* моей ОЛЕЧКЕ
Когда ты выгибаешь спину,
Нагая, на краю постели,
Я чувствую такую силу,
Такой азарт и трепет в теле!
Когда ты поднимаешь ноги
С бесстыдной смелостью
любовниц,
Меня благословляют боги
Обряд прекраснейший
исполнить.
Когда ты надо мной, как птица,
Летишь, роняя капли страсти,
Так сладко - вдруг остановиться
_
Внутри твоей горячей власти.
Войти в распахнутую нежность,
Сливаясь грудью и губами
И погрузиться в неизбежность,
Того, что происходит с нами!
А ей так нравилось с ума его сводить
Игривой кошкой расцарапывая кожу,
По телу нежно пальчиком водить
И наблюдать его в холодной дрожи.
Она любила очень по ночам,
Собой пьянить, как выдержанным виски.
Скользя губами по его плечам,
Заслушиваясь Моцартом на диске.
Он был в плену ее прекрасных ног,
Шептал в агонии слова признаний.
Сжимая жадно влажный бугорок,
Заполненный коктейлем из желаний.
Она смеялась, вглядываясь в даль
Когда огнем пылало его тело
И сбрасывала тонкую вуаль,
Открыв себя для поцелуев смелых.
Она умела разум доводить
До сумасшествия на грани"" фола",
Что б он уже не смог ее забыть,
Отведав зелья колдовского лона.
Возьми меня грубо, возьми меня нежно,
И ноги на плечи свои положи.
Люби меня долго, люби безутешно,
До сладостной боли во мне, ты дрожи!
И губы кусая, стоны роняю,
Не знала, я страсти, чем эта сильней.
Своим поцелуем весь сок выпиваю,
Среди всех мужчин, для меня, ты, родней!
… Мишка проснулся от чувства жажды и притупленной головной боли. Он приподнял взлохмаченную голову с подушки, огляделся, соображая, где находится. Через единственное и незанавешенное окно в комнату лился яркий свет уличного фонаря.
Мишка лежал одетым на кровати около стола, на котором виднелись бутылки, остатки какой-то закуски. А на другой кровати, под тем самым окном, в которое с улицы заглядывал любопытный фонарь, он разглядел два обнаженных тела, мужское и женское.
Сползшее с них одеяло валялось на полу. Одно тело, смуглое, худое и жилистое, громко храпело во сне, второе - сметанно белое, с округлыми формами и рассыпавшимися по подушке светлыми волосами, тихо посапывало. Это тело лежало к Мишке спиной, и он хорошо разглядел крутой изгиб женского сильного бедра, узкую спину с пунктиром позвонков под тонкой кожей.
При виде этой буквально светящейся в полумраке комнаты обнаженной женской плоти кровь бросилась Мишке в голову, и он сразу вспомнил, кто он и где находится.
Мишке Коновалову семнадцать, он трудится арматурщиком на К-ком заводе ЖБИ - ну, захулиганил в школе, не захотел дальше учиться, а решил сделать рабочую карьеру и уехал из своей опостылевшей деревни в ближайший городок, где и был принят с распростертыми объятиями на бетонном заводе.
Но сейчас он находился не в своем заводском общежитии, а за несколько сот километров от него, в трехкомнатной квартире пятиэтажного жилого дома по ул. Газетной в дымном и чумазом Нижнем Тагиле. Дом этот был временно отдан под общежитие для командированных, приезжающих на строительство очередной домны металлургического комбината.
Их, шестерых представителей К-кого ЖБИ, разместили в двух других комнатах, а в этой, где сейчас валялся на скомканной постели и таращился на голую женскую попу Мишка, к их приезду уже жили двое монтажников из Североуральска.
