Не впрягайся туда, куда впрягается твой лирический герой, потому что ты никогда не угонишься за своим вымыслом.
Жратит хвать!
Жизнь — это закономерности, которых воля случая превращает в лотерею. И там истину найти нельзя, и она висит в безвоздушном и безжизненном пространстве между закономерностью и случайностью, и никогда с ними не совпадёт.
Хочешь познать человека — познай его шаблоны, хочешь понять человека — найди в нём нешаблонное.
Нет разницы — какими руками, грязными или чистыми — ты возьмешься за ум — всё равно замараешь их собственным мозгом.
Жизь — это рекурсия незаконченности действий, мыслей, мечтаний, радостей, страданий…, и когда этих незаконченностей набирётся слишком много — они сольются в одну огромною, необъятную незаконченность, которая превратит наш мир в слишком очевидную недоделанность, в котором мы поэтому больше не сможем существовать и все перейдем в пареллельный мир, туда, где всё априори и ничего не надо желать.
В больнице чисто и тепло.
Девчонкам делают аборты.
Они вздыхают тяжело,
Но через день почти не больно.
В палате смех и болтовня,
А в холле смотрят сериалы,
И через три-четыре дня
Им ничего уже не жалко.
Исчезли страх и тошнота,
И даже тело легче стало,
Но в нём такая пустота
Что не заполнить сериалом…
На протяжении последних нескольких лет я имею следующую привычку: если мне понравился какой-либо продукт, то я вырезаю его этикетку и складываю её в один из кухонных ящичков. Понравилась колбаска, сыр или ещё что-нибудь — вырезал этикеточку, положил в ящичек. Потом в магазине уже особо не думаешь, хороший ты берёшь продукт или «кота в мешке». Этикеток скопилось не особенно много, поскольку процедура их вырезки не была самоцелью, и часто носила случайный характер.
Но тут как-то в этом ящичке попадается мне на глаза этикетка от кильки в томате. Такая кругленькая картоночка, которая кладётся наверх банки и имеет вырез под металлическую петельку, за которую эту банку можно открыть. И подумал я, что я очень давненько не ел килечку в томате! Я иногда люблю её употребить под отварную картошечку. Вкус детства, ностальгия и всё такое…
Для верности, фоткаю я этот кружочек на телефон, и на следующий день, пройдя несколько магазинов, нахожу и покупаю точно такую же килечку. Решил сразу взять пять баночек про запас.
И вот, морозным зимним вечером, я отварил картошечки, в предвкушении нехитрого, но вкусного пиршества, открыл новую баночку килечки и заблаговременно охлаждённую бутылочку водочки.
Заранее спешу уведомить въедливого читателя, что вкус водочки, в моём случае, ни вкусом детства, ни ностальгией не является! Но это так, к слову, чисто для поулыбаться.
И имел я, надо сказать, после всего этого полное расстройство и разочарование. Килька оказалась просто ужасной. Мелкие, засохшие, костлявые и искривлённые тельца невинно убиенной, и явно не отпетой кильки были абсолютно безвкусные и плавали в таком же безвкусном и жидком томатном соусе. Его-то и соусом назвать было нельзя: какая-то коричнево-оранжевая субстанция, никоим образом не располагающая к аппетиту.
— Ну и говнище я купил! Да ещё и пять банок! — первое, что мне пришло в голову.
Вторая мысль была менее эмоциональной, но более цензурной и логичной:
— Похоже, производитель скурвился! Поначалу выпускает качественную продукцию, а потом постепенно начинает бодяжить. И это касается не только рыбной промышленности. Такое, к сожалению, не редкость и в других отраслях народного хозяйства.
— Сталина на них нет! — полушутя произнёс я вслух и направил банку с килькой в направлении мусорного ведра.
Слегка раздражённый от подпорченного вечера, я стёр в телефоне фотографию этой злополучной этикетки и решил, что оригинал необходимо также подвергнуть утилизации.
— Непонятно, зачем я вообще сохранил эту этикетку? — мучительно вспоминал я, но объяснения так и не находил. — Может она просто случайно попала в ящичек? Может я, чисто машинально, туда её положил? А, может, производитель реально скурвился? Нет… Не понимаю… Не могу вспомнить…
Достав этикетку, я уже было направил её в мусорное ведро, но тут, чисто случайно, перевернул её в руке обратной стороной.
