Нет благородной мысли, которая бы не нашла к себе сочувствия. Непонятыми остаются только те люди, которые либо сами не знают, чего хотят, либо не стоят, чтобы их понимали.
Сочувствием мы обычно делимся легче, чем деньгами.
Жадным людям трудно поделиться даже сочувствием.
Читаю… Иногда меня… Как пазлы складываются… Но общая картинка никогда… Потому что у всех степень боли своя… У кого-то никогда не будет так как у меня… И Слава Богу… Дай он сочувствию дорогу… не равнодушию… не лайку. Мы всего лишь люди… Нас всех когда-нибудь не будет… Мы не останемся в истории… Но, слово боли нашей будет…
Людям надо сочувствовать. Особенно удачливым. Вдруг у такого полоса везения кончится? А везунчик к неприятностям абсолютно не готов.
Жалость — сочувствие не обременённое обязательствами.
Не оставляйте вы котов в пустых квартирах -
такого горя никогда вам не понять !
Нас очень любят все когтистые задиры !
Ну как-же это можно не принять?
Поэтому летите в дом как пуля -
давно там ждёт пушистый обормот, -
ведь он успел обследовать кастрюли,
вскарабкался на бабушкин комод.
Следит за дверью; жизнь совсем уныла, -
весь истомился, потому что целый день
провёл один…- так скучно и тоскливо -
не забавляла даже собственная тень.
Бродил повсюду - всё смотрелось непривычно,
не узнавал знакомый интерьер
и даже не игрался, как обычно,
на кухне парой шелковых портьер.
И вот дозор ! Терпенье на исходе,
Ну хоть вполне уютненько сидит.
К тому - же хоть и плохонько, но всё-же
слышны шаги и если лифт гудит.
А скрипнет дверь - хвостатый, как влюблённый,
помчится что есть мочи в коридор.
В глазах его пронзительно - зелёных
вдруг засияют радость и задор.
И замурлыкает душевно у порога:
дождался, как-же, счастью нет границ, -
ведь перевёрнута еще одна, из многих,
печальных ожидания страниц.
Не оставляйте вы котов в пустых квартирах, -
не надо одиночеством пытать !
Они нас любят, словно маленькие дети !
Ведь это очень просто всем понять…
Жалобы умножают жизненные испытания, ибо сочувствие других оправдывает твое бездействие.
Человек, который уверен, что ему завидуют, вызывает сочувствие…
Край детства - это место, где нет плохой погоды. В дождь можно прыгать по лужам и кататься по грязи, в снег лепить снеговика и играть в снежки, можем кататься на лыжах или коньках. А в солнечную погоду мы открываем для себя радость от многообразия коллективных игр.
Это место, где так хочется стать взрослыми, чтобы одному поехать на автобусе. Место, где каждое открытие кажется большим и великим. Например, что бабушка не всегда была бабушкой, а тоже была маленькой девочкой; что у соседа Толи очень большие руки и смешные усы.
Где каждое событие очень чутко откликается в душе.
Дети не бывают равнодушными, они не могут даже понять, как может быть иначе. И, если мы говорим нашему ребенку, что дядечка с белой тростью не видит, совсем ничего из этого мира, часто дети расстраиваются так сильно, что не могут сдержать слёз, просто потому, что «Он солнышка не видел».
Мы просим детей не торопиться уходить из детства. Но ребенку мир взрослого кажется удивительным, а своя часть мира очень ограниченной. Какая несправедливость!
Ведь мы потом вырастая добровольно садимся в клетку самостоятельного изготовления, утверждая, что так надо. Что нам «надо» идти в ВУЗ после школы, что нам «нужна» именно эта работа, а не та, которая нравится. Какой самообман, какая сила убеждения! Иллюзия, что чем больше мы вкладываем в это, тем больше счастья выжмем из жизни.
А потом заводим детей, чтобы вместе с ними вернуться в утраченное детство. Играем в их игрушки, смотрим мультфильмы, едим мороженое зимой. Здорово ведь, правда?
Нужно научится устраивать такие развлечения для своей детской части души, а детей брать с собой просто за компанию. И тогда мир перевернется: и окрыленные свободой взрослые помогут детям почувствовать и насладиться каждым моментом детства.
Не верь сочувствию, а верь содействию.
Способность переживать чужую боль, как свою, - вот важнейшее отличие человека от скота.
Я устала тебя жалеть-
Мол муж-алкаш, сыновей-трое.
И на помощь тебе лететь-
Не хочу, надоело-не скрою.
Двадцать лет-«он опять пьёт,
Он ушёл и живёт с другою,
Он вернулся, козёл, опять бьёт»…
Что б не слушать-рукой трубку прикрою.
Не хочу, не могу понять-
Для чего? Да, я сама не святая,
И в ответ могу руку поднять-
Только раз-с первого понимают.
Да, бросала, бросали меня,
Но зачем это детям надо-
Видеть ненависть близких людей,
Видеть драки, «ховаться в сарае?»
Я не буду тебя жалеть-
Раз ты всё это продолжаешь.
Я не буду, хоть ты и сестра.
НЕ ХОЧУ!
Мне и своих забот -хватает…
Женщина плачет. Экая малость!
Экая невидаль! Что здесь такого?
Может, тоска в ее сердце прокралась,
Может, задело грубое слово.
Не обижайте, не предавайте,
Не оставляйте в море тревог!
Знайте, мужчины! Не забывайте!
Женские слезы считает Бог!
Плакать на улице стыдно и больно,
Только волной набегает слеза.
Лоб закрывает хрупкой ладонью,
Будто бы солнце прямо в глаза.
Рядом весеннее стадо прохожих.
Дробь каблучков, разговоры о море.