Была осенняя слякотная пора,
Мишка накануне сильно простудился в сыром глинистом котловане, где они монтировали и заливали бетоном фундамент, у него образовался сильный кашель и болело горло, и их «бугор» дядя Вася Сучков отдал ему ключ от общежитской квартиры и велел с утра ехать в поликлинику. Мишка на удивление быстро нашел поликлинику, до которой можно было даже не ехать на трамвае, а дойти пешком. Там у него нашли ангину и «посадили» на больничный, выписали какие-то таблетки, полоскания. И уже часов в двенадцать дня Мишка вернулся домой. То есть в свое общежитие.
Покашливая, он сунул ключ в замочную скважину, повертел им, но дверь не открывалась, так как, похоже, была заперта изнутри на задвижку. Мишка приложил ухо к двери - точно, за ней слышались приглушенные мужские голоса и звонкий женский смех.
«Вот так номер, - пробормотал Мишка. - Это кто же у нас там веселится? Наши-то все на комбинат уехали». И он забарабанил в дверь кулаком. Спустя пару минут дверь распахнулась. Ее открыл один из двоих монтажников. Звали его, кажется, Ибрагим, он был то ли кумыком, то ли кем-то еще из других малочисленных, но гордых кавказских народов, Мишка в этом разбирался плохо. Ибрагим был в белой майке, в проем которой виднелась его худая, но очень волосатая грудь. А еще он был пьян и весел.
- А, это ты! - воскликнул Ибрагим обрадованно, как будто только и ждал Мишкиного возвращения. - Как тебя… А, ну да, Мыша? Чего не на работе?
- Да вот больничный дали, простыл сильно. Горло болит, - пожаловался «Мыша». - Сейчас буду лечить, вон кучу таблеток купил.
- Горло? Вай, да это разве болезнь для настоящего мужчины? - всплеснул худыми смуглыми руками Ибрагим. - Пошли к нам, я тебя в адин миг вылечу.
К «ним» означало в комнату сразу перед ванной и туалетной комнатами, которую вдвоем занимали этот веселый кумык Ибрагим и хохол Степан со смешной фамилией Недайпиво.
- Да неудобно как-то, - слабо засопротивлялся Мишка. - У вас там своя компания. А мне лечиться надо, да еще и ребята наказали макароны с тушенкой сварить на ужин.
- Сваришь свои макароны, успеешь, - проворчал Ибрагим, заталкивая Мишку в комнату, где дым уже стоял коромыслом. - Вот, принимайте кунака!
На Мишку уставился такой же пьяный, как Ибрагим, краснолицый Степан с прилипшим папиросным окурком к мокрой нижней губе. А еще за столом сидели две слегка потертые женщины, но довольно симпатичные - «пожилые», как отметил про себя Мишка, хотя им на самом было не более чем по тридцать. Одна темненькая, другая светленькая.
- Какой симпату-ульчик! - пропела темненькая. - Иди ко мне поближе!
А светленькая ничего не сказала, только томно улыбнулась.
- Я тоби дам поближе! - пригрозил сидящий рядом с темненькой хохол.- Шо, молоденького захотела?
- А вот захотела! - капризно протянула под общий хохот темненькая. Мишка залился краской смущения, закашлялся.
- Ладна вам, не смущайте джигита, - сказал Ибрагим. - Он же балной. Я его мала-мало лечить буду. Сейчас, кунак Мыша, ты у меня савсем здоровый будишь!
Он налил полный граненый стакан водки, щедро сыпанул туда черного перца, поболтал ложкой и протянул эту серую жидкость Мишке.
- Пэй, брат!
Мишка испуганно посмотрел на стакан. С водкой он, конечно, уже был знаком. Но чтобы сразу полный стакан, да еще с перцем? На него выжидательно и с усмешкой смотрела вся компания. Особенно большеглазая светленькая, которая назвалась Изольдой и сразу понравилась Мишке, несмотря на свой «пожилой» возраст.
Мишка решительно выдохнул из себя воздух и большими глотками выпил весь стакан этого умопомрачительного лекарства. Глотку и пищевод ему обожгло так, будто по ним прошлись рашпилем. Мишка задохнулся, закашлялся, у него градом хлынули слезы, потекло из носа.