На девственно белой обратной поверхности этой круглой картоночки моей рукой, моим почерком, крупным шрифтом и с тремя восклицательными знаками
было
написано
слово:
«Говнище!!!»
Однажды в твоей жизни наступит время, когда ты поймёшь, чем хочешь заниматься на самом деле. Ты можешь много лет работать экономистом каким-нибудь, даже вырасти по карьерной лестнице до ведущего (!) экономиста, но удовольствия и удовлетворения тебе эта должность не принесёт, если ты занимаешься не своим делом…
Однажды утром ты проснёшься (или днём, или вечером — неважно) и поймёшь, что дальше так жить не хочешь. Ты внезапно осознаешь, что если ещё хоть один день проведёшь на должности ведущего (!) экономиста, у тебя взорвётся мозг, или ты прыгнешь с двенадцатого этажа, или вскроешься в собственной ванной…
Однажды ты перестанешь мучиться от нехватки времени для СВОЕГО дела, с которым ты родилась, которое много лет таилось в самом дальнем уголке твоей души, над которым смеялись сверстники в детстве и недоуменно пожимали плечами взрослые. Ты достанешь свои бесчисленные полуфабрикаты и, размеренно и терпеливо, приготовишь из них дело всей своей жизни.
Однажды Вселенная услышит тебя и даст множество возможностей, только бери, не зевай! Вселенная любит, когда ты занимаешься СВОИМ делом.
Однажды…
Новорождённый ребёнок — это необыкновенное чудо! От него невозможно отвести взгляд. Внутри женщины, в мягкой тесноте, вырос настоящий человек, только маленький. Но он уже смотрит на мать, и ей кажется, что ребёнок её оценивает — та ли это женщина, которая будет его любить? — и хочет о чём-то её спросить.
Он умеет сообщать о своих желаниях, сосать грудь и собственный палец; он улыбается во сне, а затем и при виде знакомых людей, ласково говорящих ему еще непонятные слова.
Ребёнок пришёл в этот мир, чтобы его любили и берегли. Человеческий детёныш, в отличие от многих других, нуждается в особых условиях и заботе, иначе ему не выжить в огромном и таком опасном мире.
У каждого ребёнка есть родители, а вот достойны ли они его? Родители должны быть опорой, крепостью, авторитетом для ребёнка, но, если задуматься, всегда ли им по силам эта ноша? Все ли они добрые, воспитанные, образованные или хотя бы опытные? Увы, нет! Это самые обычные люди, вместе составляющие спешащую, толкающуюся, усталую, раздражённую, молчаливую или ругающуюся матом толпу.
Многие родители просто-напросто ещё не созрели и не поумнели — молоды ещё. Какая уж тут мудрость! Не читающие книг, выросшие на компьютерных играх, боевиках, триллерах и порнушке, — откуда они могут знать, как нужно обращаться с маленьким ребёнком? Хорошо, если бабушка может подсказать и помочь.
Парни, выпившие целые бочки широко рекламируемого пива, проводящие время в пустопорожних разговорами с приятелями, что они успели увидеть в жизни красивого? Что ценного впитали души их развязных подружек, чтобы поделиться этим богатством с детьми?
Вот это удивительно и даже несправедливо: у безответственной пустышки вопреки её желанию и обстоятельствам может родиться здоровый, красивый ребёнок, а женщина, мечтающая стать матерью, порой лишена такой возможности.
Дети рождаются у разных людей, даже у тех, кому по молодости они совершенно не нужны, или у тех, кто по глупости считает их неизбежной обузой.
Однако и такие люди могут совершенно неожиданно очнуться и полюбить своё чадо, боготворить его, пылинки с него сдувать, защищать от всего на свете. Это делается неосознанно и бескорыстно — женщинами, в которых развит материнский инстинкт, и мужчинами, гордящимися своим потомством. Но это если очень повезёт с родителями.
