ПРОЛОГ
ВАЛИНОР. В ТЕМНИЦЕ
Ну вот опять, сколько раз я говорила себе, живи тихо, мирно, не высовывайся. И вообще, если ты принцесса, то веди себя соответственно.
НЕ СУДЬБА…
А поэтому, кое-как прикрыв разорванным рукавом, обнаженное плечо, лежу сейчас животом, на холодных камнях пола темницы.
Передо мной лишь стопка чистых листов бумаги да остро отточенное перышко, я смотрю в дальний угол, где битый час, подперев спиной, каменную стену, с недовольным видом неподвижно застыл мой любимый.
Впрочем, тот же самый вид был у него еще два дня назад.
Когда его подвели к дверям темницы, попросив немного здесь переждать гнев высокоблагородного отца, посчитав подземелье за самое безопасное место.
Он, правда, пытался выбрать иную камеру, напирая на то, что видит меня в первый раз, и ему, как женатому эльфу, не пристало коротать ночи с незнакомкой.
Его молча втолкнули и заперли дверь на засов.

Значит так.
Пишу я сей документ под жестоким моральным нажимом супруга, который сразу после моего недолгого отсутствия, вместо радостных объятий и всяких там нежностей приказал:
- Или ты пишешь подробный отчет о своем исчезновении на второй год медового столетия, или…
Здесь он мне поставил такое невероятное условие, что я послушно вывела на белоснежном бумажном листе:

ОБЪЯСНИТЕЛЬНАЯ ЗАПИСКА,
написана для успокоения расстроенных нервов моего царственного супруга, а еще для разрешения вопроса о недопустимом поведении, позорящем королевский род и полностью отвергающем эльфийскую этику.
Писано десятого месяца весны, в двести второй год по исходу.
Валинор. Подземная тюрьма. Пол. (Стол не предусмотрен, оттого за пятна и грязные разводы ответственности не несу.)
Спасибо и на этом.
Я, как и было указано выше, пока ещё, светлейшая аранель, осознавая всю ответственность, за рассказывание невероятных баек о своих приключениях, чистосердечно признаю, что сей документ есть чистая правда, и ничего кроме правды.

Здесь я немного отвлеклась, а как же художественный вымысел?
Муж смерил меня недовольным взглядом,
- Пиши как дело было: четко, ясно, и в подробностях, а изощренность эпитетов оставь критикам, они прекрасно разбираются в сравнениях.
Я вздохнула:
- Ладно, ты всегда умел уговорить.

Итак, все началось в тот прекрасный летний день, когда соловьиный пересвист, запутавшись в аромате расцветающих белокрыльников…
- Это было 23 дня весеннего равноденствия.
- А не пошел бы ты куда-нибудь погулять… извини, пожалуйста…
Я кинула взгляд на огромный засов.
- Забылась (с авторами бывает).
Лег еще сильнее надулся и, отвернувшись, сел ко мне спиной, уходить ему действительно было некуда.

ВАЛИНОР.ЖИЗНЬ ПОСЛЕ ВОЗВРАЩЕНИЯ
Поехали дальше, - значит так - цвели белокрыльники… ну вот с мысли сбил, я озадаченно почесала затылок, и немного надкусив заостренное перо, посмотрела в угол.
- Свет. Свет?
Правильно, свет - это первое, что я видела по утрам, бродя неторопливым, полусонным взглядом в загадочных цветочных узорах богатого королевского балдахина, что нежнейшим бледно-голубым облаком окутывал верх кровати.
Лучи восходящего солнца, тепло-бархатистые, такие лучи бывают только здесь на Валиноре, заливали пьянящим золотом утра просторные покои спальни.
Я все реже вспоминала свои злоключения, сдержанно улыбаясь, иногда пролистывала дневник, и, пожимая плечами, поражалась собственной несдержанности и горячности.
Прошлые обиды, недомолвки, открытая вражда, становились мне все более непонятны, и стыдясь прошлого, я подальше прятала, переписанные набело, заметки.
Сгорев однажды в пламени камина, самодельные тетради своим пеплом будто засыпали половину моей жизни, скрыв истину от придворных историков и просто любопытствующих. С прежними временами меня теперь связывала только тоненькая ниточка искренней, не меркнущей с годами, дружбы.

