Приметы сбываются, вне зависимости от того, верим мы в них или нет!
Прощенное воскресение
Мы обе встали на колени
И, словно сестры, обнялись.
Соединились наши тени,
И помыслы переплелись.
«Прости», - «И ты прости!»
И светом
Счастливым вспыхнули глаза.
Прости меня за то, что это
Так трудно искренно сказать.
За то, что я люблю так мало.
За то, что раньше не могла,
И лишь теперь поцеловала
Тебя, и сердцем приняла.
И твою радость ощущаю,
И взгляд светящийся ловлю.
«Господь простит.
И я прощаю. Он любит нас.
И я люблю!»
«Камень на душе» - знакомо выражение? Наверное, каждому слышать приходилось, да и испытывать. Духовная боль она всех болей больнее, но особенно тяжко страдание, когда, кажется, нет выхода, когда не видно просвета, когда как будто весь мир ополчился против…
Именно отсюда и бытует - «Беда одна не ходит».
Как не странно, но мужественные, сильные и ловкие представители пола сильного пасуют в этой ситуации чаще. Они могут действовать, бить кулаками, решать сверхсложные логические задачи, но противопоставить что-либо реально исполнимое духовной катастрофе и душевному испытанию им часто не удается.
И здесь появляется женщина.
Помните евангельский путь жен-мироносиц ко гробу Господню? Они идут, взяв необходимое для погребения благовонное миро, но совершенно не заботятся, как они вообще то проникнут в гроб ко Христу. Ведь он завален камнем. Идут и думают: Кто отвалит нам камень от двери гроба (Мк. 16, 3)?
Им ведь не под силу даже сдвинуть этот камень, не то, что его «отвалить», но они идут и знают, что не может не совершиться дело нужное, дело Господне.
Мужчина так просто не пойдет. По крайней мере, он позвал бы друзей, рычаг сделает какой-то, ломик возьмет и, скорее всего, опоздает…
Потому что на себя только надежда и о себе упование. Женская же душа иная.
Это не тот «авось» русский. Нет, не он. Тут другое. Вера в то, что благое не может не совершиться. Поэтому и идут жены-мироносицы к замурованному гробу Господню, а за ними и все наши бабушки, сестры и матери…
Баба Фрося
Ефросинью Ивановну все звали «баба Фрося». Даже сынок ее, неугомонный приходской зачинатель всех нововведений, и участник каждого приходского события, в свои неполные шестьдесят именно так и величал свою родную мать.
Мужа баба Фрося похоронила еще при развитом социализме и, показывая мне его фотографию, гордо прокомментировала, что он у нее был красавец с бровями, как у Брежнева. Брежневские брови унаследовали и три ее сына, за одного из которых «неугомонного Петра» я уже сказал, а двое иных нынче за границей проживают, причем один рядышком в России, а другого в Чили занесло.
Как-то баба Фрося, подходя к кресту, совершенно неожиданно, и безапелляционно сказала:
- Давайте-ка, отец-батюшка ко мне додому сходим, я вам старые карточки покажу. Вам оно полезно будет…
Отказывать баб Фросе - только себе во вред, поэтому, отложив все намеченное, поплелся я после службы за бабушкой на другой конец села философски размышляя, что это бабкино «полезное» мне точно ни к какому боку припека, но идти надобно на глас зовущий.
Жила баба Фрося в старой «сквозной» хате,
Смахнув несуществующую пыль со стула, который точно старше меня по возрасту раза в два, усадила меня бабушка за стол, покрытый плюшевой скатертью в центре которого стояла вазочка с искусственными розами. Вся обстановка в зале своего рода дежа-вю времен моего детства, причем мне не трудно было предугадать даже альбом в котором будут фотографии. Именно таким он и был, прямоугольный с толстыми с рамками листами и московским Кремлем на обложке. Фото, пожелтевшие от времени и обрезанные под виньетку шли последовательно, год за годом, прерываясь советскими поздравительными открытками.
В конце альбома, в пакете от фотобумаги, лежало то, как я подумал, ради чего и привела меня баба Фрося домой. Там были снимки старого, разрушенного в безбожные хрущевские семилетки, храма, наследником которого и является наш нынешний приход.
Деревянная однокупольная церковь, закрытая впервые в 40-ом, затем открытая при немцах в 42-ом и окончательно разобранная в конце шестидесятых выглядела на сереньком фото как-то печально, неухожено и сиротливо.
