Некоторые уверяют, что для знакомства проще всего молча налить мужчине водки. Верьте. Проще всего - водки. Ну, а если вы хотите произвести совсем хорошее впечатление, то не молчите, а скажите ему что-нибудь приятное, например:
Вы такой задумчивый, не думайте, я не такая!
А на спине у вас куполов, наверное, ещё больше?
Водку я не буду, но спасибо, что предложили!
Я навсегда запомню этот ваш внимательный взгляд изподстолья…
Скажите, а вот эти бугорки на руках - это мускулы или укусы?
У вас, наверное, огромная пенсия?
Вы так умно пошатываетесь…
У вас такие сильные руки, судя по вашим рассказам…
Ах, как хочется укутаться в вашу волосатую грудь!
А вы неплохо справляетесь с деепричастным оборотом!
Вы всегда так неукротимы с курицей?
Вы такой необузданный! Застегнитесь.
Вы так быстро машину водите, что я даже в туалет попроситься не успела!
Вы так тонко чувствуете музыку. В сравнении с вами Чайковский просто сосунок!
Какой у вас любопытный след на переносице от дорогого ботинка…
… И если судьбе будет угодно разлучить нас, знайте, что до конца жизни никто, после вас, не заставит меня мешать виски и коньяк!
У вас такой чудный дезодорант, наверное, продаётся недалеко от дома…
С вами так спокойно, что я начинаю нервничать.
С вами - хоть куда! Хоть на край кровати!
С вами мне хочется чувствовать себя слабой и многодетной дурой!
Я хочу иметь от вас много-много маленьких денежек…
Вы сегодня уже второй раз умный. Может, хватит?
Спускаюсь на лифте, такси в аэропорт уже подъехало и ждет. Понимаю, что что-то не так с кроссовками - забыл вставить стельки. Кидаю вещи в машину и обратно на 20-ый этаж на медленном лифте - хочу успеть сбегать до квартиры и обратно пока лифт не ушел, чтобы не встрять в ожидание лифта. План нарушает девушка, стоящая на моем этаже. Ок, прошу ее подождать буквально 15 секунд. Она с какой-то кокетливой улыбкой соглашается. Бегу за стельками и слышу, как лифт закрывается и уезжает. Думаю - ну е-мое, как так можно-то. Возвращаюсь к лифтам, а она стоит и ждет меня без лифта.
ПРОЛОГ
ВАЛИНОР. В ТЕМНИЦЕ
Ну вот опять, сколько раз я говорила себе, живи тихо, мирно, не высовывайся. И вообще, если ты принцесса, то веди себя соответственно.
НЕ СУДЬБА…
А поэтому, кое-как прикрыв разорванным рукавом, обнаженное плечо, лежу сейчас животом, на холодных камнях пола темницы.
Передо мной лишь стопка чистых листов бумаги да остро отточенное перышко, я смотрю в дальний угол, где битый час, подперев спиной, каменную стену, с недовольным видом неподвижно застыл мой любимый.
Впрочем, тот же самый вид был у него еще два дня назад.
Когда его подвели к дверям темницы, попросив немного здесь переждать гнев высокоблагородного отца, посчитав подземелье за самое безопасное место.
Он, правда, пытался выбрать иную камеру, напирая на то, что видит меня в первый раз, и ему, как женатому эльфу, не пристало коротать ночи с незнакомкой.
Его молча втолкнули и заперли дверь на засов.
Значит так.
Пишу я сей документ под жестоким моральным нажимом супруга, который сразу после моего недолгого отсутствия, вместо радостных объятий и всяких там нежностей приказал:
- Или ты пишешь подробный отчет о своем исчезновении на второй год медового столетия, или…
Здесь он мне поставил такое невероятное условие, что я послушно вывела на белоснежном бумажном листе:
ОБЪЯСНИТЕЛЬНАЯ ЗАПИСКА,
написана для успокоения расстроенных нервов моего царственного супруга, а еще для разрешения вопроса о недопустимом поведении, позорящем королевский род и полностью отвергающем эльфийскую этику.
Писано десятого месяца весны, в двести второй год по исходу.
Валинор. Подземная тюрьма. Пол. (Стол не предусмотрен, оттого за пятна и грязные разводы ответственности не несу.)
Спасибо и на этом.
Я, как и было указано выше, пока ещё, светлейшая аранель, осознавая всю ответственность, за рассказывание невероятных баек о своих приключениях, чистосердечно признаю, что сей документ есть чистая правда, и ничего кроме правды.
Здесь я немного отвлеклась, а как же художественный вымысел?
Муж смерил меня недовольным взглядом,
- Пиши как дело было: четко, ясно, и в подробностях, а изощренность эпитетов оставь критикам, они прекрасно разбираются в сравнениях.
Я вздохнула:
- Ладно, ты всегда умел уговорить.
Итак, все началось в тот прекрасный летний день, когда соловьиный пересвист, запутавшись в аромате расцветающих белокрыльников…
- Это было 23 дня весеннего равноденствия.
- А не пошел бы ты куда-нибудь погулять… извини, пожалуйста…
Я кинула взгляд на огромный засов.
- Забылась (с авторами бывает).
Лег еще сильнее надулся и, отвернувшись, сел ко мне спиной, уходить ему действительно было некуда.
ВАЛИНОР.ЖИЗНЬ ПОСЛЕ ВОЗВРАЩЕНИЯ
Поехали дальше, - значит так - цвели белокрыльники… ну вот с мысли сбил, я озадаченно почесала затылок, и немного надкусив заостренное перо, посмотрела в угол.
- Свет. Свет?
Правильно, свет - это первое, что я видела по утрам, бродя неторопливым, полусонным взглядом в загадочных цветочных узорах богатого королевского балдахина, что нежнейшим бледно-голубым облаком окутывал верх кровати.
Лучи восходящего солнца, тепло-бархатистые, такие лучи бывают только здесь на Валиноре, заливали пьянящим золотом утра просторные покои спальни.
Я все реже вспоминала свои злоключения, сдержанно улыбаясь, иногда пролистывала дневник, и, пожимая плечами, поражалась собственной несдержанности и горячности.
Прошлые обиды, недомолвки, открытая вражда, становились мне все более непонятны, и стыдясь прошлого, я подальше прятала, переписанные набело, заметки.
Сгорев однажды в пламени камина, самодельные тетради своим пеплом будто засыпали половину моей жизни, скрыв истину от придворных историков и просто любопытствующих. С прежними временами меня теперь связывала только тоненькая ниточка искренней, не меркнущей с годами, дружбы.