Каждый месяц я получала длинное, в конверте из грубой серой бумаги, письмо. Далекий гном Гимли подробно описывал свои трудовые будни, обустройство свежевырубленных залов, намекал на скорые счастливые перемены в его судьбе и, конечно, приглашал на день рождения, причем, по несколько раз в году.
Он скучал.
Это сквозило меж строк:
- И если вы будете проезжать мимо, то загляните к старому другу на кружечку эля.

Муж крепился, но временами тоже бывал задумчив.
Обстановка дворца, с его четким распорядком и множеством условностей, угнетала его даже больше, чем меня.
Часами сидя в одиночестве на берегу моря, он подолгу любовался изумрудными морскими приливами, тяжелыми волнами, что расплескивая пузырящуюся пену, облизывали прибрежный песок, оставляя на его поверхности гладкие камни блестящей гальки.
Он по-прежнему любил одиночество, и сразу после свадьбы, посчитав, что выполнил опрометчиво данное слово, надолго оставлял меня одну.
Поначалу я протестовала, плакала, но потом тоже смирилась, и, найдя себя на ином поприще, вскоре даже повеселела.

Все дни я проводила в саду, занятая выполнением сложнейшего узора из сотен разноцветных нитей на парадных королевских занавесях.
Неторопливо работала в увитой жимолостью и виноградом беседке, а тончайшее полотно ниспадающими до пола изящными складками закрывало мои колени.
Прекрасные эльфийки, мои милые фрейлины, распутывали нитки, вдевали их в серебряные иголки, и наши нежные голоса сливались с песнями пестрых щеглов. Где-то едва слышно стонала иволга, и покой, то чего так долго жаждала моя душа, наполнял меня до краев.

- Покороче. Пиши самую суть, не размазывай.
- Не лезь.
Огрызнувшись, я упрямо вывела на бумаге:

В тот день, следуя церемониальному распорядку, я училась играть на большой концертной арфе, терпеливо перебирая пальцами сладкозвучные струны сложного королевского инструмента, внимательно прислушивалась к монотонному постукиванию палочки учителя, отбивающему такт мелодии.
Занятия эти проходили в главном зале приемов, где, отражаясь в натертом до зеркального блеска полу, я, подобно крупной белоснежной птице, медленно взмахивала широчайшими рукавами, выводя сложнейший напев старинной баллады.
Гармония звуков приятно убаюкивала мысли - скоро, на празднике единения эльфийских родов, состоится мое первое выступление.
Я на мгновение представила глаза своего свекра: он опять будет так умильно волноваться за меня, незаметно ободрительно кивать, и я оправдаю его надежды, хотя бы в этом.
Приятная тяжесть резной рамы немного давила на плечо, мир, ограненный серебряными струнами, пел сладостный напев.
Ближе к окончанию урока нас посетил аранен, он быстро прошел просторным залом и, нисколько не смущаясь, чмокнул меня в затылок, (он любил это делать, потому что согласно традиции, это не считается чрезмерным проявлением чувств при посторонних).
Я, вздрогнув (так и не привыкла к этим штучкам), взяла фальшивый аккорд, чем вывела из полусонного состояния учителя.

Тот встрепенулся и удивленно поглядел на меня.
- Прошу прощения, уважаемый.
Теперь эти слова я произносила совершенно свободно и легко.
- Пожалуй, это я виноват…
Муж встал на мою защиту, наклонившись к уху учителя, он попросил его закончить урок. К вечеру мы ждали гостей, и подготовка к встрече должна была занять весь оставшийся день.

- Ты же говорил - скромный семейный ужин…
Я терпеливо застегивала сто пятую пуговку на рукавах роскошного, вышитого жемчугом, платья, успевая при этом недовольно передразнивать его утреннюю речь за завтраком.
- Будут только самые близкие!

