А как на речке, что за лесом,
Оплошка вышла, да зазря
Мы потопили плот с железом,
А на железе соболя.
Кого винить? Да вроде некого.
Кого казнить? Самих себя.
А коль бежать, так вроде некуда --
Кругом Демидова земля.
И без того не лучше каторги
Житье у нас, хоть волком вой.
А тут до смерти биты катами
Да и отправлены в забой.
Не на урок -- на веки-вечные.
Прощайте птахи да гроза.
Мы цепью с тачками повенчаны,
Видать лишь зубы да глаза.
Ой, люли-люли-люшеньки,
Пропали наши душеньки.
Да кабы только мы сердечные,
Уж сколь загублено -- не счесть.
И вот прорвались беды вешние
Да норовят плотину снесть.
Пошла беда хлестать по колесу,
В Каштыме-городе мортиры льют.
Вразнос по Каменному поясу
Пошел лихой работный люд.
В Челябе звон, гудит толпа,
Бьют благовест колокола,
Под барабан, под вой рожков
Въезжает сам Иван Грязнов.
А кто таков, да чей такой?
Да самозванец он и вор,
Да он холоп демидовской
Пустился на обман,
утек да прятался в листве,
Лизал рубцы, душой черствел,
Да в пугачевском воинстве
Он ноне атаман.
Уж он посажен в кресла царские,
Чинит властям крутой допрос.
С народом все добром да ласками --
Ну, а с боярами всерьез.
Дурманит головы свобода,
Вершится справедливый суд,
Да жаль укрылся воевода --
Качал бы брюхом на ветру.
В Челябе звон, гудит толпа,
Бьют благовест колокола.
Под барабан, под вой рожков
Справляет суд Иван Грязнов.
А кто таков, да чей такой?
Да долго ль по миру гулял?
Монашка старая с клюкой
Гадает за ручьем,
Гадает, да не ведает,
Что уж Емельку предали.
Кружит в степи над бедами,
Ждет крови воронье.
А как накружатся поганые
Да чрево подлые набьют,
Снега укроют пятна алые,
Да токмо память не сотрут.
Ох, сколько нам терпенья дадено,
Да много ль времечка пройдет? --
Поднимет Русь с дубьем, с рогатиной
За правду лыковый народ.
Ой, люли-люли-люшеньки,
Не стерпят наши душеньки.
А может, ничего не ожидается,
Мы только потеряем много лет.
Не каждому удача улыбается
И дарит пригласительный билет.
Но если и случится так отчаяться,
Дай бог нам ничего не натворить.
Синоптики с погодой ошибаются,
А что уж там о жизни говорить.
Самого главного я достиг в момент рождения. Просто жить на белом свете уже само по себе большое счастье. А остальное счастье заключается в умении устранять те мелочи, что мешают тебе жить.
Мой отец алкоголиком не был
Хоть и выпить, считал, не грешно.
Хорошо было с водкой. И с хлебом
Не всегда было так хорошо.
Тридцать лет профсоюзных событий,
Ни прогулов, ни громких побед,
Восемь грамот, привод в вытрезвитель
И награда за выслугу лет.
Люди будущего на фронтонах ДК
Да задумчивый стих Окуджавы,
И как цены, волненья снижались тогда
За прекрасное завтра державы.
Очень рано отца хоронили.
Очень много, казалось ему,
Мы неправды тогда говорили.
Да, все думал, видней наверху.
Верил Сталину, верил Хрущеву,
Верил, верил, работал и пил.
И, быть может, пожил он еще бы,
Если б он алкоголиком был…
А с фронтонов ДК, как и прежде, глядят
Те слепые, красивые лица.
И все также, как прежде, лет тридцать назад,
Радость в гипсовых белых глазницах.
Не сорваться бы, не закружиться,
Да мозги бы свои не пропить,
Да молитвы читать научиться,
Чтоб отца и детей не забыть.
Жизнь и боль - вот и все, что имею,
Да от мыслей неверных лечусь.