Все дружно мимо: день-то погожий,
Жаль заненастить его чьим-то горем.
А подойти и спросить:"Что случилось?" -
Не позволяет зазубренный такт.
Мы ведь воспитаны. Мамы учили:
В личную жизнь - никогда и никак.
Женщина плачет, прячась стыдливо.
Только затихнет - и снова, и снова!
Знаю, всего-то и нужно ей было
Чье-то участье и доброе слово.
Не обижайте, не предавайте,
Не оставляйте в море тревог!
Знайте, мужчины! Не забывайте!
Женские слезы считает Бог!
В соседнем дворе жил Гуля. Его как-то звали, наверняка, и фамилия тоже была. Но кому это интересно, если он был Гулей. Мальчик с короткой ногой. У него даже башмак был специальный, который ногу увеличивал. Некрасивый черный башмак. Он так и гулял, на одной ноге нормальный кед с красной резиновой подошвой, а на другой черный уродливый башмак.
Бегать он не мог в силу известных причин. Только ходил, как утка, переваливаясь. Поэтому в футбольных сражениях участвовал как комментатор.
-Ну, куда бьёшь?! Куда пасуешь?! Руки! Пенальти!!- орал Гуля, сидя на скамейке и очень переживал за наших.
Зато в «ножички» равных Гуле не было. Тут он был мастером. Всегда попадал с первого раза и играть с ним было бесполезное занятие.
Конечно, Гулю дразнили «Колдыб-нога», «Одноногий», «Цапля»… Гуля не обижался, просто внимания не обращал.
-Гуля, тебе не обидно?- не понимал я- Дюня же как бы про твое увечье говорит, блин! Мне было бы обидно!
-Не увечье. Я родился так- улыбался Гуля- Потому и обижаться чего? Вот я тебя назову двуногим, это разве обидно?
-Двуногий не обидно
-Вот. Потому что ты родился так, вот и не обидно. А я родился с короткой ногой. Ну, и чего мне обижаться?
Логика, конечно, присутствовала. Но мне все равно было обидно за Гулю. Парень он был хороший, нравился мне, хоть и футболист из него никакой.
Лето было. Не то июнь, не то июль, не важно. Мы забрались на стройку. Вы разве не любили в детстве играть на стройке? Там было много интересного. Из сварочных электродов можно было сделать шпаги, карбид найти тоже можно было, а потом его взрывать. Да мало ли? Настоящим мальчишкам всегда найдется дело на стройке.
Мы сидели между третьим и не достроенным четвертым этажом дома, прямо на плите перед провалом, где еще не поставили стену и болтали ногами. Я, Дюня, Андрюха Белый и Гуля. И тут неожиданно кто-то заорал:
-Эй, вы что тут делаете?!
Сторож. О нем тут ходили легенды. Огромный старик с косматой бородой и вечной ушанкой на голове, с которой он не расставался даже летом.
Мы мгновенно подскочили и дернули наутек. Попасться этому страшному старику никто не хотел. Говорили, что рука у него была тяжелая, практически каменная, и одним ударом он мог спокойно убить человека.
Мы бежали со всех ног, пока не выбежали через дыру в заборе на улицу. И тут до нас дошло, что Гуля остался на стройке!
Ну, конечно! Бегать-то он не мог. Внутри похолодело.
-Гуля…Гуля…- повторял, никак могущий отдышаться Андрюха Белый.
-Да знаю я!- Ответил Дюня- Что делать-то? Убьёт он Гулю!
-Я пойду назад- решительно сказал Андрюха Белый.
-Я с тобой- кивнул я.
-Дураки что ли? Он и вас убьёт, не только Одноногого- побледнел Дюня.
-А ты оставайся, если сцышь!
-Я не сцу! Я просто помирать не хочу!
Мы с Андрюхой Белым ничего не ответили и направились назад, к стройке.
На стройке было тихо.
-Не нравится мне эта тишина- сказал я Андрюхе Белому
Тот пожал плечами.
Ступенька за ступенькой, стараясь не шуметь, мы крались наверх, туда, откуда недавно мы бежали сломя головы. Было страшно, чего уж греха таить. Так страшно, что сосало под ложечкой.
Но когда мы дошли до второго этажа, мы неожиданно наткнулись на Гулю.
Тот шел, ка кни в чем ни бывало, прихрамывая своей короткой ногой в некрасивом черном башмаке.
-Гуля!!!-заорали оба!- Жив!
-Вы чего, дураки?- удивленно посмотрел на нас тот- Жив, конечно! Что со мной случится-то?
-А этот… старик, ну, сторож который! Он же тебя одним ударом убить мог! У него рука, говорят железная!
-Не железная, а деревянная. Протез у него. Он сказал с войны. Он меня, как увидел, ну… не меня, конечно, а ногу, наверное передумал меня бить. А может и не хотел вовсе. Просто руку протянул, я пожал. Ну, не руку, конечно, а протез. Запутали вы меня!
-И ничего не сказал?!
-Сказал. Сказал, чтоб на стройке не гуляли, что это опасно. Он нормальный вообще старик этот. Мне его жалко.
-Чего это тебе его жалко?- не понимающе спросил я.
-Ну, как же… с одной рукой живет. Бедняга.
-Да ты сам одноногий!- выпалил Андрюха Белый.
-Не одноногий я, у меня просто нога короткая. И я таким родился. Значит я не бедняга. Просто такой появился на свет. Но появился же! И это классно. А он двурукий был, а потом на войне ему руку и того. Оторвало. Ну, как его не пожалеть?
-Понятно- согласился я.
И мы пошли назад, во двор. Лето было. Не то июнь, не то июль. Не важно. Детство, как и лето, было в самом разгаре.