С появлением ребёнка характер человека почти не меняется — меняется только образ жизни, да и то не всегда. Если женщина курила до и даже во время беременности, она курит и при ребёнке. Хорошая мать — это та, которая отойдёт от коляски, чтобы дым не попадал на младенца. Ну хотя бы так, если бросить курить у неё не хватает ума и силы воли.
Бывает, подвыпившая мамаша держится за коляску, чтобы не упасть… Или вызывающе накрашенная девица в супер-мини дымит сигаретой, ведя ребёнка за руку.
Она у него одна, и он её любит. Даже такую. И он говорит ей: «Мамочка!»
А ведь ребёнок — это дар Божий! Совершенное существо, ангел, которого надо носить на руках, лелеять, беречь, растить и почитать это за великое счастье.
На остановке, расположенной по соседству с двумя школами, в автобус вошли мальчик лет двенадцати с ранцем и женщина, по-видимому, его мать. Они сели напротив меня, лицом к салону, и я невольно наблюдала за ними во время десятиминутной поездки.
Обычно дети такого возраста ездят в школу самостоятельно, а эта мама хлопотала о сыне даже сидя рядом. Она дала ему глазированный сырок, и мальчик с удовольствием ел его, глядя в окно, впрочем, весьма аккуратно, не спеша. Мать внимательно смотрела, как он ест, словно в поедании сырка таилась некая опасность; потом достала из кармашка ранца пачку бумажных платков, и мальчик вытер рот.
Они ехали молча. Мальчик смотрел в окно, а мать смотрела на сына. У неё было напряжённое выражение лица, словно она чего-то ждала, а может, у неё всегда такое лицо. «Наверное, она беспокоится по любому поводу, — подумала я. — Даже забирает сына из школы, хотя он ростом уже с неё. А может, они куда-то по делам едут, например, на обследование. Тогда понятно — все матери в таких случаях волнуются».
Когда автобус останавливался, было слышно, как мальчик, не открывая рта, то ли что-то напевает, то ли мычит. Конечно, ему скучно ездить по одному маршруту, вот и бубнит себе потихоньку. Дети, когда входят в автобус по два-три человека, обычно такой гам поднимают, а с мамой, конечно, не пошумишь.
Женщина всё так же напряжённо смотрела на сына, словно стерегла его, а тот безмятежно разглядывал машины и чуть слышно гудел, не обращая внимания на мать.
И внезапно я поняла, что этот красивый, хорошо одетый подросток нездоров… Вероятно, он аутист, а они, бывает, вообще не говорят и мало что понимают в жизни. Именно поэтому мать зорко следила, чтобы сын сидел тихо, чтобы не сделал чего-то неправильно, не привлёк к себе внимание посторонних.
Мальчик был, в самом деле, очень красив. Это был не просто симпатичный ребёнок — в нём угадывались задатки классической мужской красоты. Правильное, чистое, спокойное лицо, какие редко встречаются в столь юном возрасте. Но почему это внешне совершенное человеческое дитя так жестоко наказано судьбой? А его мать? Она ведь так заботится о нём — вся её жизнь заключается в уходе за сыном, которого нельзя оставить одного, и надо постоянно, вот так пристально следить за ним на улице и в автобусе, как бы чего не случилось.
Вскоре они вышли, женщина взяла сына за руку, и они направились к бассейну. Так вот зачем мальчику ранец — мать водит его на плавание. Это успокаивает, расслабляет и вообще полезно для здоровья. Да и ей будет небольшая передышка.
Господи, ну почему вместе с такой редкой красотой ребёнку нельзя было дать разум, чтобы долгожданное дитя радовало родителей, чтобы они гордились им! Даже я, посторонний человек, удивляюсь совершенству этого нежного детского лица… и чуть не плачу, думая о том, как несчастна его терпеливая, беспокойная мать.
Согласитесь, друзья, что иногда нам снится откровенная ахинея.
И, проснувшись, мы поражаемся чудовищности и масштабу всего того идиотизма, который мы видели ночью. Иной раз, после таких снов полдня ходишь, как чумной, и никак не можешь прийти в себя.
Вот и мне этой ночью приснился такой сон.