- Кусай, кусай, тоби говорят! - торопливо протянул ему огурец Недайпиво.
- После первой не закусываю! - отдышавшись, храбро просипел Мишка, чем вызвал новый взрыв хохота. Но второго стакана уже не понадобилось, потому что буквально через несколько минут у пацана перед глазами все поехало, и он стал сползать со стула.
Потерявшего сознание Мишку уложили тут же на кровать и продолжили пировать без него.
И вот он пришел в себя уже только ночью. Хотя, скорее, это был все еще вечер, потому что было слышно, как там, за дверью, ходили и переговаривались в глубине квартиры Мишкины коллеги, урчала спускаемая в унитазе вода, кто-то, фальшиво напевая, мылся под душем.
Мужики уже вернулись с работы, но спать еще не укладывались. «Интересно, дядя Вася рассердился на меня за то, что я не сварил им макароны?» - как-то отстраненно подумал Мишка, не отрывая глаз от голой женщины с чудным именем Изольда, - И знают ли они, что я здесь?"
Как ни странно, он чувствовал себя практически здоровым - горло у него не болело, кашель не прорывался. Мишка ощущал лишь одно беспокойство и томление - при виде обнаженного и такого соблазнительного женского тела у него между ног так затвердело и рвалось наружу, что он даже растерялся.
Надо ведь было что-то с этим делать, иначе он сейчас лопнет от острого желания вонзить свое уже буквально звеневшее от напряжения мужское достоинство вот в эту безмятежно спящую женщину в объятиях смуглого и громко храпящего, такого ненавистного сейчас Ибрагима.
Как Мишке хотелось, чтобы он сей же момент исчез, испарился, умер, наконец, и тогда Мишке с его срочно возжеланной женщиной никто мешать не будет. А кстати, где хохол-то? Где Степан Недайпиво со своей темненькой подружкой? Скорее всего, из-за того, что Мишка занял его кровать, они не стали тревожить его, больного и бесчувственного, а ушли к этой темненькой домой, или куда там еще. И правильно сделали! Сейчас у Мишки есть свободная кровать, есть женщина - правда, пока чужая. Но он уже любит эту Изольду, а раз так, нужно сделать ее своей!
И он, обуреваемый почти звериной похотью - ну вот откуда она взялась у семнадцатилетнего пацана? хотя когда ей же и быть, как не в этом гиперсексуальном возрасте, - пошел на сумасшедший, поганый, сумасбродный поступок.
Мишка осторожно слез со своей кровати и на цыпочках подошел к спящим любовникам. Парнем он был довольно крепким, и взять на руки и унести на свою постель пятидесятикилограммовую женщину для него было плевым делом. И эту светленькую бы унес. Но на ней лежала рука Ибрагима, которую Мишка, задержав дыхание и осторожно приподняв, попытался пристроить где-нибудь в сторонке.
Однако рука храпящего Ибрагима всякий раз возвращалась на место и снова по хозяйски обнимала Изольдину талию. Так что одному перетащить женщину к себе на постель, которую Мишка хотел все острее и острее, и не разбудить при этом темпераментного Ибрагима, который, проснувшись, черт знает чего мог выкинуть, Мишке явно бы не удалось.
И тогда он пошел на другой, не менее отчаянный шаг. Отперев закрытую изнутри на крючок дверь комнаты, он вышел к своим землякам. Щурясь от яркого света и рассеянно кивая на приветственные возгласы сотоварищей, он поискал глазами своего почти сверстника Кольку Овсянникова.
Кольке стукнуло восемнадцать, его вот-вот должны были забрать в армию, и он тоже, как и Мишка, мучался от приступов гормонального всплеска и находился в постоянном поиске снятия сексуального напряжения. Но в таком возрасте это очень непросто - сверстницы, как правило, еще боятся делать «это», а опытным женщинам прыщавые и безденежные юнцы малоинтересны.