Одеяние выгодно подчеркивало мою все ещё совершенную фигуру, и, изогнувшись, я попыталась заглянуть себе за спину.
Разглядеть, как лежат на плечах три церемониальные складки.
Лег неподалеку мужественно боролся со сложнейшим узлом галстука, и, судя по его упорному пыхтению, был намерен справиться с этим делом сам.
Длинные концы галстука скользили у него меж пальцев, он тихо сквозь зубы ругался, бросая на меня красноречивые взгляды.
Наконец, кое-как перехватив узел, он в ответ тоже ехидно поинтересовался, долго ли я буду стоять с глупой ухмылкой или, все же, исполню свой супружеский долг и заколю большой булавкой для выходов эту идиотскую удавку.
Пришлось помочь.
С этими булавками, вообще, была целая история, но о ней позже, итак…

Мы кланялись добрых полчаса, Галадриэль казалась немного взволнованной, но, пряча тревогу, она величественно и неспешно отдавала нам положенные поклоны.
Мне интуитивно передавалось её волнение, поэтому я впервые неожиданно пропустила правый полупоклон исполнив его немного позже, чем вызвала несколько недоуменных взглядов.
Наконец, приветствие кончилось, мы плавно вышли из зала приемов, и здесь, вдали от любопытных глаз, лориенские короли, сразу изменились.
Громко хлопнув дверцей буфета, мой благоверный, подмигнул Келеборну, и, не сговариваясь, они оперативно скрылись во влажном сумраке винного погреба. Галадриэль облегчено вздохнула.
- Ближайший час нас не побеспокоят, я своего знаю. Надо поговорить. Но не здесь, лучше, на воздухе.

ТРЕВОЖНЫЕ ВЕСТИ ИЗ МОРДОРА.
Мы вышли в сад, цикады, словно по приказу, дружно зазвенели приветственную песнь. Величественно волоча длинные подолы по идеально выметенным дорожкам, мы молча прошли к незаметной, скрытой густой листвой в глубине сада, беседке.
Она хотела поговорить со мной тайно.
Но начинать беседу первой мне не полагалось, поэтому я тоже молчала, ждала, что скажет королева.
Она пыталась собраться с мыслями и представить произошедшее как можно поделикатнее.
Но перебрав в голове насколько вариантов, наконец, остановилась на самом правильном. И без всякой подготовки, оглоушила.
- Не смей, слышишь, и думать не смей, вернуться. Здесь ты под защитой острова, но всего один безрассудный шаг, и пропадешь. Мы не должны вмешиваться в судьбы людей.

Я остановилась, непонимающе вглядываясь в её лицо.
- Письмо! Мы долго совещались, думали, но потом решили, что последнее слово все же за тобой, тем более, что и адресовано оно тоже тебе.
На грубом клочке бумаги, плясали разнокалиберные буквы. На простоватом мордорском наречии орков принесенное послание гласило.
ВСЕ КОНЧЕНО! МОРДОР ВОССТАЛ! ГРЯДУТ ДЕМОКРАТИЧЕСКИЕ ВЫБОРЫ…

Дальше следовала огромная клякса и торопливый мелкий почерк Байрака продолжал более обстоятельно:
- А Валентин, между прочим, свихнулся!!!
Я упрямо посмотрела на королеву, та недовольно качнула головой.
- Это может быть ловушка.
- Они мне братья, да и беспорядки - с ними что делать?

Так и не придя к соглашению, мы вышли к главной клумбе: растущие в самом центре, белые розы Мордора сейчас отсвечивали недобрым багровым оттенком.
Было у них одно замечательное свойство - если на там, на далекой родине, все спокойно, то их белоснежные лепестки лишь слегка трепетали при моем появлении.
Но сегодня они склонились так низко, что почти легли на землю, как от ураганного ветра, а на кончиках лепестков проступали капельки крови.
- Видишь.
Крепко сжав мою руку, она заставила меня неотступно глядеть на вестников беды.
- Видишь, там идет кровопролитие, очнись, ты уже не властелин Мордора.
Затем Галадриэль так же порывисто выпустила мою руку и, твердо заглянув на самое дно глаз, произнесла.
- Пожалуйста, подумай ещё раз, хорошенько. Посоветуйся с мудрым королем. А зеркало я, на всякий случай, запру.