Вчера вечером я решил откупорить подаренную мне на День рождения бутылку дешёвого шотландского виски. Не скажу, что я выпил много, хотя виски я очень люблю. И пусть вкус у вискаря оказался какой-то странный, но мне быстро похорошело, и я принял горизонтальное положение.
Уснул я быстро. И приснилось мне, друзья, что гуляю я по славному городу Эдинбургу, столице Шотландии. Красота, скажу я вам, необыкновенная! Старинные улицы, величественные здания, башни со шпилями… От всего этого захватывало дух!
Но тут я увидел толпу людей, которые шли достаточно большой колонной. Странные это были люди. Они шли и громко орали по-гэльски.
Гэльский язык, конечно, не английский, и на нём в Соединённом королевстве говорят не так уж и много людей, но это, всё-таки, язык шотландцев, и я ничуть не удивился тому, что толпа орала на гэльском. Удивляло то, что я всё понимал. Хотя, что удивительного, это же сон, и в нём возможно всё. В реальной жизни я и в английском-то не силён, а уж по-гэльски я вообще не знаю ни одного слова. Но во сне всё было чётко: толпа орала по-гэльски, я понимал, что толпа орёт по-гэльски, и я понимал каждое слово, как будто толпа орала на русском.
Мужчины, коих было подавляющее большинство в толпе, шли исключительно в национальной одежде — килтах, эдаких клетчатых юбках. Лица их были разрисованы под цвет национального флага, то есть были полностью синими и перечёркнутые белым крестом. Ветер периодически задирал килты вверх, и я с ужасом заметил, что их пятые точки, а также их мужские достоинства были расписаны в той же цветовой гамме.
Женщины не отставали от мужчин. Их лица были раскрашены в те же цвета. Некоторые шли с обнажённой грудью, и каждая грудь была раскрашена синим цветом и перечёркнута белым крестом.
— Вот дела! Может, сегодня какой национальный праздник, а я и не знаю! — подумал я, и пошёл вслед за процессией.
Тем временем, толпа заводила сама себя. Мужчины с волынками и барабанами играли всё громче и громче, остальные же стали кричать «кричалки».
Первая «кричалка» состояла из двух слов. Первое слово состояло из четырёх букв. Это было слово «Лиза». Второе слово означало женский половой орган, но кричалось в его нецензурной интерпретации. Повторюсь, что я всё понимал, как будто всё кричалось по-русски. А по-русски второе слово состояло из пяти букв.
Прокричав несколько раз эту пару слов, толпа перешла на другие «кричалки».
Впереди толпы шёл особо инициативный шотландец с мегафоном и подзадоривал массы. На нём был только килт. Всё его тело было раскрашено в синий цвет, и если бы не белые кресты на спине, груди, руках и ногах, то его бы легко можно было спутать с аватаром.
— Шотландия превыше всего! — орал в мегафон особо инициативный шотландец.
Толпа тут же подхватывала эту «кричалку» и хор голосов разносил её неприятным эхом по улочкам Эдинбурга.
— Англичанина на сук! — орал аватар, и людская масса вторила ему, заливаясь в диком групповом экстазе.
По ходу действия, толпа вышла на площадь и стала прыгать. Прыгали все, но не очень синхронно. Поэтому издали толпа напоминала волну.
Волна закричала новую «кричалку»: «Кто не скачет, тот англичанин!»
Надо сказать, что проходящие мимо люди, большинство из которых были местными жителями, достаточно вяло взирали на эту громкую процессию.
— Скажите, а вы шотландец? — спросил я первого проходящего мимо меня молодого парня.
— Да, я коренной эдинбуржец — спокойно ответил тот.
— А почему вы тогда не скачете, вы же шотландец?
— Потому что я умный — невозмутимо ответил парень.
— А все эти люди кто, по-вашему?
На этот вопрос парень ответил мне, не моргнув глазом, двумя короткими словами. Первым словом было слово «дебилы», а второе слово так же состояло из пяти букв, как и в случае с «кричалкой» про Лизу. Только в первом случае речь шла о женском половом органе, а в случае парня это слово означало всю женщину, которая весьма легкомысленно распоряжалась этим самым органом.
