Самый большой детский страх - это когда мама потерялась. Оставила тебя дома сидеть, сказала: «Я скоро вернусь, я в магазин», и вот уже вечер, а мамы всё нет. И фонари уже зажглись, и темнеет на улице, а мамы нет!
И не объяснишь же ребенку, что в магазине очередь была, а ты два раза туда вставала, потому что перестройка и всё такое. А потом ещё подружку встретила, и заболталась с ней, как это у женщин бывает. А дома зарёванное чадо икает и всхлипывает: «Я думал, что тебя укралиииииииии!»
Было такое? У меня да. Самый большой мой детский страх - это «маму украли». Поэтому, сама став мамой, я вот эти моменты исключила полностью. Я никогда не оставляла сына дома одного, уходя в магазин. Я ни разу не теряла его в больших магазинах, и вот этого страха потерять маму - у него попросту не было. Никогда.
Сейчас сыну 18. Взрослый, самостоятельный мужик с бородой. Ну, как с бородой… Если неделю бриться не будет - вылитый Бармалей.
Вчера вернулся домой ночью, и сразу спать пошёл. И муж тоже что-то себя плохо чувствовал, и рано спать лёг. И в час ночи меня осенило: а кто с собакой-то гулять будет? Мужики все спят. Не будить же? Оделась, взяла собаку, ушла с ней подальше от дома, и хожу такая, гуляю.
Ну, сколько я там с ней гуляла? Ну полчаса. Возвращаюсь к подъезду - а там Дюша мечется. Нарядный как скаут: в трусах, в тапочках и в пуховике на голое тело.
Что, говорю, совесть проснулась, да? - и улыбаюсь с сарказмом. А потом смотрю: на Дюше лица-то и нет. Лицо вот такое, будто сегодня Брежнев умер и группа Битлз развалилась.
Ты! - кричит, - Ты! Ты, блин… Ты где была?! Тебя сорок минут уже нет! Я тут бегал и орал - ты слышала?
Неа, - говорю. - У меня наушники, а в них грустное музлище девяностых. Про «Твоя девочка ушла». Хочешь послушать?
Открыл рот, чтоб что-то ещё мне сказать, и вдруг как обнимет. В шею носом ткнулся, и руками волосатыми своими за шею обнял и стоит молча.
Аж испугалась. Говорю: Ну, ты что? Ну, Дюш? Ну, куда я денусь-то? Я ж с собакой.
И он так глухо: Я думал, что тебя украли… Я звоню, у тебя телефон почему-то недоступен, вокруг дома десять раз пробежал - нет тебя. И не отзываешься ещё. Мам, я тебя очень прошу: лучше меня буди, если надо. Я с тобой к двадцати годам весь седой буду.
Тоже его обняла. Ну, как обняла… На цыпочки встала, и что-то там обняла, до чего дотянулась. В пуховик его лицом уткнулась, и стою. Собака прыгает, дождь идёт, он в луже стоит, в трусах и в тапочках… Маму потерял.
Мой оживший детский кошмар…
А ведь этот страх - он бессознательный. Даже если тебе 20, 30, 50 лет - ты всё равно боишься за маму. Что уйдёт из дома без телефона и потеряется. Что её украдут - а её непременно украдут, потому что она красивая! Поэтому и ругаемся на мам: Ты почему ушла куда-то, и меня не предупредила: где ты и когда вернёшься?
Берегите своих детей. Даже если это уже седые дети, и у них есть свои седые дети. Украли маму - это очень страшно. Я вчера видела.
Ты приходишь ко мне,
В сновидениях лживых,
Ты приходишь ко мне
…просто так.
Ночь.
Кажется вторник,
Хотя уже ночью случилась среда,
Я не много притворно,
Встаю с постели, слегка потягиваясь
В стиле орла,
Иду в ванную комнату,
Чтобы умыться.
Закрываю лицо рукою,
Не хочу видеть своё отражение,
Оно пугает меня,
Напоминая, какой я не чистоплотный неряха,
И как мне далеко до Ферзя.
Я пытаюсь всмотреться,
Она или я просто с просони себя не узнал,
Хм… да нет, мне так в жизнь не одеться,
Это точно она.