ПОБЕГ
Той последней ночью перед разлукой, глядя на мирно почивающего супруга, я решала в голове сложнейшую задачу: если опоздаю на завтрак, он будет очень зол, или не очень.
- Придется немного отчитать неразумных слуг.
Я дважды неодобрительно сдвинула брови и осуждающе покачала головой, выходило строго и величественно.
Управлюсь с бунтом, и никто ничего не узнает. Быстро успокоив сомневающееся сердце, я решилась.

- Ну, значит, до встречи.
Заботливо поправила спящему подушку, на что он едва слышно промычал что-то и сонно предпринял попытку схватить меня за запястье. Я осторожно отвела его руку.
- Не скучай. Я быстро.
Так, пакуем чемоданы, целуем безутешных родственников, берем бутерброды на вечер, и здрасте, не ждали, а я тут проезжала мимо, дай, думаю, загляну.
После секундных колебаний я стянула со стула одно легкое платье, отказавшись от полного наряда принцессы, - длинный шлейф мог застрять в зеркале, а висеть меж двух миров вниз головой было бы в высшей мере неприлично и крайне неудобно.
Все делалось в лихорадочной поспешности - на сборы было не более десятка минут, спал Лег до безобразия мало.

Осторожно перегнувшись через высокую спинку, я сняла висевший в изголовье лук.
Теперь, ятаган, что лежал, завернутый в полотенце, в нижним ящике комода под кружевными платочками и коробочками с пудрой.
Несмотря на всю любовь ко мне, муж не разрешил разместить его рядом с эльфийскими кинжалами-даггами, заявив, что это оружие грязных орков, и не пристало кривому лезвию красоваться в обществе благородных клинков.
Несколько дней сдержанных рыданий не помогли, и я опять уступила, спрятав боевого друга.
Так он и пролежал до сего дня, весь обсыпанный душистым порошком из случайно перевернутой коробочки, пропахший цветами лаванды.
Но только я взялась за дверцу комода, как послышался шорох ресниц просыпающегося эльфа - времени больше не оставалось, и, отказавшись от своего любимого клинка, я бросилась бегом по пустынным коридорам дворца.
Пара шпилек в замке, и вот уже стоя перед призрачной завесой, немного страшась и тревожась, я в последний раз окинула взглядом зал предсказания, закрыла глаза и сделала шаг.
Ловко проскочив в блестящий коридор, в один заход вынырнула в тронном зале Мордора. Эбонитовое зеркало сработало четко и без сбоев.
Шагнула и сразу погрузилась в густой слой пыли, что пушистым ковром заняла весь пол зала.

МОРДОР. ЗАПУСТЕНИЕ.
В полумраке я разглядела наполовину отдернутые шторы, покрытые белой плесенью, хлопающие на сквозняке разбитые окна, гору опрокинутых скамей.
Подбитыми птицами валялись по углам искореженные люстры с пеньками недогоревших свечей, где рубины тускло краснели сквозь густой покров паутины.
И лишь знакомая горгулья глупой улыбкой встретила меня, а я подмигнула ей:
- Что ж, хоть кто-то мне здесь рад.

С громким, натужным скрипом распахнула тяжелые парадные двери и вышла в соседние покои.
Гул моих одиноких шагов наполнил стены дробным эхом, увы, везде лежала печать запустения, Лужи высохшей дорожной грязи, окаменевший пепел, в давно не топленых каминах, - здесь давно не было той суетливо- радостной атмосферы, что так бодрила меня все годы…
Где неудачник Чаки, где его большой, не по размеру, плащ?
Где придворные тролли, вечно голодные, с зажатыми в кулаках кусками хлеба?
Где все?
На этот вопрос я, впрочем, получила ответ довольно быстро.
- На площади.