- Ее уже тогда закрыли - пояснила баба Фрося. - Это мужик мой снимал, перед тем, как зерно из нее вывезли и разобрали по бревнышкам.
На других фото - прихожане. Серьезные, практически одинаковые лица, большинство старенького возраста, сосредоточенно смотрят из своего «далеко» и лишь на одной из них они вместе со священником, облаченного в подрясник и широкополую шляпу.
- Баб Фрось, а куда батюшку тогда отправили, когда храм прикрыли?
- Так он еще почти год тут пожил, дома крестил и к покойникам ходил отпевать, а потом его в Совет районный вызвали, а на следующий день машина подошла, погрузили вещички и увезла его - поведала старушка. - Говорят на родину поехал, он с под Киева был. Бедный.
- А чего «бедный»?
- Так ему тут житья не было - ответствовала баба Фрося. - Последние два года почти весь заработок отбирали в фонды разные, да в налоги. По домам питался. Матушка то у него, сердешная, померла, когда его по судам таскали.
- По судам?
- Эх, мало ты знаешь, отец-батюшка, - продолжила баб Фрося. - На него тогда донос написали, что он в церкви людей призывал облигации не покупать.
- Какие облигации?
- Займы были такие, государство деньги забирало, обещалось вернуть потом.
Облигации я помню. У родителей большая такая пачка была. Красные, синие, зеленые. На них стройки всякие социалистические нарисованы были.
- А что, батюшка, действительно против был?
- Да что ты! - возмутилась баба Фрося. - Ему же просто сказали, что он должен через церковь на несколько тыщ облигаций этих распространить, а он и не выполнил. Кто ж возьмет то, когда за трудодни в колхозе деньгами и не давали.
Пока я рассматривал остальные снимки, баба Фрося, подперев кулачком седую голову, потихоньку объясняла кто и что на них и все время внимательно на меня смотрела. Меня не покидало ощущение, что главное она еще не сказала и эти фото и ее рассказы лишь прелюдия к иному событию.
Так оно и случилось.
Баб Фрося вздохнула, перевязала платочек, как-то более увереннее умастилась на стуле и спросила:
- А скажи-ка ты мне, отец-батюшка, церквы закрывать еще будут?
- Чего это вы, баб Фрось? Нынче времена не те…
- Кто его знает, кроме Бога никому ничего не известно, да и вон и Марфа все талдычит, что скоро опять гонения начнутся.
- Баб Фрось, - прервал я старушку, - у Марфы каждый день конец света. И паспорта не те и петухи не так поют, и пшеница в клубок завивается…
- Да это то так, я и сама ей говорила, что не надо каждый день себя хоронить.
Баба Фрося, как-то решительно встала со стула, подошла к стоящему между телевизором в углу и сервантом большому старому комоду. Открыла нижний ящик и вынула из него укутанный в зеленый бархат большой прямоугольный сверток. Положила на стол и развернула…
Предо мной была большая, на дереве писанная икона Сошествия Святаго Духа на апостолов. Наша храмовая икона…
- Это что, оттуда, со старого храма? - начал догадываться я.
- Она, отец-батюшка, она.
- Баб Фрось, что ж вы раньше ничего и никому не говорили? - невольно вырвалось у меня.
- А как скажешь? Вдруг опять закроют, ведь два раза уже закрывали и каждый раз я ее уносила из церквы, - кивнула на икону бабушка. Что ж опять воровать? Так у меня и сил больше тех нет.
Как воровать?
- А так батюшечка. Когда в первый раз храм то закрыли и клуб там сделали, уполномоченный с района решил эту икону забрать. Куда не знаю, но не сдавать государству. Номер на нее не проставили. А ночевать у нас остался.
- Ну и?
- Ночью я ту икону спрятала, а в сапог ему в тряпочке гнездо осиное положила. Он от боли и икону искать не захотел. Хоть и матерился на все село…
- А второй раз, баб Фрось?
- Второй тяжко было. Мы с мужиком то, когда храм то опечатали уже, ночью в окно церковное, как тати, влезли и забрали икону. Окно высоко было - продолжала рассказ старушка, - я зацепилась об косяк и упала наземь, руку и сломала.
- И не узнали?
- А как они узнают? - хитро усмехнулась баб Фрося. - Когда милиция к нам пришла то, муж мой уже меня в район повез, в больницу, перелом то большой был, косточки выглянули… А детишки сказали, что я два дня назад руку сломала. Вот она, милиция то, и решила, что с поломанной рукой я в церкву не полезла бы. Хоть и думали на меня.