Колька листал на своей кровати какой-то журнал. Мишка позвал его в прихожую и там возбужденным шепотом обрисовал ситуацию. Колька тут же загорелся желанием принять участие в этой сумасшедшей авантюре - при условии, что он будет вторым.
- А если Ибрагим проснется, когда мы бабу от него потянем? - все же прозондировал он возможность развития событий по нежелательному сценарию.
- Отоварим и выкинем! - грозно прошипел Мишка. Он уже жутко ревновал Изольду к этому чертовому кавказцу, мешающему воссоединиться ему с любимой женщиной, и ради этого готов был на все. - Ну, пошли. Только тихо!
Заговорщики, аки тати, на цыпочках подошли к кровати с переплетенными телами, Мишка осторожно снял руку Ибрагима с Изольды, Колька мягко перевалил его на спину. Ибрагим продолжал храпеть, ничего не чувствуя, также безмятежно посапывала и освобожденная Изольда.
- Вот нажрались! - прыснул Колька. Наблюдающий за этим бесстыдством уличный фонарь озорно мигнул.
- Т-с! - приложил палец к губам Мишка. - Бери ее под мышки, а я за ноги… Понесли!
Пять секунд - и объект Мишкиного желания оказался на его постели. Изольда лежала на спине, слегка раздвинув стройные ноги и дразня пацанов рыжеволосым бугорком под плоским животиком, небольшими, приплюснутыми мячиками грудей с темнеющими шишечками сосков, рассыпавшимися по подушке светлыми волосами.
У Мишки снова зашевелилось в штанах и стало горячо глазам.
- Выйди, я тебя позову потом, - горячечно прошептал он топтавшемуся рядом Кольке.
- А не обманешь? - жалобно спросил Колька, не в силах отвести глаз от Изольдиных прелестей.
- Пошел, пошел, не обману, - вытолкал его из комнаты Мишка и закрылся на крючок.
Вот теперь ему ничто не мешало соединиться с любимой женщиной! Мишка торопливо выпрыгнул из штанов и, почти теряя сознание, навалился на Изольду, коленями раздвинул ей ноги и, нетерпеливо потыкавшись сначала в лобок с жесткими волосками, попал во что-то нежно-горячее и тесное, судорожно протолкнулся глубже и беспорядочно задвигался в мучительных и сладких конвульсиях, желая протиснуться туда уже всем своим существом.
И буквально секунд через тридцать он взорвался - с оглушительным звоном в ушах, с мириадами звезд перед глазами. В порыве страсти Мишка замычал и впился губами в теплую мягкую шею Изольды. И Изольда проснулась.
- Ты? - изумленно спросила она, широко распахнув глаза. Сказала она это совсем негромко, но все равно Мишка зажал ей рот ладонью.
- Я тебя люблю, - прошептал он. - Не будешь шуметь?
Изольда медленно закрыла и открыла глазам. Миша убрал ладонь с ее горячих и влажных губ.
- Ты с ума сошел? - зашептала Изольда. - А если он проснется? А ну пошел отсюда!
Надо сказать, что Мишка все еще был в Изольде, причем в прежней форме.
-Не проснется, - хрипло ответил Мишка, вновь охваченный острым, непреодолимым желанием - сейчас никакая сила не могла бы оттащить его от этой такой теплой, такой прекрасной, такой сладкой женщины.
И еще крепче стиснув Изольду в своих объятиях, он снова задвигался в ней, на этот раз уже более размеренно. Кровать стала ритмично поскрипывать, Изольда прерывисто задышала и впилась острыми коготками Мишке в ягодицы, подтаскивая его к себе и умело отвечая на Мишкины движения. И скоро они снова забились в конвульсиях и унеслись куда-то в космическую даль, под могучий храп Ибрагима и нетерпеливое сопение и топтание Кольки под дверью.
- А теперь ты обязан на мне жениться! - отдышавшись, прошептала Изольда. - Ну, слазь. Ишь, понравилось!