Парень вздохнул, посмотрел на меня удручённым взглядом и пошёл дальше.
А толпа, тем временем, буйствовала по полной.
Несколько ловких молодых людей забрались на памятник основателю классической школы политической экономии Адаму Смиту, и каким-то чудом нацепили на него килт. Потом они стали его красить, и через несколько минут один из основоположников экономической теории как науки, почти не отличался от аватара.
В какой-то момент мне показалось, что даже взгляд у памятника изменился.
— Где-то совсем недавно я уже видел этот взгляд. — подумал я, и вспомнил взгляд того молодого парня. У Адама Смита теперь был точно такой же взгляд. И мысли, видимо, те же.
Помимо Смита, подобной участи не избежали и другие памятники города. Некоторые из них толпа просто свалила, подогнав спецтехнику, а памятник Шерлоку Холмсу теперь мог тоже похвастаться клетчатым килтом и синим загаром.
— Простите! — поинтересовался я у одного из демонстрантов. — А что, мистер Холмс тоже был шотландцем?
— А ты не знал? — изумлённо «тыкнул» мне демонстрант, мужчина лет пятидесяти с синим лицом и белыми крестами на обеих щеках. Выглядел он очень экстравагантно. Его голова была увенчала медным конусом от самогонного аппарата, из верхушки которого, как большая кудряшка, свисал медный змеевик.
— Шотландцы, вообще, самая древняя нация на Земле! — продолжал демонстрант. — А собака Баскервилей — это шотландский колли! Учи историю, школота! И вообще, не вздумай больше со мной заговаривать на английском! Говори на гэльском! Это самый древний язык мира! — с превосходством в голосе добавил демонстрант, и стал кидать камни в окна какого-то английского банка.
Следует отметить, что центр города довольно быстро был превращён демонстрантами в руины, уцелевшие здания были покрашены в синий цвет, а на окнах были нарисованы белые кресты.
— Как во время войны! — заметил я уже по-гэльски всё тому же демонстранту, который в поисках очередного камня пытался расковырять мощёную мостовую.
- Это точно! Мы, шотландцы, самые великие воины! Мы развалили и уничтожили Советский Союз, разгромив Сталина в сорок пятом. И теперь весь покорённый русский флот ходит под нашим флагом, только цветом наоборот, синий крест на белом фоне. Учи историю, школота! — с невероятным пафосом повторил демонстрант, сидя на мостовой и ловко орудуя монтировкой.
— Дурь какая-то! — подумал я, но возражать ему не стал даже по-гэльски.
Недалеко от толпы демонстрантов стоял полицейский, и с кислой миной наблюдал за происходящим.
— Прошу прощения, господин полисмен! — обратился я к нему. — Почему вы не арестуете этих людей? Они же вандалы! Они же разрушат весь город и, не дай бог, всю страну!
— Нельзя… — вяло ответил полисмен, медленно жуя жвачку.
— Но почему?! Ведь это же форменное безобразие!
— Безформенное! — сострил полисмен и безразлично посмотрел на меня своими мутными глазами. — Форму они себе ещё успеют пошить… Нельзя и всё.
— Господи, но почему же нельзя?! — возмутился я.
— Молодой человек, это же Европа! Европейские ценности, толерантность и всё такое…
Дослушать его я не успел. Кто-то из толпы кинул в полисмена достаточно крупный камень, но попал не в полисмена, а аккурат мне по голове…
Я зажмурился от боли и… проснулся.
Было шесть утра. Скоро уже вставать на работу.
— Фууух… — шумно выдохнул я, присев на кровати и потирая ушибленную во сне голову. — Приснится же… Морок какой-то! На дворе весна тринадцатого года! Двадцать первый век! Что за бред мне снился? Подобное, в принципе, не может произойти ни в одной стране мира!
Пройдя на кухню, я включил свет, и сел за стол.
— Похоже, вискарь левый… — умозаключил я, рассматривая стоящую на столе початую бутылку. Разлили его где-нибудь на Малой Арнаутской, набодяжили со спиртом какой-нибудь химии, вот меня и перекосило!
Другого объяснения своим абсурдным сновидениям я не нашёл.
