Отходя в вечность, христианин надеется на милость Божию к подвизавшейся душе. Безбожник видит за гробом лишь мрак небытия. Но Промыслом Божиим неверующий обретает веру.
Произошла эта история в страшные 30-е годы XX века. Кровавым вихрем проносились аресты. Закрывали монастыри, разрушали храмы, расстреливали священнослужителей. В небольшом уездном городке отец Иоанн, приходской диакон средних лет, прямо после службы получил предписание явиться к оперуполномоченному.
- Присаживайтесь, Иван Евстафиевич, - молодой опер в пенсне указал на привинченный к полу стул. - Лично к вам мы претензий пока не имеем. А вот настоятель вашего храма нас очень беспокоит. Ознакомьтесь, пожалуйста, и подпишите.
«Призывал к свержению советской власти», «в проповедях поносил партию и правительство», «возглавляет тайную организацию контреволюционеров-тихоновцев» - стандартные фразы доноса. И внизу его, отца Иоанна, фамилия!
- Поставьте только дату и подпись. Вы же советский человек?
- Я не подписываю доносов! Настоятель, отец Василий - честный человек, настоящий пастырь. Хотите меня расстрелять - расстреливайте! Эту дрянь я не подпишу!
- Подпишешь, куда ты денешься… И не таких святош обламывали!
Опер недобро усмехнулся. Взяв отца диакона за руку, завел в кабинет напротив. Там перед следователем сидела молодая женщина и плакала.
- Фамилия? Имя? Возраст? - посыпались вопросы следователя.
- Синицына Александра, 23-х лет, работница «Облрыбтреста», замужем, проживаю…
- Дети есть?
- Двое… Сёмка и Мишка…
- За что задержали?
- Не знаю. Только что двое в штатском остановили на улице и предложили пройти «куда следует».
Обернувшись к отцу диакону, опер медленно произнес:
- Это я приказал задержать первую попавшуюся. И если вы, «отец Иван Евстафиевич», немедленно не подпишите документ, то гражданка Синицына, работница, мать двоих детей, будет расстреляна! Ясно тебе?
- Я ничего не подпишу!
Женщина завыла в полный голос.
Опер явно не шутил. Дал ей звонкую пощечину:
- Заткнись, дура! Ты-то в Бога веришь?
- Не-ааа!
- Видишь, какие они, попы? Им только бы свои шкуры спасти. Всегда с вас кровь сосали, а вы - хоть подыхай! Им-то все равно! Вот и вся их ВЕРА!
- Вы отпустите меня, я их ненавижу. И Церковь ихнюю, и веру, и Бога…
Словно очнулся от этих слов отец Иоанн. Больно слушать ему хулы. Не может он предать отца настоятеля. А девчонку эту, глупую… жалко! Не дай Бог с таким сердцем смерть приимет - прямиком в ад! А ведь и за нее распялся Христос…
- Не бойся, дочка. Никто тебя не тронет. Мы с отцом Василием свой путь к Богу знаем. Дай Боже и тебе свою дорожку к Нему найти. Давайте вашу бумагу. Я подпишу…
Настоятеля забрали в тот же вечер. Через два дня пришли и за отцом диаконом. Господь дал им возможность встретиться в тюрьме, и настоятель одобрил нелегкий выбор отца Иоанна. Вскоре оба претерпели мученическую кончину.
Р. S. Говорят, что именно эту историю рассказала своим сыновьям, отцу Симеону и отцу Михаилу, монахиня Афанасия (в миру Александра Синицына).
Если МАТЬ кормила, чють ли, не грудью, до 45-ти лет. И отказалась кормить дальше. Куда деваться. Смерть, похоже.
Жизнь - это тяжёлое испытание. Причём результат заранее известен. Но несмотря на это, от желающих пройти тест - отбоя нет. Люди старательно продолжают рождаться.
К каждому в жизни когда-то,
дама придет с косою,
счет у нее разный,
с каждым из нас, не скрою.
Кто-то дворцы строит,
кто-то могилу роет,
сильный, молчит гордо,
слабый, всю жизнь, ноет.
Но далеко не каждый,
чего-то по жизни стоит!)))
Однажды я узнаю кем была,
И кем могла бы быть,
И кем быть не смогла,
Зачем на этом свете я жила
И отчего в тот день я умерла.
Увижу храм души моей, земной,
Нетленный и нетронутый землёй,
Пойму узор и каждую в нём нить,
Но ничего тогда не изменить.
йти, исчезнуть, испариться
Презрев негодный бренный мир,
И в вечность гордо удалиться
Как растворившийся эфир.
Я нес бессмертия корону,
Я улыбался и шутил,
И боли сдавленного стона,
Ни разу я не испустил.
Я проклят- что же, так случилось,
Что чем-то я не угодил,
Но вдруг сомненье зародилось,
Что может быть, не заслужил?
Скользя сквозь месяцы и годы,
Я исполняю ваш завет,
И новые ищу просторы,
В которых не оставил след.
Я видел многое и понял,
Все понял кроме одного:
Навечно я лишен покоя.
Ответьте кто-нибудь: за что?
Меня бессмертие не давит,
Привык уж я к нему давно,
И лишь одно мне душу ранит-
Непонимание: за что?
Я не прошу о снисхожденье,
И не хочу другой судьбы,
Ни от кого не жду прощенья
И не склоняю головы.
Приму и выдержу любую
Навязанную вами роль,
И счастье сам себе дарую,
Я все смогу- ведь я король.
А если станет слишком горько,
То я бессмертие свое
Не постеснявшись ни насколько
Швырну обратно, вам в лицо.
И смерти я не испугаюсь,
Возможно, близок мой конец,
Но может, рано зарекаюсь
И стоит донести венец?
