Напился однажды Илья Муромец вдрызг и пошел воевать Змея-Горыныча.
Привез его Бурушка-Косматушка в Тридевятое Царство, огляделся Илья Муромец по сторонам - вот он, змей!
Не то семиглавый, не то девятиглавый - спьяну разве разберешь?
А Илья и разбираться не стал, по одной голове бац, по другой хрясь, все головы снес, на обрубки дыхнул перегаром и поехал восвояси.
***
А когда наутро прибыл Геркулес, драться с Лернейской Гидрой, ему уже работы не нашлось.
Попали в Царевну-лягушку сразу три стрелы. Так начинается шведская народная сказка.
&
ЛУННАЯ НОЧЬ.
Лишь за гранью яви и сна, там, где вечно поют серебристые тополя и текут молочные небесные реки, впадая в Море Снов, там, где скользят по водам сквозь туман снежнопарусные каравеллы, обитают ныне дивные единороги.
Некогда жившие и в мире людей, ушли единороги, унеся с собой мира волшебство, уйдя за мира грань, скрывшись в людских снах и мечтах.
Но в волшебные ночи, зимние ночи открытых меж гранями дверей, как встарь, пасутся средь снежных цветов и упавших расцветших звезд ожившие сны - синеглазые единороги; сияют серебром шкуры и златом - тонкая пряжа грив, мерцают хрустальные витые рога.
Там, где ступают единороги - распустятся весною белые цветы.
Поет и шепчет пограничное Море Снов.
Туман скрывает горизонт, и выходят на древний причал единороги встречать серебристые каравеллы флотилии снов.
Водит каравеллы капитан - синий взгляд, средь тонкой серебристой пряжи волос витой хрустальный рог.
МОЖЕТ И В ТВОЕМ СНЕ ОБИТАЕТ ДИВНЫЙ ЗВЕРЬ ЕДИНОРОГ?
ГОВОРЯТ, ЯВЛЯЕТ НЕВИДИМОЕ В НОЧИ ЛУННЫЙ СВЕТ…
ПРИГЛЯДИСЬ…, И УВИДИШЬ СНЕЖНЫХ ЕДИНОРОГОВ, КОТОРЫХ НЕТ.
Всегда «злодеев» всех разоблочают,
И хэппи эндом радует нас сказка,
А в жизни если маску им снимают,
Там очень часто еще одна есть маска.
-Побыстрее, не значит качественно!- бурчал себе под нос доктор Б.
-А если есть хочется, так что не хохочется!- спросила Маша
-Стоп, малая, пришли!- обладатель рваной тельняшки подал девочке руку, помогая преодолеть последние ступеньки.-Добро пожаловать, юная искательница приключений на пятую точку!
Запыхавшаяся девочка с интересом разглядывала жилье ее нового друга.
-Фигасе, ты забрался! Хорошо что я акрофобией не страдаю.
-Ты где таких словей-то понабралась?
-Ну, так я ж читаю, почитываю, иногда послушиваю, что Миша говорит, вот и запомнила.
-Вот детки нонче пошли! Ладно, ты проходи, располагайся, там на кресле пульт от телевизора, а я на кухню, бешбармак варганить.
Пока хозяин зависал на кухне, Маша с интересом разглядывала его скромное жилище (напрасно доктор оставил ее одну в комнате, ничего хорошего из этого не вышло.
Минут за двадцать, вынужденного одиночества, Маша успела:
1.Наболтать в кружке мыльных пузырей и выйдя на балкон, вылить их на голову соседу снизу
2. Забраться в картотеку отодризмов и перепутать все к едрене фене (о чем доктор Б узнает пару-тройку дней спустя)
3. Снять со стола кумачовую скатерть из плюша и сделать себе из нее новую косынку.