Откуда были слышны громкие голоса. Торопясь выбежать на балкон, я почти столкнулась с подвальным призраком, он не узнав меня, попытался испугать, пошире раскрыв пасть с тремя рядами клыков.
Я впопыхах не глядя, сунула ему туда давно потухший факел и …
- Свобода выбора.
- Демократические реформы.
- А я хочу домой.
- Долой власть тьмы.
- Мордор принадлежит всем.
Последняя фраза мне не понравилась, ведь формально я все ещё оставалась темным властелином, и как властелин страшно возмутилась, а как аранель, страшно испугалась, оба этих чувства столкнувшись, в голове, произвели на свет необдуманную браваду.
Свесив ноги с высокого балконного ограждения, я громко крикнула:
- Вот и неправда, это мой Мордор. А я ваш повелитель.

Они не то чтобы обрадовались, они буквально возликовали, и, выхватив клинки, всем скопом бросились на стену.
- И все равно, он мой!
Я, тоже довольно резво, полезла по узким скобам на крышу главной башни, и только полетевшие камни заставили меня поумерить свои притязания.
- Хорошо, я согласна на переговоры.
Именно тогда я поняла: любовь к красивым жестам меня погубит.

МОРДОР. МНЕ НЕ РАДЫ.
Казалось, все население Мордора было страшно озабоченно моим внезапным появлением: по всем многочисленным коридорам и переходам загрохотали сапоги на деревянных подошвах.
Понеслись крики, отовсюду слышался звон разбиваемых стекол, в тронном зале с грохотом рухнула последняя люстра.
- Тысяча фариков.
Машинально отметила я.
Мне резко захотелось домой, в свою уютную спальню, где сейчас мирно спит любимый муженек и не ведает, что натворила его дорогая женушка.
Я вспомнила о неоконченном орнаменте новеньких портьер - позор, если не успею вышить их к полной луне. И мамочка будет ужасно беспокоиться.
Где-то ломали мебель, звонко плакал, разбиваемой вдребезги, дорогущий фарфор чайных сервизов,

- Если они доберутся до зеркала, то моё возвращение несколько затянется.
Озабоченно выглянув из-под кровати, подумала я. Решив пересидеть бурю народного гнева в самом надежном укрытии, я ждала окончания бунта.
Но орки поступили иначе: и дым, поначалу такой ненавязчивый, вскоре начал густеть, забиваться мне в нос, заставляя непрерывно чихать.
Не выдержав, я бросилась к живительному воздуху.
- Прекратите разрушать мой Мордор, я не позволю, я приказываю…
Сразу на выходе из дворца, меня сшибли с ног, немного потоптали. Всего чуть-чуть, и забросили на кучу вырванных с корнем роз.

- Немедленно прекратите беспорядки…
Дальше в глазах появились разноцветные звездочки, ноги стали слабыми, и захотелось ненадолго прилечь.
Огромный орк с задумчивым видом покрутил в руках массивную, с инкрустацией янтаря, табуретку и вторично опустил мне на голову её пестрое сиденье.
- Я очень важная особа.
Это было последнее, что я попыталась сказать, но передумала и с довольной улыбкой зарылась в колючие стебли роз.
Дальше я ничего не помню…

Вроде бы, меня сначала хотели сжечь, потом повесить… но тут пришел обоз со свежей говядиной, и, отложив дела на вечер, восставшие разошлись на шашлыки.
Ослепнув от боли, я ещё пыталась куда-нибудь заползти, стать незаметной и бестолково тыкалась в стороны, пока предостерегающий голос не велел мне остановиться.

МОРДОР. ДОРОГАЯ ПОДРУГА.
Битый час Мата вытаскивала у меня из носа колючки.
- Подними голову повыше
Она орудовала огромными кузнечными щипцами, и со стороны казалось, что в комнате происходит какая-то изощренно-изуверская пытка.
Я задирала голову и громко фыркала, мокрая тряпка поминутно съезжала с головы, и пятна запекшейся крови расползались по ней причудливыми узорами.
- И кто тебя надоумил вернуться?
- Я ведь хорошая.
Не переставая, жаловалась я, именно сейчас у меня возникло острое желание найти хоть капельку сочувствия.
- Вот ещё один.
Она извлекла очередной обломок шипа и, вытерев мне лицо все той же тряпкой, наконец-то, закончила экзекуцию.

