Фаберже любил яйца. Их форма казалась ему совершенной. Он видел в них символ жизни.
Фаберже был ювелиром. Он делал яйца, одни только яйца. Вытачивая их из горного хрусталя, отливая из золота, он думал о том, что спорить в совершенстве с природой бессмысленно, но чрезвычайно приятно. Он хотел спорить также с самой непредсказуемостью жизни, символ которой - яйцо. Поэтому все они были с затейливой начинкой: внутри прятались часовые механизмы, точные копии парусных судов, барометры или портреты царской семьи. Фаберже был Кащеем, он чувствовал свою смерть в каждом сотворенном яйце. Он умирал в них по капле день за днем, надеясь однажды превратиться в зародыш и навеки застыть в последнем, им самим рожденном и оплодотворенном. Но смерть перехитрила его, как однажды перехитрит каждого из нас. Фаберже увидел ее проезжающей мимо в экипаже. Ее имя было Гражина, ее волосы были как клубок морской травы, ее грудь в кружевном кольце была как морская пена, ее рот был как больная устрица. Ювелир стоял, пригвожденный к мостовой молнией внезапной любви, и его тело пронизывали тысячи серебряных игл. От ужаса и восторга Фаберже лишился речи; он лишился зрения и слуха, рассудка и памяти. Через минуту всё к нему вернулось, но экипажа уже и след простыл.
Фаберже послал Гражине лучшее из своих яиц, а потом лучшее из своих яиц, а потом лучшее из последующих. Она трогала ноготком гранаты и бриллианты, которые называла «камушками», переводила прозрачный взгляд с яйца на ювелира и говорила плаксиво: «Ах, Фаберже, хороши ваши яйца, но мне хотелось бы получить сердце!» Гражина гладила перламутровым пальчиком эмали и филигрань, Гражина смеялась, и каждая нота ее смеха была для Фаберже, как невидимый удар в солнечное сплетение.
Шесть раз падали листья, осень разрешалась от бремени маленькой мертвой зимой, Нева разливалась, прокатывались стеной летние дожди. Седьмой сентябрь был сух и ветрен; по утрам Гражина задыхалась в своей шелковой постели, чуть белесая от сифилиса, но прекрасная, все еще прекрасная. Так неожиданно ей принесли презент от господина Фаберже, но нет, на этот раз то было не яйцо. Дивные золотые часы в форме сердца, с ее инициалами, врезанными так глубоко, что, казалось, они вот-вот начнут кровоточить. Лицо Гражины потеплело, ей вдруг осточертела жизнь. Она взяла перо и лист бумаги и написала одно лишь слово - слово да, с сильным польским акцентом, с запахом засушенных хризантем, со слезами в голосе. Посыльный вернулся через час, когда ее уже трясло от желания, когда юбки пропитались соленой испариной и глаза стали мутными, как луны за облаками. Он сказал, господин Фаберже мертв. Сказал, нынче утром кто-то влез к нему в окно, открыл скальпелем грудную клетку, вынул сердце и был таков.
Гражина разжала ладонь. Золотые часы с глухим стуком примяли ворс турецкого ковра. Часы стояли, часы были мертвы, мертвее, чем разверстый труп их создателя, мертвее даже самой смерти.
Посыльный пил чай в людской и, сёрбая из блюдца, бормотал: земля ему пухом, Карлу Густавовичу, золотое было сердце!
А хочется просто встречаться… Влюбляться, дружить и общаться. Не в Интернете, а так…
Ранимы чувства, боль утраты
Жизнь как кино, сплошной обман
Не велики ее затраты
Людские души и сердца
Она скупа на радость, счастье
Щедра на сухость, боль и гнев
Она пинает нас по всюду,
Где мы стремимся преуспеть
Жизнь как игра, дает нам карты
И мы играем с ней в игру
Но правил нет, а ставки наши,
Меняют нашу всю судьбу
Кто бьет тузом, кто держит масти
Кто прячет козыря в руках
Мы все играем, нет нам равных
И вот удача, мы в седле
Но все так зыбко, все так шатко
А жизни случай тут как тут
И мы опять, из князи в грязи
И все сначала, в новый путь
А что поделать?