4.Обнаружить у хозяина террариум с мадагаскарскими шипящими тараканами, пожалеть крох, накормить их печеньем из вазочки, стоявшей на столе, а затем, вынести погулять на балкон. Тараканы оказались умными тварями и не упустили возможности слинять по тихому, стали на крыло и выстроившись свиньей, подобно Тевтонским рыцарям, живенько покинули стены узилища.
По сему, хочу предупредить жителей леса, Будьте бдительны, в лесу появились большущие тараканы, Берегите головы!
Когда доктор торжественно внес в комнату блюдо с дымящимся бешбармаком, Маша, как ни в чем не бывало, тихо-мирно сидела в кресле и внимательно смотрела мультфильмы.
-Прошу к столу!
Дважды девочку звать не пришлось.
Ужин прошел в теплой и дружеской обстановке.
-Ну, поела? А теперь, пора в путь! Что там у тебя по плану, дальше?- поинтересовался доктор Б -А поспать? После обеда, детям положенно спать!- сказала Маша и зевнула.
-Нет!- в ужасе закричал доктор- Не хватало чтоб меня в совращении малолетних обвинили, прости, малая, но тебе лучше уйти.
-Не больно и хотелось!- недовольная Маша выбралась из-за стола и пошла к двери.
-Ты, не обижайся, но понимаешь, маленькая девочка, в доме с посторонним мужчиной, это наводит на нехорошие мысли.
-Спасибо, было вкусновато и многовато! Я пошла, до заката может успею к Саньке добраться.
-Аха, поспеши!- доктор помахал девочке рукой и пошел мыть на кухню посуду.
Спуск на землю, занял немного времени. Очутившись внизу, Маша почесала нос и сказала
- У Белки-демонюги, обязательно должны быть родственники, белка-летяга и белка-дельтапланерюга. Найти бы хоть кого-нибудь, и долететь до Саньки с ветерком. ну, или хотя бы Бланку встретить, у нее четыре ноги, она раз-два-три-четыре и домчала бы меня к девочке с пальчик. Попробовать позвать Бланку?
-Бланка!Бланочка, ау!!!- изо всех сил загорланила Маша.
А в ответ, тишина. Маше ничего не оставалось делать, как свериться со своей картой и идти дальше, напевая
-Пока есть ноги - дорога не кончается, пока есть попа - с ней что-то приключается.
По дороге к Саньке, Маша решила заглянуть к дроу.
Пробравшись через заросли, девочка вышла на полянку, в центре которой на рогаче, висел сверкавший золотом котелок, круг которого лежали бревна. Рядом, с остатками давнишнего костра, лежали мешочек с кофе, курительная трубочка и огниво. Маша подошла к котелку, встала на цыпочки и заглянв в него увидела, что он полон воды, на поверхности которой, плавают желтые листья.
-Ни-ко-го!- констатировала факт Маша.- И куда они подевались? Всё хорошее рано или поздно заканчивается, даже не начавшись - мораль сей фразы такова, что приключениям, хана - изрекла Маша, на глаза ее навернулись слезы, затем они сорвались с ресниц и покатились по щекам. Через минуту, девочка ревела в голос, кулачками растирая по щекам горючие слезы, перемешанные с дорожной пылью
-А то тут у нас так горько плачет?- донеслось из-за дерева.
-Дами, Дамичка, я знала!- Маша радостно запрыгала.
-Нет, кроха, я не Дами!- на полянку, осторожно и бесшумно вступила высокая женщина, с длинными волосами и красивыми глазами, в сумке, висевшей у нее на плече, лежали книга, а к поясу, были приторочены перо и бутылочка, испачканная чернилами.
-Ты кто?- спросила девочка
-Я, Бланка!- ответила незнакомка
-А врать, не хорошо, особенно детям, дети они чувствуют когда им врут.
-А я не вру, я Бланка.
-Бланка, это.-начала Маша
-Это волчица, белая волчица и это я. поверь мне.
-Упс!- Маша попятилась и села на то самое место, про которое говорят, что оно вечно находит приключения.-Как же так?