Каждый месяц я получала длинное, в конверте из грубой серой бумаги, письмо. Далекий гном Гимли подробно описывал свои трудовые будни, обустройство свежевырубленных залов, намекал на скорые счастливые перемены в его судьбе и, конечно, приглашал на день рождения, причем, по несколько раз в году.
Он скучал.
Это сквозило меж строк:
- И если вы будете проезжать мимо, то загляните к старому другу на кружечку эля.
Муж крепился, но временами тоже бывал задумчив.
Обстановка дворца, с его четким распорядком и множеством условностей, угнетала его даже больше, чем меня.
Часами сидя в одиночестве на берегу моря, он подолгу любовался изумрудными морскими приливами, тяжелыми волнами, что расплескивая пузырящуюся пену, облизывали прибрежный песок, оставляя на его поверхности гладкие камни блестящей гальки.
Он по-прежнему любил одиночество, и сразу после свадьбы, посчитав, что выполнил опрометчиво данное слово, надолго оставлял меня одну.
Поначалу я протестовала, плакала, но потом тоже смирилась, и, найдя себя на ином поприще, вскоре даже повеселела.
Все дни я проводила в саду, занятая выполнением сложнейшего узора из сотен разноцветных нитей на парадных королевских занавесях.
Неторопливо работала в увитой жимолостью и виноградом беседке, а тончайшее полотно ниспадающими до пола изящными складками закрывало мои колени.
Прекрасные эльфийки, мои милые фрейлины, распутывали нитки, вдевали их в серебряные иголки, и наши нежные голоса сливались с песнями пестрых щеглов. Где-то едва слышно стонала иволга, и покой, то чего так долго жаждала моя душа, наполнял меня до краев.
- Покороче. Пиши самую суть, не размазывай.
- Не лезь.
Огрызнувшись, я упрямо вывела на бумаге:
В тот день, следуя церемониальному распорядку, я училась играть на большой концертной арфе, терпеливо перебирая пальцами сладкозвучные струны сложного королевского инструмента, внимательно прислушивалась к монотонному постукиванию палочки учителя, отбивающему такт мелодии.
Занятия эти проходили в главном зале приемов, где, отражаясь в натертом до зеркального блеска полу, я, подобно крупной белоснежной птице, медленно взмахивала широчайшими рукавами, выводя сложнейший напев старинной баллады.
Гармония звуков приятно убаюкивала мысли - скоро, на празднике единения эльфийских родов, состоится мое первое выступление.
Я на мгновение представила глаза своего свекра: он опять будет так умильно волноваться за меня, незаметно ободрительно кивать, и я оправдаю его надежды, хотя бы в этом.
Приятная тяжесть резной рамы немного давила на плечо, мир, ограненный серебряными струнами, пел сладостный напев.
Ближе к окончанию урока нас посетил аранен, он быстро прошел просторным залом и, нисколько не смущаясь, чмокнул меня в затылок, (он любил это делать, потому что согласно традиции, это не считается чрезмерным проявлением чувств при посторонних).
Я, вздрогнув (так и не привыкла к этим штучкам), взяла фальшивый аккорд, чем вывела из полусонного состояния учителя.
Тот встрепенулся и удивленно поглядел на меня.
- Прошу прощения, уважаемый.
Теперь эти слова я произносила совершенно свободно и легко.
- Пожалуй, это я виноват…
Муж встал на мою защиту, наклонившись к уху учителя, он попросил его закончить урок. К вечеру мы ждали гостей, и подготовка к встрече должна была занять весь оставшийся день.
- Ты же говорил - скромный семейный ужин…
Я терпеливо застегивала сто пятую пуговку на рукавах роскошного, вышитого жемчугом, платья, успевая при этом недовольно передразнивать его утреннюю речь за завтраком.
- Будут только самые близкие!
Одеяние выгодно подчеркивало мою все ещё совершенную фигуру, и, изогнувшись, я попыталась заглянуть себе за спину.
Разглядеть, как лежат на плечах три церемониальные складки.
Лег неподалеку мужественно боролся со сложнейшим узлом галстука, и, судя по его упорному пыхтению, был намерен справиться с этим делом сам.
Длинные концы галстука скользили у него меж пальцев, он тихо сквозь зубы ругался, бросая на меня красноречивые взгляды.
Наконец, кое-как перехватив узел, он в ответ тоже ехидно поинтересовался, долго ли я буду стоять с глупой ухмылкой или, все же, исполню свой супружеский долг и заколю большой булавкой для выходов эту идиотскую удавку.
Пришлось помочь.
С этими булавками, вообще, была целая история, но о ней позже, итак…
Мы кланялись добрых полчаса, Галадриэль казалась немного взволнованной, но, пряча тревогу, она величественно и неспешно отдавала нам положенные поклоны.
Мне интуитивно передавалось её волнение, поэтому я впервые неожиданно пропустила правый полупоклон исполнив его немного позже, чем вызвала несколько недоуменных взглядов.
Наконец, приветствие кончилось, мы плавно вышли из зала приемов, и здесь, вдали от любопытных глаз, лориенские короли, сразу изменились.
Громко хлопнув дверцей буфета, мой благоверный, подмигнул Келеборну, и, не сговариваясь, они оперативно скрылись во влажном сумраке винного погреба. Галадриэль облегчено вздохнула.
- Ближайший час нас не побеспокоят, я своего знаю. Надо поговорить. Но не здесь, лучше, на воздухе.
ТРЕВОЖНЫЕ ВЕСТИ ИЗ МОРДОРА.
Мы вышли в сад, цикады, словно по приказу, дружно зазвенели приветственную песнь. Величественно волоча длинные подолы по идеально выметенным дорожкам, мы молча прошли к незаметной, скрытой густой листвой в глубине сада, беседке.
Она хотела поговорить со мной тайно.
Но начинать беседу первой мне не полагалось, поэтому я тоже молчала, ждала, что скажет королева.
Она пыталась собраться с мыслями и представить произошедшее как можно поделикатнее.
Но перебрав в голове насколько вариантов, наконец, остановилась на самом правильном. И без всякой подготовки, оглоушила.
- Не смей, слышишь, и думать не смей, вернуться. Здесь ты под защитой острова, но всего один безрассудный шаг, и пропадешь. Мы не должны вмешиваться в судьбы людей.
Я остановилась, непонимающе вглядываясь в её лицо.
- Письмо! Мы долго совещались, думали, но потом решили, что последнее слово все же за тобой, тем более, что и адресовано оно тоже тебе.
На грубом клочке бумаги, плясали разнокалиберные буквы. На простоватом мордорском наречии орков принесенное послание гласило.