***
По дороге на работу я решил:
— Сегодня вечером выпью за ужином простой горилки. Уж после чего, а после неё мне, наверняка, приснится что-нибудь очень хорошее…
Люблю хорошие духи! Иногда они бывают такие, что хочется жить, несмотря ни на что, и жить иначе, другой жизнью, где есть этот безмятежно прекрасный запах и, конечно же, счастье!
Настоящие духи — это запах счастья, сбывшихся надежд, запах недостижимого душевного благополучия, когда всё — за тебя, и ничто не против, и никакие проблемы и люди не посягают на твою единственную жизнь, данную именно тебе. Ведь человек рождается не для страданий и испытаний (да простит меня православная церковь!), а для созидания и радости. Об этом всегда мечтают его родители, и это должен помнить он сам.
Иногда я встречаю такой необыкновенный аромат на улице. Прекрасный, обволакивающий, утешительный, уводящий от жестокой реальности запах волнами проплывает мимо меня… Скоро он рассеется в воздухе, и впору спросить у его нарядной хозяйки: «Скажите, пожалуйста, что это за чудо?» Но — неловко: так не принято. К тому же — это её личное счастье, её благополучие, которое она уносит с собой по улице и прячет за дверью своей квартиры.
Я тоже нахожу себе такие духи, от которых хочется жить, и радуюсь им, как обретённому счастью, и берегу их для особого случая… Берегу, не сразу открываю флакон — открытые духи, как вино, не могут стоять долго, а я хочу, чтобы счастье длилось долго. Но так не бывает, счастье — это всего лишь моменты жизни…
Духов и раньше было много, но среди наших таких, чтобы сразу и навсегда влюбиться в них… таких мне, пожалуй, не встречалось. Приятные, нежные, радостные — были: «Лесной ландыш», «Только ты», «Тебе одной». Ещё помню рижские: «Кокетка», «Консуэло» и какие-то зелёноватые, свежие, летние — они мне очень нравились, потому что напоминали солнце, молодую траву и скромные, с едва слышным запахом, луговые цветы родной природы.
Полюбившиеся духи стояли рядом, на полке книжного шкафа, и давали ощущение уверенности в том, что всё это — дорогое, радостное, нежное — будет с тобой всегда.
Но вот так, чтобы идти за кем-то следом, зачарованной, захваченной в плен волшебным ароматом, — такими были, пожалуй, только французские духи. Помнятся несколько самых известных во времена моей юности — «Клима», «Мажи нуар», «Же озэ», «Мадам Роша» — совершенно чудные, опьяняющие запахи.
Знаменитые духи «Клима», наверное, уже не выпускают — разве что имитации, но я помню тот элегантный, завораживающий запах до сих пор. Одна обеспеченная студентка на нашем курсе покупала только их и практически каждый день благоухала рядом с нами на лекциях. Этого было уже достаточно. Вдохнёшь, вздохнёшь… Всё-таки французские ароматы были слишком праздничными, шикарными для нашей скромной студенческой жизни.
А остальных девочек вполне устраивали популярные тогда польские духи «Быть может…», болгарские «Сигнатюр» или наши «Серебристый ландыш» — весёленькие такие!
Но самые-самые для меня были всё-таки — «Диориссимо». Это была любовь с первого взгляда, если можно так сказать, с первого обоняния совершенно неземного аромата, привезённого в маленьком флакончике студенткой-иностранкой.
Девушка приехала из Бангладеш, такая миниатюрная восточная красавица, и флакончик у неё был крохотный — можно только понюхать. Но нам и этого хватало. Заглядывая в комнату к однокурснице, мы непременно брали в руки духи, принадлежавшие её соседке. Они пахли даже через пробку — так чудесно!
А потом волшебные духи неожиданно появились и у нас. Я, конечно, купила их, и к моему молодому счастью добавился этот несравненный аромат…
«Диориссимо»… Уже само название — возвышенно-музыкальное, оно звучит как пароль. Это нежнейший запах ландышей с нотой сирени плюс нечто тайное, известное только парфюмерам. Запах счастья…
Наверное, это ностальгия по тем, прежним впечатлениям от запахов… По той неожиданной радости, которую они приносили… Сейчас всё воспринимается уже не так восторженно. Скорее, с приятной грустью. Запах счастья — это ещё не само счастье.