-А вот так, милая девочка. Тебя, кстати, как зовут?
-Маша.
-Когда большая часть леса оказалось во власти троллей, когда великое Ничто отправило сотни жителей леса в ВЕЧНЫЙ ЧЕРНЫЙ СПИСОК, пропал Демон, ушла Белка, Дами отправилась в мир эльфов я перекинулась в человека.
-Ты оборотень?
-Нет, я человек, просто тут в лесу, в Жемчужном лесу, мы можем стать кем захотим.
-Аха и я могу?
-Сможешь, когда-нибудь, не сразу. Так вот, - продолжала Бланка, я приняла свой настоящий облик и решила остаться в нем до тех пор, пока лес не возродиться, пока на лесных полянках не начнут собираться веселые шумны компании, как раньше, пока не вернуться мои стары, добрые друзья.
-Понятненько! И тут облом-с.Покаталась, доехала с ветерком, так сказать. Размечталась Маша о кренделях небесных.
-Я тебя не понимаю, объясни мне, может выслушав тебя я смогу помочь!
Маша торопливо рассказала свои планы.
-Да, девочка, опоздала ты. Белку, Саньку, Анжи и Дами, ты вряд ли увидишь. Хильда она тут, вот только найдет ли для тебя время.
-А Марк?
-Марк, вообще, личность темная, когда и где появится, никому не известно. Так, знаешь что, давай-ка я проведу тебя до дома Девочки с пальчик, потом покажу тебе таверну Анжи, а уж потом, если не стемнеет, отведу тебя к Хильде. Ну, пошли?- Бланка протянула ладонь Маше. Девочка вцепилась в нее, как утопающий, хватается за соломинку.
Старик стоит у Синего моря, протягивает руки навстречу волнам и кричит:
-Рыбка! Рыбка моя золотая, вернись!
Не возвращается.
-Рыбка! Я был дурак. А старуха моя - сволочь! Хотела стать дворянкой - получила дворянство. Да что там - царицей стала! И что? Теперь я при ней вроде принца-консорта.
Старик хохотнул.
-Слуги перед ней на цыпочках ходят, а на меня и не глядит никто. Вчера она меня вообще послала… на конюшню. Принародно. Совсем рехнулась баба.
Нет никого в волнах, только белая пена накатывается на сапоги старика.
-Рыбочка! Я знаю, ты меня слышишь. Вернись, ну пожалуйста! Я же никогда у тебя ничего не просил, для себя. Сейчас, всего-то и прошу - вернись! Мне ничего больше не надо - только приплыви!
-Ваше величество.?-предупредительный слуга деликатно тронул Старика за рукав и протянул теплый плащ.
-Что? А, да, спасибо. Конечно…
Ссутулившись, Старик побрел к карете. Нельзя заставлять королеву ждать.
Белая морская пена лизнула песок на том месте, где он только что стоял.
Русалочка не могла вернуться к Принцу. Никак. Даже если бы очень захотела.
-Что-то ты, Иванушка, быстро обернулся!- сказал царь.- Я ведь тебя аж в Тридевятое царство посылал!
-А я как-раз оттуда. Исполнил, стало бы, поручение, достал Жар-Птицу. Вот, сами гляньте.
Иванушка полез за пазуху, вынул пергамент и протянул царю.
«Подтверждаю: этот Иван-дурак меня достал! Жар-Птица.
(Прим. И меня тоже! Конь-Златогривый).»
Джинн в стотысячный раз вылез из сосуда и устало спросил:
-Вызывал, о повелитель?
-Гы! Да не, это я так, по приколу. Можешь лезть обратно.
Джинн, скрипя зубами, вернулся в сосуд.
-И входит, и выходит, - донесся до него счастливый голос.- Замечательно выходит!
«Осёл», - подумал джинн.