…самое определенное в жизни - смерть,
самое неопределенное - час смерти…
я смотрю на тебя, выдавливаю - «держись»,
загоняю вопросы глубже, дышу ровнее.
иногда очень хочется крикнуть: «послушай, жизнь,
убивают и то гуманнее, в самом деле».
а вокруг много мертвых и выжженных, и пустых
в темных квартирах стонет, рыдает, воет.
я думаю то, что еще не убило их,
скоро придёт.
скоро придёт за мною.
…"Посмотрите на эту женщину - запомните её навсегда! Мир не стал безнравственным только сейчас - он всегда был таким… Награду не всегда получает тот, кто достоин её более других.
Irena Sendler.
Недавно в возрасте 98-и лет умерла женщина по имени Ирина. Во время Второй мировой войны Ирина получила разрешение на работу в Варшавском гетто в качестве сантехника/сварщика. У неё были на то «скрытые мотивы». Будучи немкой, она знала о планах нацистов по поводу евреев. На дне сумки для инструментов она стала выносить детей из гетто, а в задней части грузовичка у неё был мешок для детей постарше. Там же она возила собаку, которую натаскала лаять, когда немецкая охрана
впускала и выпускала машину через ворота гетто. Солдаты, естественно, не хотели связываться с собакой, а её лай прикрывал звуки, которые могли издавать дети.
За время этой деятельности Ирине удалось вынести из гетто и тем самым спасти 2500 детей. Её поймали; нацисты сломали ей ноги и руки, жестоко избили. Ирина вела запись имён всех вынесенных ею детей, списки она хранила в стеклянной банке, зарытой под деревом в её заднем дворе. После войны она попыталась отыскать всех возможно выживших родителей и воссоединить семьи. Но большинство из них окончило жизнь в газовых камерах. Дети, которым она помогла, были устроены в детские дома или усыновлены. В прошлом году Ирина Сэндлер была номинирована на Нобелевскую премию Мира. Она не была избрана. Получил её Эл Гор - за слайд-шоу по всемирному потеплению… Я вношу свой маленький вклад, пересылая Вам это письмо. Надеюсь, Вы поступите так же. Прошло более 60-ти лет со дня окончания Второй Мировой войны в Европе.
Это электронное сообщение рассылается как цепочка памяти - памяти о шести миллионах евреев, 20-ти миллионах русских, десяти миллионах христиан и 1900 католических священниках, которые были убиты, расстреляны, изнасилованы, сожжены, заморены голодом и унижены! Сейчас - как никогда! После заявления Ирака, Ирана и прочих о том, что Холокост - просто миф, совершенно необходимо сделать всё, чтобы мир не забыл о случившемся, потому что есть те, кто хотел бы повторить это опять.
Стань звеном в цепочке памяти, помоги нам распространить его по всему миру. Разошли его своим знакомым и попроси их не прерывать эту цепь. Пожалуйста, не надо просто удалять это письмо. Ведь на то, что бы переадресовать его потребуется не больше минуты…
С уважением,
Александр Гольдман.
PS: публиковать данный текст в виде своих произведений всем!!!
24… Тебе исполнилось сегодня 24 года… Исполнилось БЫ… Когда у меня не получалось позвонить тебе рано утром и поздравить с Днем рождения, ты нетерпеливо перезванивал и шутливо спрашивал МАМИЧА, ГДЕ ПОЗДРАВЛЯЛКИ?! Сегодня я потянулась к телефону, чтобы набрать твой номер, чтобы сказать как сильно я люблю тебя, Ванечка, самый лучший сынок на свете… Только звонить больше некому…
Смерть все расставляет по своим местам. То, что еще вчера казалось таким важным и нужным, оказывается не имеющим никакой цены, а на то, что прежде и внимания не обращали, становится самым главным… но… поздно…
Не нужно плакать об умерших, дело сделано, жизнь прожита.
Нужно жалеть живых, пока есть время.
А оно обманчиво, течет незаметно, и заканчивается внезапно.
А ТАМ времени нет, там - вечность…
Страшно не умереть, …
Страшно ненужным стать, или обузой,
Когда, чуть живя, просишь смерть,
Забрать побыстрее, не быть чтобы грузом!!!
А.Ч.
Вдоль обрыва, по-над пропастью, по самому по краю
Я коней своих нагайкою стегаю-погоняю!
Что-то воздуху мне мало: ветер пью, туман глотаю…
Чую с гибельным восторгом: пропадаю, пропадаю!
Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее!
Вы тугую не слушайте плеть.
Но что-то кони мне попались привередливые…
И дожить не успел, мне допеть не успеть.
Я коней напою,
Я куплет допою, -
Хоть мгновенье еще постою на краю…
Сгину я - меня пушинкой ураган сметет с ладони,
И в санях мня галопом повлекут по снегу утром, -
Вы на шаг неторопливый перейдите, мои кони,
Хоть немного, но продлите путь к последнему приюту!
Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее!
Вы тугую не слушайте плеть.
Но что-то кони мне попались привередливые…
И дожить не успел, мне допеть не успеть.
Я коней напою,
Я куплет допою, -
Хоть мгновенье еще постою на краю…
Мы успели: в гости к Богу не бывает опозданий.
Что ж там ангелы поют такими злыми голосами?!
Или это колокольчик весь зашелся от рыданий,
Или я кричу коням, чтоб не несли так быстро сани?!
Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее!
Вы тугую не слушайте плеть.
Но что-то кони мне попались привередливые…
И дожить не успел, мне допеть не успеть.
Я коней напою,
Я куплет допою, -
Хоть мгновенье еще постою на краю!