Жизнь злодейка!
Но надо двигаться вперед
Жизнь любит тех, кто не сдается
Кто терпелив и добр в душе
И лишь под тем она прогнется
Кто любит жизнь во всей красе!
Я тебя навсегда отпускаю…
Вот и всё…
Я тебя навсегда отпускаю,
Вот и всё…
Я теперь от тебя отвыкаю,
Засыпать по ночам, по утрам просыпаться,
Без тебя слёзы лить, без тебя улыбаться.
Вот и всё.
Мне пора, ухожу, не прощаюсь,
Без тебя- жизнь пуста,
Я не плачу… стараюсь…
Ни любви, ни тепла, ни тоски, ни печали,
Нас с тобой, как могли, все вокруг разлучали.
Вот и всё, я теперь по тебе не скучаю,
Не скучаю, не жду, не молю, не страдаю,
Не мечтаю о встрече, у дверей не встречаю,
Я тебя за любовь и за холод прощаю,
Вот и всё…
Ухожу. Навсегда. Уезжаю.
Вот и всё.
Ты не жди, не вернусь, обещаю.
Обещаю молчать, губы в кровь я кусаю,
Вот и всё…
Я тебя навсегда отпускаю…
НЕ ДАЙ МНЕ БОГ!!!
Предательства и фальши!!!
Потерю близких и родных людей…
Чтоб в жизни нашей больше было старших
И не терять в дороге малышей!!!
НЕ ДАЙ МНЕ БОГ!!!
Упасть и не подняться.
Я крылья попрошу, не забирай.
Семью иметь позволь, а не скитаться,
Грехи прости и посели нас в РАЙ.
НЕ ДАЙ МНЕ БОГ…
В дорогу жизни подлых, коварных
И не нужных мне людей.
Пусть встречу на пути себе я равных.
Важнее видеть, преданных друзей.
НЕ ДАЙ МНЕ БОГ…
Забыть, что я любима
И вкус полета позабыть не дай…
Я знаю, что всегда тобой хранима.
И если ошибаюсь, пожалуйста, ПРОЩАЙ
НЕ ДАЙ МНЕ БОГ
Ни зависти, ни злости.
Наполни сердце ты мое добром.
Я помню, на земле мы только гости,
Когда-нибудь и я покину дом.
МОЛЮ ТЕБЯ, ДАЙ БОГ МНЕ Силы,
Чуть теплоты и для души полет,
В полете этом все мы пассажиры.
Пусть в жизни нашим детям повезет
Мы любовь свою похоронили,
-«Слава, богу!"-сказали оба,
Только встала любовь из гроба
И сказала головой кивая:
-«Что вы наделали, я же живая?»
«Человек! Это - великолепно! Это звучит… гордо! Че-ло-век! Надо уважать человека».
Самое дорогое у человека - это жизнь. Она дается ему один раз, и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно стыдно за бесцельно прожитые годы, чтобы не жег позор за подленькое и мелочное прошлое и чтобы, умирая, мог сказать: вся жизнь и все силы отданы самому главному в мире: борьбе за освобождение человечества. И надо спешить жить. Ведь нелепая болезнь или какая-либо трагическая случайность могут прервать ее.
Зашла я как-то к добрым старым знакомым на огонек. Застала всю семью за столом, очевидно, только что позавтракали. (Употребила здесь выражение «на огонек», потому что давно поняла, что это значит просто без приглашения, и «на огонек» можно зайти и в десять часов утра, и ночью, когда все лампы погашены.) Все были в сборе. Мать, замужняя дочь, сын с женой, дочь-девица, влюбленный студент, внучкина бонна, гимназист и дачный знакомый.
