Мать-одиночка растит свою дочь скрипачкой,
Вежливой девочкой, гнесинской недоучкой.
«Вот тебе новая кофточка, не испачкай».
«Вот тебе новая сумочка с крепкой ручкой».
Дочь-одиночка станет алкоголичкой,
Вежливой тётечкой, выцветшей оболочкой,
Согнутой чёрной спичкой, проблемы с почкой.
Мать постареет и все, чем ее ни пичкай,
Станет оказывать только эффект побочный.
Боженька нянчит, ни за кого не прочит,
Дочек делить не хочет, а сам калечит.
Если графа «отец», то поставлен прочерк,
А безымянный палец - то без колечек.
Оттого, что ты, Отче, любишь нас больше прочих,
Почему-то еще ни разу не стало
легче.
Должна готовить, понимать,
Всех обогреть и приласкать,
Всем слово доброе сказать,
Та женщина чьё имя Мать!
Уж семьдесят и всё должна…
Ей ваша помощь так нужна!
Когда же будет отдыхать,
Та женщина чьё имя Мать?!
Лет через сорок - сорок пять,
Ты у черты будешь стоять,
Только тогда сможешь понять,
Ту женщину чьё имя МАТЬ!
Но поздно будет горевать,
И время не воротишь вспять.
Поторопитесь «долг» отдать,
Той женщине чьё имя МАТЬ!
9.11.2016
Да не прольются слёзы матерей.
Пусть, от отчаянья, не станет жутко
От равнодушия родных детей,
И от обид, к которым сердце чутко.
Не опоздай согреть теплом души,
И вразуми Господь тебя, где б не был,
Ей покаянное твоё «Прости»
Услышать на земле, а не на небе.
Чтобы, по истеченье многих лет
Не вскинуться в постели тёмной ночью,
Прочувствовав, что мамы больше нет…
Не сталось, от вины, завыть по - волчьи.
Говорят, молитва матери
Всех молитв сильней!!!
Сердцем молит Созидателя
За своих детей!!!
Помолюсь я тихим вечером
И свечу зажгу!!!
За родных, за человечеков
Тихо попрошу!!!
Дай дочурке счастья женского,
Чтоб в любви жила!!!
Дай опору в жизни крепкую,
Нежности, тепла!!!
Сыновьям моим пригожим
Счастья попрошу!!!
Чтоб их жизнь была хорошей
И с судьбой в ладу!!!
Дай всем, Боже, только мира
И удачных дней!!!
Чтоб здоровье рядом было…
Береги детей!!!
Моя мама все решения принимала за меня. И не замечала этого.
Помню, мы шли с ней по рынку, по продуктовым рядам, выбирали молочные продукты. Мне - лет 15.
Я - выше мамы на пол головы.
- Ты творог будешь? - спросила мама.
- Неееет, - сморщилась я.
- Завесьте нам два кило, - сказала мама продавцу.
Я помню, как поймала в себе удивление: зачем ты спрашивала, если все равно купила?
- Я же сказала: не хочу творог, - нахмурилась я.
- Ты любишь творог, - пояснила мама.
- Да? - удивилась я. - А, ну тогда ладно.
- Ну и полезный он. Там кальций.
Дома я ела творог, политый вареньем. И не знала, вкусно мне или нет. Но мама сказала, что я люблю творог. Значит, люблю.
Я не знала, как понять, что я действительно люблю и чего на самом деле хочу. Я была не знакома сама с собой, потому что смотрела на себя глазами мамы, и думала маминой головой.
Любой грядущий поступок проходил фейс-контроль «Что скажет мама».
Если маме понравится - делай, если нет - отмена миссии.
Первые наши конфликты с мамой случились тогда, когда я вдруг взяла - и - о, Боже! - настояла на своем мнении.
Причем в какой-то сущей ерунде. Типа этого творога.
Сказала твердо: нет. Нет, мама, я не люблю творог!
Мама опешила. Это плохой поступок, почти бунт. Он не прошел фейс-контроль. Мама заплакала и купила валокордин. Легла лицом к стене, накрылась одеялом.
- Когда я умру, - сказала мама. - Оплачивай коммунальные платежи и подшивай квитки об оплате в зеленую папку.
Мне стало так плохо и так стыдно, что я бросилась к маме, отчаянно рыдая и умоляя ее не умирать. Ради меня.
Иметь свое собственное мнение, оказывается, очень накладно, сложно и больно. А иногда - это настоящее преступление против родной матери.