Она постарела, глаза, горевшие бунтарской искрой, немного поутухли, и даже некая мудрость, как мне показалось, появилась в них.
Вросший в землю домик, где ютилось её малочисленное семейство, имел только дымный закопченный очаг да гордость хозяйки - пузатый котел, на стене - пара длинных ложек, и все это было освещено тусклым светом единственного маленького окошечка, закрытого крылышком бабочки-стеклянницы.
Бедность и нужда вопили из каждого угла этого убогого жилища, но Мата, словно не замечая их, жалела меня, эльфийскую принцессу.
Ком подкатил мне к горлу - почему?
- После твоего ухода Мордор погряз в междоусобицах.
Орки, объединившись в шайки, ведут беспрерывные войны, даже несколько самозванцев было, но их век короток - колоды не успевают просыхать от крови.
Когда все уляжется, я провожу тебя - уходи пока не поздно.

МОРДОР. ОХОТА НА МЕНЯ.
Но было поздно, потому что сразу после этих слов дверь затрещала под ударами кованных железом сапог.
- Лезь в печь!
- Куда?
Не поняла я, но тотчас, упав на четвереньки, втиснулась в узкий проем, пахнувший кислым, мякинным хлебом.
И весьма вовремя, потому что хлипкая дверь не выдержала и развалилась. Несколько воинов, в поношенной форме дворцовых стражников учинили обыск.
Они перевернули единственный предмет мебели - стол, переворошили пару сундуков, заменяющих гардероб, заглянули даже в кувшины, и, ничего не найдя, решили вопрос кардинально.
Один из мерзавцев, схватив мою подругу за горло, потребовал.
- Где эльфийка?

Я, тем временем, не дожидаясь развязки, отползала задом вглубь печи, и, хотя покидать дом без должных слов прощания было невежливо, я приструнила свою совесть: потом пришлю Мате открытку со словами благодарности.
Зацепившись за какую-то ржавую железяку, мое ожерелье, подарок короля, распалось и брызнуло вниз искрящимся дождем, но времени собирать его не оставалось, надо было спешно возвращаться домой, - время завтрака поджимало.
Я представила, как расскажу удивленному мужу о своих приключениях, даже увидела в грязных разводах сажи, его недовольную мину.
Он бы мне сказал:
- Это все очень забавно, дорогая, но как же ты там оказалась без разрешения совета старейших? Это равносильно измене своему королю.

ВАЛИНОР. ЖИЗНЬ В БРАКЕ.
Что-что, а злиться он умел, и делал это с явным наслаждением. И если бы кто-то мне сказал заранее, что супружество это не только одна постель, но еще и одна ванная комната, то, пожалуй, я бы крепко задумалась, прежде чем так стремиться на родину.
- Имей терпение дорогая.
Эту фразу я слышала каждый день, сидя под запертой дверью ванной, где он шумно плескался, фыркал и долго, очень долго, расчесывался, при этом, почему-то пропадали мои румяна, разливались мои духи, а на своей расческе я находила чьи-то длинные золотистые волосы.
В результате, на завтраке я сидела неумытая, со спутанной прической, тогда как мой муж был прямо верхом совершенства.
Я несколько раз пыталась в корне переломить ситуацию: несколько ночей не спала, карауля его пробуждение, чтобы захлопнуть дверь прямо перед его аристократическим носом.
Но в последний момент все срывалось, и пока я выпутывала ноги из многочисленных ночных юбок, он уже щелкал замком, и неизменная фраза о терпении, звучала как издевка.

Ему вечно доставалось все самое лучшее:
- и лук у него был больше,
- и стрелы острее,
- и весь он был такой самый-самый, что временами я бунтовала - отказывалась вышивать.
Он поджимал губы и укоризненно качал головой, молча давая понять, что в моих манерах ему не нравится, и я смирялась.
Тут мой зад уперся в стенку - дальнейший путь лежал наверх по разболтанным от времени шатким кирпичам.
- И как я прожила с ним так долго, не ссорясь?
Обдирая в кровь руки и не преставая размышлять, я продолжала лезть вверх.
- И чем он меня так очаровал?