Была середина декабря. Улицы укрывал тонкий слой недавно выпавшего снега. На витринах магазинов разными цветами переливались новогодние гирлянды, а по углам стояли как-то безвкусно украшенные пластмассовые елки. Люди ходили по магазинам в поисках новогодних подарков для детей, родителей, жен, мужей, девушек, парней; с головой окунаясь в атмосферу надвигающегося праздника. Мы шли с тобой по прямой заснеженной дороге, держались за руки и делились своими планами относительно встречи Нового Года. Уже было темно, на черном небе ярко сияли звёзды и белым пятном светилась луна. Стало прохладней. Я предложил пойти ко мне, выпить кофе и посмотреть какой-нибудь ванильный фильм о любви, как ты любишь.
Мы зашли в квартиру, сняли с себя тяжелые зимние куртки, и пока ты рассматривала картину, висящую в коридоре, я успел включить медленную, лирическую музыку. Войдя на кухню, ты заметно удивилась и немного смущаясь, посмотрела на меня, на столе стояла бутылка грузинского красного полусладкого вина, тарелки с аккуратно нарезанным сыром, жареное мясо, подставка с фруктами, ну и, конечно же, незаменимый атрибут романтического ужина - свечи. Выключив свет, мы сели за стол. Наливая вино в бокалы, я смотрел на тебя, и в теплом, нежном блеске свечей, ты казалась мне еще красивее и была подобна ангелу. Я говорил тебе, что сейчас нет на Земле человека счастливее меня, потому, что именно со мною самая прекрасная девушка. Потом, взяв гитару, которая ожидала своего часа одиноко стоя в углу, я начал играть песню, что сочинил незадолго до этого. По струнам бегали пальцы, мелодия нарушала тишину, и в этой мелодии звучал мой голос - этот миг был только для тебя. Доиграв песню, Я придвинулся к тебе и, обняв за плечи прошептал, «люблю тебя», ты ответила «я тебя тоже». Через мгновение ты была у меня на руках, наши губы слились в горячем поцелуе. Открыв спиною дверь в спальню, я бережно положил тебя на кровать, моя рука плавно скользнула по пуговицам кофты, которая обтягивала твоё горячее тело. Я чувствовал, как увеличивался ритм наших сердец, а дыхание становилось тяжелее, страсть взяла над нами верх…
Наступило утро, Я проснулся от запаха крепкого кофе. Часы показывали «8:37». Тебя рядом не было, лишь смятая постель напоминала о прошедшей ночи. Войдя на кухню, я увидел, как ты делаешь бутерброды с сыром и колбасой, по- свойски слаживая их на тарелке, а на столе стояли две чашки горячего кофе…
(07.12.13)
У ранних кельтов ель считалась обиталищем лесного духа, требовавшего кровавых жертв - внутренностей людей и животных, которые друиды регулярно развешивали на ветвях дерева. Когда окрепшая христианская церковь запретила жертвоприношения, народы Европы заменили внутренние органы шарами из дерева, которые в дальнейшем стали стеклянными, а кишки - тряпочными и бумажными гирляндами. И вот она, нарядная, на праздник к нам пришла… Что касается доброго дедушки Мороза и его западного аналога Санта Клауса, то они произошли от древнего и злобного кельтского божества, Великого Старца Севера, повелителя ледяного холода и пурги. Он тоже ходил по домам с холщовым мешком, но не раздавал подарки, а собирал жертвоприношения, которые ему недодали в течение года. Визит Старца с мешком не предвещал ничего хорошего: как правило, после его ухода в доме оставались только обледеневшие трупы. Для того чтобы оградить поселок от ужасного визита, друиды приносили свирепому божеству общую жертву - в мороз раздевали и привязывали к дереву юную девственницу. Именно ее замерзший, покрытый инеем труп и стал прообразом веселой Снегурочки, сопровождающей Деда Мороза.
Но все кончается, и надо было опять чем-то заниматься.
Тут как-то случилось, что заболел помощник бурильщика и меня шеф попросил постоять вахты за него. Вроде как ни чего сложного, я ради разнообразия и согласился. Надо было приподнимать буровые трубы под захват элеватора, потом противоположный конец трубы направлять в резьбу предыдущей. Действительно ничего сложного, но через пару часов спину стало ощутимо ломить. К тому же трубы на солнцепеке были раскаленные и ладони болезненно горели, потом я уже старался их перехватывать тряпкой. Только когда уже стало совсем невыносимо, я сообразил, что сам то булила был в рукавицах, на мой вопрос он ухмыльнулся и кинул мне пару уже совсем рваных. К концу смены ладони все равно горели просто нестерпимо, видно было образовавшиеся волдыри. Кое-как дождавшись смены и дойдя до лагеря попытался охладить руки в воде, но все равно вечером на ладонях был один сплошной кровавый пузырь. Надо было бы конечно ответить этому шутиле, но с одной стороны понимал, что сам лоханулся, с другой, мне и кулаки то сжать невозможно было, какое уж там доказывать. Заработав себе, таким образом больничный, я полностью отдался во власть лени, хотя как оказалось в дальнейшем, копить силы было вовсе не лишним.
От безделья я нашел себе достойную забаву. Стал собирать в округе, кишащей всякой насекомой нечистью, экземпляры разных тварей, достойных по размеру и устраивал в стеклянной банке настоящие гладиаторские бои. Чаще всего это были пары: фаланга - скорпион, реже с тарантулом или шершенем, еще реже удавалось поймать «синежалку». Черно-синего жука сантиметра трех в размере с соответствующим жалом в заднице. Думать даже не хотелось, что бы было, вонзись оно в меня. Огромных фаланг, коричневато-желтых, мохнатых, размером с ладонь, я видел только здесь на юге, челюсти их были настолько мощны, что в секунду перекусывали спичку.
Но чаще всего побеждал скорпион, никогда не ждал когда ему дадут пинка, в драку вступал сразу же, обхватывая передними лапами жертву, нанося серию ударов хвостом с жалом. Но в случае синежалки, такое не прокатывало, так как хитин ее был достойной броней. И если у него хватало мозгов он просовывал крюк своего жала между пластинами брони до мягкого тела, и дальше исход уже был предрешен, правда завершал он свой коварный маневр, уже зачастую без головы
Изучив повадки и возможности каждой твари, по вечерам устраивал настоящее шоу со ставками на деньги, народ был азартный и иногда я на этом, даже зарабатывал.
Снабжение продуктами у нас было не ахти какое, да и готовила наша лахудра отстойно, поэтому при случае старались сами запастись чем можно: консервами, дынями, арбузами. Но тут как-то, про нас совсем забыли, то есть вообще никто ни с чем не приезжал. Сначала кончилась вода, стали отстаивать и кипятить техническую, но и она оставалась на дне бочки в виде коричневого киселя, потом и продукты закончились, даже сухарей больше не было, в кладовке оставался только лук. Наблюдать такой пофигизм со стороны начальства для моего мозга было очень вредным, у меня и так отсутствовали напрочь патриотические прививки. Выход был очевиден, собрать самое необходимое и покинуть это райское местечко.
Но как ни странно, покинули лагерь не все, наотрез отказался уходить старик канавщик. В начале он казался мне полным идиотом, я уже после понял почему он отказался. Пойти на эту авантюру, значило для него потерять и то что он заработал, и возможность будущего своего трудоустройства.
Сначала мы шли всей толпой, потом мы с Михой решили не топать по извилистой пыльной дороге, а срезать напрямую через горы. Как бы то ни было, путь предстоял нелегкий, по моим подсчетам километров тринадцать по пересеченной местности на адской жаре, с неполной фляжкой мутной, воняющей мазутой водой.
Часа через два мы приблизились к состоянию, когда окружающее вполне стало соответствовать атмосфере фильма «Белое солнце пустыни» еще через час уже не хотелось переговариваться, слова прилипали и оставались где-то во рту. Но наверное мы еще не успели достаточно нагрешить на этой земле, потому как неожиданно набрели на полуразрушенную кибитку, к счастью, оказавшейся обитаемой. Немолодой хозяин ее, молча издалека наблюдавший за нами, завел нас за призрачную изгородь двора и выкатил нам два огромных арбуза. Я могу поклясться чем угодно, но больше никогда в жизни я не ел более вкусного арбуза. Еще он принес большую косу с чакой, что-то вроде кислой густой сметаны, очень способствующей от обезвоживания. Насытившись и утолив жажду мы разомлели в тени, пробыв в этом состоянии счастья почти до самого вечера.
У меня изначально был план выйти не сразу к кишлаку, где находилась геологоразведочная база, а напрямую к реке, она была значительно ближе. И уже прямо по реке вплавь, сплавиться к кишлаку, тем самым сократив время топанья по пустыне, а заодно охладить разгоряченное тело. Дойдя до реки, немного передохнули, русло ее в этом месте было широким и неглубоким, вода от примеси глины была светло коричневого цвета. Течение было не настолько быстрым, чтобы представлять угрозу для жизни.