Никогда не видела я это спокойное буржуазное семейство в таком странном состоянии. Глаза у всех горели в каком-то болезненном возбуждении, лица пошли пятнами.
Я сразу поняла, что тут что-то случилось. Иначе почему бы все были в сборе, почему сын с женой, обыкновенно приезжавшие только на минутку, сидят и волнуются.
Верно, какой-нибудь семейный скандал, и я не стала расспрашивать.
Меня усадили, наскоро плеснули чаю, и все глаза устремились на хозяйского сына.
- Ну-с, я продолжаю, - сказал он.
Из-за двери выглянуло коричневое лицо с пушистой бородавкой: это старая нянька слушала тоже.
- Ну, так вот, наложил он щипцы второй раз. Болища адская! Я реву как белуга, ногами дрыгаю, а он тянет. Словом, все как следует. Наконец, понимаете, вырвал…
- После тебя я расскажу, - вдруг перебивает барышня.
- И я хотел бы… Несколько слов, - говорит влюбленный студент.
- Подождите, нельзя же всем сразу, - останавливает мать.
Сын с достоинством выждал минуту и продолжал: -…Вырвал, взглянул на зуб, расшаркался и говорит: «Pardon, это опять не тот!» И лезет снова в рот за третьим зубом! Нет, вы подумайте! Я говорю: «Милостивый государь! Если вы…» - Господи помилуй! - охает нянька за дверью. - Им только дай волю…
- А мне дантист говорит: «Чего вы боитесь?» - сорвался вдруг дачный знакомый. - «Есть чего бояться! Я как раз перед вами удалил одному пациенту все сорок восемь зубов!» Но я не растерялся и говорю: «Извините, почему же так много? Это, верно, был не пациент, а корова!» Ха-ха!
- И у коров не бывает, - сунулся гимназист. - Корова млекопитающая. Теперь я расскажу. В нашем классе…
- Шш! Шш! - зашипели кругом. - Не перебивай. Твоя очередь потом.
- Он обиделся, - продолжал рассказчик, - а я теперь так думаю, что он удалил пациенту десять зубов, а пациент ему самому удалил остальные!.. Ха-ха!
- Теперь я! - закричал гимназист. - Почему же я непременно позже всех?
- Это прямо бандит зубного дела! - торжествовал дачный знакомый, довольный своим рассказом.
- А я в прошлом году спросила у дантиста, долго ли его пломба продержится, - заволновалась барышня, - а он говорит: «Лет пять, да нам ведь и не нужно, чтобы зубы нас переживали». Я говорю: «Неужели же я через пять лет умру?» Удивилась ужасно.
Она взяла меня с собой в магазин. Вообще говоря, мне по душе эти походы - ехать в тележке по проходу между рядами полок довольно приятно. Катишь себе, как король в карете. Я даже специально выучился новому фокусу: милостиво кивать и величественно помахивать восхищенному окружению.
Мамочку чрезвычайно радует эта маленькая шутка, Она все время повторяет, какой я умница. Но только сегодня до меня дошла истинная причина Ее радости. Дело в том, что, размахивая руками, я отвлекаюсь от некоторых других приятных вещей, которые мог бы вытворять, сидя в тележке. Какой же я был дурак, что раньше не просек Ее коварной хитрости!
Но ничего, мы наверстали упущенное. Я обнаружил, что, если на полном ходу протянуть руку и схватиться за что-нибудь, тележка совершит прямо-таки головокружительный поворот.
Мамочка ничего не подозревала, мы спокойно ехали впереди всех. У самого конца прохода я крепко уцепился за полку, и тяжелая тележка вырвалась у Нее из рук. Пока Она пыталась взять ситуацию под контроль, я резко отпустил руку, моя карета поехала наперерез толпе и на полном ходу врезалась в тележку пожилой дамы. Бедная старушка зашаталась и грохнулась прямо на полку с богатым выбором собачьих консервов. Да, доложу я вам! То-то было весело!
