В домоводстве он придерживался старинных понятий: самый лучший и лакомый кусок - жене и матери детей, затем - прислуге, чтобы ценила свое место и старалась, потом уж ему - хозяину, а что останется детям! В этом распорядке, если вникнуть в его смысл, все было разумно: будет здорова жена и мать, будет все хорошо в семье, а детей совсем необязательно баловать.
Самое лучшее проявление любви отца к детям - его любовь к их матери.
У солнца много палочек волшебных,
Они творят на свете чудеса…
Огромными лучами,
Дотрагиваясь до всего живого,
Способно солнце щедрое и доброе
Своим теплом
Как мама согревать…
И на деревьях набухают почки,
И распускаются зеленые листочки,
Растут красивые цветы…
И радуются, подрастая, сын и дочка,
Полны любовью их отец и мать.
В лугах весенних, на окраине села,
Где в сочных травах разливалось солнце мая,
В нарядном платье сына женщина ждала,
Букет рукою худощавой обнимая.
Солдат завидев, сорвала с себя платок,
Справляясь с радостью, застыла на минутку.
И закричала вдруг пронзительно:
- Сынок!
Слабея. Плача. Рассыпая незабудки.
Слова застыли. Стало больно, не вдохнуть.
И поняла, что счастья большего не надо.
Ей показался бесконечным этот путь
По пыльной тропке, чтоб обнять родное чадо.
- Сынок! Андрюша!
- Ну, чего ты плачешь, мать?
Её прижал он нежно, ласково, с улыбкой.
- Живой, я знала! Значит, я умела ждать!
Ту похоронку мне прислали по ошибке!
В её причёске было много серебра.
И с болью в голосе промолвил вдруг военный:
- Ну, повидались. Мне теперь уже пора.
Такая служба. Но вернусь я непременно.
Перекрестила:
- Жду тебя, сынок, домой.
Ушли солдаты, за пригорком скрывшись где-то.
- Так это мать? - спросил товарищ боевой.
- Чужая мать. Но как я мог сказать ей это?
Грошик мать берегла для сына,
А он бросил его в разгул.
В кабаках пропадал детина,
Битие разномастных скул.
Грошик мать берегла для сына,
Чтобы в городе не пропал.
В деревеньке ждала скотина.
Сын её у себя не ждал.
Память помнила карапуза
Прижимавшегося к локтю.
Нет кровинки другой и чувства
Материнской любви к дитю.
Остальные все на погосте.
Только мать может так терпеть.
Но у сына чужие гости,
Грубость, пьянство, их круговерть.
-
Сергей Прилуцкий, Алатырь, 2017
Взрослые дети для матери всегда останутся маленькими детьми
Война пройдет - и слава богу.
Но долго будет детвора
Играть в «воздушную тревогу»
Среди широкого двора.
А мужики, на бревнах сидя,
Сочтут убитых и калек
И, верно, вспомнят о «планиде»,
Под коей, дескать, человек.
Старуха ж слова не проронит!..
Отворотясь, исподтишка
Она глаза слепые тронет
Каймою черного платка…
25 ноября 1941
Пусть разлюбит жена
и откажутся дети,
самый преданный друг
за копейку продаст,
но один человек -
(Точно знаю!) - На свете
никогда в этой жизни
меня, не предаст.
Все отдаст и взамен
ничего не попросит,
и да, что там любовь? -
Жизнь готова отдать!
Да светится то имя,
которое носит
в мире, самая верная
женщина - МАТЬ.
МАТЬ
Я перед птицей, уводящей от птенцов,
Сниму ружье с плеча, поскольку шляпы нету.
Так сердце матери, когда наш мир свинцов,
Отводит смерть от нас, кружа по белу свету.
Оно со стоном припадает на крыло.
Оно расчетливо бросается под выстрел.
А мы-то думаем, что, просто, повезло,
Покуда вновь над черной бездной не повиснем.
Когда нет времени на «господи, прости…»
Молитвы нет у нас короче крика «Мама!»
А коль не сможет сердце матери спасти,
Бессильны все: от христианства - до ислама.
Священна жизнь людей не волею богов.
Она священна материнскою любовью.
Я отрекаюсь от религии рабов,
Господ сподобившей питаться теплой кровью.
Я нынче новую религию приму.
И никуда от кровной логики не деться.
Под богом ходим мы. Но только потому,
Что прежде выношены матерью под сердцем.
Не в славе господу высокий смысл церквей.
А в той свече, что ярче нет и поминальней.
И комитет солдатских русских матерей
Немыслимо Христа многострадальней.
И раз ученому уму не разобрать,
Какое слово там, в начале, было будто?..
Я подскажу: в начале было слово - Мать.
И крепко помню, что оно с заглавной буквы.