ВСЕ КОНЧЕНО! МОРДОР ВОССТАЛ! ГРЯДУТ ДЕМОКРАТИЧЕСКИЕ ВЫБОРЫ…
Дальше следовала огромная клякса и торопливый мелкий почерк Байрака продолжал более обстоятельно:
- А Валентин, между прочим, свихнулся!!!
Я упрямо посмотрела на королеву, та недовольно качнула головой.
- Это может быть ловушка.
- Они мне братья, да и беспорядки - с ними что делать?
Так и не придя к соглашению, мы вышли к главной клумбе: растущие в самом центре, белые розы Мордора сейчас отсвечивали недобрым багровым оттенком.
Было у них одно замечательное свойство - если на там, на далекой родине, все спокойно, то их белоснежные лепестки лишь слегка трепетали при моем появлении.
Но сегодня они склонились так низко, что почти легли на землю, как от ураганного ветра, а на кончиках лепестков проступали капельки крови.
- Видишь.
Крепко сжав мою руку, она заставила меня неотступно глядеть на вестников беды.
- Видишь, там идет кровопролитие, очнись, ты уже не властелин Мордора.
Затем Галадриэль так же порывисто выпустила мою руку и, твердо заглянув на самое дно глаз, произнесла.
- Пожалуйста, подумай ещё раз, хорошенько. Посоветуйся с мудрым королем. А зеркало я, на всякий случай, запру.
ПОБЕГ
Той последней ночью перед разлукой, глядя на мирно почивающего супруга, я решала в голове сложнейшую задачу: если опоздаю на завтрак, он будет очень зол, или не очень.
- Придется немного отчитать неразумных слуг.
Я дважды неодобрительно сдвинула брови и осуждающе покачала головой, выходило строго и величественно.
Управлюсь с бунтом, и никто ничего не узнает. Быстро успокоив сомневающееся сердце, я решилась.
- Ну, значит, до встречи.
Заботливо поправила спящему подушку, на что он едва слышно промычал что-то и сонно предпринял попытку схватить меня за запястье. Я осторожно отвела его руку.
- Не скучай. Я быстро.
Так, пакуем чемоданы, целуем безутешных родственников, берем бутерброды на вечер, и здрасте, не ждали, а я тут проезжала мимо, дай, думаю, загляну.
После секундных колебаний я стянула со стула одно легкое платье, отказавшись от полного наряда принцессы, - длинный шлейф мог застрять в зеркале, а висеть меж двух миров вниз головой было бы в высшей мере неприлично и крайне неудобно.
Все делалось в лихорадочной поспешности - на сборы было не более десятка минут, спал Лег до безобразия мало.
Осторожно перегнувшись через высокую спинку, я сняла висевший в изголовье лук.
Теперь, ятаган, что лежал, завернутый в полотенце, в нижним ящике комода под кружевными платочками и коробочками с пудрой.
Несмотря на всю любовь ко мне, муж не разрешил разместить его рядом с эльфийскими кинжалами-даггами, заявив, что это оружие грязных орков, и не пристало кривому лезвию красоваться в обществе благородных клинков.
Несколько дней сдержанных рыданий не помогли, и я опять уступила, спрятав боевого друга.
Так он и пролежал до сего дня, весь обсыпанный душистым порошком из случайно перевернутой коробочки, пропахший цветами лаванды.
Но только я взялась за дверцу комода, как послышался шорох ресниц просыпающегося эльфа - времени больше не оставалось, и, отказавшись от своего любимого клинка, я бросилась бегом по пустынным коридорам дворца.
Пара шпилек в замке, и вот уже стоя перед призрачной завесой, немного страшась и тревожась, я в последний раз окинула взглядом зал предсказания, закрыла глаза и сделала шаг.
Ловко проскочив в блестящий коридор, в один заход вынырнула в тронном зале Мордора. Эбонитовое зеркало сработало четко и без сбоев.
Шагнула и сразу погрузилась в густой слой пыли, что пушистым ковром заняла весь пол зала.
МОРДОР. ЗАПУСТЕНИЕ.
В полумраке я разглядела наполовину отдернутые шторы, покрытые белой плесенью, хлопающие на сквозняке разбитые окна, гору опрокинутых скамей.
Подбитыми птицами валялись по углам искореженные люстры с пеньками недогоревших свечей, где рубины тускло краснели сквозь густой покров паутины.
И лишь знакомая горгулья глупой улыбкой встретила меня, а я подмигнула ей:
- Что ж, хоть кто-то мне здесь рад.
С громким, натужным скрипом распахнула тяжелые парадные двери и вышла в соседние покои.
Гул моих одиноких шагов наполнил стены дробным эхом, увы, везде лежала печать запустения, Лужи высохшей дорожной грязи, окаменевший пепел, в давно не топленых каминах, - здесь давно не было той суетливо- радостной атмосферы, что так бодрила меня все годы…
Где неудачник Чаки, где его большой, не по размеру, плащ?
Где придворные тролли, вечно голодные, с зажатыми в кулаках кусками хлеба?
Где все?
На этот вопрос я, впрочем, получила ответ довольно быстро.
- На площади.
Откуда были слышны громкие голоса. Торопясь выбежать на балкон, я почти столкнулась с подвальным призраком, он не узнав меня, попытался испугать, пошире раскрыв пасть с тремя рядами клыков.
Я впопыхах не глядя, сунула ему туда давно потухший факел и …
- Свобода выбора.
- Демократические реформы.
- А я хочу домой.
- Долой власть тьмы.
- Мордор принадлежит всем.
Последняя фраза мне не понравилась, ведь формально я все ещё оставалась темным властелином, и как властелин страшно возмутилась, а как аранель, страшно испугалась, оба этих чувства столкнувшись, в голове, произвели на свет необдуманную браваду.
Свесив ноги с высокого балконного ограждения, я громко крикнула:
- Вот и неправда, это мой Мордор. А я ваш повелитель.
Они не то чтобы обрадовались, они буквально возликовали, и, выхватив клинки, всем скопом бросились на стену.
- И все равно, он мой!
Я, тоже довольно резво, полезла по узким скобам на крышу главной башни, и только полетевшие камни заставили меня поумерить свои притязания.
- Хорошо, я согласна на переговоры.
Именно тогда я поняла: любовь к красивым жестам меня погубит.
МОРДОР. МНЕ НЕ РАДЫ.
Казалось, все население Мордора было страшно озабоченно моим внезапным появлением: по всем многочисленным коридорам и переходам загрохотали сапоги на деревянных подошвах.
Понеслись крики, отовсюду слышался звон разбиваемых стекол, в тронном зале с грохотом рухнула последняя люстра.