Сегодня утром Она переодевала меня в ванной и ненадолго оставила одного без штанов. Я решил воспользоваться одиночеством, чтобы попрактиковаться и попробовать постоять без поддержки.
Конечно, упал я не скоро. Очень даже не скоро. Но что поделаешь - все когда-нибудь кончается. Как обычно, колени затряслись, я пошатнулся и голым задом, без буфера (подгузника), плюхнулся на пол.
На этот раз было больно. Действительно больно. Я не предполагал, что для обучения ходьбе подгузник просто необходим.
Я громко заорал, тут же вбежала Она и бросилась меня успокаивать.
Даже вечером задница у меня была красная и все еще горела. Наверное, следующий эксперимент придется отложить.
Опять побывали в магазине. На этот раз Она была бдительна и везла тележку ровно посередине прохода, чтобы я не мог дотянуться до полок. Пришлось сосредоточиться на содержимом тележки. Я решил немного перекусить. Некоторые покупки были очень хорошо упакованы и залеплены пленкой, но мне все же удалось добраться до сути.
Я съел три булочки, кусок эдамского сыра, банан, полпачки спагетти, пакетик шампуня, большой кусок сливочного масла и коробку сухого Вискаса.
То есть, разумеется, я их не в буквальном смысле ел, а, скорее, жевал и выплевывал в разные стороны, так что под конец эти продукты являли собой омерзительное зрелище. Кроме Вискаса, пожалуй. Вот его я действительно съел. Может быть, вы пробовали? По-моему, это необычайно вкусно.
Марина Цветаева
ИЗ ЗАПИСНЫХ КНИЖЕК И ТЕТРАДЕЙ
АЛЯ
(Записи о моей первой дочери)
Ах, несмотря на гаданья друзей,
Будущее непроглядно!
- В платьице твой вероломный Тезей,
Маленькая Ариадна!
(День нашей встречи с Сережей. - Коктебель, 5-го мая 1911 г., - 2 года!)
Ревность. - С этого чуждого и прекрасного слова я начинаю эту тетрадь.
Сейчас Лиля - или Аля - или я сама - довела себя почти до слез.
- Аля! Тебе один год, мне - двадцать один.
Ты все время повторяешь: «Лиля, Лиля, Лиля», даже сейчас, когда я пишу.
Я этим оскорблена в своей гордости, я забываю, что ты еще не знаешь и еще долго не будешь знать, - кто я. Я молчу, я даже не смотрю на тебя и чувствую, что в первый раз - ревную.
Это - смесь гордости, оскорбленного самолюбия, горечи, мнимого безразличия и глубочайшего возмущения.
- Чтобы понять всю необычайность для меня этого чувства, нужно было бы знать меня - лично - до 30-го сентября 1913 г.
Ялта, 30-го сентября 1913 г., понедельник.
Аля - Ариадна Эфрон - родилась 5-го сентября 1912 г. в половину шестого утра, под звон колоколов.
Девочка! - Царица бала,
Или схимница, - Бог весть!
- Сколько времени? - Светало.
Кто-то мне ответил: - Шесть.
Чтобы тихая в печали,
Чтобы нежная росла, -
Девочку мою встречали
Ранние колокола.
Я назвала ее Ариадной, вопреки Сереже, который любит русские имена, папе, который любит имена простые («Ну, Катя, ну. Маша, - это я понимаю! А зачем Ариадна?»), друзьям, которые находят, что это «салонно».
Семи лет от роду я написала драму, где героиню звали Антрилией. - От Антрилии до Ариадны, -
Назвала от романтизма и высокомерия, которые руководят всей моей жизнью.
- Ариадна. - Ведь это ответственно! -
- Именно потому. -
Алиной главной, настоящей и последней кормилицей (у нее их было пять) - была Груша, 20-тилетняя красивая крестьянка Рязанской губ<ернии>, замужняя, разошедшаяся с мужем.