А кто мне дороже: мнение или мама? Конечно, мама. Ну так и о чем мы говорим…
Маме мешало мое инакомыслие. Даже не инакомыслие, а просто «мыслие», не в унисон ее «мыслию».
Она зацеплялась за мое мнение, как за ржавый крюк. Натыкалась на него. Занозилась. Сердилась. Я быстро сдавала позиции, почуяв характерный запах валокордина.
- Я тебе только добра желаю, я жизнь прожила, и лучше знаю, как надо…
«…Как надо жить ТВОЮ жизнь,» - мысленно заканчивала я мамино предложение.
В то время я впервые допустила мысль, что мама - не Бог, а вполне себе земная женщина, которая может ошибаться.
А вдруг я не люблю творог? А мама говорит: люблю. А как это вообще понять?
Шли годы. Я аккуратно знакомилась с собой, училась слушать оттенки своих чувств.
С мамой мы жили в холодной войне двух любящих сердец. Мама устраивала террор любовью, ложилась умирать после каждой стычки, включала атомный игнор, выжигающий доверие и любовь, а я отстреливалась пубертатными истериками, захлебывалась разочарованиями взрослой жизни, застегивала свою жизнь на все пуговицы: что там внутри, мама, тебя не касается.
Потом я встретила своего будущего мужа. Мне - 18.
- Это не твое, - сказала мама. - Посмотри на себя и на него.
Я посмотрела. Осталась довольна. Очень даже…
- Ты его не любишь, - пояснила мама.
- Я творог не люблю, - вдруг поняла я. - А его - люблю.
- Чушь какая, вся жизнь у тебя впереди. Встретишь еще дипломата, красивого, умного… Он подарит тебе жизнь, которой ты достойна.
Мама мечтала о дипломате для меня, как о панацее от тяжелой российской действительности. Мама удивительно хорошо разбиралась в дипломатах, хотя сама тридцать лет жила с человеком, который первые десять лет был, по ее определению, неудачником, а последние двадцать - алкоголиком.
То, что я не дождалась дипломата, а ушла к «этому… замкадышу», мама расценила как предательство.
Предательство ее мечты. Она вкладывала в дочь, как в инвестпроект, который принесет дивиденды в виде скорой эмиграции в богатую и успешную страну, где жить хорошо, чисто и весело. И априори нет алкоголиков и неудачников.
Мама планировала схватится за хвост самолета, летящего в эту сказочную страну, и улететь с дочерью. Чтобы помогать дочери думать. Точнее, чтобы думать за нее.
А тут - такое. Вместо дипломата - студентик. Вместо самолета - маршрутка до Балашихи. Ужас. Кошмар.
Мама легла на диван. Отвернулась к стене. В комнате запахло корвалолом. Это такой же валокордин, только еще более ядреный.
- Когда я умру…- сказала мама.
- …Я буду подшивать квитки в зеленую папку, я помню, - сказала я и ушла в комнату собираться. Через три часа у меня знакомство с родителями будущего мужа. Очень волнительно.
- Ты уходишь? - мама пришла за мной в комнату.
- Ухожу!
- Куда?
- В Балашиху.
- Ааааааааа, - закричала мама. - Это все он, твой новый хахаль. Это он науськал тебя бросать умирающую мать.
Я молчала. А что тут скажешь?
- Ты никуда не пойдешь! - мама распласталась в проеме двери, раскинула руки звездой.
- Ты ж умирать собиралась, - вежливо напомнила я.
- Ааааааааа, дрянь неблагодарная. Всю жизнь на тебя положила, всю душу вложила, а ты… А ты… В Балашииииху…
Мама вероятно думала, что в иерархии кругов ада Балашиха идет сразу за чистилищем и преисподней (и в этом она почти не ошиблась), но это мне было уже не важно: у меня было свое мнение, и я этим гордилась.
Я приехала на встречу, страшно волнуясь. Очень боялась не понравиться. На лбу - ну, очень кстати! - вскочил ужасный прыщ, а моя обычная речь в стрессе превращалась в косноязычие.
- Не бойся ничего, - сказал будущий муж, видя мой очевидный мандраж. - У меня мировые родители, они поддержат любой мой выбор.
- В смысле, любой? - не поверила я. - А если у меня две ходки, тату в виде дьявола, пирсинг во всех возможных губах и три неудачых брака за спиной?
- Тогда мне самому не очень понятно, почему я выбрал тебя, - смеется муж. - А родители поддержат…
То есть, даже если я - худшая из женщин, фейс-контроль смотрин я все равно пройду?
Мне захотелось скорее познакомиться с этими уникальными родителями и понять: это такая высшая степень мудрости или крайняя форма пофигизма?