И всё-таки иногда мне хочется спросить у незнакомой женщины: «Как называются ваши духи?»
Идти назад
Идти назад — не значит унижаться,
Когда твой путь нацелен на любовь
И от чего потоком в венах кровь?
Идти назад!
К мечте!
И в ней остаться!
Остаться с той, которая не спит,
С тревогой ждет звонка и дверь открыта.
Дорога в совесть в терниях сокрыта,
Душа от ожидания болит.
Лечу…
Что с нами?
Боже мой, что делается! Повсеместно распадается любовь. Чувства и отношения подменяются простым влечением. Без этого, правда, тоже нельзя, но хорошо, когда все вместе. А иначе — душевная пустота. И тогда достаточно капли, чтобы переполнить чашу. И от этой единственной капли напиток превращается в яд.
И достаточно мелкой причины, чтобы все рухнуло, и опустели души.
Нельзя получить любовь, не умея ее давать. Захлебнуться можно. И никто не откачает. Надо осторожно, медленно, задумываясь на ходу, начать отдавать любовь. Начать с себя, а то столько искалеченных, мертвых душ!
И для этих душ у Бога никаких харонов не хватит.
Монолог
Поднимите меня повыше. Я должен увидеть мое небо.
Такое синее небо… Ламанческое…
Налейте мне вина… Так пойдите и купите. Для такого дня у меня припасен золотой…
И подведите к окну Росинанта. Да, да я знаю. Кони долго не живут… Вот только я…
А на оставшиеся деньги прикажите послать цветы. Ей! …Не может быть. Дульцинея намного моложе меня… Все равно, не верю. Как вы до сих пор не верите, что это были не ветряные мельницы. Только она одна знала и верила…
Кто-то же должен сражаться за честь своей Дамы Сердца?! Сколько молодых рыцарей вокруг… неопытных… Я передам им… Научу… Драконов…
И поднимите меня, я сказал… Такое синее небо…
Уже нет боли… Ламанческое…
Ну?..
(М.Булгакову)
Ну, как же звали ту женщину?
Ну, с которой я был и, кажется, очень долго… Необыкновенная такая…
Как же, как же, надо было бы вспомнить… а то неловко как-то… все-таки годы…
Я еще говорил вам, ну которая парализовала мой мозг…
Ну, — которая все время чему-то меня поучала, ну этому…
Как жить правильно и честно в этой, ну как сказать? а — семье. И еще чему-то…
Ну, напомните мне ее имя, я же говорил вам как-то и, кажется, не раз…
Ну, которая выплюнула меня, как жвачку и сделала свободным…
Ну?..
Осенние цветы
Цветы нравятся всем. Особенно женщинам.
Зимние цветы — в основном светлые.
Весенние цветы нежны в своем ожидании лета.
Летние — яркие, красочные и очень привлекательные.
Осенние цветы имеют уже приглушенные краски, нет в них той весенней нежности или летнего буйства, но они впитали в себя все достоинства года. Очень устойчивы к непогоде и превратностям закатов.
Они неярки.
И если ты любишь яркие краски, когда подступит осень к порогу твоей землянки, купи яркие искусственные цветы, обрызгай их французскими духами, выйди на берег синего моря, проводи тоскливым взглядом навсегда уплывающий от тебя в осень белый пароход, глубоко вздохни, глядя на свои неживые цветочки, и тихо упивайся собой на закате, сидя у разбитого корыта.
До самой смерти.
Лечу…
Лечу, поднимаясь в тумане куда-то вверх
Лечу, протыкая своим уже невесомым телом облака
Лечу, освежаясь невидимыми капельками спасительной влаги
Лечу, смывая с себя всю дурноту последних лет
Лечу, впитывая в такое незнакомое тело сок обновления
Лечу, поднявшись до приятных и невидимых раньше вершин
Лечу, удивляясь неведомым до странности ощущениям
Лечу, расправив огромные крылья внутри себя
Лечу, лечу, лечу.
Лечу себя