Круглое лицо, ослепительные сияющие зеленые деревенские глаза, прямой нос, сверкающая улыбка, золотистые две косы, - веселье, задор, лукавство, - Ева!
И безумная, бессмысленная, безудержная - первородная - ложь.
Обокрав весной весь дом и оставленная мной в кормилицах, она, приехав в Коктебель - было очень холодно, безумные ветра, начало весны, - она писала домой родителям:
«Дорогие мои родители! И куда меня завезли! Кормлю ребенка, а сама нож держу. Здесь все с ножами. На берегу моря сидят разные народы: турки, татары, магры» (очевидно, смесь негра и мавра!).
- Барыня, какие еще народы бывают?
- Французы, Груша!
«…турки, татары, магры и французы и пьют кофий. А сами нож держат. Виноград поспел, - сладкий. Вчера я была в Старом Иерусалиме, поклонялась гробу Господню…»
- Груша, зачем вы все это пишете?
- А чтобы жалели, барыня, и завидовали!
В Коктебеле ее все любили. Она работала, как вол, веселилась, как целый табун. Знала все старинные песни, - свадебные, хороводные, заупокойные. Чудно танцевала русскую. По вечерам она - без стыда и совести - врывалась на длинную террасу, где все сидели за чаем - человек тридцать - и всплескивая руками, притоптывая ногами, визжа, причитая, кланяясь в пояс, «величала» - кого ей вздумается.
- И Максимилиана - свет - Александровича и невесту его - которую не знаю…
И еще:
Розан мой алый,
Виноград зеленый!
Алю она страшно любила и так как была подла и ревнива, писала домой: «А девочка барыню совсем не признает, отворачивается, меня зовет «мама». - Явная ложь, ибо Аля меня знала и любила.
Аля в то время была Wunderkind’ом [1] по уму, красоте глаз и весу. Все восхищались и завидовали
Отец дьякон бахмачской церкви, выходящей окнами в школу, в конце концов не вытерпел и надрызгался с самого утра в день Параскевы Пятницы и, пьяный как зонтик, прибыл к исполнению служебных обязанностей в алтарь.
- Отец дьякон! - ахнул настоятель, - ведь это же что такое?.. Да вы гляньте на себя в зеркало: вы сами на себя не похожи!
- Не могу больше, отец настоятель! - взвыл отец дьякон, - замучили, окаянные. Ведь это никаких нервов не х-хва… хва… хватит. Какое тут богослужение, когда рядом в голову зудят эту грамоту.
Дьякон зарыдал, и крупные, как горох, слезы поползли по его носу.
- Верите ли, вчера за всенощной разворачиваю требник, а перед глазами огненными буквами выскакивает: «Религия есть опиум для народа». Тьфу! Дьявольское наваждение. Ведь это ж… ик… до чего доходит? И сам не заметишь, как в ком… ком… мун… нистическую партию уверуешь. Был дьякон, и ау, нету дьякона! Где, спросят добрые люди, наш милый дьякон? А он, дьякон… он в аду… в гигиене огненной.
- В геенне, - поправил отец настоятель.
- Один черт, - отчаянно молвил отец дьякон, криво влезая в стихарь, - одолел меня бес!
- Много вы пьете, - осторожно намекнул отец настоятель, - оттого вам и мерещится.
- А это мерещится? - злобно вопросил отец дьякон.
- Владыкой мира будет труд! - донеслось через открытые окна соседнего помещения.
- Эх, - вздохнул дьякон, завесу раздвинул и пророкотал: - Благослови, владыка!
- Пролетарию нечего терять, кроме его оков!
- Всегда, ныне и присно и во веки веков, - подтвердил отец настоятель, осеняя себя крестным знамением.
- Аминь! - согласился хор.
Урок политграмоты кончился мощным пением «Интернационала» и ектений:
- Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем…
- Мир всем! - благодушно пропел настоятель.