- Тысяча фариков.
Машинально отметила я.
Мне резко захотелось домой, в свою уютную спальню, где сейчас мирно спит любимый муженек и не ведает, что натворила его дорогая женушка.
Я вспомнила о неоконченном орнаменте новеньких портьер - позор, если не успею вышить их к полной луне. И мамочка будет ужасно беспокоиться.
Где-то ломали мебель, звонко плакал, разбиваемой вдребезги, дорогущий фарфор чайных сервизов,
- Если они доберутся до зеркала, то моё возвращение несколько затянется.
Озабоченно выглянув из-под кровати, подумала я. Решив пересидеть бурю народного гнева в самом надежном укрытии, я ждала окончания бунта.
Но орки поступили иначе: и дым, поначалу такой ненавязчивый, вскоре начал густеть, забиваться мне в нос, заставляя непрерывно чихать.
Не выдержав, я бросилась к живительному воздуху.
- Прекратите разрушать мой Мордор, я не позволю, я приказываю…
Сразу на выходе из дворца, меня сшибли с ног, немного потоптали. Всего чуть-чуть, и забросили на кучу вырванных с корнем роз.
- Немедленно прекратите беспорядки…
Дальше в глазах появились разноцветные звездочки, ноги стали слабыми, и захотелось ненадолго прилечь.
Огромный орк с задумчивым видом покрутил в руках массивную, с инкрустацией янтаря, табуретку и вторично опустил мне на голову её пестрое сиденье.
- Я очень важная особа.
Это было последнее, что я попыталась сказать, но передумала и с довольной улыбкой зарылась в колючие стебли роз.
Дальше я ничего не помню…
Вроде бы, меня сначала хотели сжечь, потом повесить… но тут пришел обоз со свежей говядиной, и, отложив дела на вечер, восставшие разошлись на шашлыки.
Ослепнув от боли, я ещё пыталась куда-нибудь заползти, стать незаметной и бестолково тыкалась в стороны, пока предостерегающий голос не велел мне остановиться.
МОРДОР. ДОРОГАЯ ПОДРУГА.
Битый час Мата вытаскивала у меня из носа колючки.
- Подними голову повыше
Она орудовала огромными кузнечными щипцами, и со стороны казалось, что в комнате происходит какая-то изощренно-изуверская пытка.
Я задирала голову и громко фыркала, мокрая тряпка поминутно съезжала с головы, и пятна запекшейся крови расползались по ней причудливыми узорами.
- И кто тебя надоумил вернуться?
- Я ведь хорошая.
Не переставая, жаловалась я, именно сейчас у меня возникло острое желание найти хоть капельку сочувствия.
- Вот ещё один.
Она извлекла очередной обломок шипа и, вытерев мне лицо все той же тряпкой, наконец-то, закончила экзекуцию.
Она постарела, глаза, горевшие бунтарской искрой, немного поутухли, и даже некая мудрость, как мне показалось, появилась в них.
Вросший в землю домик, где ютилось её малочисленное семейство, имел только дымный закопченный очаг да гордость хозяйки - пузатый котел, на стене - пара длинных ложек, и все это было освещено тусклым светом единственного маленького окошечка, закрытого крылышком бабочки-стеклянницы.
Бедность и нужда вопили из каждого угла этого убогого жилища, но Мата, словно не замечая их, жалела меня, эльфийскую принцессу.
Ком подкатил мне к горлу - почему?
- После твоего ухода Мордор погряз в междоусобицах.
Орки, объединившись в шайки, ведут беспрерывные войны, даже несколько самозванцев было, но их век короток - колоды не успевают просыхать от крови.
Когда все уляжется, я провожу тебя - уходи пока не поздно.
МОРДОР. ОХОТА НА МЕНЯ.
Но было поздно, потому что сразу после этих слов дверь затрещала под ударами кованных железом сапог.
- Лезь в печь!
- Куда?
Не поняла я, но тотчас, упав на четвереньки, втиснулась в узкий проем, пахнувший кислым, мякинным хлебом.
И весьма вовремя, потому что хлипкая дверь не выдержала и развалилась. Несколько воинов, в поношенной форме дворцовых стражников учинили обыск.
Они перевернули единственный предмет мебели - стол, переворошили пару сундуков, заменяющих гардероб, заглянули даже в кувшины, и, ничего не найдя, решили вопрос кардинально.
Один из мерзавцев, схватив мою подругу за горло, потребовал.
- Где эльфийка?
Я, тем временем, не дожидаясь развязки, отползала задом вглубь печи, и, хотя покидать дом без должных слов прощания было невежливо, я приструнила свою совесть: потом пришлю Мате открытку со словами благодарности.
Зацепившись за какую-то ржавую железяку, мое ожерелье, подарок короля, распалось и брызнуло вниз искрящимся дождем, но времени собирать его не оставалось, надо было спешно возвращаться домой, - время завтрака поджимало.
Я представила, как расскажу удивленному мужу о своих приключениях, даже увидела в грязных разводах сажи, его недовольную мину.
Он бы мне сказал:
- Это все очень забавно, дорогая, но как же ты там оказалась без разрешения совета старейших? Это равносильно измене своему королю.
ВАЛИНОР. ЖИЗНЬ В БРАКЕ.
Что-что, а злиться он умел, и делал это с явным наслаждением. И если бы кто-то мне сказал заранее, что супружество это не только одна постель, но еще и одна ванная комната, то, пожалуй, я бы крепко задумалась, прежде чем так стремиться на родину.
- Имей терпение дорогая.
Эту фразу я слышала каждый день, сидя под запертой дверью ванной, где он шумно плескался, фыркал и долго, очень долго, расчесывался, при этом, почему-то пропадали мои румяна, разливались мои духи, а на своей расческе я находила чьи-то длинные золотистые волосы.
В результате, на завтраке я сидела неумытая, со спутанной прической, тогда как мой муж был прямо верхом совершенства.
Я несколько раз пыталась в корне переломить ситуацию: несколько ночей не спала, карауля его пробуждение, чтобы захлопнуть дверь прямо перед его аристократическим носом.
Но в последний момент все срывалось, и пока я выпутывала ноги из многочисленных ночных юбок, он уже щелкал замком, и неизменная фраза о терпении, звучала как издевка.
Ему вечно доставалось все самое лучшее:
- и лук у него был больше,
- и стрелы острее,
- и весь он был такой самый-самый, что временами я бунтовала - отказывалась вышивать.
Он поджимал губы и укоризненно качал головой, молча давая понять, что в моих манерах ему не нравится, и я смирялась.