Ты приходишь ко мне,
В сновидениях лживых,
Ты приходишь ко мне
…просто так.
Чёрные волосы,
Запах сирени,
Хотя может розы,
Не важно.
Я с просони всегда рассеян,
А тем более запахи различать,
Не моя стезя.
Она тихим голосом,
Как будто прося,
Начинает мне петь на ушко,
Какой я прекрасный, какой я чудесный,
И так усыпляет,
Что мне не нужна подушка.
Ты приходишь ко мне,
В сновидениях лживых,
Ты приходишь ко мне,
…просто так.
И вот я уже на кровати,
И в ванной будто бы ни был,
И она не приходила,
И она меня, кажись, не хвалила.
Но тут…
Снова голос, ласкающий слух,
Такой же тихий и мягкий,
Поднимающий дух,
Снова запах волос,
Такой сладкий,
Это точно сирень, или аромат свежих роз.
Дама садиться ко мне на кровать,
И теперь просто молчит,
А тем временем я,
Готов рвать и метать!
Лишь бы спросить-
«Кто же вы?
Та кто ласкает мой слух,
И заставляет спорить,
Об аромате цветов.
Но я тоже молчу,
Лишь поправил подушку,
Я ничего не хочу,
Может быть, только подержать её ровную ручку.
Ты приходишь ко мне,
В сновидениях лживых,
Ты приходишь ко мне
…просто так.
Резкий звон!
Это звенит будильник,
Бьёт по ушам,
Как по рукам молоток.
Я встаю
И смотрю
То туда, то сюда,
Но не вижу ту девушку,
Не как не найду.
Это ж только подумать,
Какое утро я пытаюсь её поймать,
И каждый раз убеждаюсь, что идеал невозможно
Поймать.
На моём теле ссадины,
По дороге сюда,
Я видел лишь равнины и впадины,
А в них только уроды и гадины.
Сложный мне выдался путь.
Жизнь моя потяжелела за это время,
Неспокойно дышит душа,
Уж слишком могучее бремя,
Решился я взять на себя.
По дороге сюда,
Я видел реки, озёра
Другие различные воды,
Большие моря,
Леса, в которых чувствовал родные мне ноты.
Но это было лишь только по дороге сюда…
А здесь?!
Здесь так противно,
Смертью смердит
Из каждого дома.
Мрачно, темно,
Ни солнца, ни свежего ветра,
Волнующие страшно
Предвкушаю кровавый потоп.
Все виднеется сверху.
Там вдали видно огромное войско
Сзади чутка, слышится детские вопли,
Левее женские крики, ложатся на ухо жестко,
Создавая ощущение перспективы войны.
Правее бездонное море,
Упасть бы туда,
И забыть все, что для памяти больно,
Но останется то что
По дороге сюда
Я видел лишь равнины и впадины
А там только уроды и гадины
И лишь они угнетали меня
У меня был дружок из мусульманской семьи, как-то он попросил помочь меня на похоронах его родственника, что-то там донести. Мусульманское кладбище было обособлено от христианского, было очень однообразным и тесным. Глиняные холмики с такими же глиняными памятниками, увенчанные полумесяцами, очень тесно примыкали друг к другу. Похоронные вереницы людей порой тянулись, прям по старым могилам.
Мы с другом плелись по жаре, в конце длинной процессии, перепрыгивая через искусственные препятствия. Впереди шел толстый мужик, обливаясь нескончаемым потом. В какой-то момент, перепрыгивая очередную могилу, его нога провалилась, обрушив довольно большое отверстие, прям посреди могилы. Мужик упал, и не успев еще вытащить ногу, произошло нечто.
Из провала неожиданно, с глухим воем, вырвался высоко вверх, черный столб мух, толщиной около метра. Все кто был рядом, застыли в немом оцепенении, я очень хорошо запомнил, тот необъяснимый животный ужас, перехвативший дыхание и сковавший мышцы. Был страх, что земля под тобой рухнет, и ты окажешься в настоящем аду. Боковым взглядом я успел заметить что-то мерзко-блестящее в глубине провала, гудящий столб мух, через несколько секунд начал спадать и вокруг дыры начало разрастаться черное, непроницаемое пятно из мух. Это пятно уже начало поглощать лежащего толстяка, издававшего нечленораздельное мычание. В этот момент, мышцы мои дернулись, и я огромным прыжком отскочил от жуткого места. Еще несколько прыжков, и я бежал с предельной скоростью от этого кошмара.