- Сначала разведись с Ибрагимом, - укладываясь рядом с ней на спину, ответил Мишка. - И вообще, мне в армию скоро. Будешь ждать?
- В армию? - перепросила Изольда, водя пальчиком по его груди. - Так ты еще пацан совсем! Я у тебя первая? Хотя что-то не похоже.
- Вот так, по-настоящему, первая, - признался Мишка, сторожко косясь в сторону Ибрагима. Но тот продолжал заливисто храпеть. - До тебя было два раза, да так, смех один, даже вспоминать не хочется.
Вспоминать Мишке те «два раза» действительно не хотелось, потому что там был полный конфуз.
- А на тебе я бы женился, ты вон какая…
Мишка снова потянулся к Изольде.
- Хвати, хватит, жених, - отвела его жадную руку Изольда. - Лучше посмотри, что там попить есть на столе. Пить хочется.
Мишка вздохнул, присел на кровати. За дверью также нетерпеливо топтались и сопели. И Мишка вспомнил - это Колька Овсянников ждал своей очереди. Мишке стало и смешно, и противно.
- Я сейчас пойду как будто в туалет, а ты выкинь за мной мою одежду и закройся, ладно? - прошептал он Изольде.
- Я бы тебя и так вытолкала к твоему дружку, который пускает слюни под дверью, - ответила Изольда. - Что, и ему пообещал? Эх ты, жених! Ну, иди уж!
Она притянула Мишку к себе, коротко и жгуче поцеловала его в губы, оставив на них солено-кисло-сладкий привкус и оттолкнула. - Иди и забудь!
Мишка натянул на себя трусы и, скинув крючок, вышел из комнаты.
- Наконец-то! - обрадовался Колька. - Ну, я пошел.
Но не успел он сделать и шага, как в лицо ему полетели Мишкины шмотки, а затем пара ботинок и дверь захлопнулась перед самым его носом.
- Спокойной ночи, мальчики! - прошептала Изольда, накидывая крючок на петельку. Колька торопливо толкнулся в дверь, но было уже поздно.
- Наколол меня, козел! - прошипел он Мишке. - А я вот завтра Ибрагиму все скажу, он тебе кишки-то выпустит.
- А я-то тут при чем? - ответил Мишка. Глупо и счастливо улыбаясь, он прыгал на одной ноге, натягивая штанину на вторую. - Я вышел, как и договорились. Сам виноват, надо было сразу нырять к ней. А теперь что уж. Пошли лучше макароны варить. С тушенкой!..
Хочу тебя! Твоих горячих губ…
И ласковых таких прикосновений
Твоих настолько нежных, мягких рук,
Меня свергающих до головокружений.
Хочу тебя! Объятий водопад,
Сметающих все запахи и звуки,
Полетов в никуда и на двоих закат,
Сплетения тел и сердца перестуки…
Хочу тебя! Ну что ещё сказать?
Как по тебе скучает мое тело?
Как я люблю тебе принадлежать?
И как мне без тебя осточертело?
Хочу тебя! Любимого до слез.
Ежеминутно по тебе скучаю.
Хочу к тебе! Хочу тебя всерьез!
И всё это однажды наверстаю!
Губы твои - мёд
Руки твои - медь!
Голос твой - просто улёт!
Ловкий язык как плеть!
Волосы, словно шерсть
Те, что растут на груди!
Мысли твои - жесть!
Мне не дают уйти!
Взгляд твой, словно огонь!
Топит любой он лёд!
Тело, как дикий конь!
Губы твои - мёд!
Я хочу просыпаться твоею!
Да, я знаю, тому не быть… ;(
От одной этой мысли, млею,
Хоть позволь мне тебя любить!
Обними, чтоб мурашки по коже…
Не молчи, я прошу, не молчи!
Ничего в мире нет дороже,
Чем когда ты мне шепчешь: «кричи»!