Как бы то ни было, мне пришлось еще долго убеждать и показывать Михе и Ане преимущества сплава по воде, прямо в одежде и обуви без каких либо дополнительных средств. Но скоро до них дошло и они вошли во вкус, при таком течении надо было лишь изредка отталкиваться ногами от дна и наслаждаться безмятежным плаванием. Температура воды была парной, поэтому плыть можно было сколь угодно долго.
Доплыв до кишлака, немного обсохнув, стали решать, куда податься дальше, было два реальных варианта: пойти на базу геологической партии и там ждать начальство из экспедиции. Или же, как предлагал Миха, пойти к его другу, работавшему здесь метеорологом на базе. Нет, был конечно и третий вариант, забить на все, сесть в автобус и свалить домой, но последствия этого акта, было трудно просчитать. Могло еще получиться и так, учитывая тупорылость начальства, что виноватыми во всем могли оказаться и мы сами. Времена были такие, студенты всегда оказывались абсолютно бесправными. Поэтому и решили, валить к Мишкиному дружбану, у него была рация, а Миха в лагере был по совместительству еще и радистом, поэтому мы могли не беспокоиться, что нас потеряют.
Войдя на метеобазу я поразился ее масштабам, собственно на базу то она и не очень то походила, если не считать нескольких антенн и специфического метеорологического скворечника. Большую часть площади занимал довольно ухоженный сад, посередине участка стоял большой деревянный дом. От него уходил вглубь большой виноградник на металлических опорах, служивший одновременно теневым покрывалом части двора. И конечно неизменный атрибут всех азиатских дворов - большой топчан.
Виднелись еще грядки огорода с помидорами и огурцами, была еще и живность по всей видимости, по крайней мере бегали куры. Я просто офигел от изумления, Юрка, так звали Мишкиного друга, жил здесь как халиф, в полном одиночестве, если не считать местного садовника предлагающегося ко всему этому хозяйству.
В доме, в большой комнате был кондиционер, в углу, огромной стопой возвышалась курпача, - своеобразные национальные матрацы. Был еще магнитофон катушечник с колонками, в общем трудно было вообразить, что еще могло потребоваться для полного счастья. Это был уже второй случай в моей жизни когда я завидовал метеорологам черной завистью.
Был у меня еще знакомый, работающий на метеостанции, располагавшейся на горном курорте Хаджи-Обигарм, выше которого на 800 метров, располагалась горнолыжная трасса, построенная любителями горнолыжниками. Туда я ездил кататься на лыжах и останавливался всегда у своего знакомого на станции, иногда с ночевкой. Иногда после напряженного дня, лежа в радоновой ванне курорта, он мог такое устроить, я с грустью сожалел, что не пошел учиться в соответствующий вуз.
В общем, нет смысла описывать, как весело мы проводили время на Юркиной фазенде, тем более через пару дней к нему нагрянула толпа друзей из города, затаренная под завязку винищем и жратвой, мы гудели там почти целую неделю, с ужасом ожидая, когда за нами приедут.
И это случилось! Ночью нас погрузили тепленьких и утром уже были в своем концлагере. Но мне оставалось потерпеть всего лишь неделю, после чего я был снова на свободе.
И вспоминая иногда все это, происходившее со мной, как кошмарный сон, я понимаю, что он был не лишен определенного драйва.
Вода, привозимая в лагерь, делилась на техническую, для буровых и питьевую. Но пить, разогретую до семидесяти градусов воду, было жестоко, поэтому использовали природный холодильник. У меня была особая фишка - офицерская фляжка в войлочном чехле, если ее намочить и подвесить в тени, вода за 5 минут охлаждалась чуть ли не до нуля, такова была скорость испарения.
На второй день я отправился на работу уже как бы со своими друзьями. Миха мне обрисовал задачу. Она походила на труд рабов египетских фараонов - в определенных точках скальных выходов надо было вырубать образцы пород в виде кубиков, размером 10 на 10 и 20 на 20 сантиметров. Это было очень непросто, вырубить из целого массива нужный кусок геологическим молотком, а потом еще и огранить его до нужных размеров. Часто бывало, что после часового пыхтения, образец разваливался по какой- то неведомой трещине, и все надо было начинать сначала.
Но собственно по времени никто нас не пинал в задницу, да и чем еще можно было занять себя здесь. Даже просто полежать на этом солнцепеке, без намека на какую либо тень, было невыносимо. Поэму мы и грызли скалы с затяжными перекурами. Анька маркировала образцы и пыталась их как-то описывать. Надо сказать, Миха мне сильно давал фору поначалу, заставляя меня злиться на себя, но со временем я начал потихоньку понимать природу трещин и использовать их, не прибегая к диким усилиям.
В конце дня мы стаскивали свои кубики к местам проезда машины, а раз в неделю приезжал грузовик с местным водилой и забирал их в лабораторию экспедиции.
Но однажды, собирая кубики в кузов, Миха так спокойно спросил меня, - А знаешь ли ты, куда он их по настоящему увозит? - я изобразил непонимание на своей физиономии. А он невозмутимо поведал мне, что этот дух, везет образцы вовсе не в лабораторию, а домой в кишлак, и что себе он уже построил дом из них, а теперь достраивает своему сыну. Не знаю, сколько я простоял с камнем в руке и отвисшей челюстью, потом закинул камень подальше в сай и ушел в лагерь.
Эта новость меня просто шокировала, я злился, но не знал толком на кого конкретно, то ли на водилу, то ли на эту убогую экспедицию, то ли на всю Родину в целом. Во мне было всегда обостренное чувство справедливости, поэтому на следующий день я сказал своему руководиле, что кирпичи, эти если они нужны ему, пусть он сам строгает этому ублюдку. Напрасно я ожидал от него каких либо эмоций, он спокойно мне заявил, что буду заниматься документированием канав, дело с кирпичами было закрыто.
Нет смысла расписывать насколько новое занятие было интересней прежнего, во всяком случае, смысла в нем было никак не больше. Вообще рыть что-либо в лесовых отложениях было делом весьма унылым, дело в том, что сыпучесть леса больше, чем песка и любое углубление в почве буквально через несколько часов наполовину осыпалось. Поэтому повозившись несколько дней в пыли и от души наматерившись с канавщиками, заставляя их выскребывать дно канав по несколько раз, я плюнул на это дело. Уютно устроившись в дальней палатке с журналом документации, я слегка напрягая свое воображение и красноречие, сочинял геологические опусы, стараясь не сильно повторяться. Более того, поднаторев, я стал вворачивать в тексты описания просто недопустимые обороты, типа: - «Невообразимо метаморфизованные известняки» или «Красочно мраморизованная порода». Меня абсолютно не мучили угрызения совести, более того я и Миху отговорил от излишнего патриотизма, в результате большую часть дня мы и отдыхающие буровики резались в интеллектуальные виды карточных игр. Это был не просто пофигизм, таким образом, как мне казалось, я мстил за свое унижение.
На удивление, в лагере оказалась раздолбанная, но работающая вертушка и куча затертых пластинок, среди которых обнаружил миньон с классной группой «Livin Blues» и диск «Boney М» с супер-хитом «Never Change Lovers in the Middle of the nigh «. И надо сказать, затерли мы их с Михой практически до дыр.
В общем жизнь как-то начала приобретать знакомые очертания и время вошло в нормальную струю. Однажды путешествуя с Михой по окрестным сопкам на порядочном отдалении от лагеря сели перекурить, при этом вели неспешный треп о бренности бытия. Миха при этом занимал свои руки и ноги тем, поджигая спичку и бросая ее в сухую траву, через мгновение тушил ботинком вспыхивающее как от пороха пламя. Наблюдая за ним, я заметил, что в какой-то момент он может не успеть потушить, но он продолжал невозмутимо заниматься опасным делом, еще более увеличивая паузу до тушения. Я думаю, мы оба внутренне понимали, чем должен был закончиться этот эксперимент, надо же было откуда-то получать адреналин. И момент, конечно наступил, огонь пошел по кругу и уже ни ноги ни спешно снятая одежда, ничто уже не могло остановить пламя, разрастающееся как в кино. Мы грязные и потные, стоя посередине черного круга, теперь уже могли только наблюдать, как круг этот разрастается с невероятной скоростью. Сердце колотилось, было страшно от предчувствия тех последствий, которые должны произойти, но было еще и чувство какого то дикого восторга, как у детей смотрящих на большой костер.