Тезей шагал по лабиринту, держа наготове меч. Где-то впереди его ждал Минотавр, которого надо убить. Сквозь пальцы левой руки убегала и ложилась на пол тонкая шелковая нить, даря надежду на возвращение.
Одно лишь настораживало: таких нитей под ногами валялось подозрительно много.
ПОСЛАНИЯ В НИКОГДА…
В сумерках на поляне танцевал одинокий журавль, и это было странно.
Журавли не танцуют в одиночку, когда некому видеть танец и некому подхватить его, завершая рисунок.
Упитанный тануки глядел из кустов на танец цуру; кончик носа забавно шевелился от любопытства.
Журавль был слишком ярким для обычной птицы - оборотень-цуру, что плёл непонятный узор своим танцем, сдвигал что-то в мире.
Тануки видел неяркий, призрачный узор, свившийся вокруг птицы, чуял, как меняется мир подле неё:
- шерсть на загривке вставала дыбом, и очень хотелось удрать от непонятного и, возможно, опасного, но любопытство пересиливало.
Тануки не был обычным зверем - оборотень из сказок и ом был увлечён танцем…
Взмыв в небо (тануки задрал голову), журавль… исчез.
Просто растворился в сумерках.
Тануки видел неважно, зато на нюх не жаловался - ветер больше не пах птицей. легенд, умеющий принимать любой облик.
Цуру, наверное, чуял, что за ним наблюдают, а может, слишк
Тануки покрутился на поляне, разочарованно сел
на хвост.
Любопытство его не оставило, но вопросы теперь было задавать некому.
И потому тануки пришёл на поляну и назавтра, и через день, и через два - пока не застал наконец вышагивающего по поляне журавля, встряхивающего крыльями,
как бы собираясь взлететь - и оставаясь на земле.
Тануки затаился было в кустах, но цуру остановился возле, щёлкнул клювом, распахнул крылья, отступая и слегка кланяясь.
Тануки понял приглашение и вылез - куда было деваться, раз пойман.
Тануки говорить куда проще, чем птице, и цуру вновь встряхнул крыльями, развернул с шелестом - и обернулся человеком.
- Зачем ты следишь за мной
Спросил он.
Тон его был мягок: кажется, цуру вовсе не сердился.
Тануки попыхтел немного, раздумывая, потом всё же сознался:
- Мне просто любопытно, что делает господин цуру, танцуя в одиночестве и плетя узор, а потом - исчезая.
- Я?
Сказал цуру.
- Я доставляю письма, что не были написаны.
Тануки навострил уши, посмотрел едва не умоляюще: расскажите!
Цуру опустился там, где стоял, расстелив полы белоснежных одежд и длинные рукава по траве, а тануки подобрался ближе.
- Ненаписанные послания.
Нараспев заговорил цуру,.
- Письма в никогда, которые так и не были написаны, - они всё же существуют, как и ненаписанные книги в некоей библиотеке, куда не всякий может попасть.
Намерение, чаянья людей - создают то, что не существует в нашем мире, но воплощается где-то в ином месте.
А такие, как мы, обладают даром воплощать невоплощённое. Письма, от которых, может быть, зависела чья-то судьба.
Кто-то же должен доставлять их по адресу…
Тануки недоумевал: что за дело оборотню-птице до людей?
- Наверное, я слишком много провёл времени среди людей, странствуя по дорогам.
Улыбнулся цуру, явно питающий симпатию к человеческому обличию и зачастую предпочитающий его птичьему, - и то сказать, разговаривать так было много удобнее.
- Птице любопытно понять тех, кому небо дано
лишь в мечтах…
- Что хорошего в людях?
Проворчал тануки.
Учитывая нрав, присущий всем его сородичам, имел дело тануки больше с определённой категорией людей.
И чаще для того, чтобы подшутить, или выпить за компанию. Если не угостят - расплатиться, по обычаю лис и тануки, листьями, с которых через краткое время сползёт иллюзия, обманывающая человеческий глаз.
Людей тануки не уважал.