А вот правды сказать не умею,
Но, даст Бог, я еще научусь.
Почти у каждого из нас бывает драма,
Она, казалось бы, решается легко:
Одна в осеннем городе скучает мама,
И этот город расположен далеко.
И мы сначала ничего не замечаем,
И дни разлуки складываются в года…
И обещаем написать и забываем,
И наши мамы нас прощают, как всегда…
А когда-то мальчик был обеспокоен,
Если только мама покидала дом,
И, уткнувшись взглядом в пальмы на обоях,
Ел горбушку хлеба с сахарным песком.
И ждал, когда в подъезде ржавая пружина
Скрипнет, возвращая ласку и покой…
А у нее работа, а потом дружина,
И под вечер с полной сумкою домой.
Как две заботливые птицы, эти руки
Нас успевали защитить и пожалеть,
А мы смотрели с братом только на зарубки
На косяке дверном, мечтая повзрослеть.
И дождик летний капал, и земля парила,
И, как в войну, мы продолжали в жизнь играть,
И все, что раньше мама нам не говорила,
Мы начинаем только-только понимать:
Почему так много было кукурузы,
Почему в апреле запахи острей,
Почему зимою хочется арбуза…
А вообще-то было все, как у людей.
И тот пьянящий запах новеньких сандалий,
И в кульке за рубль десять карамель,
В шариковой ручке радостный Гагарин…
Так ничто не может радовать теперь.
Но раз в году хотя бы, кажется, так просто
Вернуться к тихой радости родимых глаз,
Но мы спешим к вершинам творческого роста
И мамы понимая, не тревожат нас…
И ждут, и врут опять немножечко соседям,
Похлебывая тот же ягодный кисель,
Что, может быть, на Новый Год домой приедем,
А нас несет опять за тридевять земель.
Но, как с пластинки пыльной,
Пляжный визг нам слышен,
Память наша пленкой рвется, как в кино.
И как же мы бессильны пирожками с вишней
Возвратить ту радость детства своего…
Будет новых зим и вёсен карусель
Проплывать неоднократно мимо нас
Будут петь вокруг, стареть, стелить постель
И ждать, Бог даст!
А небесный калькулятор ни на миг
Не собьётся и мгновенья, как вино,
Отсчитает и прольёт, что не вместит,
И вот оно!
Соседка
Снова гость к моей соседке,
Дочка спит, торшер горит.
Радость на лице.
По стеклу скребутся ветки,
в рюмочки коньяк налит-
Со свиданьицем.
вроде бы откуда
Новая посуда?-
Но соседка этим гостем дорожит:
То поправит скатерть,
То вздохнет некстати,
То смутится, что не острые ножи.
Он -- мужчина разведенный,
И она -- разведена.
Что тут говорить…
Правит нами век казенный,
И не их это вина --Некого винить.
Тот был -- первый -- гордым,
Правильным был, твердым,--
Ну да бог ему судья, да был бы жив.
Сквер листву меняет,
Дочка подрастает…
И пустяк, что не наточены ножи.
Пахнет наволочка снегом,
Где-то капает вода,
Плащ в углу висит.
На проспект спустились небо
И зеленая звезда
Позднего такси.
Далеко до Сходни,
Не уйти сегодня,--
Он бы мог совсем остаться да и жить.
все не так досадно,
Может, жили б складно…
Ах, дались мне эти чертовы ножи!
Ах, как спится утром зимним!
На ветру фонарь скулит --
Желтая дыра.
Фонарю приснились ливни --
вот теперь он и не спит,
все скрипит: пора, пора…
Свет сольется в щелку,
Дверь тихонько щелкнет,
лифт послушно отсчитает этажи…
Снег под утро ляжет,
И не плохо даже
То, что в доме не наточены ножи.
Француженка
Неровность вычурная крыш течет за горизонт.
Семнадцатый квартал. Париж. Чуть вздрагивает зонт.