Хотя сухая трава и покрывала почти все пространство до горизонта, кроме конечно немногочисленных скальных гребешков. Пламя распространялось не равномерно. Ветер вносил существенные коррективы в направлении распространения, в тоже время, помогая пламени перебираться через естественные препятствия, будь то дороги или каменные гряды. К счастью ветер был не в направлении лагеря и мы поспешили побыстрей до него добраться, тем самым обеспечив себе хоть какое то алиби. Я без сомнения был убежден, что разборки последуют, с точки зрения природы, мы сделали благое дело, но что при этом могло сгореть относящееся к людям, трудно было и предположить. Быстренько умывшись на ближайшей буровой, постарались незаметно проникнуть в лагерь. Благо, что трава вокруг лагеря была почти вся вытоптана, поэтому примерно через час, когда пламя подошло к лагерю, не пришлось сильно усердствовать в тушении. К вечеру зрелище было грандиозным, картина глобальной катастрофы была налицо, во все стороны до горизонта все было черным, в воздухе летал пепел, и отчаянно пахло гарью, ко всему еще и горизонт со всех сторон светился заревом.
Все, кто был в лагере стояли на небольшом нетронутом пламенем островке, наблюдали в немом молчании этот апокалипсис, ночью картинка была еще более эффективной.
Всполохи на горизонте продолжались двое суток, на второй день приехала делегация, состоящая из ментов и гражданских, походили, посмотрели, потрещали и свалили. Выяснилось, что особых разрушений не произошло, сгорело несколько кошар, да и по мелочи всякое, но вот материальный ущерб местным колхозам был нанесен колоссальный. Оказалось, что баранам теперь жрать стало нечего, так как, то что сгорело и было ихним кормом, и естественно большую часть баранов пустят под нож. Но это обстоятельство, мало кого напрягало, так как все знали, что бараны принадлежали лишь одному баю, который как водилось тогда, путал свою собственность с колхозной.
Конечно, мы с Михой знали, что за глаза на нас тыкали пальцами, как на виновных, ну да плевать, предъявить то нам нечего было. Если Миху и колбасило маленько по этому поводу, то меня беспокоила другая сторона дела, местная природа и так-то не претендовала на изысканность, а теперь этот постапокалептический ландшафт еще больше ввергал в уныние.
Если это стихийное бедствие было рукотворным, то надо упомянуть еще о чисто природном катаклизме, который пришлось испытать. Так называемый «афганец» или пыльная буря, хотя бурей, в прямом смысле, это явление ни как нельзя было назвать.
В городе такое тоже наблюдалось, когда при полном штиле, вдруг накатывала мгла из мельчайшей пыли, создавая эффект слабого затмения. Явление, была проклятьем всех женщин, так как эта пыль проникала абсолютно везде, в любые закрытые помещения и оседала мохнатым ковриком на всякого рода полировках.
Так вот здесь этот «афганец» был очевидно в своем первородном виде, можно было наблюдать издали, как на тебя надвигалась сплошная, не имеющая высоты, темно серая, непроницаемая стена пыли. Это было жутковатое зрелище, особенно когда стена была уже близко, очень похожее явление в фильме «Мумия». Инстинктивно куда-то хотелось спрятаться, и это состояние беспомощности еще больше удручало. Когда накатило, рассмотреть что-либо можно было только в метре от себя, я было залез в вагончик, но наблюдать как десятки струек пыли, с потолка, с оконных переплетов засыпают все вокруг, было просто невыносимо. Оставалось только замотать рот и нос тряпкой и терпеливо ждать, когда эта хрень закончится, а продолжаться это могло и сутки, и двое, и трое.
Я ехал на раздолбанном старом зилке на первую профессиональную практику. Стояла жуткая жара, обычная для этих мест, равнинной части южного Таджикистана. В дырявой кабине было и того хуже, горячий воздух от двигателя через многочисленные дырки в обшивке обдувал с нескольких сторон. Но настроение все же было приподнятое - впереди ждали новые ощущения и впечатления. До этого тоже была практика, но она была с родной студентотой, а здесь предстояло окунуться в настоящую рабочую атмосферу с людьми, делающими настоящее дело, так мне по крайней мере думалось. Дорога предстояла долгая - от Душанбе до южных границ Таджикистана г. Шартуза, а там еще хрен его знает сколько по горам, до геологоразведочного лагеря, Южно - Таджикской геологоразведочной Экспедиции. ЮТГРЭ - звучало не очень круто, можно сказать даже уныло, по сравнению, например, с Памирской экспедицией, где занимались драг металлами, редкоземельем
Итак, я трясся в жарком самосвале, по разбитой дороге, периодически проверяя прочность крыши кабины своей головой. Предстояло проехать больше 150 километров до Шартуза. Водитель был национал, копченый такой мужик. Жарил без остановок, за исключением лишь, когда закипал радиатор. Воду коричневого цвета заливал он из придорожных арыков, откуда и сам прихлебывал. Несмотря на то, что через пару часов язык у меня превратился в печеньку, я так и не решился попробовать такой живительной влаги. Ехали молча, хотя водила и порывался несколько раз завести разговор, то ли о баранах, то ли о своих родственниках, во всяком случае, у меня это не вызвало сколько-нибудь существенного интереса. О пейзаже за окном нет смысла распространяться, потому, как всем известно, что юг Таджикистана - это одно большое хлопковое поле, менялись только названия колхозов, которые без особого разнообразия, представляли собой номера партийных съездов, перечисленные по порядку.
Уже к вечеру вареный, с избитой задницей, я вылез из машины в каком-то кишлаке, судя по двору и его обитателям, это было местоположение геологической партии. Побрезговав местной стряпни на достархане, поел чего-то у себя из рюкзака, чем явно не прибавил себе очков у местной публики - в основном шоферни и буровиков. Нахлебавшись уже чистой воды, чуть ли не до блевотины, я уснул на одном из многочисленных топчанов. Утром, позавтракав зеленым чаем с карамельками и поняв, что предстоящий день не представляет какого либо разнообразия, погрузился вместе с еще несколькими работягами в брезентовый кузов газончика.
Проехав кишлак, разрезанный пополам широкой, но мелкой рекой с водой похожей на какао мы, свернули на дорогу, ведущую по направлению к горам. Хотя назвать горами те возвышенности, в виде сопок, маячившие на горизонте, можно весьма условно. Через несколько километров хлопковые поля закончились, начались сопки, пейзаж резко поменялся, вместе с хлопком исчезла и какая ни была растительность, абсолютно ничего похожего на зелень невозможно было обнаружить. Трава, конечно, на сопках была когда-то, причем ровным покровом толщиной сантиметров десять, но она была насмерть высушена, земля, очевидно была сухой до самого ядра планеты. Высохшие ручьи в саях, на дне которых мертвенной белизной торчали выходы гипса, довершали сходство пейзажа с марсианским ландшафтом. И вся эта прелесть была на фоне веселого солнышка, поднимавшего температуру до сорока с плюсом.
Какое- то время мы ехали по каменистой дороге, все внимание было сосредоточено на том, чтобы поплотней прижать подпрыгивающую задницу к деревянной скамейке, но потом произошло нечто необычное - мы въехали в реку жидкой пыли. Это был натуральный лёс (очень тонкая глиноземистая порода).
Полколеса машины погрузились в тончайшую пыльную взвесь, при движении от колеса во все стороны расходились волны, такие же как и на воде. Сами же отложения лёса могли уходить на многие сотни метров в глубину, но машины на дороге протерли его сантиметров на сорок. Всю эту перемену можно было наблюдать лишь несколько секунд, потом наступил полный мрак. Поднявшаяся пыль заполнила собой все видимое пространство, на расстоянии вытянутой руки ничего не было видно. Инстинктивно закрыв рукой нос, я все равно понимал, что вдыхал ощутимое количество этой дряни. Но самое паскудное было то, что я осязал ее своей кожей, эта гребаная пыль ручейками скатывалась за шиворот и прилипала к потному телу, при этом еще все время приходилось балансировать на невидимой скамейке.
Водила очевидно со всей дури давил на газ, пытаясь оторваться от пыльного стены, несущейся за машиной. До сих пор с содроганием вспоминаю те 15 км. сущего ада, хотелось крикнуть: - В жопу эту геологическую романтику! Пусть уж лучше штаны протирать где-нибудь в вонючей конторе. Но ближе к лагерю, после многочисленных развилок, дорога становилась уже и плотнее, пока, наконец, не превратилась в две еле заметные колеи и мы смоли разглядеть себя.
В машине был двух сантиметровый слой пыли. Рожи наши вряд ли кто смог бы опознать, пыль стекала и с волос и с одежды. Кое-как отряхнув себя, смог увидеть, что нас окружают все те же безжизненные сопки с редкими скалистыми выходами известняка. В лагерь прибыли уже к обеду, придурок водила, разогнавшись, резко с разворотом притормозил у появившихся палаток, тем самым создав облако пыли, поглотившее эти палатки со всем их содержимым. Он наверно искренне хотел произвести впечатление лихого парня, но кроме хорового мата и алюминиевой кружки, полетевшей в направлении кабины, большей реакции не последовало.