Я попадал в разные ситуации в жизни, но такого смертельного ужаса не испытывал никогда.
…Вот это я тебе, взамен могильного венка. Взамен долгих унылых речей панихиды. Взамен траурного залпа и стопки водки, покрытой хлебом.
Вот это я тебе.
Склоняюсь над тобой, как над чашей. Окунаюсь, погружаюсь в бездонную муть твоей души, ловлю губами сумрачные призраки твоих снов.
Постигаю тебя, как истину.
Сдираю, соскребаю, смываю покровы образов и чужих мнений. Копаюсь в заплесневелой шелухе твоих масок, наощупь выискивая под ними - тебя.
Ты был демоном и ангелом, был героем и мразью, последним романтиком и первым из циников, был провидцем и дураком, красавцем и уродом, сибаритом и аскетом, тебя убивали и воскрешали несчетное количество раз.
Ладони потеют. Пальцы оставляют влажные следы на потертых клавишах.
Играю тебя, выводя среди витиеватых вариаций одну главную, торжествующую, бушующую и простую, как военный гимн, тему.
Пою тебя, и ты - как бритва в моем горле. Кричу тебя, выхаркиваю тебя с кровью - да святится имя твоё!
Смотри, смотри, это всё - тебе!
Вечерний жар и вялость поутру, и саднящая боль потрескавшихся губ - тебе!
Лихорадочная дрожь слабеющих пальцев - тебе!
Отчаянное бессилие, мука безголосого соловья, душная пелена спутанных волос, алкогольное жгучее бешенство - тебе!
Восторженный угар познания, ликование первооткрывателя, праведный гнев защитника в судебном процессе - тебе, тебе, тебе!
Да святится имя твоё…
Нанизываю слова, как окатистые жемчужины, бисером вплетаю тебя в ткань мироздания, набатным громом - да святится имя твоё!
Имя твоё - легкий узор на муаре бытия.
Имя твоё - темная манящая тайна.
Имя твоё - сладкая горечь полыни.
Имя твоё - свист древних ветров среди поднебесных горных вершин.
Смотри, я твой хронист, я твой певец, я разрушитель легенд и создатель новых мифов.
Я разбиваю старые скрижали, в которых ты - мертв, и создаю новые.
Бушующим пламенем оголённых нервов моих выжигаю я смерть твою! Покроется стылым седым пеплом забвения гибель твоя!
И горит на новых плитах истины вечное, как страсть перворожденного дракона:
ДА СВЯТИТСЯ! ИМЯ! ТВОЁ!
***
Воспалённый рассвет пробирается через жёлтые шторы.
Пепельница встопорщилась окурками. Смятые жестяные банки, остатки пива выдыхаются на донышке старой деревянной кружки. Мышка в подсыхающей лужице кофе. Устало мурлычут наушники: «Нас утро накажет за шумную ночь, мы уснём, когда все пойдут по делам…» Покорёженные очки, затрёпанный Кафка и перекидной календарь с датой: «8 марта».
Уронив голову на руки, спит за компьютерным столом та, что пафосно именует себя Чернокнижницей.
Экран мигает, и темень скринсейвера скрывает от постороннего взора то, что родилось за эту ночь.
Всего два слова…
Его имя.
Когда у меня настроение отстой, я представляю, что моя душа ждала в очереди миллиарды лет, чтобы стать человеком.
Ну и не только моя. Там, на небе, так себе веселье - в основном скукотища полная. И вот наши души, чтобы как-то развеяться, подглядывают за людьми на земле. А на земле столько всего! На земле мама и мороженое пломбир, вишневый компот, косточками которого можно плеваться. На земле можно найти себе друга и обнимать его, когда взгрустнется. Можно купаться голышом в море, можно бегать, высоко поднимая коленки, можно есть макароны с тушенкой у костра и выдумывать истории. На земле можно влюбиться. Можно держаться за руки, а можно лежать, прижавшись друг к другу и рассказывать секреты.
