знать тому, кто сдвинул силы ада,
Что от его решений скончался человек.
Что навсегда ему воздвигнута преграда,
Ее преодолеть, не в силах имярек.
Вожди, царьки земные, правители, набобы!
Вам упиваться славой не вечно суждено
В наследство по себе, с пронзительной стыдобой,
Оставите в кустах унылое говно.
Снова дрожит потолок, рано сегодня они
Ты не пугайся сынок, котика в ручки возьми
Он тебе песню споёт, только за ушком чеши
Как завершится налёт, так и поспишь от души
Хоть и холодный подвал, но под землёй глубоко
Что бы снаряд не достал, пусть упадёт далеко
Но не на чей-нибудь дом, следуя злому чутью
Где-нибудь в поле пустом, силу истратив свою
Блинчики завтра с тобой, мы напечём из муки
Гуманитарный конвой, снова привозит пайки
Там где центральный фонтан, вместе воды наберём
И под ветвистый каштан сядем, в тени отдохнём
Может быть скоро уйдут, дяди плохие совсем
Пушки с собой заберут, вот облегчение всем
Папу дождёмся с войны, будем как прежде семьёй
Пусть разноцветные сны, снятся тебе мальчик мой
Украина, г. Николаев, 11 января 2018 г.
На улице Веры ветра и разруха
Плетут бесконечные косы из пепла,
То ноя скрипуче ехидной старухой,
То воя зверюгой тоскливо-свирепо.
То падая с неба каменьями, будто
Жилище постыло и вовсе не нужно.
То вдруг затихая ленивой минутой,
Насытившись сломанной старой игрушкой.
По улице горклой Надежды, бесследно,
Скитается «пьяно» безумная память.
Картины былого ей видятся, бедной:
Бормочет о чём-то во тьму, улыбаясь,
Послышится только, как ножки топочут,
А тонкий звоночек зовёт за собою.
Мгновенье - увидит, заплачет: «Сыночек!»
Укроет платком, загорится любовью -
Прижмётся, головку погладит, целуя,
Любимые щечки и ручки, и глазки…
Не дрогнет от горя над ними горгулья,
Слезой каменелой встречая мерзавку*…
Холодное небо взирает безмолвно
На город забытых исканий-страданий
Спокойным беспечным сиреневым взором -
Ведь боги давно по нему отрыдали!..
*мерзавка - смерть
Для чего вы пришли, разбивая осколками землю,
Что должна покориться, напоровшись на залпы ракет,
С покаянной душой, вашим фразам и лозунгам внемля
Что рождаются там же, где Овальный стоит кабинет?
Для чего вы пришли убивать без стыда и упрёка?
Мало было несчастья в той далёкой и страшной войне?
От безумных идей, по велению злого пророка
Обесценились жизни, а насилие стало в цене.
Для чего вы пришли, доставляя нужду и страданья,
Осуждать невиновных, продавать и калечить людей?
А в попытках помочь олигархам нажить состоянья
Всё походите больше на озлобленных, лютых зверей.
Для чего вы пришли, прославляя идеи нацизма?
Славы тут не получишь, даже в самых победных боях.
Диктатуры режим создавать на костях коммунизма
Вряд ли кто-то решится, не используя горе и страх.
Так зачем вы пришли, изменяя историю предков,
Искажая культуру и войны раздувая запал?
Преступили черту, из Европы желая объедков,
Всё теперь забывая, что Советский Союз оставлял.
Украина, г. Николаев, 30 - 31 декабря 2017 г.
1
Вот и кончился мой срок, среди множества дорог
Средь редутов, крепостей, среди недругов, друзей
Средь картечи и врагов, средь пожаров и ветров
Среди гор и средь степей, среди черни и царей
Припев:
А теперь иду домой, вся держава за спиной
И на всё хватило сил, потому, что отслужил
Значит вышла воля мне
2
За отечество стрелял, горе-горькое видал
Живота не пощадил, неприятеля губил
Стены приступом я брал, на удачу уповал
Если цепью, да в штыки шли на вражии полки
Припев:
3
Так давно покинул я, сердцу милые края
Где в полях из края в край, колосится урожай
Где зелёные леса, подпирают небеса
Их не чаял увидать, надо было воевать
Припев:
Но теперь иду домой…
4
Где-то там моя жена, оставалася одна
Доля выпала ей быть, без меня дитя растить
Пока в рекруты ходил, нам я вольную добыл
Хоть уже не молодой, всё же я иду домой
Припев:
Всё же я иду домой…
г. Николаев 31 мая-5 июня 2010 г.