Когда пыль рассеялась, я смог полностью осмотреть лагерь. Вернее то жалкое подобие, что представляли собой пара покосившихся вагончиков по краям и несколько штук армейских палаток, выгоревших на солнце до состояния неестественной белизны, к тому же, изрядно обвисших и порванных. С противоположной стороны от вагончиков виднелась помятая пяти кубовая емкость, а посередине стояла желтая бочка с издевательской надписью КВАС. Прямо рядом с машиной я обнаружил признаки кухни. Безо всякого навеса из земли торчал большой казан, накрытый чем-то грязным и пыльным. Вернее, если б не обгорелые головешки, невозможно было и предположить, что эта яма с казаном и является очагом. Но в полном нокауте я был от публики, вылезшей из палаток и выстроившейся поглазеть, кто собственно нарушил их покой.
Толпа эта больше всего походила на кучу австралийских аборигенов. Естественно все были в нижнем белье, различной степени сохранности и чистоты, черный загар не давал ни какой возможности распознать признаки какой либо национальности. Вздыбленные от пыли волосы тоже не делали тоже особых различий. Но то, что представляла собой повариха, это был полный абзац! Немолодое существо женского пола в грязных трусах и лифчике (именно так, а не в купальнике!), с прической Анжелы Девис, правда с некоторым количеством соломы и еще хрен знает чего застрявшего там. С радостным оскалом это чучело с поварешкой в руке, смахнув часть пыли с крышки казана и приоткрыв какое- то коричневое варево, с неподражаемым радушием предложило нам подкрепиться с дороги. Боже, мои мозги, уже устав от этого кошмара, отчаянно сопротивлялись в понимании, что все только начинало. Очень не хотелось вылезать из машины, что бы ни быть здесь участником фильма ужаса. Но как бы то ни было, практика моя началась, отсчет пошел, время поползло, как в замедленной съемке.
Я познакомился со своим руководителем практики, он же и был начальником лагеря, это был угрюмый, доходной мужик лет пятидесяти, сухой, долговязый, с явным отпечатком многолетнего потребления. Видно было, что он никогда не раздевался на солнце, контрасты загара на его теле производили неприятное впечатление, и вообще от него явно не веяло позитивом. Было заметно, что общение со мной его тяготило. Неспеша показал мне достопримечательности лагеря: складской вагончик, примитивную радиостанцию в другом вагончике, источники жизненной влаги в бочках, разогретых чуть ли не до температуры кипения. Потом, познакомив меня с двумя техниками-геологами, при этом сказав, что работать я буду вместе с ними, удалился.
Знакомство с технорями для меня было пожалуй самым светлым пятном во всей этой сюрреалистичной картине - это были парень и девушка, примерно моего возраста, как оказалось муж и жена, звали их Миха и Аня. По выражению их лиц, было видно, что они тоже рады моему прибытию. Подумалось, - как же им наверно было трудно сохранить свой хрупкий мирок в этом аду. Миха был вполне компанейским парнем, так же как и я отслуживший армейку в недавнем прошлом, правда в отличии от меня служил на флоте, и это оказалось его единственным жизненным пунктиком.
В разговоре его постоянно сваливало на морскую тематику, Аня при этом его постоянно одергивала, причем, шуток на эту тему он как-то не воспринимал. Впоследствии узнав, что он второй раз перечитывает «Цусиму», я бросил всякие попытки подкалывать его на морскую тему.
В лагере были еще человек шесть буровиков, работающих на двух буровых. Публика кондовая и мутная, как потом оказалось, набранная из алкоты, то есть, которых уже никуда не берут, а им собственно и деваться было некуда. Квартир у них не было, вот и жарили они свои задницы под июльским солнышком за символическую плату. Было еще человека четыре канавщика из местных аборигенов, этим вообще все было по барабану, уровень их интеллекта остался на уровне мезозоя. Если б им сообщили, что началась ядерная война, они бы лишь поинтересовались, будет ли обед вовремя. Главным у них был настоящий аксакал, очень колоритная личность, чем-то похожий на старика Хоттабыча. По всей видимости, чтобы подчеркнуть свой авторитет, как бригадира, он частенько многозначительно произносил фразу «Масква-Андижаааан», сильно растягивая последнее слово. Наверное, своим древним умом он чувствовал некую красоту в этом словосочетании.
Включая повариху, о которой я уже упоминал, это был весь личный состав лагеря.
Разместиться поначалу я попытался в вагончике, так как в нем была настоящая кровать, но там на всем содержимом, плотным покрывалом лежала тончайшая пыль, миллиметров пять толщиной. К тому же, после пяти минут, проведенных там, я начал потеть как в сауне. Поэтому более благоразумным было расположиться в Михиной палатке, нижний полог палатки обычно задирался до уровня топчана, так что ветерок гуляющий по вершинам сопок хоть как-то помогал переносить жару.
Кормите своих демонов
Нажимайте до пола педаль акселератора, целуйте до боли в скулах желанных женщин, делайте татуировки, бейте стаканы об стены и морды хамам, распевайте пьяными песни на улицах, прыгайте с парашютом и улыбайтесь детям в соседних машинах через стекло автомобиля. Кормите своих демонов, потому что ваши демоны это и есть вы. Вы настоящие, не пастеризованные, не рафинированные, не дистиллированные и не профильтрованные моральными устоями, семейными ценностями, общественным мнением, отеческим порицанием. Кормите их, иначе они съедят сами себя и останется лишь обертка от того, чем является человек. Эпидермальная оболочка личности, надутая комплексами, а не чувствами, нереализованными желаниями, а не эмоциями и несбыточными фантазиями вместо уверенности в себе. Кормите их, и не ждите, пока они сами, без вашего ведома и желания в один момент вырвутся наружу. Разорвут вашу душу и, ярко вспыхнув от переизбытка кислорода, сгорят навсегда или увлекут вас на самое дно, где вы станете вечным исполнителем своих пороков, а не режиссером своих авантюр. Кормите своих демонов, а не стыдитесь и не бойтесь их. Пусть их боятся другие, те, чьи демоны давно мертвы.
Так мило…
Одна знакомая тётенька лет пятнадцать была уверена: в её браке она - та самая везучая сторона, что «великодушно позволяет себя любить». Ну, типа она же красивая, умная, яркая, все мужчины её хотят, мир клубится алмазной крошкой у её ног, и она одним мановением мизинца (ну, если захочет) привлечет к себе всех высокоранговых самцов, включая, но не ограничиваясь сами знаете кем.
Императрица!
Ну, а мужик у нее тютя, мямля, дурачок, тюфяк и бездарь. А также «я сделала из него человека», а еще «кому он нужен, кроме меня», и еще «он, конечно, ничтожество, но мне с ним удобно, он не мешает мне БЫТЬ СОБОЙ», и еще «он так благодарен мне за то, что я все эти годы с ним» проч. и проч.
Периодически она размышляла о том, чтобы оставить своего тюфяка и уйти (к высокоранговому самцу, само собой), но внутреннее благородство, душевная щедрость, порядочность и чувство сострадания к тому, кто «никому, кроме меня, не нужен» и «умрет без меня от тоски и бессмысленности бытия» её останавливали. Она даже не решилась на адюльтер, потому что это могло бы стать катализатором бла бла бла…
Как женщина умная, тётенька ни словом, ни жестом, ни намёком ему на его никчёмность не указывала. К тому же, это было НАСТОЛЬКО ей и всем очевидно, что зачем ещё и говорить-то? Пошлость какая…
Ну, и это ее царственное великодушное потакание его преданной собачьей влюблённости очень соответствовало образу Императрицы.
Хехе.
***
Нет-нет. Он не поменял её на молодую высокоранговую самку. Не дождетесь… Это было бы too simple.
Просто недавно первый раз за пятнадцать лет он выпил чуть больше, чем обычно, и его слегка развезло. Разговорился мужичок.
Так вот представьте, все эти пятнадцать лет он, оказывается, жил, испытывая сострадание к ней - глупой, никчёмной, суетливой, тщеславной, неумелой и никому, кроме него, не нужной. И конечно же он мог одним лишь движением мизинца уронить к себе в ноги и постель тысячи высокоранговых самок, но не стал, потому что это «пошло» и он, разумеется, выше этого… Опять же это могло бы стать катализатором развода, и тогда «кому бы еще она оказалась нужна»?
Он еще ей сказал, что благодарен за молчаливое принятие его бытия и за то, что она всю жизнь была любящей стороной, тогда когда он всего лишь позволял себя любить.
Вот, блядь, называется и поговорили по душам.
Алкоголь - зло.
Не-не. Тётка ок. Ржот даже. Но небесную ось ей изрядно перекосило.
В некотором царстве,
В три-девятом государстве…
Среди дубрав, болотных кочек,
Живёт народ, живёт как хочет.
Зимой и летом там прекрасно,
Но летний зной там любят меньше.
А я так думаю, напрасно,
Банан сосулькой не заменишь.