И все хотят попасть на землю поскорее. И говорят друг другу: «Ну вот я! Я-то время на земле тратить зря не буду! Буду путешествовать и строить красивые дома, или изобретать новые технологии, или писать рассказы, или учить детей! В общем, я очень там, на земле, нужен!»
Но на небе, знаете ли, не все так просто. Там бюрократия полная. Просто так на землю не попадешь. Бывало, соберешься уже стать человеком и приходишь в специальный кабинет бумаги заполнить. А там очередь просто жуть! И душа так робко спрашивает: «А это все на землю?» И другие души хором: «Все!»
«А я вот только анкетку зайду взять…»
«Да тут всем только анкетку!»
И ждешь миллиарды лет. Заходишь наконец, а там помощник Бога сидит. С белой длинной бородой, из которой рождаются облака, читает твою анкету и вопросы каверзные задает:
- Какова цель визита на землю?
- Ну я, это… музыкантом хочу стать… людей радовать своей музыкой…
- Точно? - и смотрит так сурово, с прищуром.
- Точно!
- Ну смотри мне! А то у меня все музыканты менеджерами стали. Недобор музыкантов теперь! Отправлю тебя прямо сейчас! И визу открываю на 98 лет! Но, если обманешь, вернешься досрочно!
А если вдруг нет, если заполнишь что-то не так? А помощник Бога принимает раз в сто лет по понедельникам… Ну потому что очень важный он там, на небе. Куча дел.
И придется опять ждать и подглядывать.
В общем, когда у меня настроение отстой, я представляю, что моя душа ждала в очереди миллиарды лет, чтобы стать человеком.
И настроение тогда улучшается.
Праздник на нашей улице: в девять пришел экскаватор
и перебил электрический кабель точным ударом ковша.
В доме у нас что-то щелкнуло, крикнуло «мама!» -
и наступила прозрачная, хрупкая, словно хрусталь, тишина.
Остановились:
- машина стиральная (стоны соседки);
- в спальне компьютер (я говорил, дорогая,
что покупать надо было бесперебойник, а не «пилот»!);
- дрель у соседа над нами (сосед, несомненно,
есть приложенье к ней, примитивный аксессуар
для подключения дрели к ближайшей розетке).
Самая жизнь замерла,
словно споткнувшись внезапно и ощутив на секунду,
что под ногами бесплотность, зиянье, сплошное ничто.
Анна, садись у окна. Будем смотреть и смотреть,
как остывают стены, как тени в окнах напротив
вдруг исчезают, как финский сквозной ветерок
неистребимым потоком катится в щели
кладки кирпичной. Наш дом превращается в то,
чем он, по сути, всегда и являлся: в сумму
камня и влаги, дерева и песка, рыжих разводов ржи.
Анна, теплые плечи твои, выходит, надежнее и вернее
газа, горячей воды, переменного тока. Смотри:
эти мгновенья, когда мы становимся частью природы, так редки.
Скоро, оправившись от потрясенья, люди начнут выживать:
свечи зажгут, вынут из тещиной комнаты запасной генератор,
переиграют меню, заменив жаркое салатом из огурцов.
Скоро иные и вовсе забудут, как выглядит свет электрический;
скажут:
- Фигня это все! Свет посылает Господь,
с белых престолов на нас, бестолковых, глядящий.
Скоро к застывшему монстру с задранным в небо ковшом
выбежит ангел-прораб, герой-змееборец
в желтой, как осень, каске, с кличем на гневных устах:
- Что, доигрался? Чурка безрукий!
Идея приходит всегда вместе с энергией. Вот, бывает, придёт в голову мысль испечь пирог с творогом и чесноком - и ты прямо бросаешься на кухню, хотя уже ночь, и яиц нет, и всё такое… Ничто тебя не остановит, потому что тебе уже интересно: что получится?..