- Замучили, долгогривые, - захныкал учитель политграмоты, уступая место учителю родного языка, - я - слово, а они - десять!
- Я их перешибу, - похвастался учитель языка и приказал:
- Читай, Клюкин, басню.
Клюкин вышел, одернул пояс и прочитал:
Попрыгунья стрекоза
Лето красное пропела,
Оглянуться не успела…
- Яко Спаса родила! - грянул хор в церкви.
В ответ грохнул весь класс и прыснули прихожане.
Первый ученик Клюкин заплакал в классе, а в алтаре заплакал отец настоятель.
В первый раз я подбирал секретаря, как это и принято, по внешним данным - ноги топ-модели, талия куклы Барби, каблуки - острее не бывает, юбочка в обтяжку. И это в значительной степени оправдано. Эффектная молодая секретарь благоприятно действует на партнеров и клиентов, позволяет легче найти с ними общий язык. Однако скоро проявилась и обратная сторона женской обольстительности. С первого же дня мои сотрудники-мужики, точно коты, урчали и терлись в приемной. Разгоню их по норам, а через какое-то время перехватываю записочки в Vypress Chat: «Викочка, ты должна мне сегодняшний вечер. Олег». - «А не прогуляться ли тебе одному? Вика со мной идет на джаз. Слава».
На следующий день мой зам по сбыту (Олег) появляется с расцвеченным глазом. С моим замом по производству (Славой) отказывается сидеть в одной комнате.
Словом, наблюдался некоторый диссонанс в работе коллектива.
Пробовала Вика и на мне свои чары - то «случайно» положит руку на плечо и легонько поглаживает (как бы в рассеянности), то потянется, демонстрируя ножки до самого того… Но меня такими штучками не проймешь. Для меня секретарь - исключительно лицо фирмы (а не другие ее части).
Предел наступил примерно через неделю. Прихожу в офис раньше обычного, направляюсь в кабинет, и тут мне чудится, будто в подсобке (где уборщица хранит свой инвентарь) что-то шуршит. Неужели Егоровна еще здесь? Заглядываю и застываю в полном финише: моя секретарша держится за швабру, выставив голые ягодицы, а к этим ягодицам, как шмель к бутону, припал Слава со спущенными штанами. Оба так увлеклись, что на меня - ноль внимания. Пришлось вежливо кашлянуть и извиниться, что не обеспечил офис надлежащей мебелью - вынуждаю своих сотрудников так мучиться без элементарных удобств.
Вывод: очень красивая, молодая и сексапильная девушка - не лучший вариант секретаря.
Ей было немного за 35. Она была богата. У Нее все было. Эта жизнь Ее достала.
Она увидела это объявление в газете: «Массаж для дам». «Порнуха» - подумала Она. Но любопытно…
Она шла под проливным дождем вдоль серого унылого дома. «Что я здесь делаю?» - спрашивала Она себя.
Темный подъезд. Третий этаж, простая деревянная дверь. Рука сама тянется к звонку.
На пороге - пухленькая пожилая женщина с грустными глазами. Пропустила в прихожую.
«Только не обижайте девочку, она - немая». «Началось» - подумала Она.
Женщина повязала пуховый платок и тихо вышла.
В дверях комнаты появилась девушка тоненькая, как тростинка. Слегка раскосые глаза, длинные смоляные волосы, шелковый халат до пят, застегнутый на китайский манер.
Жестом пригласила войти. Помогла снять пальто. Опять же жестом предложила присесть.
«Странная комната. Странная девушка» - подумала Она.
Посередине комнаты тахта. Красноватый свет льется, кажется ниоткуда. Лампадки. Восточные палочки. Свечи. Тихая музыка.