… Мне нечего было сказать. Я просто смотрел на бабу Фросю и на икону, спасенную ею. Нынче в центре храма эта икона, на своем месте, где ей и быть положено, а бабушка уже на кладбище.
Тело на погосте, а душа ее на приходе. У иконы обретается.
Всегда там. Я это точно знаю.
Седой усталый доктор, анализ изучая,
Не говорит ни слова, лишь головой качает…
И приговор озвучен: «У Вас почти нет шансов…
Поймите, что природа здесь не дает авансов».
Как льдинки разлетелись слова по кабинету,
Рассыпались как бисер и в миг пропали где-то…
И было тихо-тихо… А что еще добавить?
Она не станет мамой… И это не исправить.
Седой усталый доктор проводит до порога:
«Вы, милая, не плачьте, надейтесь Вы на Бога».
И взгляд ее, как пламя: «Трудна моя дорога…
Не сомневайтесь, доктор… Дойду Я и до Бога»…
Она дошла до Бога, она дошла до цели,
И крикнула так громко, что птицы разлетелись:
«Перенесла я с честью Твои все испытанья…
О Господи, исполни одно мое желанье!!!»
Кричала она долго… И наконец ответом
Стал нестерпимо яркий и белый лучик света:
«Я знаю, что ты хочешь, о чем давно мечтаешь.
Я дам тебе ребенка… Ты своего узнаешь?»
Десятки ребятишек вокруг нее кружились,
Смеялись, улыбались, на руки к ней садились.
Вдруг сердце задрожало… Остановилось сразу…
И на нее смотрели два детских синих глаза…
И это было Чудом и настоящей сказкой,
Когда она гуляла по городу с коляской…
А в воздухе кружился, как белый лепесточек,
Ненужный и забытый с анализом листочек…
Ты, воздаждь нам, Господи,
По велицей милости,
А не по греховности,
В души что вселилася…
Дай всем по немногому:
Ангела-Хранителя,
Сирому-убогому -
Светлой дай обители.
Хлеба - дай голодному,
Сироте - родителей,
Дай ночлег - бездомному,
Терпящим - Спасителя.
Исцели - болящего,
Разум - дай неумному,
Силу - дай скорбящему,
Кротость - слишком шумному.
Умири враждующих,
Да утешь, Ты, плачущих,
Успокой - тоскующих,
Да насыть, Ты, алчущих.
Тем, в плену кто мается,
В бедах - дай терпения,
Кто в грехах покается,
Ниспошли - прощение…
Родину-кровинушку
Сохрани от бедствия:
От лихой Судьбинушки,
От врага нашествия.
Отведи от пропасти,
Где нас ждут страдания…
Помоги нам, Господи!
Даждь нам покаяние!..
В вечерних молитвах ищу утешенья,
В них есть на дневные вопросы - ответы,
Учусь милосердию я и терпенью,
Меж строк собирая в ладонь капли света.
Я душу и сердце свои очищаю:
Должно лишь все светлое в них сохраниться.
Молясь о прощенье - сама я прощаю,
Обиду свою отпуская как птицу.
Вникая в суть Слова в такие мгновенья,
В порядок приводятся чувства и мысли,
И с днем уходящим - уходят сомненья,
И смысл обретается прожитой жизни…
А за окнами снова вальсирует дождь,
Убаюкан мой дом на руках листопада.
Мне не хочется верить, что больше не ждешь,
Ты меня на краю опустевшего сада.
Мне не хочется знать - кем был прерван полет,
Ощутить вдруг отчаянье раненной птицы.
Ведь дорога куда-то тебя приведет,
Если я за тебя буду где-то молиться?!
И когда рухнет мир, обнажаясь по швам,
Стану жить ожиданием радостной вести:
Если небо дает Бог двоим - пополам,
Значит есть и кусочек Земли, где мы - вместе…
Вера, Надежда, Любовь. Убив одну из них - пристрели остальных, ведь они всегда рядом и точно что-то видели…
Все говорят, что самое дорогое у человека-это здоровье. Я тоже раньше так думала, пока не поняла истинную ценность. Когда я себя лешила самой главной ценности в жизни, тогда поняла, что не здоровье, а вера в себя и в свои силы важна!!! Нетеряйте веру! Не будет её, и не будет здоровья! Поверьте мне, я это прошла на собственном опыте. Не падайте в дипрессии-это пустая трата времени (минус из жизни).Лелейте мечту, даже если она вам кажется не исполнимой (моя мечта через 20 лет исполнилась.) Улыбайтесь даже тогда, когда горько плачете. Не носите в своей душе груз, отпускайте прошлое, не анкализируйте все ситуации подряд (иначе никогда не решитесь на важный поступок).Хотите просто так кому-то подарить подарок-дарите! Только не теряйте веру в себя, иначе в душе будут: пустота, холод, одиночество, уныние, тоска, печать, сожаление, полное бессмыслие жизни! Верьте даже в самую мелочь, которая может казаться не значительной, а может стать главной потом!!! Гордитесь в своей душе над своими победами! Ростите веру и берегите её!!! Будет тогда: тепло, любовь, здоровье!
