Больно… больно на душе и страшно. Самый родной человек ушел из жизни год назад, а раны на сердце от утраты не затянулись до сих пор. Не верится, что больше его не увижу никогда, не смогу поговорить с ним, обнять его. Так не хватает его улыбки, его наставлений, его заботы. Так хочется повернуть время вспять, крикнуть постой, не уходи, я тебя люблю… вот только поздно. Вина грызёт изнутри. Хочется отдать свою жизнь, только бы родители были рядом. Берегите своих родителей, дарите им свою любовь!
«А ведь смерть добрая. Только жизнь причиняет страдания. Но мы любим жизнь и ненавидим смерть. Это очень странно».
Смерть не страшна! Страшно родиться, вырасти мразью и жить даже не осознавая этого!
НЕ умирает мама никогда!
Она, как АНГЕЛ в жизни и навечно
Она с тобой, когда тебе на плечи
Вдруг свалится тяжёлая беда.
Не умирает мамина любовь,
В жару спасёт и в стужу отогреет
Никто забрать всё это не посмеет-
Ведь ты её родная плоть и кровь.
Не умирает, будет вечно жить,
С тобой её улыбка, нежный голос.
И бархатный, чуть седоватый волос,
Что с запахом пьянящим спелой ржи.
Зажжётся в небе яркая звезда,
И боль пройдёт, а с ней печаль, тревога.
Прибавит сил святая вера в БОГА…
НЕ УМИРАЕТ МАМА НИКОГДА!!!
До сих пор не знаю, что написать на своём надгробии:
«жаль, что ты не рядом» или «обернись».
Ушел из жизни наш родной,
Наш самый близкий человек.
Мы берегли его, любили
И жил себе бы до ста лет.
А что теперь? И как нам быть?
Ведь ты был рядышком всегда.
Мы очень сильно тебя любим!
И не забудем никогда!!!
Почему люди не задумываются о том, что их зависть рано или поздно все-таки нажмет на курок и убьет их!!!
Вот прошло семь долгих лет как Тебя нет рядом
И все эти месяцы кажутся мне адом
Говорят, что время лечит, поработай над собой…
А я жду лишь нашей встречи, но не под луной…
Дочка быстро подрастает для нее уж не секрет
Что папа с ангелом летает и назад дороги нет…
Скрип двери нарушает монотонность ночи. Бессонница неслышно подкрадывается к твоей кровати. лунный свет отражается в холодной стали её ножа.
Резкое движение руки и мягкие ткани горла перестают быть единым целым.
- Сон! Это же мой сон! Что ты делаешь? Зачем?!
- Прости, малыш. Отныне по ночам с тобой буду только я.
Не нужно лгать врачам. Не стоит.
Врач, как священник - все поймет.
И милосердием удостоит
И, к эшафоту проведет.
Папочка, я знаю, ты устал,
Но побудь со мной еще немножко.
Ну, пожалуйста, прошу, открой глаза.
Папочка, ты умирать не должен был.
Знаю, что тебе пора идти,
И не нам решать, кому остаться
Папочка, прости меня, прости,
Что мы не успели попрощаться.
Желтые листья тихо опали на ее колени, легкое дуновение ветерка расколыхало ее темные кудри, а запахи свежей осени дурманили. Тихо приобняв ее, такую робкую и беззащитную, я прижался к ее все еще живому теплу, как прижимаются друг к другу два котенка, дожидаясь матери.
- Ты… - она невольно прижалась ко мне, - Ты любишь меня?..
Я взглянул в ее глубокие карие глаза, в которых отражались тысячи искорок этой ночной одинокой улицы, невольно утонув в них. Я смотрел в них и смотрел, а она смотрела в мои глаза, так и не рассказав мне, что же она тогда в них увидела. И вдруг ее лицо стало очень близко, так близко, насколько это только возможно, и в этот момент она меня поцеловала… Я понял, что никого дороже нее для меня нет, понял, что значит жизнь, понял, что же значит быть рядом с кем-то… И все вокруг исчезло, оставив нас вдвоем, а я провалился в бездну, чувствуя темноту, нежные губы и такое родное, но в то же время еще чужое тепло…
Нам не хотелось расставаться… Она обняла меня, а затем мы незаметно провалились в сладкий сон…
Так прошел год. Миновал второй. Однажды мы вместе пошли на выпускной бал, где проходили танцы. Взяв мою руку, я вдыхал аромат ее духов, кружил ее, а где-то раздавалась эта музыка, зовущая нас на самый край земли, туда, где мы могли остаться лишь только вдвоем. Потом мы незаметно улши, спрятавшись под высоким кленом, мы говорили до самого утра, считая на небе звезды, загадывая желания…
Потом она вдруг исчезла. Я искал ее среди танцующих людей, но знакомого силуэта нигде не было. Я настиг ее в машине, которая еще не успела уехать с праздника. Она сидела там, умываясь немыми слезами, я взглянул на нее через темное стекло, а она посмотрела на меня, положив свою тонкую руку на стекло. Я прижал свою ладонь к ее ладони, но нас все равно разделяло это стекло, а она заплакала. Я дернул ручку, но дверь не поддалась мне.