Неслышно вошла девушка, неся на подносе два маленьких чайничка и две пиалы, какие-то сладости, орехи. И большой цветок орхидеи…
Она долго пила удивительно вкусный чай. Она все яснее чувствовала, что этот покой наполняет всю Ее душу. Она вдруг почувствовала, что время как бы остановилось и Ей не надо никуда спешить.
Она неотрывно наблюдала за тем, как эта странная немая девушка готовит для массажа какие-то необычной формы баночки и пузырьки, смешивает в глиняной чашке, нагревает над свечой, добавляет по щепотке какие-то порошки. «Наверное, толченые травы,» - подумала Она.
Все здесь было странным и необычным.
Мысли начали путаться в Её голове. От непривычки воздух, наполненный теплым запахом трав и благовоний, стал казаться плотным…
Когда все было готово, девушка подошла к Ней и помогла раздеться. Движения ее были неторопливы, но четки.
Она чувствовала, что находится в каком-то гипнотическом состоянии.
Легла на тахту. Девушка сняла заколку. Большим деревянным гребнем она медленно начала расчесывать Её волосы.
Счет времени был давно потерян.
Мыслей не было, только всепоглощающая нега и спокойствие.
Девушка что-то очень ароматное стала медленно и осторожно втирать в кожу головы, массируя кончиками пальцев. Потом из другой чашки взяла немного другого средства и втерла его в волосы.
Опять массаж головы, расчесывание. Медленно, будто девушка разговаривает с каждым волосом, любуясь его красотой.
«Какое блаженство» - повторяла Она.
Затем настал черед шеи, плеч, спины, рук, ног.
Тонкие пальчики девушки, еле прикасаясь к коже, бережно, будто боялись поранить, творили чудеса. Масло напитывало теплом и ароматом все Её тело.
Звучала тихая восточная музыка. Ей казалось, что еще немного и из восточной сказки появятся султанские наложницы, танцуя.
Она каждой клеточкой чувствовала такое блаженство, какое не испытывала никогда в жизни, нигде, ни с кем… Тело отзывалось на прикосновения нервной дрожью, разливаясь волнами от макушки до пят.
Руки девушки, казалось, просто касались Её кожи, слегка массируя и втирая чудесное масло, то, возвращаясь к затылку, то к пяткам.
Сколько времени это продолжалось, Она не могла сказать.
Вдруг Она почувствовала, что по Её щекам текут слезы. Она поняла, что под руками этой девушки с Ней что-то произошло, чего никогда раньше не случалось. Что-то внутри Неё лопнуло, вырвалось наружу. Она вспомнила всю свою жизнь. Она стала говорить, не думая о том, что девушка не сможет Ей ответить. Это было для Неё неважно. Она говорила и говорила, слезы душили Её.
Она видела по глазам девушки, что та понимает Её, сочувствует, сопереживает. Девушка не пыталась Её успокоить, села перед Ней на колени и, заглядывая в глаза, слушала, и слезы тихо текли по ее щекам.
Она рассказала всю свою жизнь, все свои беды и горести, потери и радости, мечты и победы…
Когда была сказана последняя фраза, Она почувствовала в своей душе одновременно и легкость, и пустоту.
Девушка, как ребенок, вытерла свои слезы кулачками и тихо вышла из комнаты…
Сеанс массажа был закончен.
Она быстро оделась. В ванной ополоснула лицо холодной водой, не глядя в зеркало.
На полочку в прихожей Она положила 100 долларов, потом, подумав, еще 400. Она знала, что больше не вернется сюда.
Вышла из дома и, раскинув руки в стороны, Она закружилась, подставляя лицо под сильные струи дождя.
Она кружилась, и плакала, и смеялась. Проходящие мимо люди с недоумением смотрели на Неё.
А Ей было все равно. Она все поняла. Она знала, ЧТО Ей делать.
Она будет жить по-другому. По-новому. Сначала…
Капля росы скатилась с лепестка орхидеи…
«В любви, как на войне - все средства хороши!»
Две женщины общаются по телефону. Одна рыдает в трубку. Вторая, сочувствуя успокаивает ее.