«что ты смотришь на сучек в глазе брата твоего, а бревна в твоем глазе не чувствуешь?» (Мф. 7:3)
Что это за бревна такие, которые видеть не мешают, а вот жить не дают? Почему у соседа, или напарника, или коллеги и денег больше, и дом - чаша полная и дети умницы? А у себя, куда взгляд не кинь - всюду клин. Самое удивительное то, что жалуются все: и те, которые, по мнению других, живут припеваючи, и те, кто по собственному разумению, обойдены и проигнорированы. Не может же быть такого, чтобы всех и вся обходили милости Божии, и на всех нас лежала печать постоянной нужды и искушений.
Два недавних, случившихся со мной события, кое-что прояснили.
Сломался у меня компьютер. Вечером работал, а утром, когда решил забрать пришедшую электронную почту, «хмыкнул» пару раз что-то про себя, а включаться не захотел. Повез я его в ремонт, печально рассуждая, как же быть? На «выходе» церковный, многостраничный «Светилен», пасхальные поздравления необходимо закончить, да и еще масса дел неотложных, которые, начатые и завершенные, лежали в памяти машины, в столь не нужный момент, так меня подведшей.
В тот же день необходимо было ехать на приход, попросили окрестить ребенка.
В церкви, кроме молодых родителей, восприемников и дитяти, была еще одна женщина, наша недавняя прихожанка.
- Ну вот, - подумалось мне, - Искушения продолжаются.
Дело в том, что много горечи и хлопот приносила с собой эта дама. Озлобленность на мир, на всех и вся, была, как мне казалось, в ней патологическая. Её исповедь или просто разговор звучали как обвинительный акт. Доставалось всем, но больше всего, естественно, непутевому мужу и непослушным детям. Когда же я пытался сказать, что, следует искать причину и в себе, то в ответ получал хлесткие обвинения в своей предвзятости и не сочувствии.
В конце концов, уговорил я ее поехать к более опытному, чем я многогрешный, старцу духовнику, хотя уверенности в том, что поездка состоится или, что-либо принесет, у меня не было.
После крестин и состоялся наш разговор.
Предо мной был иной человек. Спокойствие, рассудительность, какая-то полнота в мыслях и, самое главное, ясный, не бегающий и не изменяющийся взгляд.
- Батюшка, я пришла поблагодарить вас, слава Богу, у нас все наладилось, да и я успокоилась.
- Что же сделал-то с вами, отец N., что вы преображенная ныне и видом, и словами?
- Да я, монаху-то, все рассказала, целый час говорила, он молча слушал. Потом положил мне руки на голову и молитвы читал.
- И все?
- Нет, благословил мне коробочек запечатанный и ленточкой заклеенный и сказал, чтобы я ехала домой. Еще он попросил, чтобы я, по приезду, в хате побелила, покрасила подоконники, сыновьям и мужу купила по рубашке, а доченьке платьице, а потом мы должны были вместе сесть за стол с обедом, «Отче наш» прочитать и коробочек этот открыть.
- Ну, а дальше? Меня уже начало одолевать любопытство.
- Я, два дня колотилась, к субботе, как раз управилась, ну и сели мы за стол. Открыл муж коробочку, а там пять красненьких, с орнаментом, деревянных пасхальных яичка. Посмотрела я на них, а потом на мужа и детей и такие они все радостные, да чистенькие, да светленькие и … расплакалась. А в доме тоже хорошо, уютно и все беленькое. И родное все, родное.
Передо мной был другой человек. И внешность та же и голос тот же, а человек - другой.
Порадовался я молитве монашеской, уму и прозорливости старца и поехал домой. По дороге, зашел за компьютером.
- Отремонтировали? Наверное, что-то серьезное? Ждать придется? - с порога начал вопрошать мастеров, заранее как бы подготавливая себя в неизбежности долгого ожидания и непредвиденных растрат.