- Ты удивишься, но я видал и тех, кто умеет воспарять без крыльев
- духом, даря потом прочим красоту, заключённую лишь в несколько строк или в несколько мазков тушью.
мягко отозвался на то цуру.
Время для подобных им созданий течёт совершенно иначе чем для людей, а с возрастом они становятся лишь сильнее и приобретают мудрость.
В сравнении с цуру, перья которого уже отливали явственной голубизной*, тануки чувствовал себя полуслепым щенком.
И сам не понимал, что с ним - к цуру тянуло.
Для цуру жизнь не ограничивалась желанием вкусно поесть, неплохо выпить и сладко поспать.
Его и вовсе, кажется, это не волновало, мир, что он видел, был совсем иным
- ярким,
-переливающимся красками,
-многогранным,
-живым.
(да, он уверен был, что мир живой и разумный ничуть не меньше, чем любой из мыслящих, живущих в нём)
И тануки хотелось невольно ощутить свою сопричастность этому удивительному миру.
Напевную речь хотелось слушать и слушать, - а цуру повидал многое на своём веку, и рассказывал дивные истории:
сказки и легенды, порой оборачивающиеся былью, о героях прошлого, горькие, щемящие сердце истории тех, чьи послания доставлял…
Цуру, прекрасный и в человеческом облике, который, однако, только слепой принял бы за истину - слишком инй
и плавная величавость движений,
и лёгкость их, и взмах рукой, точно крылом,
и глубина едва уловимо отливающих золотом глаз, - улыбался, чесал тануки за ушами, ерошил загривок.
Тануки утыкался носом ему в колени - цуру пах ветром и пером, и ничуть - человеком, - и тихонько ворчал от удовольствия.
Рядом с цуру хотелось быть самим собой - лохматым родичем псов, а не прикидываться кем-то другим.
Цуру вместе с тануки бродили по улицам…
(и люди, сами не зная отчего, обходили юношу в светлых одеяниях и невысокого, толстенького мужчину неопределённого возраста и сомнительного происхождения - по виду, какого-то торговца),
и слушали чужие чаянья.
Слушал цуру, держа узкую ладонь на плече тануки, - и тот слышал и чувствовал всё, что чувствовал журавлиный оборотень.
- Я не создаю ничего, лишь беру то, что воплотилось силой человеческого желания - воплотилось где-то - и приношу воплощённое в наш мир, в нужный момент…
Говорил цуру.
Где-то беззвучно почти плакала мать, потерявшая сына…
и звучали, складываясь в строки, слова послания в никуда, послания погибшему за господина сыну,
- и первое светлое перо легло на ладонь цуру;
Где-то ждал казни оклевётанный …
и никто не дал ему письменного прибора, чтобы оправдать себя перед когда-то благоволившим ему господином и родными хотя бы письменно…
- и второе перо легло на ладонь цуру.
Озяб, забился в угол тёмного переулка осиротевший ребёнок…
если б кто-то сообщил сестре его отца, где он!
- и снова перо;
Где-то не успевал на помощь командиру отряд, охраняющий столицу, - потому как командир не сообщил никому, куда направляется, а теперь уж было поздно…
- и цуру поймал перо.
Он не делал различий:
- меж рыдающей девушкой, выданной за немилого…
-старухой, пережившей своих детей…
-и юношей, никогда не знавшим родителей…
-меж умирающим от туберкулёза, с тоской вспоминающим заменившим семью товарищей, к которым уж не вернуться… (и маячил уже призрак чёрной кошки),
- и здесь легло на ладонь два пера.
-и жалеющим о том, что не было сказано, самураем, уже одетым в белые одежды и сжимающим обёрнутый бумагой короткий клинок.
Отчаянное желание, сжимающее сердце от невозможности его воплотить;
сожаления о несбывшемся, что отнимает время жизни…
- и стройный, тонкий цуру с золотом в глазах,
воплощающий созданное людьми, даже человеком выглядящий птицей,
у которой крылья - от рождения;
людям же крылья приходится растить всю жизнь - порой с болью и мукой, но иначе души человеческие не становятся крылаты.