Тут мой зад уперся в стенку - дальнейший путь лежал наверх по разболтанным от времени шатким кирпичам.
- И как я прожила с ним так долго, не ссорясь?
Обдирая в кровь руки и не преставая размышлять, я продолжала лезть вверх.
- И чем он меня так очаровал?
Адриано с сожалением сомкнул губы: на что только не идут женщины, лишь бы ощутить хотя бы долю свободы от мужской тирании. Так поступала Каролина, пытаясь разорвать путы жесткого контроля отца, так делает и Беатриса, вкушая радость от любовной победы. Но чем это может для них обернуться в этом обществе - подумать страшно! Ведь они могут стать гонимыми обществом. Развращенная женщина может спастись одним путем, который предлагает духовенство, - принятием монашества, что обрекает ее на вечное узничество.
© роман «Обрученные Венецией»
Какой я подлец!
Какой я негодяй!
Каждый день приходится выбирать одну из нескольких женщин и я выбираю разных каждый вечер…
Какая я сволочь!
… простите меня девушки, женщины, милые бабушки, - ну не могу я долго быть на ЖМ и всех читать, - время не хватает на всех.
Старый я… уже.
У меня две кошки. ленка и ксюха. И у них есть характер! Где он у них, там под шерстью и играми помещается, не знаю, но присутствие, этого самого характера постоянно замечаю.
Ленка, маленькая и неприметная, точь в точь, старушка на пенсии, но однако, она везде. Смотрит огород, смотрит за порядком в курятнике,(усевшись на окно и карауля мышей.) обходит участок, провожает меня в магазин… До дороги. И ждёт. Откуда бы и когда бы не пришёл, она сидит возле калитки и смотрит сощурив, зелёные, огромные глаза! Как будто спрашивает:
-Всё нормально?
Ксюха красавица! И как красавица, такая же капризная! Постоянно прихорашивается. И смотрит…
-Как я?
Ест со мной спит со мной, играет правда с ленкой. Работаю и смотрю как они нападают шутя друг на друга. Интересно! Интересно и иногда смешно, когда, кто то из них, промахнувшись в нападении на товарку, летит кубарем по грядке!
Но дело не в этом. В понедельник, настроения не было. Никакого, ни рабочего, ни ленивого,(ленивое настроение, это когда гоняешь компа целый день и думаешь:
-Всё подождёт! Москва не сразу столицей стала!)
Помечтав, глядя на грядки и видя в мечтах, нескончаемый поток, сборщиков (а ещё лучше-сборщиц!) спелой и крупной ягоды, я нагнулся поднять палку с дорожки… В спину стрельнуло! Да стрельнуло так! Я не смог разогнуться! Настроение, испугано вереща, покинуло меня…
Кое, как добравшись до комнаты, я стоя на четвереньках и уперевшись в свою боль, скулил.
Ленка запрыгнула на спину.
-Брысь…Не до тебя…
Выдавил я из себя стон…
Она спрыгнула и убежала…
Через некоторое время она замяукала, но голос был вибрирующий, такой же, как, когда у неё были котята и она поймав мышь, приносила им. Голос раздался рядом. Повернув голову, я скосил глаза…
Около моих колен лежала… Мышь!
Я медленно начал выпадать в осадок…
Пью пиво с друзьями. Классно! Трещим обо всём: о бля… о девушках красивых и … доступных, делимся опытом.
И я тут вдруг представил себе: Вот было бы здорово, если бы я жил в Лувре … неа, просто в замке. Как никак в Баварии живу.
Огроменная каменная зала, стол дубовый, скамейки дубовые, кабанчик на веретеле в углу и мы закусываем мясом пиво, с ножа,-круто.
Тут меня приспичило и я бегом. Пиво медлить в этом вопросе не позволяет! Обоссусь нахрен! Квартира 3х-комнатая, небольшая, - успел. Стою с наслаждением сливаю пивасик и вдруг понимаю, что если бы жил в замке, то даже до дверей бы не добежал, какой нахрен там туалет. Выхожу в полной растерянности, это как они раньше тогда делали? или может бегали быстрее нас. Не… не верю. Ну ладно я, я - свой. А гости: Колян, Серёга, Губа, Козёл - они бы мне в зале все углы обоссали, я это так живо представил…
А ну ребята хватит, всё, по домам, - разогнал я их от греха подальше…
Теперь в замке у меня чисто останется…
коротко обо мне:
я похуист я пофигис
и както похуй мне на все
все заебало вот ивсе
- Сука ты, проститутка!
За забором, у себя во дворе, снова ссорились наши соседи. Она была агрономшей, он счетоводом. Он пил, она погуливала, когда он пил - вроде как с холостым физруком нашей школы. И когда до счетовода доходили слухи об этом (в деревне разве скроешь?), он с похмелья начинал устраивать разборки. Как и в тот раз, когда я по заданию отца перекладывал под забором доски - нижние менял местами с верхними, чтобы не сгнили.
Агрономша сдержанно отвечала счетоводу негромким, но хорошо поставленным голосом:
- Запомни, алкоголик несчастный: проститутки - это такие женщины, которые продают свою любовь за деньги. А кто это делает бескорыстно, тех называют, извини меня, б… и.
- Так ты у меня еще и б… ь?! - заорал счетовод за забором. И тут же послышался звук очень крепкой затрещины. Я думал, это счетовод приложился к своей этой самой… ну, как он ее назвал. Заглянул через дырку от сучка во двор к соседям - а это он сам с изумленным видом сидел на земле и держался за щеку, а агрономша, сердито гремя ведром, ушла доить корову.
Так что, благодаря своей соседке-агрономше я еще с детства знал, чем отличаются б., и от проституток. Б… й к своим неполным восемнадцати я уже встречал. А проституток еще нет. И почему-то в моем представлении проститутки должны были быть очень красивыми, раз их любовь можно было только купить. Но однажды это наивное мальчишеское представление было опрокинуто самым неожиданным образом.
Осенью 1969 года я был командирован в составе сборной бригады Краснотурьинского ЖБИ, где я работал перед самой армией бетонщиком, на строительство шестой домны Нижнетагильского металлургического комбината. Нас было человек пять-шесть, и проторчали мы на этом шумном, дымном комбинате, до которого каждый день добирались из своей общаги на трамвае, почти месяц.
Ну, чем мы там занимались, думаю, вам будет неинтересно. Отбарабанив смену, мы так же на трамвае возвращались домой, в обычную панельную пятиэтажку, временно приспособленную под общежитие для строителей домны, в Газетном переулке.