- Сделали, отец Александр, сделали, - успокоили меня, и, видя мою радостную физиономию, добавили:
- Отец Александр, вот мы смотрим и такая на вас рубашка нарядная, да красивая, да чистая.
- Ну вот, - подумалось, - опять пятно посадил или в краску где-то влез.
Огляделся. Да нет, вроде и не порвано и не выпачкано. Вопросительно глянул на улыбающихся компьютерных спецов.
- ?!
- Да вот, вы, батюшка и чистый и глаженный, а в компьютере, под кожухом пыли грязи было столько, что и работать ему невмоготу стало. Чистить хоть иногда же надо пылесосиком. Сами, небось, каждый день моетесь…
Тут мне стало стыдно. Чуть же позже - понятно. Не вокруг тебя грязь да нечисть, а в тебе самом, внутри она гнездиться. Вот о каком «бревне» Господь говорил.
Внедрится соблазн греховный в душу нашу, оккупирует сердце, приживется там и начинает нам лень духовную прививать, да на язык слова оправдательные посылать, и пошла жизнь наперекосяк. Зло на зло набегает, да гневом питается. А выход то, простой, хотя и не легкий. Уборку сделать надо, и внутри и вокруг себя. К чистому чистое приложиться, а грязное, всегда грязь найдет, как та свинья, знаменитая…
«Поверни зрачки свои вовнутрь себя - советуют многомудрые старцы, и добавляют, - причина бед твоих в сердце твоем».
Каждый из верующих людей не один раз видел руку Господню, спасающую и избавляющую из тесноты, в том числе и у меня это было не один раз. Но то, что произошло со мною несколько дней тому назад, имеет слишком большое значение, чтоб об этом промолчать.
Я работаю в фермерском хозяйстве комбайнёром. 23 июля 2008 года, как обычно, поехал на работу - мне нужно было снять переднее колесо на комбайне «Дон 1500Б», потому что была проколота камера. Делал я это, как обычно, соблюдая все правила безопасности, так же, как делал это уже не один десяток раз. Мой помощник залез под комбайн, чтобы подставить домкрат и приподнять, но у него это долго не получалось. Тогда я полез спереди, переставил домкрат в другое место, чтобы перехватиться, но когда стал опускать на бревно, комбайн покатился назад, съехал с бревна (из шины воздух уже почти вышел) и придавил меня к земле. Я стоял на четвереньках, и наклонная камера оказалась у меня на туловище в районе таза, и естественно, что я не мог освободиться. Комбайн продолжал опускаться с треском, так как выходил остаток воздуха из шины, и согнулся гидроцилиндр подъёма жатки. Бревно перекрутилось и как раз оказалось под гидроцилиндром.
Время, в которое я был зажат, показалось мне вечностью, от удара лицом об монтировку, которая торчала в домкрате, согнуло зубы и разрезало бороду, но это было мелочью по сравнению со спиной. Хочу обратиться ко всем, кто служит Господу, кто любит Его всем сердцем: «Братья и сёстры, Бог дал нам эту жизнь, она так коротка, что неразумно прожить её в праздности, не имея сильной нужды в тесном общении с Ним. Мы должны стоять в проломе, молиться друг за друга, за себя тогда, когда мы можем это делать». Я просто делюсь своими переживаниями, мы все, в том числе и я, молимся, когда встаём утром, просим благословение на предстоящий день, я имею привычку молиться, когда сажусь за руль автомобиля, даже тогда, когда просто выгоняю машину из гаража - молюсь, чтобы Господь хранил меня и руководил моими действиями. Но в тот момент, когда меня придавило (вес комбайна 13 тонн), я прекрасно понял, что не могу произнести ни слова, только внутри звучало слово: «Господь!»
Было такое ощущение, что все мои внутренности вывалились на землю. Вокруг все засуетились, хотели как-то освободить меня, но это было невозможно. Кто-то кричал, чтобы пригнали кун и приподняли. Я хотел сказать, что это безполезно, ведь у него грузоподъёмность всего 800 кг, а здесь 13 тонн, но не мог говорить. Я не терял сознание от боли, мозг чётко работал, и вдруг я понял, что такое жизнь наша - какое-то мгновенье мы живы, а в следующее мгновение нас уже нет на этой земле. И в эти минуты мне стало ясно, что наступает конец, так как скоро комбайн меня раздавит окончательно.