Заключительная часть трилогии «Я не герой»
Может злая судьба, может добрая сила
Или чей-то жестокий обман
Неожиданно лётчика, вдруг пощадила
Что собрался идти на таран
Поменялись законы обычного мира
Поле боя пропало под ним
Появилась вода, что паденье смягчила
И плывёт он уже невредим
Нету танков, земля не горит под ногами
Батальон окружённый исчез
Виден солнечный берег, что перед глазами
Виден город, что словно воскрес
Ноги плохо идут, перегрузками сжаты
И сознанье шагнуло в тупик
Что он делает здесь, но старик бородатый
Всё поведал ему в тот же миг
-«Знаю страшно сынок, жизнь секундами мерить
Хоть ты будешь постарше меня
Но позволь рассказать, хоть и трудно поверить
Отгремала давно уж война
И бытует легенда в краях о пилоте
Что пылающий вёл самолёт
А потом растворился к земле на подлёте
Говорят так который уж год»
-«Значит вы мой потомок», чуть слышно ответил
Хриплым голосом воин небес
-«Но отводите взгляд, почему-то заметил
Словно нет в вашей жизни чудес»
-«Виноваты мы все перед нашей страною»
Говорил поседевший старик
-«Пред такими, как ты, кто был просто героем
Кто в бою отступать не привык
Развалили Союз, распродали богатства
Непотребно, без цели живём
Разорвали все узы народного братства
И границ накопали кругом»
-«Не за просто же так всё тогда умирали»
Парень твёрдо сказал молодой
-«Выйду к людям, к народу, чтоб что-то решали
Ведь не зря я остался живой»
г. Николаев 1−19 ноября 2011 г.
Андрей Геннадиевич Демидов
ЗОЛОТАЯ ЛОЦИЯ ВИКИНГОВ
роман
Для тех, кто умер, будь то микроб
или человек, время исчезает,
но все связаны друг с другом.
И уход одного - это потеря для многих,
потому, что это победа извечного
врага жизни - Хроноса. Примириться
с потерей - это значит сдаться,
и против Смерти встаёт Память -
преграда смерти уже не бытия, а
сознания. Именно память делит время
на прошлое, настоящее и будущее,
из которых реально только прошлое…
Л.Н. Гумилёв
ПРОЛОГ
Эта история началась почти за тысячу лет до того, как появились на свет её главные герои. Малолюдный пока, глиняно-деревянный Древний Рим тогда ещё с трудом удерживал в повиновении народы Италии и пытался одолеть торговый город Карфаген и воинственные полисы Греции, а в Китае уже возникла империя с многомиллионным народом. Кроме строительства дорог, каналов и перестраивания великих стен, первый, император Цинь Шихуан строил себе величественную гробницу на горе Лишань, под ней и вокруг неё. Кроме непревзойдённого никем и никогда количества воинов, колесниц с лошадьми, актёров, музыкантов, чиновников и женщин, император собирался взять с собой в другой мир все сокровища империи. При их сборе, в предгорьях восточного Тибета и был найден диковенный шар из золота. Это было чудесное золото - его нельзя было расплавить, разрезать или утопить в воде. На этой золотой сфере, размером с голову человека, были изображены моря и земли, известные и неизвестные, покрытые письменами, изображениями и местами для установки каких-то устройств и предметов. Этот шар умные чиновники первого императора назвали Золотой лоцией, потому, что по ней, если зрение было острым, можно было прокладывать пути на запад через Азию, на север за монгольские просторы, на юг и запад, к далёкому огромному острову, за которым снова была Европа. Потом эти чиновники, чтобы возвысить императора, имеющего сомнительное происхождение от наложницы, придумали историю о том, что шар был подарен ему небесными богами, как часть божественной силы. После смерти первого императора и его погребения вместе со своими живыми и глиняными подданными, среди ртутных рек и серебряных гор и лесов, его сын не стал достраивать погребальный город отца, а решил строить дворец. Большую часть золота он тайно вынул из отцовской пирамиды под горой Лишань для создания мира роскоши. Так золотая лоция в бессчётный раз была найдена опять. Спустя восемьсот лет, при становлении шестой императорской династии Тан, лоция в составе сокровищ предыдущей династии была украдена и вывезена беглецами по Шёлковой торговой дороге на запад.