- Ты представляешь Вер, он сегодня не ночевал дома! Я уверена, что был у любовницы!
- Натали, не рви себе сердце. Все мужики козлы! Твой, не исключение.
- Но, как он может? У нас же сын! А, что будет, если он вообще от меня уйдет?
- Ой Наташенька, ты не представляешь, как мне тебя жаль. Но ты не должна и виду ему показать, что страдаешь. Где был, туда пусть и катится! Покажи ему, что ты сильная, и без него проживешь!
- Даже не знаю, что делать дальше. Верочка, поговори с ним пожалуйста, он к тебе прислушивается. Может выведаешь, где он был? Может с тобой, к этой дряне доедем?
- Хорошо Натали, конечно я поговорю с ним. Ты только придумай повод, чтобы он ко мне приехал.
- Конечно придумаю! Господи Вера, какая же ты добрая. Мы знакомы с тобой всего два месяца, а ты стала мне самой близкой подругой, ты всегда меня выручаешь. Никогда не забуду твою доброту!
- Что ты Натали, разве можно по-другому? Мы же женщины, а женщины должны друг другу помогать. Не переживай, звони когда тебе нужно, всегда помогу! Пока, пока!
Весь следующий месяц протекал по такому же сценарию. Наташа звонила, либо приглашала к себе в гости Веру. Вера приходила, выслушивала переживания Наташи и давала ей дельные советы. Все это продолжалось до того, как Наташа не сообщила ей «страшную» весть.
- Вера, он сегодня ушел от меня! Не могу говорить, слезы душат…
- Что ты говоришь?! Вот скотина!
- Я этого не вынесу! Я хочу вернуть его! Я люблю его!
- Натали, не говори глупостей! Возьми себя в руки! Ты что тряпка? Ушел, значит ушел! Нет ему прощения! Не вздумай ему звонить и уж тем более просить, чтобы вернулся!
- Вер, я вот только этих баба понять не могу… ну как можно уводить из семьи мужика?
- Я даже об этом говорить не хочу! Ты лучше скажи мне, что собираешься делать дальше?
- Я еще не думала, голова кругом идет… Вот к тебе за советом звоню!
- Послушай меня Натали. Мне, как назло придется уехать по работе в командировку, недели на две где-то. Дай мне слово, что ты не будешь, пытаться его вернуть. Не будешь ему звонить, ходить к нему на работу. Покажи всем и ему в том числе, что это ты от него ушла, а не он! Пусть знает, что ты не из тех женщин, которых бросают, наоборот, это ты бросаешь! А когда я вернусь, мы с тобой подумаем, как быть дальше.
- Хорошо, я сильная, я смогу! Обещаю, буду ждать твоего приезда. Как некстати, эта твоя командировка!
- Что поделаешь, я и сама не рада. Приходится в такой момент тебя оставить. Сердце кровью обливается! Ну все, до связи! Пока, пока!
- Пока Верочка! Храни тебя Бог!
После этого разговора прошло еще несколько недель. Не буду утомлять читателя, всеми женскими переживаниями и развернувшейся драмой. Перейду сразу к заключительному разговору двух «подруг»:
- Вера, как ты могла? Я же так тебе верила!
- Натали, ты уже взрослая девочка! А какой вере ты говоришь?
- Я говорю о нашей дружбе, ты же была мне самой близкой подругой!
- Ты лучше вспомни, как я попала в твою жизнь? Я никогда не была твоей подругой! Я играла ее роль, только с одной целью, забрать своего мужчину!
- Какого своего? Он мой муж! Ты познакомилась с ним когда мы были женаты!
- Какая разница когда? Я его полюбила, и сражалась за него!
- Это подло! Я испытала двойное предательство!
-Наташенька, впредь будешь умнее! Считай, я немного научила тебя жизни.
В любви, как на войне - все средства хороши! Пока, пока!