Родителям я понравилась, приняли они меня очень тепло, но я не могла записать эту лояльность на счет своей «идеальности»: меня потом все годы брака всегда бодрила мысль, что если что - мое место займет любая другая девушка, и ей также будут улыбаться и подливать чай в гостевую чашку, потому что «поддержат решение сына».
Я проникла в семью. Прижилась. Жила, а сама «ходила» на разведку.
- Миш, а тебе не страшно было с 16 лет самому принимать решения? - пытливо выспрашивала я. У меня никак не укладывалось в голове, что в тот момент, когда я не могла выбрать, люблю или не люблю я творог, мой будущий муж сам выбирал себе вуз и образ жизни.
- Еще как страшно!
- И? Как ты справлялся?
- Шел за советом к родителям.
- А они?
- А они «поддержат меня в любом моем решении».
- А если ты налажаешь? Ну, совершишь ошибку? Тоже поддержат?
- Вероятно, да.
- А если твой сын в 16 лет придет к тебе за советом, ты дашь совет?
- Я обязательно помогу ему принять решение.
- Почему?
- Потому что ему страшно. Жутко страшно. Он растерян и напуган. Он начинающий взрослый. Это как с игрового тренажера пересесть за реальный руль автомобиля. И ты рулишь и понимаешь: вот сейчас все по-настоящему, и, если ошибёшься, то можно вылететь на встречку или сбить человека. И ты напуган, чем еще сильнее усугубляешь ситуацию, и надеешься на инструктора. А он сидит рядом, но у него нет страхующих педалей, он просто сидит и если что - поддержит…
- То есть ты поведешь себя иначе, чем родители? Твои мировые родители?
- Я обожаю родителей. Они самые лучшие. Но лажают они как все обычные люди, - вздохнул муж.
Не дать совета ребенку тогда, когда у тебя его просят, потому что этот совет - все равно мнение, чужое мнение, и оно не должно мешать объективности - это… это…
Не знаю. Это сила или слабость?
Мне кажется, что во фразе"я поддержу тебя во всем", помимо очевидной мудрости не быть навязчивым и безусловной веры в своего ребенка, зашита и очень удобная местами позиция: черт-его-знает, как тебе поступать, твоя же жизнь, ты там сам как-нибудь разберись, а я - поддержу.
Но с другой стороны: дети у них получились чудесные, целеустремленные, очень качественные, один мой муж чего стоит.
Дети умеют принимать решения, но делают это долго и мучительно, замачивают решение в страхе, купают в сомнениях, теряют время, ждут подсказок из вне.
А я рублю сгоряча. Принимаю решения мгновенно, лелея и тихо восторгаясь своим собственным мнением. Я не боюсь. Ошибусь? Ну и ладно. А кто не ошибается?
Ну вот и как правильно?
Может, стоит взять ребенка за руку ДО, и попробовать уберечь от ошибок, как делала моя мама, или все же лучше обеспечивать поддержкой по факту свершившихся проблем, окунув в самостоятельность по самую макушку?
Я не знаю. Я много думаю о золотой середине, и очень хочу не шарахнуться в какую-то крайность, не увязнуть в категоричности, не застыть в янтаре всезнайства.
Вчера мы с сыном зашли в кафе, перекусить.
- Я хочу голубцы, - сказал сын.
- Ты не любишь, - ответила я. - Там же капуста вареная…
- Ну тогда котлеты с макаронами.
- Да ну, неизвестно, что в них навертели, в эти котлеты. А макароны мы на завтрак ели. Возьми шашлык, это хоть понятный кусок мяса. С картошкой.
- Я не хочу шашлык, - опечалился сын.
- Ты любишь шашлык, - сказала я.
И вдруг меня прожгла мысль: я веду себя как мама!!!
Я лучше знаю, что он хочет и совсем его не слышу. Я диктую ему, что он любит, проветриваю его собственные мысли и надеваю свое бесценное мнение на его белобрысую макушку так глубоко и так надежно, что можно не сомневаться: растет мамин сын.
Подошел официант принять заказ.
- Шашлык с картошкой, - пролепетал мой сын, и я чуть не заплакала от досады и злости на себя.
- Дась, прости меня, ты же хотел голубцы? Закажем голубцы, - сказала я и добавила, обращаясь к официанту. - Только распеленайте их от капусты вареной, а то он не любит.
- Ой, тогда получатся такие… вареные котлеты, - улыбнулся официант.
- Я не хочу вареные котлеты. Я бы обычную котлетку съел, - говорит сын. - И макароны.