Русалки греются там в ёлках,
Хвосты от холода спасая.
Покрылась коркой льда цепочка,
Как ходит Кот по ней, не знаю.
Там чудеса, там водка лучше,
Там пиво тёплое зимой.
Но не бывать там нам с тобой.
Хотя позвольте, не согласен.
Давайте сходим вместе все,
И будет путь не столь опасен.
Живёт в том сказочном лесу,
Снимая угол у старушки.
Один весёлый старый Дед,
И копит целый год игрушки.
Не дед Егор и не Мазай,
А ну попробуй, отгадай.
Однажды по лесу бродил Дед Мороз,
Устал, задубел, т.к. был он тверёз.
На пень он присел, засадил косячок,
И думку затеял наш мужичок.
Уж старый я стал, какая досада.
Снегурочка внучка - одна лишь отрада.
Старуха Яга просит денег вперёд,
Но пенсию Леший пока не несёт.
Стипендия внучки такая смешная,
Смеяться полезно, об этом мы знаем.
Грустил бы и дальше наш славный Дедок,
Но вспомнил он дочку,
От пота аж взмок.
А кто мне подскажет Снегуркину мать?
Что бросила батю в лесу прозябать.
Где бродит сегодня бедняжка одна,
А я вам скажу, где осела она.
Она махнула за бугор, все думали в Финляндию,
Ан нет, живет в Лапландии.
Теперь она там Королева,
Вся из себя, в таких баранках,
И тырит мальчиков на санках.
Заметьте не на «Москвичах»,
На «Джипах» тоже не ворует.
А просто так на детских санках,
Вот это Баба, во лютует.
Смахнул слезу наш Дед Мороз,
Бродой утёр свой рыхлый нос.
Зятька он вспомнил…, где ж ты паря?
Сбежал из леса в два скачка.
Не уж-то я тебя ошпарил?
Ау, вернись, попьём пивка.
Вы угадайте, где чудак
От алиментов нынче скачет?
Не догадаетесь никак,
Держу пари я с вами значит.
Осел зверюга в Гималаях,
Видали парня на Памире.
Но говорят, пока не лает,
Таких навалом сейчас в мире.
Покинул он избушку голым,
Забыл портфель и бритву «Шик».
Теперь на нём торчит шерсть колом,
К носкам и шортам не привык.
И кличут Снежным, его видя,
А, на таких мы не в обиде.
Подумал Дед, прикинул к носу,
Зачем такая суета.
Да прокормлю я ту Снегурку,
Чё мало шишек… ерунда.
А подрастёт, родит сыночка,
Мне правнучка, какая радость?
Позвольте, от кого родит?
Кошмар, не мысли, просто гадость!
Снежинки гибнут на щеках,
В той сказке зимний лес прекрасен.
А как снежок хрустит в ногах,
Хрустит как песня, ты согласен?
Смотри, звезда упала с ёлки,
И побежала босяком.
Не простудись моя малышка,
Чаёк хлебни потом с медком.
Тряхнул Дедок своей сумой,
И по полянке зашагал.
Не гоже мёрзнуть под луной,
Пойду в Уфу, я обещал.
Сказка-ложь, ну как без сказки?
Мы все озябнем без неё.
Быть может и сгустил я краски,
Давай разбавим, ё-моё.
Разбавь вином, шампанским можно,
И водкой тоже не грешно.
Давайте встретим Деда дружно,
Ну и Снегурку заодно.
Пришел однажды один человек к доктору.
А доктор сидит очень занятой, потому что думает, как бы у кого-нибудь взятку бензонасосом взять.
Тут заходит этот человек, и по нему сразу видно, что нет у него никакого бензонасоса, не было никогда и уже не будет.
Слушаю, говорит доктор. А сам врёт - ничего-то он не слушает.
Стал тогда ему человек что-то про жизнь свою рассказывать. Какая там у него жизнь? А он рассказывал-рассказывал, запутался даже и сначала начал.
Тут как раз доктор все про бензонасос придумал и стал прислушиваться к человеку. Слышит, а тот ему про какую-то женщину рассказывает. Ага, обрадовался доктор, так это вам не ко мне, а совсем в другой конец города. Позовите следующего.
Человек хотел что-то ещё сказать, уронил шапку, поднял и пошёл к себе домой.
А дома взял да и умер.
И никто так и не узнал бы, что он умер, да хорошо цыганка беременная пришла к нему мыла для детишек голодных попросить. Уж она в двери колотила-колотила, а потом пошла в милицию. Там, говорит, человек умер.
Милиция хохочет - совсем, мол, ты, товарищ цыганка, с ума сбрендила. Может быть, он вовсе за хлебом в магазин пошел. А та - нет, и всё. Я, говорит, всё на свете знаю, я цыганка-сербиянка, у меня даже паспорта нету.
Проверила милиция цыганку, и действительно - нет у неё никакого паспорта. Что поделаешь, пришлось милиции идти с ней вместе двери ломать.
Поломали двери, заходят, сапогами топочут. Видят - а человек тот и правда умер. Свет везде горит, на кухне радио разговаривает, а он калачиком свернулся и как бы спит. А сам умер.
Посмотрела милиция кругом - окна-двери целые, ничего не перевернуто. А украли там чего или нет - так кто ж знает, что у этого человека было?
Один милиционер, молодой ещё, глупый, цыганку спрашивает - эй, скажи-ка, отчего он умер? И улыбается заранее.
Только та ничего ему на это не ответила и ушла куда-то по своим цыганским делам.
Цыгане, они всё на свете знают, только никому ничего не рассказывают. Разве что за деньги. Да и то наврут специально.
Ну, милиция не стала сильно переживать. Вызвали почему-то скорую помощь и увезли того человека в морг.
Там два врача в зелёных халатах его резали-резали, да так ничего и не нашли. Ему с такими симптомами даже бюллетень на три дня бы не дали. А он умер.
Почесали врачи в затылках резиновыми перчатками и написали справку: такой-то умер вроде как от гипертонии.
В загсе эту справку почитали, тоже в затылках почесали и выписали свидетельство. И там, где причина смерти - написали специально неразборчивым почерком: «вроде как гипертония».
Смешно даже читать такое, ей-богу.
Хорошо, что свидетельство это так никто из загса не забрал. Оно там до сих пор лежит в архиве. И все в нём есть - и номер, и печать, и фамилия даже какая-то.
Откуда они её взяли - эту фамилию? У него и фамилии-то никакой не было.
Так, просто один человек.
1992
Иногда просыпаешься под впечатлением яркого сна, и не дает покоя мысль
- Боже, ну почему во сне так все просто, а в жизни столько всяких условностей, столько всяких непонятных преград и надо проходить каждый раз сквозь них, затрачивая кучу душевных сил. А на самом деле протяни руку, вот оно, совсем рядом, потрогай его, улыбнись ему и живи счастливо.
С другой стороны, если подумать, то в нашей жизни самым ценным является не то, что мы попробовали, надкусили и чем-то насладились, а наоборот тот кусочек, который был всегда желанным и до которого мы так и не смогли дотянуться.
В универ я поступил на заочное, не было мест для русских на дневное отделение. Приходилось сидеть на лекциях со взрослыми дядьками и тетьками. Но было человека три таких же как и я, после школьной скамьи. И среди них была девчонка просто неописуемой красоты, хотя планка оценки у меня в то время, стояла довольно высоко. Как бы то ни было, башню мне снесло сразу. Какие там лекции, все пролетало мимо, ходил как ушибленный и спать толком не мог. Долгое время я посмотреть-то в ее сторону боялся, а когда смог, заметил, что и она искоса поглядывает на меня, тут я вообще чуть не расплавился. Установочные лекции заканчивались и надо было срочно что-то предпринимать, голова просто гудела от немыслимых комбинаций. Помог как всегда случай, на одном из зачетов, пришлось сесть с ней за одну парту, и тут уж было не отвертеться - после сдачи я провожал ее домой. Потом были свидания теплыми южными ночами, походы в кино, разговоры о современной музыке, к которой мы оба были неравнодушны. Но меня так и не покидала робость в отношениях. Ее присутствие на меня действовало иногда вдохновляюще, я мог шутить, смеяться.
А иногда наступал полный ступор и я ничего не мог с собой поделать. Я будто чувствовал ее недосягаемость. В один из вечеров она, ничего не объясняя, предложила расстаться. Конечно, меня это повергло в шок. Много дней я был как убитый, ситуацию изменила повестка в армию. Такая жизненная перемена помогла как-то вылечиться.
Первые полгода я провел в учебке, это была образцовая часть, порядки были строгие, но и вольности много было, дедовщина отсутствовала и пресекалась на корню. Были строгие сержанты, некоторых потом даже зауважали, были увольнительные, умудрился даже познакомиться с девчонкой. По взаимной договоренности она приходила в часть и представлялась моей сестрой, а мне в связи с этим давали внеочередную увольнительную.