Тануки едва не захлебнулся наконец чужими мыслями и чувствами, которых было слишком много, вывернулся из-под руки цуру.
Как тот выносит такое, не сходя с ума?..
И никогда теперь, наверное, тануки не сможет смотреть на людей, как прежде.
Танец цуру, воплощающий невоплощённое,
- лишь для краткого мига сумерек.
Вечером тануки снова сидел на краю поляны, а цуру стоял посреди её, и ветер колыхал полы и рукава его одеяния, белеющего в синеватых сумерках.
- Как вы делаете это?
Не удержался тануки.
- Как можно попасть во вчера - и даже дальше, чтобы принести послание вовремя?
- Для птиц нет границ.
Мы - крылаты, мы - меж небом и землёй, где рушится незыблемое и приходит иное…
Цуру легко сбросил человеческое обличье, будто надоевшее одеяние, расправил крылья, переступил по жухлой траве, запрокинул голову и щёлкнул клювом на пробу.
Лёгким облачком порхнули над птицей собранные перья-послания.
Меж смертью солнца и рождением луны, в неверную пору сумерек, щели между двух миров, цуру танцевал на лесной поляне, и перо его, казалось, чуть мерцало в сумеречной зыбкости мира чистой белизной.
Тануки сидел тихо, забыв дышать, любуясь рисунком танца, ткущего неслышимую, оттенённую звонким щёлканьем мелодию, от которой замирало сердце; и маленькие круглоголовые кодама, похожие на кукол, выбирались на ветви старых деревьев, чуть потрескивали, как их деревья - тоже, наверное, заворожённые танцем журавля.
А тот взмыл вдруг вверх, и полёт его был продолжением танца. Невидимые врата открылись, и плывущая в воздухе птица, держащая невесть откуда взявшийся свиток в клюве, медленно растворилась в сумерках, чтобы вернуться в сумерки предутренние, перед тем, как забрезжит заря.
Цуру больше не прилетел.
Напрасно тануки вглядывался в небо, ожидая возвращения цуру.
Неужто заплутал между вчера и сегодня?
Не хотелось верить в его гибель - разве погибают волшебные создания?
ТЕМ БОЛЕЕ ПРИНОСЯЩЕЕ СЧАСТЬЕ ДРУГИМ…
* * *
Полтора века прошло со времени журавлиного танца на поляне - и мир изменился.
Ныне тануки стар и ленив; ему не хочется жить в лесу - там неуютно, сыро, неудобно, и еду надо добывать.
Быть человеком ему тоже лень, слишком уж хлопотно:
-соблюдать дурацкие правила приличия,
-следить за личиной,
-искать себе работу…
- на одном обмане не проживёшь в век, когда деньги заменили странные карты, ладить с соседями…
Потому тануки живёт во дворе одной милой семьи в комфортабельной будке - благо среди нихонцев модно стало держать во дворе своего собственного тануки.
Конечно, хозяева и не догадываются, что держат не простого зверя…
А оборотни-тануки - вовсе не сказка.
Тануки ест, что дают,
снисходительно позволяет порой себя гладить…
Кормящую руку не кусает - что ж он, зверь безмозглый?
Иногда по ночам или днём, когда глава семьи - на работе, его жена занята домом, а дети - в школе,
тануки выбирается на улицу (уж не думают ли люди, что смогут удержать тануки какой-то там решёткой?).
Прогуливается неспешно, лениво отводя глаза встречным людям…
Которые не замечают упитанного тануки, даже если он проходит по их ногам, или же принимают его за обычного пса, отставшего от рассеянного хозяина.
Тануки приветственно кивает, увидав мрачного духа реки .(наверное, люди опять что-то слили в реку, а дух от этого болеет, и речная живность гибнет).