Сыну основателя династии Тан досталось плохое наследство - страна была разорена, кочевники со всех сторон нападали, грабили, уводили население, везде образовывались свободные территории со своими князьями и правителями. Золото отца нужно было обязательно вернуть для укрепления власти. Молодой император Тайцзун объявил награду за каждого выданного сторонника Суй, скрывающегося в кочевьях вдоль дороги на запад. Ему привели столько беглецов, сколько иголок на ели. Их всех пытали. Наконец, на восточных предгорьях Тянь Шаня, золото императоров династии Суй было найдено и перевезено в самый большой город построенный тогда людьми - Чанъань, откуда начинается великий Шёлковый путь. Тех, кто прятал золото, по приказу императора закопали в землю живьём. В Поднебесной на некоторое время настал мир и процветание.
Но золото вернулось не всё. Не было тридцати возов с сокровищами и золотой лоции. Тем временем беглецы, бывшие чиновники династии Суй, медленно идущие с украденными сокровищами от оазиса к оазису по Великому шёлковому пути, получили ответ от папы римского Гонория, что престол святого Петра примет беглецов под защиту всего латинского христианского мира в обмен на половину богатства. Легаты церкви погрузили золото и беглецов на вёсельную галеру в конце Шёлкового пути, в сирийской Антиохии. Однако до итальянских берегов галера не дошла. Ночью около Крита, командир папского отряда и двадцать его воинов в жестоком бою убили своих товарищей и вельмож с их семьями и слугами. У Фессалоник они затопили галеру вместе с рабами-гребцами и греком-лоцманом. Наняв подводы, итальянцы ушли с золотом в долину реки Марицы к Андрианополю. Когда они прятали сокровища в горной пещере, на них напал аварский отряд…
Странным образом, известие о волшебном предмете из числа китайских сокровищ достигло книжника, родом из Тёмной земли, что между Волховом и Окой. Жажда знаний у некоторых людей пересиливает даже страх смерти. И этот книжник Рагдай со своими друзьями, вольными и невольными, положил начало цепи странных событий, давно уже забытых, неожиданным образом втянув в них множество разных людей среди грандиозного хаоса переселения средневековых народов…
Часть первая
ВИКИНГ ВИШЕНА СТРЕБЛЯНИН
Глава первая
ФЬОРД ВИКХЕЙЛЬ
Ночь гладила морщины скал, бархатной чернотой накрывала расщелины и выступы. Между отвесными стенами фьорда вода лежала в лунном свете серебряным зеркалом: спокойная, безмятежная гладь, неподвластная холодному резкому северному ветру. Отдаляясь от Восточного моря, фьорд делал несколько поворотов, изгибался к западу, и заканчивался каменными россыпями. Через них в фьорд стекала хрустально-чистая вода маленькой, но шумной речки. Её каменистые берега были пологими и скрывали два ручья, подходившие к реке с двух сторон недалеко от устья. Высокие, пышные ели торжественно стояли почти у самой воды. Широким клином лес поднимался к разрыву между скалами, образующими здесь седловину, теснился на перевале и уходил бесконечным ковром дальше, на северо-восток, туда, где снег никогда не таял, а огромные реки льда текли со скоростью один шаг в день.