А если идея старая, проржавела уже и сквасилась, то толку от неё нет, хотя формально она несёт в себе нужную информацию… Сюжет для рассказа или картины, или рецепт, или выкройка… не суть! - главное, что энергия выдохлась, пока тебе было некогда. И всё. Можешь даже не пытаться! Да тебе и не хочется. Энергии нет.
Или вот ещё бывает: уборка. Я уборку не особо люблю… Сижу, например, на диване и смотрю на книжный шкаф. А шкаф - пыльный, между книг бумаг понапихано, кружка из-под кофе тут же на полочке, а в ней уже, почему-то, бусинки и саморезы… Вот. Сижу и думаю, что надо БЫ прибраться… Но сил на уборку как-то нет, и как-то кисло. Но вдруг приходит мысль «А не передвинуть ли мне шкаф к противоположной стене, вместо дивана, а диван не поставить ли поперёк? Вот здорово будет!» И - понеслось! Книги все из шкафа достать, протереть - да не вопрос! И - пол быстренько, чтобы по-чистому двигать. Лишнее - в мусорку! Диван - перетрясти, перевернуть (чтобы пролез мимо шкафа), потом - полки достать! Потом передвинуть! Затереть всё опять, обратно книги составить - легко!
Вот она - энергия мысли!!!
Нужно только успевать ловить свою мысль пока она свежая и хвостом бьёт от избытка чувств!
Пару слов о европейских ценностях.
Из тех, о которых у нас или знать не знают, или предусмотрительно не вспоминают.
Вчерашний вечер, 23 часа.
Мчим по городу в поисках заведения, где кормят.
Одна из центральных улиц, недалеко от вокзала.
Вполне приличные на вид здания, заведения, фонари ярко освещают окружающую мерзость.
Наркоманы.
Десятками, сотнями облепившие тротуары и бордюры.
Самых разных национальностей и цветов кожи, разодетые ярко и в обносках.
Курят, колят, жуют, рассыпают друг другу в уголки бумаги какую то дрянь.
Посреди самого, что ни на есть европейского города.
Здесь разрешено.
Они страдают, и власти выдают им наркотики!!!, что бы страдали меньше.
Или реже.
Рядом течет своя жизнь, днем дети ходят, женщины.
А животные эти страдают.
Не где-то на выселках, в Богом забытой позорной дыре.
На проспекте.
Я знаю уйму людей, которые не хотят жить по человечески.
Хорошо работать, хорошо учиться, хорошо лечиться, питаться, одеваться, развлекаться.
Думать своей головой не хотят.
Хотят жить, как в Европе.
Надеясь и рассчитывая на то, что та за них всё придумают.
Ну и придумали.
Страсть к халяве такова у нас, что мы даже не спрашиваем, что хорошего.
Мы спрашиваем- где это?
31 декабря… девять вечера… вы садитесь за праздничный стол… далее память стерта…
1 января… раннее утро (16.00 ч.)…В хрустальной тишине раздается противный скрежет: это открываются ваши веки…
Трудно дышать, нос полностью забит конфетти… Телевизор все еще работает, на экране все еще Максим Галкин.
Вы подползаете к зеркалу и понимаете, наступил Год Петуха…
По дороге на кухню встречаете супругу. Она в ночнушке и в бусах с елки… Вы проходите мимо, так и не узнав друг друга.
2 января… по телевизору Максим Галкин. В миске кота осетрина и красная икра… Сам кот, со следами мороженого и губной помады, спит на елке вместо звезды. Усы связаны серпантином… к хвосту привязаны бенгальские огни… Хвост в опалинах.
3 января… по телевизору Максим Галкин. Фотография тещи уклеена этикетками от марокканских мандарин… Состояние потолка наводит на мысль, что запускать петарды на улице, видимо, было далеко…
4 января… Мужики сошли с ума… Вам первый раз в жизни хочется на работу! По зеркалу показывают черте что… По телевизору… художественный фильм, в главной роли - Максим Галкин…
5 января… впервые в Новом году проснулся кот. Попытался вспомнить, что с ним вытворяли в новогоднюю ночь… но не смог… И на всякий случай спускаться с елки не стал… Позавтракал там… шишечкой…
6 января… Становится страшно при мысли, что ночью надо будет встречать Рождество… В голову приходит злорадная мысль, ночью поколядовать коту… Кот еще ни о чем не догадывается… он по-прежнему на елке, смотрит по телевизору Максима Галкина…
7 января… Думается, что нашему правительству с его новогодним нон-стопом удалось то, чего Горбачеву не удалось с его сухим законом - Россияне больше не могут пить!