Взмахивает лапой или хвостом, повстречав ночью лисицу, что вроде бы должна смирно сидеть на постаменте у храма в паре с родичем…
Ночами лисицы гуляют по городу, разминают лапы и восполняют недостаток энергии определённого рода - энергии молитв, даже божественным лисам-бьякко недостаточно, чтобы питать собственную магию.
Комаину же дисциплинированно не сходят с постаментов, дальнее родство не признают, лишь щерятся недовольно и провожают глазами нахального тануки, задирающего хвост и шествующего мимо нарочито неторопливо.
Ночь - пора призраков, время памяти…
И возникают прошлое из небытия…
- врата давно не существующей городскиой стены.
- вновь звучат заклинания древних колдунов и звенят мечи,
- призрачный огонь страшного пожара лижет стены призрачных старых домов,
- отряд в голубых хаори ловит кого-то, ловко удирающего по крышам.
Тануки кивает мрачному волку в человеческом облике, бывшему живым полтора столетия назад, - одному из хранителей города.
Почтительно кланяется лису-полукровке в белых одеждах, выбравшего когда-то судьбу беречь старую столицу.
Уворачивается от ожившего стоптанного башмака, с ностальгией вспоминая бакэ-дзори, - ныне и ёкаи иные, появилось много пришлых.
Впрочем, большинство старых никуда не делись, хоть и живётся сейчас им несладко, - лишь затаились, надели личины, научились отводить глаза.
Благо занятые своей жизнью и работой люди не слишком и желают замечать что-то иное, они и желтоглазого дракона, прикинувшегося человеком, но не давшего себя труда изменить цвет глаз и манеру движений, и даже прошествовавшего по улице благородного драконьего родича кирина не заметят.
Тануки бредёт неспешно, вслушиваясь в чьи-то чаянья и сны, слушает: кто невольно складывает сейчас послание в никогда?
Тануки умеет летать, но нет теперь того, кто учил его этому.
Тануки в облике журавля неуклюже танцует в сумерках, в ту пору, когда тонка грань между мирами, кружится, распуская крылья и прищёлкивая клювом; тануки вглядывается в небо, веря: однажды журавль вернётся, и перо его будет цвета сумеречных небес.
А пока … должен же кто-то доставлять послания в никогда.
А ПОКА … ДОЛЖЕН КТО-ТО ЖЕ ДОСТАВЛЯТЬ ПОСЛАНИЯ В НИКОГДА.
А ПОКА… кто-то … ПОСЛАНИЯ В НИКОГДА.
ПОСЛАНИЯ В НИКОГДА…
*Согласно легенде, оперение журавля, дожившего до тысячи лет, приобретает синий цвет
Волков немного переврал сюжет «Волшебника изумрудного города».
На самом деле: - Элли сначала попала на маковое поле, а только потом встретила говорящего льва, живое чучело и железного дровосека.
- Тотошка, а у тебя какая просьба к Гудвину?
- Только между нами… я хочу, чтобы Элли стала собакой!
ПРИНЦЕССА НА ВОРОНОЙ КОБЫЛЕ
- В жизни каждого рыцаря есть место подвигу.
Подумал рыцарь, пришпоривая коня.
На площади буднично жгли ведьму.
Ведьма была рыжая и наглая - иных доказательств принадлежности к ведьминскому роду и не требовалось.
- Ну зачем ты лезешь
Вместо благодарности возмутилась рыжая - предположительно невинная - жертва, отпихивая дружественные руки, разрезавшие веревки, и вцепляясь едва не всеми конечностями в столб.
Рыцарь опешил.
- Так спасать же…
- А тебя просили? Не просят - езжай мимо!
Отрезала девица.
- Я, может, всю жизнь сознательную мечтала сожженной быть!
Рыцарь с конем переглянулись и загрустили.
Подвиг как-то не удавался.