В десяти шагах от берега, как большие рыбы, выброшенные на берег, лежали кверху дном две дощатые лодки-кнорры, накрытые промасленной рогожей. Вокруг них волнами висели волнам на жердях сети с поплавками из коры. Над потухшим костром, от ветра поскрипывал на железной треноге чан, сбитый из полос, с залитыми смолой боками. Под ним громоздилась куча хвороста и дров, приготовленных для растопки. Недалеко от лодок, среди елей, на катках из толстых брёвен, стоял большой драккар. Он был сорок шагов в длину и десять в ширину. Его мачта, будь она сейчас устанавлена, горделиво возвышалась бы над кронами высоких деревьев. Голова дракона была снята, чтобы не пугать местных духов. Раскрытая деревянная пасть виднелась из-под навеса рядом. Тридцать вёсел, были расставлены вдоль бортов. Казалось, они вот-вот опустятся, оттолкнутся от замшелых камней, и понесёт корабль над землёй. Парус, скатанный на палубе, похожий на огромный ствол сказочного дерева, радостно взметнётся вверх, упруго вздуется на ветру и понесёт драккар, как крылья птицу, повинуясь попутному ветру. Над кораблём чернел, похожий на огромные рыбьи кости, каркас навеса. Недалеко горой лежали снятые с него козьи шкуры крыши. Цветущие подснежники и лёгкий пар дыхания стоящего рядом человека, говорили о том, что не настало ещё это время отправляться в дорогу, но оно уже близко.
Человек этот, высокий молодой мужчина, мощного телосложения, с рыжей бородой и усами, светлыми ресницами и зелёными глазами, уже долго смотрел на свой драккар, ощущая смешанное чувство гордости и печали. На нём была, несмотря на холод, одна простая кожаная чёрная рубаха, такие же штаны, обувь, похожая на римские калигулы. Корабль тоже, казалось, смотрела на
Первая часть трилогии «Я не герой»
«От винта!» И взлетает наш ИЛ-штурмовик.
Все снаряды на месте, патроны - на лентах,
А фугасы - сюрпризы смертельных интриг -
Будут тех, кто внизу, хоронить в «комплиментах».
Артиллерия, значит, царица полей,
Ну, а здесь, наверху, небо наше по праву.
Рёв мотора - что может быть сердцу милей!
Очищаем от скверны родную державу.
Состраданье к врагу есть запретный товар.
Все сомнения загнаны в ствол пулемёта.
Снова бомбы летят, предвещая кошмар,
И бежит в отступлении вражья пехота.
Но явились «лаптёжники» нам в перехват.
Поглядим, кто кого, пулемётчик - за дело!
За разрывом разрыв, за снарядом снаряд,
Нужно только уйти от чужого прицела.
В этот раз не ушли, попадание в борт.
Задымился мотор, и приборы разбиты.
Не везёт так вот просто отделаться, чёрт,
И пути к отступлению все перекрыты…
Если б только успеть до своих дотянуть,
Подлататься маленько - и снова на небо!
Только «юнкерс» опять подрезает наш путь.
Не предложит он точно ни соли, ни хлеба.
Вот очнулся один, я теперь - «экипаж»,
И течёт бензобак, предвещая паденье.
Развернулся назад: будет вам абордаж,
Доведу до конца «огневое» крещенье!
Чтобы ярко уйти, нужно правильно жить
Несмотря ни на что, хоть дела-то и плохи,
Ведь достойную смерть предстоит заслужить,
Пусть узнают пилотов советской эпохи!
Загоняя заряды в немецкий металл,
Со злорадством смотрел на погибель чужую.
Но сейчас мой черёд, вероятно, настал,
И к земле, ускоряясь, сегодня лечу я…
Где-то там батальон в окруженье попал.
Чем смогу, помогу, пусть и методом взрыва…
Хоть не всё прочитал, увидал и узнал -
Постараюсь уйти максимально красиво.
Я не герой…
Украина, г. Николаев, 4 - 5 декабря 2017 г.
Путин готовится к 3-й Мировой?
Нет, но он всё делает для того, чтобы весь мир поверил: да, он готовится к 3-й Мировой.
Зачем?
Элементарно.
Чтобы Запад испугался и не вводил свои ужасные санкции по грядущим февральским спискам.