Впейся в шею мою губами…
Только мне этот миг даря
Ты создал во мне это цунами…
Повторяй мне: «МОЯ ты, МОЯ!»
Привет маэстро, я скучаю, как всегда!
Тоскуют руки, шея, щеки, губы
Массажа просят плечи и спина
Тобою заняты опять все думы…
Как хочется перед тобой лежать,
Растаяв от нахлунывших желаний…
От сильных рук, переставать дышать,
Угадывать маршрут твоих касаний.
Блуждающих, плывущих по волнам
В ложбинки соскользнувших как случайно
Дразнящих тут меня, манящих там
Упорно опуксающихся к тайнам…
Дышали твои ароматные плечи,
Упругие груди неровно вздымались,
Твои сладострастные тихие речи
Мне чем-то далёким и смутным казались.
Над нами повиснули складки алькова,
За окнами полночь шептала невнятно,
И было мне это так чуждо, так ново,
И так несказанно, и так непонятно.
И грезилось мне, что, прильнув к изголовью,
Как в сказке, лежу я под райскою сенью,
И призрачной был я исполнен любовью,
И ты мне казалась воздушною тенью.
Забыв о борьбе, о тоске, о проклятьях,
Как нектар, тревогу я пил неземную, -
Как будто лежал я не в грешных объятьях,
Как будто лелеял я душу родную.
Мужикам сложнее, каждый раз приходится уговаривать друга. Встань, познакомься с девушкой, пообщайся… А он с годами, всего такого насмотрится и начинает капризничать: то ему лень, то кружевное бельё не нравится, то он не в настроении… Пользуется сволочь положением. Ведь не накажешь его никак…
Я сидел покраснев на кровати.
Что-то мямлил… Прости, как-то так… вот.
Я был растерян. Не получалось.
Я выдохнул из себя…
- у меня проблема …
она усмехнулась, вставая на колени…
Для умелых рук и губ - нерешаемых проблем нет!
Плюс 1, Можно себя полапать
Вернувшись домой в этот вечер, она, как и ожидала, увидела у себя в комнате Невилла. Он полулежал на маленькой кушетке, задрав ногу в сандалии. Вторая сандалия валялась рядом на полу. На его груди, там, где он ее задумчиво почесывал, проступили красные полосы.
Селенак сказала:
-Бэррон, свари кофе, ладно?-и, грациозно изогнувшись, одним гибким движением сбросила платье на пол и носком ноги отшвырнула его в угол.
-Уф!-сказала она.-Какое облегчение…
Весь день льет дождь и я к тебе хочу
Раздеться и залезть под одеяло
«Люби меня» -на ушко прошепчу
И ночи нам с тобою будет мало.
Я страшно возбуждаюсь от дождя,
Его потоков, мощности, напора.
Ты не уснешь - я в плен беру тебя,
И не надейся, отпущу не скоро.
Фантазий соблазнительных поток,
По краю губ прикосновеньем легким
Ты чувствуешь, как пробегает ток?
Мы связаны прилюдии веревкой.
Мы пойманы и нет пути назад
Капкан моих-твоих желаний прочен
По капли проникает страсти яд
И опьяняя, возбуждает очень.
Под грохот неуемного дождя,
Что бьет свою чечетку о карниз,
Возьми меня, прошу! Войди в меня!
Исполни этот маленький каприз.
Люби меня нежно,
Люби меня сладко,
Ведь я растворяюсь
В тебе без остатка,
Назвал меня кошкой,
Что ж, буду мурлыкать,
Люби меня! Можно.
Ведь я так привыкла.
Я рушу запреты,
Я рушу законы,
Иди ко мне. Где ты?
Услышь мои стоны!
Возьми мои руки,
Свяжи меня лаской,
Целуй мои губы,
Веди меня в сказку.
Твои все желанья
Я чувствую кожей,
К чему оправданья,
Ведь мы так похожи?
Прильни ко мне телом
Упруго-горячим,
Не думай о тленном,
Живи настоящим!