А потом я сделал глупость - написал своему другу о своем житие-бытие, а заодно и красочно описал нашего командира взвода - туповатого прапорщика. Из нас готовили ГСМ-щиков для авиационных частей, ему по случаю довелось преподавать нам химию, в которой он был абсолютный лох. Это было очень весело, когда он пытался с умным видом читать без разбора учебник химии за 8 класс. Солдаты были в курсе, что письма в части проверяются и поэтому старались кидать их в городские ящики. Но, несмотря на это, в один из вечеров меня вызвали к командиру взвода, у него на столе лежало мое письмо, где красным карандашом было
подчеркнуто все, что было о нем. На его вопросительный взгляд, что мне было объяснять? Сказал - Что думал, то и написал. КГБ-шники тогда не дремали.
Результат не заставил себя долго ждать, при распределении в боевые части, попал в самый анус. Было такое жуткое место под Иркутском - «Могоча», про дедовщину этой части ходили легенды.
И действительно там был сущий ад! У молодых солдат был вид загнанных собак, поход в столовую был просто фильмом ужасов. Подразделение доходило до столовой строем, потом по команде, как обезумевшая стая, врывалась в здание. На обеденных столах, иногда кроме бачка с клестерообразным месивом (называемым «пука») и буханки неразрезанного хлеба, больше ничего не было. То есть ни ложек, ни кружек, или же присутствовали частично. И это надо было видеть,
когда солдаты, а не заключенные, лезли голыми руками или доставшимся куском хлеба в бачки с варевом. В углу столовой вальяжно сидели «деды», с хохотом наблюдая за этим цирком, кто-то из них, вошедший в раж, кидал в толпу полный бачек со словами - Жрите суки! Вечером в казарме можно было наблюдать спектакль, под названием «полеты». Человек десять молодых ползали под двухъярусными кроватями, на нижних, из которых, были старослужащие. В момент, когда под кроватью пролазил очередной бедолага, «дед» подпрыгивал на кровати и проволочным каркасом
ударял солдата. Изображая тем самым, по сценарию, «заправку». Во втором акте двое «молодых», нагнувшись, разгонялись с обоих концов казармы навстречу друг другу. В точке соприкосновения, по сценарию, они должны были врезаться лбами. И не дай бог, если кому-то из дедов покажется, что удар был слабым. Действие повторялось.
Нас, вновь прибывших полугодков, до окончательного распределения пока не трогали. И мне крупно повезло, меня не оставили в этом аду, а отправили транспортным самолетом в Монголию, где я при перелете чуть было не отморозил ноги, сидя весь перелет на железной скамейке при
температуре -50. В авиационном полку, располагавшимся неподалеку от Улан-Батора, дедовщина, конечно, тоже была, но не в таком диком виде. Единственной невезухой было то, что мое отделение ГСМ-щимков напрочь состояло из старослужащих. И следующие полгода меня ожидало
помимо веселой жизни, отсутствие нормального общения. Сама часть находилась посреди пустыни Гоби, окружавшая ее рваная колючая проволока, очевидно, служила лишь обозначением границы самой территории части. Топать можно было в любую сторону, вряд ли кто помешал бы. И некоторые топали, умудрялись переходить границу и отлавливали их уже дома.
В один из тоскливых вечеров я получил письмо. Оно было от НЕЕ! Во мне все перемешалось: удивление, радость, какое -то неверие, что это реальность, а не сон. Она писала, что нашла каким- то образом мою маму, и взяла у нее мой адрес. Что просит прощение за тот срыв, который случился с ней, а за одно прислала свою шикарную фотографию, взятую, будто с обложки западного журнала. Потом мы писали друг другу длинные письма, в которых самым интимным было упоминание лишь о том, что мы скучаем друг без друга. Слово «любовь» было лишь в контексте обсуждения французских романов, которыми мы зачитывались. Служба моя сразу стала чем-то второстепенным. Меня мало, что могло огорчить в этот период. Единственной тяготой был подсчет дней, оставшихся до дембеля.
И он пришел - этот майский день, день который по праву можно считать одним из самых счастливых дней моей жизни. Под звуки «славянки» я покидал этот богом забытый кусок земли, а впереди ждали волнующие события. Это была настоящая эйфория.
Дома нас снова ждали встречи, она очень модно одевалась, приходилось и мне подтягиваться. Нам обоим нравилось прогуливаться по аллеям, и наблюдать, как на нас оглядывались прохожие.
Иногда бегали на дискотеки, она показала мне характерные танцевальные движения, к счастью, я был способный ученик, и мы очень эффектно смотрелись на танцевальных площадках. Но на студенческую стипендию не сильно разгуляешься, как-то я чуть было не сгорел со стыда, кода не хватило денег расплатиться за заказ в баре. Несмотря на кажущуюся легкость отношений, меня каждый раз бросало в жар от случайных прикосновений. Внутренне я все равно чувствовал, что она для меня недосягаема, и это заставляло задумываться о грустном, как в прочем, наверно, и ее. Наши встречи становились все реже, не от желания, а от какой- то безысходности. Когда они прекратились вообще, на душе было совсем скверно и тоскливо.
За весь период нашего общения мы даже ни разу не поцеловались. Я очень долгое время не мог ее забыть. Встречаясь с другими девчонками, всегда приходилось сравнивать, и это сильно отравляло жизнь.
Но постепенно все ушло, осталось лишь что-то теплое, слегка грустное, к которому очень приятно иногда прикасаться. Я так больше и не встречал ее никогда.
Это была первая любовь, во всем ее великолепии.
Когда появился Интернет и соцсети, я делал безуспешную попытку ее разыскать. Но нашла опять она, из далекой Америки, войдя на страничку и тихонько спросив - Вы не помните меня?
Больше она не проронила ни слова, просто иногда заходит и все. В начале я не мог понять, а теперь дошло - А к чему слова?
Кошка заходит в кафе, заказывает кофе и пирожное. Официант стоит с открытым ртом. Кошка:
- Что?
- Эээ… вы кошка!
- Да.
- Вы разговариваете!
- Какая новость. Вы принесете мой заказ или нет?
- Ооо, простите, пожалуйста, конечно, принесу. Я просто никогда раньше не видел…
- А я тут раньше и не бывала. Я ищу работу, была на собеседовании, решила вот выпить кофе.
Официант возвращается с заказом, видит кошку, строчащую что-то на клавиатуре ноутбука.
- Ваш кофе. Эээ… я тут подумал… Вы ведь ищете работу, да? Просто мой дядя - директор цирка, и он с удовольствием взял бы вас на отличную зарплату!
- Цирк? - говорит кошка. - Это где арена, купол, оркестр?
- Да!
- Клоуны, акробаты, слоны?
- Да!
- Сахарная вата, попкорн, леденцы на палочке?
- Да-да-да!
- Звучит заманчиво! А на хрена им программист?
Одна милая девушка по имени Маша завела себе овчарку по кличке, скажем, Рекс. Кобель рос как на дрожжах. Хозяйка стала его дрессировать и долго не понимала, почему это, когда она кричит своему волкодаву:
- Стоять! - на улице все люди вокруг замирают в самых причудливых позах.
Ну, люди, они вообще существа понятливые, можно сказать, венец творения. А вот у Машкиной собачки учеба как-то не задалась. Кричит «Ко мне!» - пес радостно спешит к ней и с разгона прыгает лапами на грудь. Машка летит на землю, пес радуется еще больше и начинает живо облизывать лицо хозяйки. И так постоянно хозяйку на землю роняет, где и когда не позови.
Прямо сексуальный маньяк какой-то. Кобель, одним словом, что с него возьмешь. Так Машка его неофициально и прозвала «Маньяк». Хотя, если помните, была, у зверюги и другая кличка, но на Маньяка он почему-то быстрее отзывался. Вот как-то пошли они вечерком гулять по парку. Смеркается. Пес отбежал, шарится по кустам. А возвращаться пора. Машка его зовет:
- Рекс, Реекс!
В ответ ни гав-гав. Притих, затаился. Домой не хочет. Тогда Машка сменила тактику, заорала:
- Маньяк, Маньяк!!! Ко мне! Сюда!!!
Но соседней лесной тропинке два бегуна трусцой тренировались. Как услышали эти вопли, так стартанули, олимпийский чемпион позавидовать может. Стихло все вокруг. И тут над Машкиным ухом мужской бас:
- Ну-у-у!!!
Неслышно, главное, так подошел. Девушку чуть кондратий не хватил. Машка к дереву прислонилась, глаза поднимает:
- О, Боже!
Прямо надо ней из сумерек - небритое лицо нашей отечественной национальности кило на сто. И выражение такое свирепо-растерянное.
- Чего надо?! Зачем звала?- поинтересовалась лесопарковая личность.