Россия не нападёт, 3-й Мировой не будет.
И причины объяснил ещё классик Восленский в своей «Номенклатуре»:
«Номенклатура войны не хочет, точнее - боится. Только боится она не многомиллионных человеческих жертв (трудно испугать этим наследников Ленина и Сталина). Боится она за себя. Боятся ядерной войны.
Номенклатурщики знают: если они после ядерного удара выползут из своих бетонированных покоев на заботливо обеззараживаемые челядью участки атомной пустыни, окажутся они без власти. Ибо какая же это власть, если Генеральный секретарь ЦК, по выражению Салтыкова-Щедрина, «достигнет лишь того, что передавит всех обывателей и, как древний Марий, останется на развалинах один с письмоводителем».
Номенклатура не хочет войны. Она хочет победы. Одержать в борьбе двух систем победу без войны, запугивая Запад своей мнимой решимостью воевать и внушая людям на Западе мысль: «Лучше быть красным, чем мертвым», - вот задача, которую поставил себе класс номенклатуры.
Нападения были, и немало. Но нападала номенклатура всегда на слабые страны, да еще и тут тщательно перестраховывалась…
Несмотря на все угрозы и обуревавшую ее действительно бешеную злобу против титовской Югославии, сталинская номенклатура так и не попыталась на нее напасть, зная, что Югославия будет СОПРОТИВЛЯТЬСЯ.
И каждый раз шумели пугливые на Западе: «Вы с ума сошли! Как можно сопротивляться! Да Советы вас в порошок сотрут!» Между тем номенклатура стирает в порошок как раз не сопротивляющихся, а покорившихся.
НОМЕНКЛАТУРА НАПАДАЕТ НА СЛАБЫХ И БОИТСЯ СИЛЬНЫХ.
ОНА ТОПЧЕТ ПОКОРЯЮЩИХСЯ И ОТСТУПАЕТ ПЕРЕД НЕПОКОРЕННЫМИ."
любая война это история… история слез матерей…
У женщины всегда болит душа
О том, что позабыть она не в силах,.
Всю жизнь с любовью трепетно ждала,
Надежду в сердце до конца хранила.
Он так несмело ей читал стихи
И провожал, робея, до калитки,.
Вот только в поле русском васильки
Всегда шептали ей, что счастье зыбко.
Им было-то всего по двадцать лет,
Но времена никто не выбирает,.
И наступил зловещий тот рассвет-
На фронт мальчишка юный отбывает.
И полились рекой ручьи из слез, …
Бомбежки, голод и кругом разруха,.
Хотелось вслух кричать: " :О, Боже, стой! "
Но комсомольцы не должны так падать духом.
Молилась молча тайно по ночам,
Отца и братьев тоже вспоминала.
Писала письма им на фронт, ждала,
Работала, все силы отдавая.
Но время шло, нет писем от него,
Одна скупая строчка в телеграмме:
«Ваш лейтенант пропал. совсем .давно,
Мы больше ничего о нем не знаем"…
С тех пор болит и мается душа
И места себе в жизни не находит.
Быть может плен? Иль памяти лишен?
Надеется и ждет, и крепко любит.
…Мы говорим сегодня об одной…
А сколько их, войной побитых судеб!
Весною ранней, летом и зимой
Жестокость той войны мы помнить будем.
Copyright: Наталья Жукова-Бабина,
Ты убивал? Он не сказал,
В глазах смесь холода и грусти.
Ни третий тост, ни третий залп
Не воскресят и не отпустят.
Ты видел боль? Он с ней живёт,
Он без неё уже не сможет.
Шрам через рёбра и живот
Перед дождём порой тревожит.
Боялся ты? Не за себя,
Друзей терять - вот это страшно.
О страхе там не говорят,
Упрятав глубоко в загашник.
Ты знаешь смерть? Он ею был,
Она сама тому не рада,
Когда в закрытые гробы
Сложил попавшихся в засаду.
Ты виноват? Господь решит,
Всё неспроста и для чего-то,
Тоска бунтующей души
Откроет райские ворота,
Мы с ними встретимся тогда,
Найдём, что выпить понемногу.