О сопротивлении жертв собственному спасению героические баллады умалчивали.
- Продолжайте.
Разрешила невинная жертва, прислоняясь к столбу и вставая поудобнее.
- Да разожгите нормально, что это за огонь, недоразумение одно!
Народ воодушевленно придвинулся, оттеснив рыцаря с конем. Те как раз решали, вписывается ли спасение против воли в рыцарский кодекс, и будет ли это считаться подвигом.
Но тут на площадь упала громадная тень - с неба кругами лениво спускался дракон.
- Дракон - это, конечно, самый настоящий подвиг.
Рассудил рыцарь, заставляя коня попятиться и неохотно берясь за меч - странно изящный и легкий для рыцарского. - Но вот прославиться этим подвигом будет уже некому.
Но не оставлять же невинную деву на съедение чудовищу!
- Люблю хорошо прожаренную еду.
Аккуратно складывая крылья, задумчиво сообщил дракон в пространство.
- Чтоб хрустело.
И выдохнул короткий язычок пламени.
Площадь моментально опустела - дополнительных объяснений никому не потребовалось.
- Первый раз встречаю дракона, спасающего невинную деву.
Признался рыцарь.
Конь согласно всхрапнул и стукнул копытом, злобно кося глазом на дракона.
- Я - дракон, а не дева!
Фыркнула девица.
- Драконы не могут быть людьми!
Категорически возразил рыцарь и зачем-то откашлялся.
- Ты, рыцарь, того… извини.
Пробасил дракон, пригребая лапой предположительно невинную девицу к себе.
- Она у меня мелкая еще, не знает, что драконы в людей не оборачиваются.
- Ты, братец, не вовремя!
С досадой объявила «ведьма».
- Они даже жечь меня еще не начали!
- Ничего.
Строго сказал дракон, прижимая девичью фигурку к груди и распахивая крылья.
- В следующий раз.
Когда выучишь наконец заданные уроки!
Учеба прежде всего, а сжигание - уже потом.
- Ох, и тяжело же приходится нынче рыцарям!
Подумал, проводив взглядом дракона, не дождавшийся благодарности рыцарь и пришпорил коня - выбравшиеся из укрытий люди глядели что-то уж очень нехорошо и зачем-то подбирали камни и палки.
Конь на второе за день пришпоривание возмущенно заржал, вскинул задом, едва не выкинув негероически
вцепившуюся в гриву принцессу…
то есть отважного рыцаря из седла, и понес.
Вообще-то, это была кобыла, но подразумевался именно конь, как и полагалось настоящему рыцарю.
Даже если он не того пола, а доспехи его большей частью бутафория - поди потаскай на себе такую кучу железа!
Что делать, если в этом мире куда больше принцесс, чем принцев, а рыцари, занятые более важными делами, не спешат к балкону, дабы воспевать твою красоту.
Нынче вместо рыцарей на белых конях совершают подвиги принцессы на вороных кобылах, ведь не спасешь прекрасного принца или рыцаря от чудовища сама - так и останешься незамужней принцессой.
ЛЕГЕНДЫ И МИФЫ ДРЕВНЕГО МИРА
глава двадцать третья
КОРОТКИЕ ИСТОРИИ.
АХИЛЛЕССОВА ПЯТА
Бедный Ахиллес, пятка была его слабым местом.
И даже умирая, он предостерегал своих воинов:
- Не показывайте пяток врагу!
Но воины презирали опасность.
Воины шли в бой и бесстрашно показывали врагу свои крепкие, неуязвимые пятки.
** ** **
VAE VIKTIS (ГОРЕ ПОБЕЖДЕННЫМ)
Много побед одержал великий Пирр…
Но в историю вошла только одна пиррова победа.
** ** **
АЛЕКСАНДР МАКЕДОНСКИИЙ
- Избавь меня, бог, от друзей, а с врагами я сам справлюсь!
Он так усердно боролся с врагами, что бог избавил его от друзей.