Машка потекла вниз по стволу дерева:
- Н-н-ничего…
- Смеешься!!! Дразнишься?! - взревел лесной человек.
- Ой, что сейчас будет! - просвистело в Машкиной головке. - Про собачью кличку мямлить времени нет. Только хуже. Если настоящий маньяк, то вдруг обидится? Еще сильнее оманьячиться и разозлиться… А если обычный припозднившийся мужчина? Увидит, что девушка посреди ночи в лесу маньяка ищет, тут же в психушку сдаст.
Она отвернулась от лесного человека и в последний раз безнадежно вскрикнула:
- Маньяк, ко мне!
Тут пес, видимо, почувствовал, что с хозяйкой неладно. Явился, встал между девушкой и личностью. Клыки для острастки показал. Машка пролепетала:
- Это собаку так зовут- Маньяк …
Небритая личность рассмеялась:
- А я то думал… Я в волейбол играю. Как разойдусь, в такой раж вхожу! Кроме мяча ничего не вижу… Меня ребята в команде «маньяком» прозвали. Услышал, показалось, что меня зовут…
При рассмотрении под ближайшем фонарем лесная личность оказалась довольно приятным парнем. Тут и познакомились. Так что теперь наша Машка ночью гуляет по лесу сразу с двумя маньяками. И ничего, не боится…
Правила помыва в бане
1. Если мухи, летающие вокруг вас пока не дохнут, а черные трусы и носки еще различимы на вашем теле, то в бане вам делать нечего.
2. При покупке билета в кассе требуйте гарантии качества помыва на 1
год.
3. Не начинайте баню с буфета.
4. Если все же начали, то потом не забудьте раздеться.
5. Если, раздевшись и войдя в мыльную, увидели, что народ там не голый,
значит это не баня.
6. Оказавшись в бане, проверьте воду. При наличии только холодной воды намажьтесь тюленьим жиром, чтобы при помыве не замерзнуть. Если есть только горячая - мойтесь, не раздеваясь, чтобы не ошпариться.
7. Войдя в мыльную, тщательно осмотритесь, сделайте контрольный наклон к полу и проверьте реакцию публики. При любом подозрении усильте контроль. Если в уголке моется Путин, то смело устраивайтесь на лавку рядом с ним. Нормальный мужик.
8. Перед началом помыва пусть банщик снимет пробу воды, сунув голову в шайку, чтобы доказать отсутствие в ней яда и спор сибирской язвы.
9. Никогда не наклоняйтесь за упавшими на пол своим (и тем более чужим) мылом или мочалкой. Всегда берите с собой двойной-тройной запас помывочных средств.
10. В бане ни к кому не приставайте. Лучше быть помытым, чем побитым
(лучше яйцами трясти, чем в кармане принести). А чтобы голытьба
прониклась, обезопасьте себя понтами в виде татуировок:
На груди - Не при на амбразуру!
На животе - Брюху пиво не помеха.
На заду - Сиди, да не засиживайся!
На ноге - Пеле отдыхает.
На руке - ножик с надписью: И руки тянутся к перу…
На гениталиях - На радость нам, на счастье бабам, на память всем нашим
врагам.
Поясницу просто никогда не мойте - будет черный пояс по карате.
11. Мойтесь по науке. Формируйте в шайке антициклонический круговорот (вращение воды по часовой стрелке). Тогда вся муть будет опускаться на дно. В случае циклонической циркуляции (против часовой стрелки) она будет подниматься на поверхность.
12. Даже если негры вас уже принимают за своего, никогда не мойтесь
вместе с ними. Отмыв вам спину до бела, они потребуют сделать себе то же самое.
13. Если случайно после буфета вы попали в женское отделение, не паникуйте! Пусть паникуют женщины, до которых не дойдет очередь (потереть вам спину).
14. Никогда не отливайте под душем по малой нужде, вдруг внезапно
отключат воду?! (Понос в бане - нонсенс!)
15. Звезданувшись на склизком, грязном полу при выходе в раздевалку,
никогда не идите обратно подмываться - возвращаться плохая примета!
16. Когда вас достают, посылайте всех в баню! Если самому туда захочется, см. п. 1.
Я расскажу вам одну историю. Как уже заведено, она будет о любви. Ах, чат, ах вирт, ах флирт. Виртуальная любовь, вы скажете, что такого не бывает. И окажитесь совсем неправы. Ну, в путь, начну свое повествование. Они познакомились в чате май ру, в играх. Их общение было простым и легким, а самое главное ни к чему не обязывающим. Простые шутки, комплименты, открытки, улыбки, смайлы. Все так было мило и забавно. Плавно и незаметно их общение перетекло в агент и скайп. Их тянуло друг к другу, По вечерам они не могли наговориться, он звонил ей и они болтали по несколько часов. Если случалось так, что один из них не был на сайте, другой начинал волноваться и переживать. он был галантен и мил, читал свои стихи. Она была в восторге. они были словно две половинки одного целого. Только, она жила в России, а он в Германии. Казалось им никогда не суждено встретиться. Но не буду забегать вперед.
Однажды вечером он решился признаться ей в любви. Я люблю тебя, сказал он, ты моя муза, ты мое солнце, ради тебя я хочу дышать, жить… Я приеду к тебе. Ты мне позволишь? Думаете, она рассмеялась? Нет, она давно поняла что этот, такой далекий ей человек, стал родным, что она любит его. Они договорились о встрече.
Как томительно ожидание…
Да, я совсем забыла сказать, он и она были не свободны. У каждого из них, была семья, дети…
Настал день встречи. она встречала его в аэропорту. Волновалась и переживала, ее трясло, но не от холода, она ждала и боялась, она хотела этой встречи. Наконец она увидела Его. Он шел ей навстречу и нес букет роз. Ну. здравствуй, здравствуй моя хорошая, Она поднялась на цыпочки и поцеловала его в губы.
-Здравствуй, сказала она.
-Я заказал номер в гостинице, -сказал он. Сейчас возьмем машину и поедем в самый шикарный ресторан, а потом, потом ты сама решишь, что мы станем делать дальше.
В машине, они долго сидели, молча и смотрели друг на друга. Потом они целовались, страстно и долго. от этих поцелуев у нее распухли губы и кружилась голова.
- Поедем к тебе в гостиницу. хриплым от желания голосом сказала она, .К черту ресторан. Я так хочу.
- Поедем, - ответил он…
Подъем в лифте казался бесконечно долгим. Порой Ей начинало казаться, что время совсем остановилось… Наконец они поднялись в номер гостиницы. Перед дверью номера Она на минуту остановилась в нерешительности. Он посмотрел на нее
-Ты чего-то боишься? -спросил Он Она заглянула в его глаза и отрицательно покачала головой. Гостиничный номер был открыт. Едва перешагнув его порог, они как сумасшедшие набросились друг на друга. Второпях они сбрасывали одежду и бросали ее на пол. Когда их тела уже ничто не прикрывало, он поднял ее на руки и понес в кровать. Любовь, что ты делаешь с людьми? Они предавались любви сначала страстно и пылко. Казалось, что они никак не могут насытиться друг другом. Этот безумный танец любви казалось, мог продолжаться бесконечно. Разгоряченные, утомленные, но счастливые, они лежали на кровати и молчали, он нежно смотрел на нее и ласкал ее грудь.
-Я снова хочу тебя, - сказал он.
- Я тоже, - еле слышно ответила она.
.- Только теперь я буду любить тебя долго и нежно, - сказал он. Я хочу, чтоб ты кричала от страсти… Он посмотрел ей в глаза и стал покрывать ее тело поцелуями, ах, какой чудный запах исходил от ее тела. Он хотел найти ту точку от которой исходил этот неземной, чарующий аромат, он наконец нашел. Она закрыла глаза, какое блаженство, думала она. Я никогда, никогда не была так счастлива. Вдруг, ее тело пронзила яркая вспышка, она выгнулась дугой и закричала. закричала от счастья и неземного наслаждения и блаженства. И была любовь, долгая и прекрасная… Сколько времени они провели в постели, она не помнит. Очнулись они от сказочного сна только тогда, когда за окном стало темнеть.
- Мне пора. - сказала она. - дома дети и муж. Прости меня.
-Я понимаю, - ответил он, - но я увижу тебя завтра? Я три дня буду в Москве… Роман (а его звали Роман) проводил ее до дома. Пока они ехали в машине, он целовал ее ладони, каждый пальчик, каждый изгиб ее прекрасной руки. От его нежных прикосновений Катерину (так звали нашу героиню) охватывал трепетный восторг. Около дома они попрощались. Дома у нее, как и ожидалось никого не оказалось. Она быстренько переоделась, приготовила ужин. Вернулись с занятий дети, пришел с работы муж. Все как всегда, ужин, посуда, проверка уроков, душ и спать. В супружеской постели ее ждал муж.