Там варили картошку, смешивали ее с тушенкой - это и был наш ужин (утром перекусывали салом и или какими-нибудь консервами, а обедали на комбинате, в огромной, гудящей десятками голосов, столовой). Ну и нередко, да практически каждый день, дудонили водку и до одури играли в карты, травили анекдоты и всякие истории.
Самые заковыристые истории, и все о том, как он где-то кого-то трахнул, рассказывал некто… ну, назовем его Витя Суконкин (не хочу его дезавуировать, поскольку он еще вполне может быть жив сегодня и так же, как и я, сидеть в интернете), женатый парень лет тридцати. По его рассказам получалось, что на какую бы он бабу не глянул, она практически тут же становилась его. Счет своим сексуальным победам Витя Суконкин вел не на десятки - на сотни!
Первые два дня его слушали, раскрыв рты, особенно самые молодые в бригаде, я да Коля Овсянников. Ну, а когда стало понятно, что все истории Вити большим разнообразием не отличаются, и на пяток его половых викторий приходится минимум как четыре надуманных, мы к нему потеряли всякий интерес, и это очень беспокоило Витю - уж очень ему понравилось быть в центре внимания.
Но вскоре он снова в него, в этот центр, попал. Командировка наша закончилась, и в один из дождливых и холодных октябрьских вечером мы всей бригадой стояли на перроне первого пути Нижнетагильского вокзала, ожидая своего поезда. Вдыхали вездесущий «аромат» круглые сутки свирепо дымящего комбината, курили и сами, поплевывая и лениво перекидываясь малозначащими фразами.
И тут в достаточно ярком свете перронных фонарей мимо нашей группки продефилировало Нечто. Стараясь прямо держать спину, но все равно шаркая при этом подошвами по асфальту, по перрону, пошатываясь, прошла лохматая пожилая женщина с чудовищно раскрашенным лицом, с накинутой на плечи ярко-красной коротенькой курткой и юбкой выше колен. Коленки эти были худые и острые, на них пузырились и сползали вниз не то гамаши, не то чулки такие темные.
Нечто замедлило шаг возле нашей примолкшей группы, осмотрело каждого из нас маленькими глазками с потекшей тушью (на улице, напомню, моросил мелкий нудный дождь), причем один из них был явно подбит и отсвечивал лиловым фингалом.
Пройдя мимо нас, лохматая женщина тут же развернулась и двинулась обратно. Поравнявшись с нашим неровным и все еще молчащим строем, она неожиданно сказала негромким и пьяненьким гнусавым голосом:
- Молодые люди, не хотите ли получить у… удовольствие?
«Молодые люди» оторопело переглянулись.
- Чиивоо-о-о? - переспросил наш бугор Иваныч.
- Удовольствие, - повторило Нечто и, высунув из накрашенного рта кончик лилового языка, быстро-быстро завибрировало им.
-Кто это вообще? - толкнул я в бок Колю Овсянникова. Он хоть и был всего на год меня старше, но был горожанином и знал и видал поболе моего - это я окончательно и бесповоротно признал за ним с первых же дней нашего знакомства, когда я только приехал из деревни и дядя устроил меня на ЖБИ в свою бригаду.
-Кто-кто… Проститутка, вот кто, - сплюнул презрительно себе под ноги Колян. «Это вот такая страшная проститутка? - поразился я. - Это же она, выходит, сейчас хочет продать кому-то из нас свою… это, как ее… любовь! Но кто же купит это убожище? Кто с ней пойдет? И куда?»
- Да я бы с этим уё… щем не пошел, даже если бы она сама мне заплатила! - как бы в подтверждение моих мыслей, снова фыркнул Коля Овсянников. - Это ж надо, какая страшная!
-Вали, вали отсюдова, - прикрикнул на жрицу любви Иваныч. - На пенсию уже пора, а все туда же…
- Сам вали, понял! - оскорбилась проститутка и, сгорбившись, пошаркала своими туфлями на невысоких стоптанных каблуках дальше. Ее худые ноги «восьмеркой» со спадающими гамашами, которыми она еле передвигала, представляли собой жалкое зрелище.
Но мы тут же забыли об этой нехорошей тетке и скучковались около Иваныча - он вытащил из сумки бутылку водки и стал разливать всем по граммульке для сугрева.
Вдруг, ни слова не говоря, с места сорвался тот самый Витя Суконкин. Он догнал отвергнутую нами продажную бабу, тронул ее за плечо, та остановилась. Они о чем-то коротко переговорили, потом Витя воровато осмотрелся по сторонам (при этом стараясь не смотреть в нашу сторону), и подтолкнул проститутку к невысокой изгороди, за которой теснились какие-то еще не до конца опавшие кусты и деревья.
Свет фонарей до них уже едва дотягивался, но было видно, как эта парочка перелезла через изгородь и исчезла в кустах.
- Во, как Витюха по бабе изголодал, - с пренебрежением сказал Иваныч. - Даже на такую швабру позарился. Ну и хрен с ним, лишь бы заразу какую не подцепил, домой же, к жене едет. Так, кто еще у меня не выпил?
По бабам оголодали все мужики, особенно женатые, да и мы с Коляном, в силу своей юношеской гиперсексуальности, постоянно пребывали в состоянии сексуальной озабоченности, но какой-то такой… не фанатичной, что ли. Но ни у одного из нас даже в мыслях не мелькнуло клюнуть на это, как сказал Колян, «уё…ще». А вот Витя Суконкин пошел с ней, и это перед тем, как максимум завтра он окажется в своей супружеской постели. А ну как действительно какую заразу притащит в дом? В общем, я никак не мог понять логики поступка Вити Суконкина.
Вот уже и наш поезд подошел, началась посадка, А Вити все нет и нет. Бугор Иваныч уже хотел было послать меня и Коляна за ним, как Витя появился сам. Он шел, почти бежал к нашей группе, столпившейся у своего вагона, а за ним гналась та самая продажная баба. Чулки ее вообще сползли по самые щиколотки.
Она размахивала руками и вопила:
- Заплати, козел! Отдай мне мои деньги!
Витя, отдуваясь, остановился около нас. Через несколько секунд и проститутка была уже тут.
- Пошла, сука, отсюда! - вне себя заорал Витя.
- Нет, ты сначала отдай мне мои деньги! - плаксиво проныла проститутка. - Удовольствие получил? Получил! Плати давай!
На нас уже стали обращать внимание другие пассажиры, стоящая у вагона проводница едва сдерживала смех.
- Ничего я тебе не должен! - упорствовал Витя, хотя по его довольной роже можно было понять: еще как должен!
- Отдай трояк, сволочь! - завизжала, брызжа слюной, жрица любви. - Никуда не уйду, пока не заплатишь мне за работу !