Официант смотрит на меня, я киваю, подтверждая заказ.
Когда мы остаемся вдвоем, я говорю сыну:
- Дась, ты прости меня, что лезу иногда со своим мнением. Я просто никак не привыкну, что ты уже взрослый, и сам можешь делать выбор.
- Мам, я просто очень люблю макароны. Больше картошки, риса и даже гречки. А еще я арбузы люблю. Очень.
- Это очень хорошо - точно знать, что ты любишь, - улыбаюсь я. - Это просто замечательно! Всегда-всегда стой на своём мнении, если уверен в нём, понял, сын?
И добавляю, подумав: «А я всегда поддержу тебя в любом твоем решении…»
Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной; Твой жезл и Твой посох - они успокаивают меня. (Псалом 22:4)
Цвели сады, плыла по небу синь,
И всей планете было безразлично,
Что мать кричала: «Бог, иже еси!»
На каменном полу,
у стен больничных.
Ей медсестра сказала: «Надо ждать.
Туда нельзя, мамаша, посторонним».
Она ждала, как может только мать.
Вонзала ногти в тонкие ладони.
А в этот миг рвалась из тела жизнь,
Сужался мир до сиплых междометий.
Бессильное врачебное «Молись!»
Казалось ей дыханьем злобной смерти.
И детский хрип за стенами, во мгле
На части разрывал ее невольно.
Она молилась
Прямо на земле,
Под окнами,
Коленопреклоненно.
Под ребрами стучала гулко боль.
Ей помнится: вросла земля в колени.
А Бог ребенка к жизни нес тропой,
Идущей из долины смертной тени.
Ребята, при волчице на волчат
Ни в коем случае не открывайте рот.
Будь вы и правы, и сильней в сто крат,
А пасть она вам за щенят своих порвет.
Зарплата у мамы была маленькой,
Едва - едва хватало, чтобы жить.
Сынишка рос не весёлым, замкнутым,
Да и откуда радости тут быть.
Ну, а потом появился дядя Коля.
«Сейчас, сынок, с тобой мы заживём!
Теперь смогу купить еды я вволю», -
Шептала мать сынишке за столом.
Только не долго, длилось это счастье,
Стал дядя Коля часто выпивать.
Мать оскорблять, «воспитывать»,
И на ребёнка руки поднимать.
Она просила, умоляла, плакала,
Сынишку к себе крепко прижимая.
А он их бил, как зверь безжалостно,
Всю свою злость, на них вымещая.
«Ну, подожди, вот вырасту немного.
Смогу Я свою маму ЗАЩИТИТЬ!» -
Сквозь зубы прошептал ребёнок.
«Не сможешь мою МАМУ больше БИТЬ!»
Материнское сердце, размером всего с кулачок.
А вмещает в себя - всего не измеришь,
Здесь и радость, и боль, оно как тот маячок,
Всегда светит в груди, хоть его и не видишь.
Для матери самое важное в жизни не её жизнь, а жизнь и здоровье её ребёнка.
Не плачь, если не звонит сын.
Он поймёт, когда тебя не будет.
Когда станет взрослым и седым,
Я верю, что тебя он не забудет.
А пока, нужно просто жить,
Верить, что настанет время,
Когда поймёт, как не просто быть,
Что не звонит сын, твоё же семя.
Вы обратитесь к своей совести,
Чтоб в полной мере осознать
Все мои боли, мои горести,
От вас пришлось мне принимать.
От вас, от вас, мои любимые,
Слова как плеть, глаза, как нож.
Саднят во мне, неугасимые,
По сердцу боль, по телу дрожь…
Мать всегда остаётся ей,
как бы это не трудно было.
Она всегда защитит детей.
Лишь бы сил на это хватило.
Лишь только мать может понять сына.
Лишь только мать не боится ничего.
Лишь только ей всё вынести по силам.
И защитить крылом ребёнка своего.
Я знаю, что ушли мои года.
Но я пока не думаю о смерти.
Мир оживает
только лишь тогда,
Когда со мною рядом
мои дети.
У вас дороги, полные надежд.
Простите, что меняю ваши планы.
Найдите там,
хоть маленькую брешь…
И подарите солнца луч
для мамы.
Мне не нужны подарки и цветы.
Я вам сама налью стаканчик чаю.
И море
материнской теплоты…
Всё выплесну…
Я так без вас скучаю.
Но вам меня порою не понять,
Зачем тоской сменяется тревога…
А я ведь МАТЬ!
Всего лишь только мать.
Одной ступенькой
ниже я от Бога.