Подбежал один парень, ухватился за мою левую ногу, которая была согнута подо мной и попытался её вытащить, чтобы я выпрямился. Хочу ему сказать: «Ты правильно делаешь, продолжай!», но у него ничего не получалось, и я понял, что это конец. Но тут он упёрся и изо всех сил потянул ещё раз и вытянул ногу, после чего я перевернулся и оказался на спине. В этот момент комбайн рухнул ещё ниже, согнув в дугу гидроцилиндр, и я мгновенно понял, что на том месте был Ангел-Хранитель, который поддерживал комбайн, чтобы он меня не раздавил. Слава Богу!
Меня быстро погрузили в машину и отвезли в больницу. Первым делом послали на рентген, и каково было удивление всех, когда увидели, что позвоночник целый, а УЗИ показало, что и внутренности тоже невредимы. Врачи сказали, что я под счастливой звездой родился, а я ответил, что действительно под счастливой звездой, которая есть Иисус Христос. Слава, честь, хвала и благодарность Ему во веки веков. Из уст моих непрестанно идут только слова благодарности и хвалы. Великое счастье осознавать, что ты Божье дитя и служишь Господу.
Если кто-то отчаялся и думает, что Господь не слышит молитвы, хочу такому сказать: «Будьте верны и непоколебимы, стойте твёрдо в Господе, ибо Он верен, не изменяется и никогда не опаздывает с ответом и помощью».
А может быть, кто-то думает, что он не грешен и ему нет необходимости идти к Богу? Пусть такой знает, что жизнь наша настолько коротка, что просто безумно растрачивать её на какие-то повседневные удовольствия или мелочи, потому что жизнь - безценный дар Творца. Жизнь нам дана, чтобы приготовиться к вечности. Есть ещё время для того, чтобы исправить свою жизнь, придя к Иисусу с искренним раскаянием. Ныне ещё время благоприятное, ныне ещё день спасения (2 Кор 6:2). Пусть Господь благословит всех вас обильно, а Ему слава во веки. Аминь.
Иван Ш.
Источник: «Истории православных.
Помощь Божия от чудотворных икон и молитв»
святые отшельники уходившие жить в глухие леса и на высокие горы были правы я не сомневаюсь… Но вот были ли они действительно святыми? Их жизнь была действительно трудна. Но быть святым сидя на высокой горе или проживать в лесу и не знать соблазнов легко… Попробуйте остаться святыми в толпе!!! В той грязной толпе полной доступной свободы и искушений!
Как можно не верить человеку? Даже если он врет, слушай и старайся понять, почему он врет!
У одной доброй, мудрой старушки спросили:
- Бабушка! Ты прожила такую тяжелую жизнь, а душой осталась моложе всех нас. Есть ли у тебя какой-нибудь секрет?
- Есть, милые. Все хорошее, что мне сделали, я записываю в своем сердце, а все плохое на воде. Если бы я делала наоборот, сердце мое сейчас было бы все в страшных рубцах, а так оно - рай благоуханный. Бог дал нам две драгоценные способности: вспоминать и забывать. Когда нам делают добро, признательность требует помнить его, а когда делают зло, любовь побуждает забыть его.
А как ты считаешь?
А как ты считаешь… - непросто быть Богом?
Бессменно тысячи лет в карауле…
Смотреть на баранов, упёршихся рогом -
То предали снова, то вновь обманули…
Входить ежедневно в скорбящие лики,
По пальцам безгрешные души считая,
И слёзы ронять на лампадные блики,
И что-то простить, всё на свете прощая…
Коситься на тех, кто подолгу у власти -
Не писан Завет им ни Старый, ни Новый …
А тем, кто наивно мечтает о счастье,
Вручать как подарок венец свой терновый.
В глазах отражаться, где боль и терпенье,
Молитвой, как лезвием, вспарывать вены,
И видеть как те, кому даришь спасенье,
В своих откровеньях не так откровенны.
А сердце болит, оно не отстрадало,
За всю бесконечность в нём собраны муки -
Есть много ума, да вот разума мало,
Есть счастье любить, да всё чаще в разлуке…
Так хочется знать, чем закончится это,
Дай Бог тебе, Господи, Божье терпенье,
Пока слышу Слово - есть повод для Света,
Пока дышит совесть - нет страха забвенья.
И всё-таки лгу, и краду…, и едва ли На этот раз нам избежать катастрофы…
Но чтобы к спасенью мы ближе чуть стали,
Он каждый свой день начинает с голгофы…