И она громко икнула и села на мокрый асфальт у наших ног.
Иваныч схватился за голову.
- А ну, заплати ей! - прошипел он Вите. - Сейчас милиция на шум придет, позора не оберешься.
- Да нет у меня уже денег, Иваныч. - признался Витя.
- Так какого ж ты!.. На! - Бригадир выхватил из кармана трешку, смял ее и бросил на асфальт рядом с проституткой. Та проворно сгребла ее крючковатыми грязными пальцами и отползла в сторону.
Мы, пригнув головы, молча пошли на посадку. И старались при этом держаться подальше от Вити…
«Наше двухдневное пребывание в Одессе по приглашению «Комитета по делам национальных меньшинств региона Черного моря», деятельность которого направлена на обсуждение проблем прежде всего греческого национального меньшинства, было омрачено неприемлемым и не демократичным поведением неонацистской организации «Правый сектор» и «Самооборона Майдана», которое было направленное на то, чтобы запугать не только нас, но и все греческое национальное меньшинство, проживающее как в городе, так и вне его пределов (Одессы прим ред.).
Официальное заседание и обсуждение с представителями греческой общины и представителями Одесского городского совета, запланированное на 30 сентября было в конечном итоге отменено из-за действий военизированных подразделений этих двух организаций. Результатом этой акции стала невозможность для нашей миссии выйти из отеля на протяжении пяти часов. Благодаря вмешательству греческого консульства и представителей мэрии города Одессы, мы смогли покинуть отель лишь вечером 09/30/2015. Тем не менее представители этих военизированных организаций продолжили следовать за нами и взяли нас в осаду в ресторане до поздней ночи, не давая нам контактировать с людьми. При этом участник этих военизированных формирований, называвший себя «Команданте» пытался устроить нам «допрос» выспрашивая о наших целях и задачах.
К счастью днем ранее мы успели провести неформальную встречу с представителями греческой диаспоры, на которой обсудили вопросы, связанные с культурным наследием и традициями греков Одессы, проблемы грекоязычного образования и удержания ключевых объектов недвижимости греческой общины местными органами власти. Для решения таких проблем необходимо создание комплексного плана для эффективного вмешательства греческого государства во внешнюю политику страны и для постоянной и методической поддержки греческой диаспоры. Специально для греческой диаспоры Одессы, должно быть проведено немедленное вмешательство местных властей. В первую очередь это касается архитектурных объектов, составляющих историческое наследие города Одесса.
Своими глазами мы увидели в каком хрупком состоянии пребывает «демократия» в этом месте, где позволено бесконтрольно действовать неонацистским военизированным организациям. Греческая миссия подала письменную жалобу в местную полицию по поводу неприемлемых действия вышеуказанных организаций. Документ был составлен и передан сотрудникам милиции фактически под «надзором» и под «комментарии» находящихся в двух шагах от нас командиров преследовавших нас военизированных формирований.
В этих же условиях мы дали интервью местному телевидению и печатным средствам массовой информации г. Одессы (прим. редакции почему-то ничего из указанного не попало ни на страницы прессы ни в эфир?). Подчеркнув, что ситуация, с которой мы столкнулись была нетипичной для этого города, мы призвали демократическое большинство жителей Одессы, которые живут вместе в мире и гармонии с греческой общиной в течение веков, не позволят продолжение подобного".
• В завершении обращения Нади Валавани, Костаса Исихоса и Василиса Чатзилампроса раскритиковали политику правительства Украины, которая разрешает подобную не демократическую практику угрожающую социальным, демократическим, культурным и политическим правам всех граждан Украины, в том числе национальным меньшинствам страны.
Вы заметили, что начавшаяся в начале октября волна террора в Столице в последние дни переместилась в окрестности? Террористические акты в последние дни происходят в местах соприкосновения палестинского населения с еврейским, и направлены в большей части против солдат.
Неужели вы настолько невнимательны?
Почему вы думаете, что это происходит? Неужели, вы считаете, что это естественный процесс?
В последние дни в Иерусалиме проводится масштабная и очень хитроумная операция по подавлению террористической активности. Операция, которая требовала немалого таланта в планировании и немалых сил для её осуществления. Эта операция уже сейчас принесла относительное спокойствие в Столицу.
И об этой операции молчат все без исключения новостные издания. Иначе вы не выйдете на площадь Рабина Тель-Авиве или на улицу Каплан в Иерусалиме свергать правительство и ввергать страну в хаос.
Деревни и так называемые «лагеря беженцев», окружающие Иерусалим, такие как Джабер Мукабар, Шуафат, Исауия, Силуан
Ежедневно, с утра пораньше, а порой даже и в ночные часы, муниципальные инспекторы, работники службы судебных приставов, налоговые инспекторы, пожарные инспекторы, инспекторы министерства охраны природы, инспекторы ветеринарной службы, инспекторы строительных комиссий - в сопровождении вооружённых охранников, полицейских нарядов и бойцов пограничной службы, отправляются в арабские районы, лагеря беженцев и в промышленные зоны.
Живя в Ашдоде или Тель-Авиве, трудно себе представить, но арабы Иерусалима и окрестностей - тоже обычные люди, граждане страны, имеющие такие же, как и мы обязанности. И они, как и мы, имеют движимое и недвижимое имущество, магазины, мастерские, склады, фабрики, клубы, и многое другое.
И для своей деятельности они нуждаются в лицензиях, справках от пожарной службы, минздрава, муниципалитета, полиции, строительной комиссии, и многое другое.
Многие мелкие частные предприниматели из арабского сектора имеют долги перед судебными приставами, строительными комиссиями, налоговым ведомством, муниципалитетом, водяной компанией - список может быть очень длинным.
И, внезапно, когда волна террора захлестнула столицу, эти долги спросили, все и сразу, у всех сразу. За каждым инспектором - пять солдат в бронежилетах и с автоматами. Спросили не с нищих палестинцев, которые работают по 16 часов за смешные деньги. Спросили долги перед городом и бюджетом с владельцев фабрик, магазинов, складов и мастерских. А весомым аргументом для убеждения несогласных служит рокот дизельных двигателей бульдозеров и неиллюзорная возможность переехать в холодную бетонную камеру за неуважение к суду.
И уважаемые люди с деньгами загрустили. Мелкие и немелкие дельцы смогли донести духовным лидерам палестинского сопротивления, что так жить можно, но очень не хочется.