В припадке дикой ностальгии вы приползаете к дверям заколоченного офиса, рыдаете у входа. Встречаете там еще семерых сослуживцев… братаетесь, можно снимать передачу «Жди меня».
Какой-то кретин предлагает выпить… ему делают харакири…
8 января… Из спиртного дома остался чай. В последний раз соображаете на троих… на троих - это вы, кот и Максим Галкин на экране…
9 января… Самый счастливый день в году: вы собираетесь на работу…
Лица сияют счастьем у всех, кроме кота… Кот впервые внимательно рассмотрел свой хвост… ничего не сказал. Решил, что отомстит через несколько дней, когда наступит странный праздник, название которого до сих пор не могут перевести ни на один иностранный язык - Старый Новый Год.
- Раскаиваетесь ли вы в том, что полюбили именно этого человека?
Ева улыбнулась и наклонилась вперед:
- За свою любовь не должно быть стыдно. Любовь не выбирают. Но знайте, если бы я могла выбирать, то выбрала бы другого человека…
Есть в России такая национальная забава - бабу виноватить. Указывать ей на ее недостатки, чтобы у нее прояснилось.
Нет, например, у бабы детей - значит, отвратительная эгоистичная тварь, пустоцвет. Один ребенок - не ребенок, надо двух. Родила двух и стала выглядеть хуже - обабилась значит, позор и анафема. Не обабилась? А вот ты третьего роди, тогда посмотрим на тебя. А с тремя - кому ты нужна, никчемное, сосредоточенное на поносах создание… И так до бесконечности.
Бабы у нас виноваты все - незамужние потому, что умрут с кошками, бездетные потому, что зря небо коптят, а многодетные потому, что безумные овуляшки. Нет у нас такой женщины, которая при прочих равных с мужчиной не подверглась бы острой критике. На какую бы государственную должность женщина не пришла - обязательно досконально изучат, рассмотрят под лупой, найдут на солнце пятна.
Святую поставь - и то горошек на трусах рассмотрят через юбку, и обсудят это позорное явление.
Он старался быть добрым. Очень старался. Но периодически, чья-то невидимая рука нажимала в нем на какой-то невидимый клапан, и изнутри его, как из тюбика, черной густой липкой массой выдавливалось зло. И каждый раз он понимал, что вся доброта его - просто ширма для незаметного использования зла.
Но он с этим пытался бороться - загонял все черное внутрь, насколько это было в его силах. Но кто-то невидимый, очевидно внутри его самого - не давал - клапан в обратную сторону не срабатывал, и то, что выходило - назад уже вернуть было нельзя.
Тогда он строил саркофаг. Место выхода зла определить было трудно, и саркофаг должен был быть размером с его рост. Но, как оказалось, для его целей пространство не имеет значения, и саркофаг мог поместиться в карман, и в нужный момент расширялся.
Но позже от него пришлось отказаться, после того как огромным давлением он был сорван и взорвался, нанеся непоправимый урон окружающим.
Пришлось купить пистолет. Зло боялось его, когда человек приставлял его к виску. Но выстрелить он не решался, вместо этого он выстрелил в другого человека. И тогда клапан сработал надолго - черная масса заполнила все, что рядом с ним было, и его самого. Исправить уже нельзя было ничего. И тогда он снова выстрелил. В себя.
…Какие-то неплотные люди, пролетавшие мимо, шушукаясь, тыкали пальцем - Смотрите, еще один. Там и тут в небо взлетали чьи-то фигуры, и под руки их держали красивые светлые сущности. И он так хотел. Но не мог. Невидимые гири были привязаны к его ногам, и только какие-то черные жуткие тени бродили вокруг него. Теперь он мог только наблюдать, с огромным трудом передвигаясь в густом черном месиве.