Ты в это веришь? В это - да!
Куда ещё нам, как не к Богу?
Сергей Ефимов
Звучало танго тысячи свечей
Из стен полуразрушенного дома.
Не выдержав напора палачей,
Он пал, не сдавшись в плен чужому.
Я в той толпе искала нежный взгляд
С тех пор, как всех евреев под конвоем
Отец привёз из Польши в Бухенвальд
И выставил в шеренгу предо мною.
«Смотри же, дочь: они - позор земли!
И зря коптят безоблачное небо!
Но мы от паразитов исцелим
Германию! Весь мир!» -
«Немного хлеба
Для женщин, ослабевших стариков.
Да будь же человеком, чёртов немец!
Избавь детей от тяжести оков!
С мужчинами, что хочешь делай!" Вереск
Не слышал криков, стонов, грубых слов.
Стоически кнуты терпел мальчишка
Под смех солдат и вой голодных псов,
Запачкав кровью дедову манишку.
Назло судьбе в свои семнадцать лет
Он помогал и гоям, и цыганам;
За изгнанный народ держал ответ,
Когда его родителей не стало.
Отец его, конечно, презирал
И норовил поглубже плюнуть в душу.
Еврей терпел, сжав кулаки, молчал,
Работал день и ночь и в зной и в стужу.
За ним я наблюдала из окна,
Когда копал мальчишка немцам грядки:
Глаза пусты, как будто из стекла,
И тёмные на лоб спадают прядки.
Он отвернулся, что-то прошептал;
Моя улыбка пленного смущала.
От рук войны он сильно пострадал,
Я по губам проклятия читала.
Но сердце колотилось каждый раз,
При наших вовсе не случайных встречах.
Я чувств не выставляла напоказ:
Настолько хрупких, искренних и вечных.
А в сорок пятом он признался сам
Под свист февральской разъярённой бури,
Что не отдаст меня своим врагам,
И никогда «ту немку» не забудет.
Теперь любовь живёт в его стихах
(В апреле заключённые восстали).
Нацисты в марте на моих глазах
Еврейского мальчишку расстреляли
Какая музыка была!
Какая музыка играла,
Когда и души и тела
Война проклятая попрала.
Какая музыка во всем,
Всем и для всех - не по ранжиру.
Осилим… Выстоим… Спасем…
Ах, не до жиру - быть бы живу…
Солдатам голову кружа,
Трехрядка под накатом бревен
Была нужней для блиндажа,
Чем для Германии Бетховен.
И через всю страну струна
Натянутая трепетала,
Когда проклятая война
И души и тела топтала.
Стенали яростно, навзрыд,
Одной-единой страсти ради
На полустанке - инвалид,
И Шостакович - в Ленинграде.
Все с каждым годом меньше ветеранов.
Законы жизни. Их не изменить.
А я, альбом у бабушки листаю,
Из фото жизнь ее, хочу сложить.
Девчонка босая, слегка чудная.
Глазенки бусенки. И босиком.
Такая милая, смешная,
Как ты жила, скажи, потом?
А бабушка присела рядом.
И слезы пряча от меня
Ведь сколько лет прошло, родная?
А в тех глазах еще Война…
Она молчит. И мне не слова.
Что было ей 12 лет
Не доучилась даже в школе,
И на войне погиб отец…
Смотрела вдаль. Слеза катилась.
А голос стал предательски сдавать.
Нас было пятеро. И маме не под силу,
Кормить всех нас, учить и одевать.
А вскоре даже мама заболела.
И я осталась старшею в семье.
Платок достала. Руки побелели.
И стало мне, совсем, не по себе.
В морщинах этих, истина святая
И крестик медный на ее груди,
Он много лет ее оберегает
Еще с тех дней. С времен Войны.
Она все говорила. говорила…
И слезы вытерала на щеках,
Я фото с рук, случайно, обронила.
Внезапно боль. И жуткий страх.
Нагнулась. Подняла я с пола фото.
Ну что же ты наделала, Война?
Мне говорят, что мы с тобой похожи,
На этом фото копия моя…