Для того, чтобы ропот представителей мелкого арабского бизнеса получил поддержку, и был услышан духовными лидерами, нужно недовольство масс. Представитель массы встают в 3:45 на утренний намаз. Потом, положив в кулёчек две питы, затар и хумус, идёт к первому блокпосту, количество которых удвоилось, на его пути к рабочему месту. У каждого КПП огромные очереди. От 30 минут до часа на каждый. Три КПП чтобы добраться на работу. Часа 4 и иногда даже больше на дорогу. Дорога назад занимает почти столько же времени. Многие добираются домой не раньше 8−9 часов вечера. А на намаз, напомню, нужно быть к четырём утра.
Таким образом, широкие слои иерусалимских окрестных палестинцев прочувствовали на своём кошельке и на своей шкуре обратную сторону интифады. Недовольные представители общественности донесли своё недовольство до духовных лидеров, что привело к относительному спокойствию в Столице в последние дни.
На территориях Иудеи и Самарии у нашего государства гораздо меньше инструментов экономического давления, поэтому террористическая активность переместилась туда. Там нужны другие методы, и поверьте, что их наше правительство применяет, и они принесут свои плоды.
Но вам про это не расскажут, иначе вы не пойдёте на наш Майдан.
В последние дни в Иерусалиме проводится масштабная и очень хитроумная операция по подавлению террористической активности. Операция, которая требовала немалого таланта в планировании и немалых сил для её осуществления. Эта операция уже сейчас принесла относительное спокойствие в Столицу. Терроризм из Столицы вытеснен на окраины, где с ним первыми вступают в схватку солдаты. И об этой операции молчат все без исключения новостные издания. Иначе вы не выйдете на площадь Рабина Тель-Авиве или на улицу Каплан в Иерусалиме свергать правительство и ввергать страну в хаос.
В каждой стране есть некоторый процент предателей, обычно очень небольшой. Предатели, получая деньги от врагов своей страны, небольшую часть из них, ту, что не потрачена на машины, поездки и всякие приятные мелочи, тратят на подрыв устоев государства. Для того, чтобы это делать, чтобы показать отчёты о проделанной работе грантодателям и спонсорам из-за рубежа, наиболее толковые и способные предатели занимают ниши крайне левых и крайне правых лидеров, становясь во главе движений, партий и некоммерческих организаций.
Таких немного, да много и не нужно. У них есть последователи, поклонники, соратники, ученики. Таких гораздо больше, и от них гораздо больше шума и ощущения присутствия.
В каждой здоровой стране есть небольшой процент дураков-маргиналов. В здоровом обществе их примерно 5−6 процентов, всех вместе. Про это ещё писал в тридцатых годах 20-го века товарищ Выгодский, книги которого в переводе на иврит можно найти даже в библиотеке любого университета Израиля, настолько важна оказалась его доктрина.
Маргиналы, конечно же, именно себя мнят элитой любого общества. Но когда их доля приближается к 8−10 процентам - то это свидетельствует о тяжёлой болезни того самого общества, которое начинает лихорадить, на его теле прорываются гнойные нарывы в виде демонстраций крайне левых или крайне правых активистов.
То, о чём вам не расскажут ни правые, ни левые. Иначе вы не пойдёте скакать на Тель-Авивском Майдане.
Врагам любого государства, для того, чтобы ввергнуть страну в разруху, ослабить и поставить народ на колени, нужно всего лишь выявить толковых лидеров маргинальных течений, и завезти им дипломатической почтой в американское посольство три-четыре чемодана наличных и пару мешков печенюшек. При этом надо понимать, что деньги и печенюшки нужно поделить не поровну. Ставка всегда делается на одно крыло маргиналов, а второе нужно для создания провокаций. Например, дадим 70 процентов левым лидерам - они проведут работу с массами - выведут тысячи альтернативно-одарённых граждан на площадь Рабина. А 30 процентов дадим правым экстремистам - те накрутят своих сторонников, которые совершат что-нибудь мерзкое и противное западному общественному мнению, что скомпрометирует всю страну и её нацистский кровавый режим - например, сожжёт церковь и дом с арабской семьёй. Ну и послать пять десятков молодых активистов с плакатами на перекрёстки тоже можно, но отнюдь не обязательно. Совсем хорошо, с точки зрения наших иностранных партнёров, было бы стравить одних маргиналов титульной нации с другими: кровь, мозги, кишки, прямой эфир, бесподобные кадры зверств.
После этого можно хоть сразу начинать демократические гуманитарные бомбардировки. Мировая общественность примет как должное.
При достаточной денежной подпитке не нужно и 10 процентов зараженных, чтобы государства не стало. Нужно только чтобы проплаченные активисты не прерывались слишком часто на всякое ненужное, чтобы строчили, обличали, разоблачали, призывали, рисовали и кричали везде и постоянно. Нужна непрерывная работа по дискредитации правительства и органов государственной власти: Против Премьер Министра, Суда, Кнессета, чиновников, спецслужб и противоположного лагеря.
И крайне правые и крайне левые делают одну работы - уничтожение нашей с вами страны. На эту цель работают и все малограмотные обыватели, которые купившись на громкие и красивые лозунги, начинают транслировать чужие мысли, как свои.
«Долой Биби, он нас предал! Судей под суд! Полиция ничего не делает! ШАБАК занят не тем! Выслать из страны всех арабов! Выгнать всех поселенцев!» - пишут подстрекатели, и вторят им недоумки из правого и левого лагеря.
Что же никогда не позволят вам узнать те, кто формирует ваше общественное мнение? Что умалчивают от вас принадлежащие кукловодам средства массовой дезинформации?
Вам никогда не позволят узнать, какую титаническую работу делают в эти дни правительство, суды, спецслужбы, органы охраны правопорядка, комиссии, министерства, полиция -- всё для того, чтобы разрешить новый палестино-израильский кризис, побороть арабский террор, вернуть в города спокойствие и мир.
Нет никакого заговора молчания. Просто первые полосы печатных изданий занимают совсем другие сообщения. На новостных сайтах в шапке размещены шокирующие подробности очередного теракта. Вы там не найдёте доклада о системных совместных действиях разных государственных структур по борьбе с террором и экстремизмом. Сообщения об этом не акцентируются - кукловодам это не нужно. Современные манипуляторы массовым сознанием уже давно перестали врать или скрывать информацию. Уже три десятилетия профессиональные манипуляторы занимаются манипуляцией вниманием и расстановкой нужных акцентов.
---------------------------------------------
• Продолжение следует…
Я тороплюсь жить, но не тороплю жизнь. Георгий Шелд
вы будете жить долго, а мы счастливо (безвозможно счастливо)
грозно: «движение влево … вправо "
тов. инспектор ДАС или ДСП - уточните
пожалуста, налево нам-таки или напра …
надобно прижаться …