И женщина французская, серьезна и мила,
Спешит сквозь утро тусклое, должно быть проспала.
И тем, кто встретится ей улочкою узкою,
Не догадаться - здесь у всех свои дела
Она хоть бывшая, но подданная русская,
Она такая же москвичка, как была.
У бывшей русской подданной в квартире кавардак,
А значит что-то и в душе наверняка не так,
Но как легки ее слова, и пусть неважно спит,
Но от «столичной» голова под утро не болит.
И вспоминая сон про дворики арбатские,
Она, как в реку, погружается в дела,
И не смотря на настроение дурацкое
Она такая же москвичка, как была.
Каштаны негры продают на площади Конкорт,
Бредет сквозь лампочек салют бесснежный новый год.
И парижане о своем задумавшись спешат,
И рождество опять вдвоем с подружкою из США.
Наполнит праздничный Париж вино французское,
А ей пригрезится Москва белым-бела.
Она пьет водку так, как подданная русская,
Она такая же москвичка, как была.
Она хоть бывшая, но подданная русская,
Она такая же москвичка, как была.
Ты могла бы первою
Встретиться со мной,
Чтоб остаться нервною
Брошенной женой
И казаться светлою,
Тихой, неживой, -
Будто с незаметною
Раной ножевой.
Ты могла быть следующей,
Встреченной потом,
И в каком-то сведущей
Деле непростом.
И не одинокою
Ты могла бы быть,
И умела б многое, -
Только не любить.
Ты могла случайною
Быть, в конце концов,
И детям дать печальную
Участь без отцов.
И не жить, а маяться,
Долю материть,
Ждать, когда сломается
Что-нибудь внутри…
Так что лить без повода
Слезы смысла нет.
До какого года нам
Выписан билет -
Никому не ведомо…
Радуйся, молись,
Чтоб большими бедами
Обошла нас жизнь!
Давай с тобой поговорим,
Прости, не знаю как зовут.
Но открывается другим,
Все то, что близким берегут.
Ты скажешь: «Все наоборот,
Согласно логики вещей»,
Но это редкий поворот,
А может нет его вообще.
Ты помнишь, верили всерьез
Во все, что ветер принесет.
Сейчас же - хочется до слез.
А вот не верится - и все.
И пусть в нас будничная хмарь
Не утомит желанья жить,
Но праздниками календарь
Уже не трогает души.
По новому, по новому торопит кто-то жизнь,
Но все ж, дай Бог, по старому нам чем-то дорожить.
Бегут колеса по степи, отстукивая степ.
Гляди в окошко, не гляди, а всё едино - степь.
Гляди в окошко, не гляди…
Ты только мне не говори
Про невезение всякий вздор.
И степь напрасно не брани
За бесконечность и простор.
Давай с тобой поговорим,
Быть может, всё еще придет…
Ведь кто-то же сейчас не спит,
Ведь кто-то этот поезд ждет.
Сквозь вечер, выкрашенный в темно-синюю пастель,
Несет плацкартную постель вагон, как колыбель.
Сиреневый струится дым с плывущих мимо крыш…
Давай с тобой поговорим. Да ты, приятель, спишь.
Посмотри, в каком красивом доме ты живешь,
Я вчера пошел за пивом, прямо обомлел:
Целовал его слепой расплакавшийся дождь,
Извиняясь, что всю зиму гриппом проболел.
Я стоял бы любовался до скончанья дня
Вместе с нашим участковым молча под грибком,
Но в пакетике прозрачном дырка у меня,
И все время утекает пиво из него.
Я ушел в апреле, я нашел повод.
Я замерз, укутываясь в твой холод.
И пошел на улицу встречать лето.
Лето - это маленькая жизнь…
Лето - это маленькая жизнь порознь.
Тихо подрастает на щеках поросль,
Дом плывет по лету, а меня нету.
Лето - это маленькая жизнь.
Странно… мы все время были в городе одном,
Ты все там же, в доме на последнем этаже,
А я в различных точках, именующихся дном.