она вновь взглянула на меня, и в этих глазах была мольба, безутешная, горькая обида и просьба… Она опустила стекло. Наш поцелуй тогда казался мне очень горьким, совсем как слезы.
А через день ее не стало. Она так и не решилась рассказать мне о неизлечимой болезни… И вот я остался один.
Старый клен, рядом с которым мы была наша поледняя встреча, по прежнему распускает листья каждую весну, чтобы осыпать их осенью на таких же глупых, таких же беспомощных и тихих влюбленных, какими были когда-то и мы…
На днях Волк Ларсен позабавил меня: я застал его вечером за чтением Библии, которая после бесплодных поисков, уже описанных мною в начале плавания, отыскалась в сундуке покойного помощника. Я недоумевал, что Волк Ларсен может в ней для себя найти, и он прочел мне вслух из Экклезиаста. При этом мне казалось, что он не читает, а высказывает собственные мысли, и голос его, гулко и мрачно раздававшийся в каюте, зачаровывал меня и держал в оцепенении. Хоть он и необразован, а читает хорошо. Я как сейчас слышу его меланхолический голос:
--Собрал себе серебра и золота и драгоценностей от царей и областей; завел у себя певцов и певиц и услаждения сынов человеческих - разные музыкальные орудия.
И сделался я великим и богатым больше всех, бывших прежде меня в Иерусалиме, и мудрость моя пребыла со мною…
И оглянулся я на все дела мои, которые сделали руки мои, и на труд, которым трудился я, делая их: и вот, все - суета и томление духа, и нет от них пользы под солнцем!..
Всему и всем - одно: одна участь праведнику и нечестивому, доброму и злому, чистому и нечистому, приносящему жертву и не приносящему жертвы; как добродетельному, так и грешнику; как клянущемуся, так и боящемуся клятвы.
Это-то и худо во всем, что делается под солнцем, что одна участь всем, и сердце сынов человеческих исполнено зла, и безумие в сердце их, в жизни их; а после того они отходят к умершим.
Кто находится между живыми, тому есть еще надежда, так как и псу живому лучше, нежели мертвому льву.
Живые знают, что умрут, а мертвые ничего не знают, и уже нет им воздаяния, потому что и память о них предана забвению.
И любовь их, и ненависть их, и ревность их уже исчезла, и нет им более доли вовеки ни в чем, что делается под солнцем--.
- Так-то, Хэмп, - сказал он, заложив пальцем книгу и взглянув на меня. - Мудрец, который царил над народом Израиля в Иерусалиме, мыслил так же, как я. Вы называете меня пессимистом. Разве это не самый черный пессимизм? --Все - суета и томление духа, и нет от них пользы под солнцем!--, --Всему и всем - одно-- -- глупому и умному, чистому и нечистому, грешнику и святому. Эта участь - смерть, и она зло, по его словам. Этот мудрец любил жизнь и, видно, не хотел умирать, если говорил: --… так как и псу живому лучше, нежели мертвому льву--. Он предпочитал суету сует тишине и неподвижности могилы. Так же и я. Ползать по земле - это свинство. Но не ползать, быть неподвижным, как прах или камень, - об этом гнусно и подумать. Это противоречит жизни во мне, сама сущность которой есть движение, сила движения, сознание силы движения. Жизнь полна неудовлетворенности, но еще меньше может удовлетворить нас мысль о предстоящей смерти.
Д. Лондон. Морской волк.
…
Как безнадёжен материализм! Ему нет выхода. Тупик.
Нет горя страшнее, чем то, что в глазах матери, похоронившей своего ребенка…
Когда застынет взгляд и голос мой прервётся,
Последним вздохом свечи погасив,
Я упаду во тьму, не будет больше солнца.
Уйду, не спев куплет, не долюбив…