Он сказал - Я хочу тебя. Поцеловал ее, потом были беглые дежурные ласки, муж, получив свое, пошел в душ, вернувшись сухо поцеловал ее в губы, лег, повернулся к Катерине спиной и уснул. Она встала и отправилась в душ. Там, стоя под упругими прохладными струями душа, она думала. Почему? Почему ей так было хорошо с Романом, и почему с мужем она уже давно НИЧЕГО не испытывает? Слезы души ее. Она заплакала, как много в жизни я потеряла, думала она, почему я не встретила Романа тогда, раньше. А теперь, теперь поздно, семья, дети, у меня у него. Как теперь быть? Я не смогу без него, но не могу быть с ним… Ночь, мучительная и бессонная ночь для двоих. В разных концах города не спали двое Роман и Катерина. Наступило утро. Все как всегда, она автоматически приготовила завтрак, накормила мужа и детей и побежала, нет, она полетела на работу. Отпросившись на 2 дня, Катерина вернулась домой, приготовила обед и ужин, позвонила Роману и полетела к нему. А что Роман? Роман провел бессонную ночь, утром поехал по делам своей фирмы и к обеду ждал ее звонка. пусть она мне позвонит, твердил он про себя как молитву, пусть только позвонит. И она позвонила. Они договорились о встрече. Роман ждал ее у входа гостиницы. В руках у него был букет цветов. А вот и она. Она летела к нему и лучилась счастьем. Он улыбался ей, протянул ей цветы и сказал,
- Привет, я думал что ты не позвонишь, я так этого боялся.
- Ой, ландыши, - воскликнула она, - я так давно не видела ландыши. Он нежно обнял ее и сказал,
- пошли.
В ресторане, был заказан столик. Но почему-то, оказавшись за столиком в ресторане, им совсем расхотелось есть, они буквально пожирали друг друга глазами.
- Если мы сейчас не уйдем отсюда, - сказала она, - то я накинусь на тебя прямо тут.
Наспех перекусив, они поднялись к нему в номер. И снова все повторилось, едва они переступили порог номера, как стали в ужасной спешке снимать одежду. Только до постели они не добрались. Он любил ее прямо на ковре. Страстными поцелуями он покрыл ее тело. Ему казалось, что каждая клеточка ее тела отзывается на его прикосновения. Катерина трепетала. Ах, неземное блаженство. После он на руках принес ее в ванну. Под теплыми струями воды он стал мыть ее, как маленького ребенка. Он не пропускал и сантиметра ее тела, его умелые пальцы проникают в самые укромные его уголки. Новое желание нахлынуло на них, и они любили друг друга в душе, прижавшись к его груди спиной она думала, так не бывает, не бывает такого, это сказка. После душа у Катерины разыгрался зверский аппетит.
-Я так голодна, - сказала она,
- Я тоже - ответил он.
Обед был заказан тут же в номер. Через небольшой промежуток времени, заказ был доставлен. К тому времени новая волна желаний захлестнула их. Катерина сказала:
-Если мы не уничтожим обед сейчас, то нам придется есть его холодным, и призывно посмотрела на него. И оказалась права, обед им пришлось, есть холодным.
Так прошли оставшиеся два дна.
-Три счастливых дня было у меня… она напевала про себя. Пришло время расстаться. Ему нужно было улетать.
- Ромка, я не смогу без тебя, я умру.
- Котенок я приеду, я обязательно приеду, только решу все проблемы с семьей. мы будем вместе. Я тебе обещаю. Он улетел, Один день без него, второй, она была готова выть, кричать, умереть от горя и разлуки. Снова началось общение по телефону. Она буквально жила от вечера до вечера, от его звонка до следующего звонка. Он прилетал в Москву каждые 2 месяца на 3−4 дня. Мои дни любви, думала она. В эти моменты она забывала обо всем и была счастлива… Шло время, он постоянно жил на две страны. В один из своих прилетов Ромка сказал ей.
- Котенок, ты должна рассказать все мужу. Я свободен, мои дети выросли, у жены есть друг, она счастлива. решай!!!
- Я так не могу, мой муж он хороший и он любит меня, я не могу делать ему больно, а дети? Что я скажу детям? Я не могу без тебя, но и не могу быть с тобой. Я разрываюсь между тобой и семьей. я люблю тебя. Но не торопи меня, я решу, слышишь я все решу сама. Ты только подожди чуть-чуть.
Чуть-чуть, скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Так прошло 2 года… Он ждал, она надеялась и любила, разрывалась между любовью и долгом. Между ее Ромкой и семьей. В один из его прилетов она пообещала, что все решит к его следующему визиту. И была любовь, сумасшедшая и шальная, тайная и страстная. Но ее не покидало ощущение того, что это их последняя встреча. Они строили планы на их совместную жизнь… Три дня, три дня, они пролетели так незаметно. он снова улетел. Заканчивался январь. Катерина все не решалась рассказать мужу о Романе и ее романе. Как странно думала она роман с Романом. Как обычно они перезванивались каждый вечер… В очередной раз Ромка позвонил ей под 8 марта, и сказал что завтра ее ждет сюрприз. В этот вечер он сказал что не может долго с ней болтать. Она легла спать… Ночью она проснулась от ощущения, что в комнате кто-то есть (муж был в командировке). Она испуганно села на кровати и спросила Кто тут? Зажгла свет и увидела в углу спальни Романа. Он сидел на стуле и смотрел на нее. Ромка, ты с ума сошел, ты как тут оказался? Он, молча, покачал головой, встал, подошел к ней, крепко обнял и сказал я люблю тебя, слышишь, я люблю тебя, я буду всегда любить тебя, я буду ждать тебя, ВСЕГДА.
Она очнулась оттого, что стояла совершенно одна посреди спальни… Странно, подумала она, у меня галлюцинации. Что-то холодное кольнуло в груди, она не предала этому значения и легла спать. Утром она включила телевизор… То что она услышала, чуть не убило ее. Все новостные каналы сообщали о том что разбился самолет летевший из Германии в Москву. Лихорадочно соображая она позвонила по телефону горячей линии, назвала Ромкину фамилию и услышала в ответ что такой пассажир был на борту разбившегося самолета. Она опустилась на пол и закричала, она кричала, кричала… Ведь только теперь она поняла, что ночью он приходил проститься… Я не смогу жить без него, я не имею на это право, его больше нет. Зачем жить? С этой мыслью она ждала возвращения мужа. Вот вернется муж, думала она и я все решу, я прекращу свои мучения и смогу быть рядом с Ромкой. Заканчивался март, скоро должен был вернуться муж. Катерина стала замечать за собой некоторые странности. ее подташнивало по утрам, кружилась голова, хотелось солененького. Я беременна? мелькнула у нее мысль… Она стала лихорадочно считать и вышло что если она в положении, то отец ребенка Ромка!!! Ромка, да, да, именно он, я буду жить решила она, у меня родиться сын, я назову его Ромкой, в честь его отца. А когда он вырастет, я все ему расскажу о его отце. Ромка, ты ушел, но ты оставил часть себя, и эта часть теперь растет во мене. Я буду любить нашего малыша… А ты жди слышишь. Ты жди я приду к тебе я обязательно приду к тебе… Вот такая история. Вы скажите так не бывает. Бывает. Наша жизнь полна неожиданностей и сюрпризов.
Университетские общаги были размером с целый микрорайон, каких только там историй не устраивали бесшабашные студенты.
Вот одна из них.
Дело было знойным летом, трое парней лирически настроенные после пары бутылок сухого, сняли в соседней общаге трех телок, нужно было завершить вечер в более интимной обстановке. Штурмовать парадные ворота своей общаги, было делом безнадежным, потому как на вахте дежурила тетя Груня, по кличке химера. Прозвище было дано ей вполне справедливо, потому как хоть туловище у нее было, вполне козлиным, зато большая нечёсаная, седая голова с двумя парами оставшихся зубов, вполне походила на львиную.
План созрел как-то само собой. Парни поднялись к себе на четвертый этаж и с коридора в окно спустили ковровую дорожку, типа девки без претензий, по одной будут цепляться за один конец, а парни за второй будут вытягивать к себе на 4 этаж. Первую и вторую втянули без проблем, а на третьей толи выдохлись, толи чувиха была поупитанней, но к третьему этажу скорость подъема совсем упала. У девахи мысли совсем не веселые, думает, - лишь бы не бросили, как мешок с говном. А тут еще с общаги напротив, старшекурсники наблюдали за всем этим кином, кто-то из них возьми да и ляпни, - Да бросьте вы ее на хер, ВСЕ РАВНО НИ КОМУ НЕ ДАСТ!
И в этот момент, как нарочно, чуть выше третьего этажа, подъемник совсем затормозил. Повисла тревожная пауза… Снизу на происходящее взирали тревожные взгляды. Тишину разрезал испуганный крик, - ДАМ, ДАМ Я ВСЕМ!
Пьянка в ту ночь все же состоялась.