Впрочем, если пить, то нету разницы уже.
Я и не заметил, что конец мая,
Что давно повесилась метель злая,
Выпил с участковым и смотрю - лето…
Лето - это маленькая жизнь
Лето - это маленькая жизнь порознь.
Тихо подрастает на щеках поросль,
Дом плывет по лету, а меня нету.
Лето - это маленькая жизнь.
И хотя в окне твоем ночует наша грусть,
Я в мусоропровод бросил два своих ключа,
И к тебе я точно этим летом не вернусь,
Я хожу в кино и в парк культуры по ночам.
А ты вернулась с моря, я вчера видел,
Словно прошлой жизни посмотрел видик,
Видик про разлуку, про твое лето.
Лето - то маленькая жизнь.
Жизнь, в которой не было ни дня фальши,
Вряд ли кто-то знает, что дальше.
Только участковый мне кивнет молча…
Лето - это маленькая жизнь.
Посмотри, в каком красивом доме ты живешь,
Я вчера пошел за пивом, прямо обомлел:
Целовал его слепой расплакавшийся дождь,
Извиняясь, что всю зиму гриппом проболел.
Я стоял бы любовался до скончанья дня
Вместе с нашим участковым молча под грибком,
Но в пакетике прозрачном дырка у меня,
И все время утекает пиво из него.
Я ушел в апреле, я нашел повод.
Я замерз, укутываясь в твой холод.
И пошел на улицу встречать лето.
Лето - это маленькая жизнь…
Лето - это маленькая жизнь порознь.
Тихо подрастает на щеках поросль,
Дом плывет по лету, а меня нету.
Лето - это маленькая жизнь.
Странно… мы все время были в городе одном,
Ты все там же, в доме на последнем этаже,
А я в различных точках, именующихся дном.
Впрочем, если пить, то нету разницы уже.
Я и не заметил, что конец мая,
Что давно повесилась метель злая,
Выпил с участковым и смотрю - лето…
Лето - это маленькая жизнь
Лето - это маленькая жизнь порознь.
Тихо подрастает на щеках поросль,
Дом плывет по лету, а меня нету.
Лето - это маленькая жизнь.
И хотя в окне твоем ночует наша грусть,
Я в мусоропровод бросил два своих ключа,
И к тебе я точно этим летом не вернусь,
Я хожу в кино и в парк культуры по ночам.
А ты вернулась с моря, я вчера видел,
Словно прошлой жизни посмотрел видик,
Видик про разлуку, про твое лето.
Лето - то маленькая жизнь.
Жизнь, в которой не было ни дня фальши,
Вряд ли кто-то знает, что дальше.
Только участковый мне кивнет молча…
Лето - это маленькая жизнь.
Самолет на Африку отчалил,
Где сливово-черные зулусы,
Я тебя, конечно, опечалил,
Но какие я купил здесь бусы!
А еще изящных два браслета
Из камней дешевых, но красивых,
Ну и шляпу для тебя на лето,
Со шнурком, какую ты просила.
Желтый рай февральской бирюзою
Слепит наше северное зренье,
Жаль, что всех цветов не взять с собою
Для тебя с причудливых деревьев.
Жаль, нельзя набрать в ладони ветер
И каскад, сползающий змеею,
Но, быть может, я срисую вечер
С ярко-красной, вспаханной землею.
По слезам прирученных мустангов
Я недавно только догадался,
Что тебе ни бусы и ни манго
Не нужны, и лучше б я остался.
Там, в Москве, сейчас, наверно, слякоть
Или снега снова навалило,
И не скучно, если шить да стряпать…
Ну куда ж ты столько наварила?
Ведь никто сегодня не заглянет,
Спит наследник, и портфель уложен.
Ты на март не сетуй - он нагрянет,
Но приход скорейший невозможен.
Не скучай! Не скучай!
И в окно не гляди часами,
Ведь февраль - он короткий самый,
Ну, а в марте меня встречай.