А мать - она мать и есть. Со всеми достоинствами и недостатками. Просто мать - так ее и воспринимай. Не уступай ей в том, что для тебя важно, но и ее переделывать не пытайся. Она все равно любит тебя ровно так, как умеет любить. Не требуй другой любви, это бессмысленно.
Под звуки трели соловья
Стояла дева у ручья,
Склонившись, чистою водой
Умыла ангельский лик свой.
Встречает так она рассвет,
А от роду ей двадцать лет.
Подол весь мокрый от росы,
У девы ноженьки босы.
На ощупь поступью идёт,
Как будто лодочка плывёт.
Руками косу теребит,
В себе дитя она хранит.
К берёзке белой прислонясь,
Душой и телом с ней слилась:
- Берёзка милая моя,
Убереги моё дитя,
Даруй здоровье, крепкий дух,
Чтоб не был слеп и не был глух,
Мне - силушку, чтоб доходить,
Самой на свет его родить.
За всё тебя благодарю,
Поклон тебе я свой дарю.
Вдохнула воздух не спеша,
Согрелась девичья душа.
Тепло от солнечных лучей,
Поёт всё песню соловей
О том, как любит мать детей.
Copyright: Анастасия Кугаевская, 2016
Голова матери чаще - в сердце, но сердце отца должно быть чаще в голове.
Байка, не байка, а случай из жизни:
Шла до станицы женщина-мать,
Долго ей жить, так казалось, до тризны
И не хотелось никак умирать.
Так уж пришлось ей пойти в одиночку,
Путь через лес, да по полю лежал,
Шла и к груди прижимала сыночка,
Чтоб от мороза тот не замерзал.
Вот и виднеется дом на отшибе,
Как из трубы валит белый дымок,
Но не тепло ожидало, погибель,
Волки посмертный ей дали урок.
Вдруг волчий вой, тишину заглушая,
Женщина слышит и смотрит назад,
Там, позади, за ней целая стая,
Злым и голодным был у них взгляд.
А впереди уж виднелась станица,
Откликом слышен собачий был лай.
Но суждено было сыну родиться,
Чтоб через месяц попасть уже в рай.
Женщина в ужасе бросила свёрток,
Бегством спасаясь, так выбрала жизнь.
Может, подбитая умыслом чёрта,
Кто её знает… там не окажись.
Брошенный матерью, бедный ребёнок,
Смерть ожидавший свою на снегу,
Дико кричал, этот плач из пелёнок
Вслед настигал его мать на бегу.
С ним поравнялась и в круг окружила
Стая свирепых голодных волков.
Кровь застывала у матери в жилах,
Слыша сплетение их голосов…
Доли секунды и тишь наступила,
Только остались следы на снегу.
Мать обернулась, ей в горло вцепились,
Острая боль… света нет по щелчку.
В этот момент из станицы на крики
Вышли на поле мужчины с ружьём.
Выстрел один, и, оставив улики,
Стая волков разбежалась живьём.
И, подойдя к тому месту поближе,
Ясно увидеть мужчины смогли
Тело её в окровавленной луже,
Снег растопившей до самой земли.
Словно гроза в небе зимнем, как летом,
Неподалёку раздался вдруг плач.
Плакал ребёнок, оставленный где-то,
Позже смекнули, что мать-то - палач.
Цел был мальчонка, нетронутый волком,
Он был обосанный их же мочой.
Волк хоть и зверь, только зверь не настолько.
Матери сын оказался чужой.
Copyright: Анастасия Кугаевская, 2016
Вечер. В мокрых цветах подоконних.
Благодать. Чистота. Тишина.
В этот час, голова на ладонях
Мать обычно сидит у окна.
Не откликнется, не повернется,
Не подымет с ладоней лица
И очнется, как только дождется
За окошком улыбки отца
И подтянет у ходиков гири,
И рванется навстречу ему.
Что такое любовь в этом мире,
Знаю я, да не скоро пойму.
Он был некурящий, непьющий,
Имел неплохую жилплощадь.
Но самости путь был упущен
И мамою мозг прополощен.
Ни взлётов не знал, ни падений,
Ходил на работу исправно.
На зад не искал приключений,
Любовных томлений - подавно.
Он плыл, не спеша, по течению:
Потрахавшись, сразу женился.
Но дамы, все без исключения,
Не чмокали оникс с мизинца.
Как есть, принимать не хотели,
По правилам жить не желали,
Не так ублажали в постели,
Не те соблюдали морали.
Не жены, не дети родные,
А перст указательный мамы
Во веки и присно, и ныне
Был силой решающей самой.
Сынку одиноко сегодня,
Душевно сидит обесточен,
Глядит на квартиры угодья
И дышит взволнованно очень.
И все виноваты, бесспорно,
Ведь сами они приходили,
И к связи склоняли позорной.
И жизнь пацану загубили.