Захожу в раздевалку, а там раздеваются люди. Представляете?
Захожу я и ловлю себя на мысли, что - ну вот, одним раздевающимся больше. И как-то веселее от этого стало. Ну, не то, чтобы я был сильно грустным, но и не особенно веселым. А тут повеселело как-то сразу.
Раздеваюсь и думаю - эхх, хорошо же.
Но тут, один совсем разделся и пошел. наверное в бассейн… бассейн тут очень близко. Пошел, ну и пошел. А я ловлю себя на мысли, что раздевающихся меньше стало, ровно на одного.
Досадно. Не то, чтоб очень, но как-то погрустнело сразу, и я стал какой и был - ни грустный, ни веселый - совсем совсем обычный… Но что за наваждение- еще один раздевшийся покинул помещение. Эээ, если дальше так пойдет, то я могу расстроиться. А тут еще и сам совсем уже разделся, и выхожу, совсем поникший - ну шутка ли такой дисбаланс. Иду в бассейн, и хоть тони - такое настроение. Смотрю - а все раздевшиеся уже плавают, а значит скоро будут одеваться. Что ж - тоже неплохо - авось подымут настроение.
И с этими мыслями я прыгнул в воду. И не успел я даже на половину погрузиться, как поймал себя на мысли - Ну вот, одним купающимся больше! Это хорошо.
На сцену, по среди которой под одиноким софитом стоит одинокая трибуна, выходит человек с полистироловой сумкой. В ней книги. Он в костюме, но костюм явно не новый.
Человек аккуратно выкладывает книги перед собой на трибуну и подымает взгляд - в зале пусто.
Иного он и не ждал. Все, как всегда.
Ожидать, что придет кто-то еще - зря тратить время. Время начинать.
- Здравствуйте недорогие мои читатели. Вы, как всегда, сегодня не пришли, за что я очень вам благодарен. Ибо мне не придется выслушивать от вас дурацкие ненужные вопросы, и, уж тем более, не придется давать на них дурацкие ответы. Спасибо, что избавляете и себя, и меня от этого ненужного спектакля.
… Свет от софита падает на писателя таким образом, что рассмотреть его лицо совершенно не представляется возможным. Только по отдельным клочкам света, теряющимся в глубоких тенях на его лице, можно догадаться что он улыбается наверное.
- Таким, образом, недорогие мои читатели, я рад, что наша встреча подходит к концу. Желающие получить мою книгу, пожалуйста, подходите к трибуне.
- ВЫ НАС НЕ ЛЮБИТЕ! - неожиданно раздалось из зала.
Писателя как током ударило от неожиданности:
- А? Кто здесь?!
Тишина… Неужели показалось?
Писатель наклонил голову, будто что-то ищет на трибуне, а сам исподлобья пытается разглядеть в темноте зала того, кто кричал. Но не видно ничего -в зале темно.
- ВЫ НАС НЕ ЛЮБИТЕ! - снова раздалось.
- Аа, вот ты где! Ссука! - радостно закричал писатель и на звук метнул свою книгу.
Теперь все ясно - в зал приходят невидимые люди. Полный зал невидимых людей. Они сидят молча, слушают, возможно даже крадут тихо книги, и насмехаются. Хитрые сволочи!
… Через час картина зала, если бы в нем включили свет, представляла бы странное зрелище - опрокинутые стулья, разбросанные книги и множество избитых невидимых тел читателей.
___________________________________
Санитары без особых усилий выводя писателя из зала на улицу, в мороз последнего декабрьского вечера, с недоумением рассматривали картину, достойную кисти Стивена Кинга:
- А знаете, коллега… мне их даже жаль. За этот год это уже третий.
- Да, странно это, странно. У всех почти одно и то же. Но этот особенный - Новогодний.
- Да, очень странно… Да, скоро Новый год… поехали быстрее, надо еще успеть елку купить и шампанское. Ато если без елки приду… вынесут мои мне мозг похлеще, чем этому писателю его невидимые читатели. Га-га-га-га!!!
- А ты откуда про невидимых читателей знаешь?!
- … не важно! Поехали!