Я - пауза с рожденья до хлопка,
Да рок руки завис на штрих мгновенья,
Где наслажденье до прикосновенья,
Отрезок жизни данного глотка.
Я жив пока не подошёл закат,
Судьба моя всегда полна сомненья,
Когда затменья нет, есть просветленье,
Года ещё идут, а не кружат.
Я - музыки не отыгравший такт,
И доля - мой размер для вдохновенья.
А ритм и метр с акцентом возбужденья
Напомнят скоро что уже антракт.
Я - человека сотворённый факт,
С того держу ответ за преступленья.
Испытывая совести мученья,
Свой отбываю на земле контракт.
Сюжет я незаметный, от мазка,
Творцом который просто поместился,
Не знай зачем в истории сгодился,
Как многие из этого холста.
На кухне соседкиной жирный чад-
Пирог догорел дотла…
…Мы ходим в кино - а они кричат.
Мы пьем за любовь - а они кричат,
Капусту шинкуем - они кричат,
Такие у них дела.
Машина сигналит - неровный свет
Вплывает в пролет окна…
Есть время любить - а надежды нет.
Есть время встречаться - дороги нет,
Есть булка на завтрак, а завтра - нет…
Есть повод лежать без сна.
Лариса
…Тихо, протяжно болит живот, месячные, а толку? Толька напился на Новый год, что там - понюхал стопку, и отключился, а я ждала, думала - будет праздник, Мурка шипела из-под стола, сыночка Мурку дразнил, я накричала… зачем, зачем? Что мне теперь - больница… Кашу проклятую я не ем, хоть и кричит сестрица. Как ее есть-то? Тошнит всегда, горько во рту, и едко, все, что без морфия - ерунда, мне говорит соседка.
Ох, ну скажите, за что - вот так, я ж родилась в сорочке! Тетка-врачиха сказала «Рак, правой твоей, молочной». Дальше не помню, пришла домой, слезы текут пореже. Сразу же, в голос - «Толян, родной, сиську-то мне отрежут! Мы же решили про отпуска, дачу хотели, дочку…» Водки мне милый налил в стакан, выпила по глоточку. Сели неловко, глядим с трудом, как на дорожку, значит… Ох, не хочу вспоминать про дом, снова вот-вот заплачу.
Завтра осмотрят, помнут, сопя, словно приговорили, жалко, что поздно - девчонки спят, вместе б поматерили, ну коновалы, а не врачи, глазки у всех - как пули, нет, не умеют у нас лечить, держат в кармане дулю вместо зарплаты, и злые - ой, словно собаки прямо, ох, до чего же хочу домой, чтобы с порога - «Мама!»…Выйду отсюда уже весной, встретят меня цветами, сколько-нибудь поживу с одной, после другую вставим, буду красивой, Мерлин Монро, буду почти что леди… водки куплю мужику - ведро, всех позовем соседей…
Вечер сегодня течет, как гной, сердце тревога гложет…
Нет. Не со мной. Не со мной.
Со мной.
Только помилуй, Боже!
- Спокойно, женщина. Угрозы нет… почти.
Вот направленье. Там вам все расскажут.
Приемный день - по средам, с десяти,
Халат возьмите. Тапочки. Пейзажи
Здесь ничего - из каждого окна
Вон, виден парк. Автобус тоже рядом.
Здесь по утрам такая тишина!
Конечно, всех. И вас мы тоже… Надо
Хранить надежду..
Вероника
-Тапочки-зайчики, мягонько, хорошо, милые мордочки, так бы и целовала! Ночь, на кровати я в тапочках, голышом, снова залезла с ногами на покрывало, что тут плохого? Я куколка, о-ля-ля, все говорили, что я королева бала… Руки и ноги не пухнут и не болят - не понимаю, зачем я сюда попала?! Люди, любимые, милые, почему, что там в груди моей страшного углядели? В двадцать четыре - на койку, почти в тюрьму, я же хотела в Европу на той неделе! Не выпускают, анализы, беготня, кровь забирают литрами, плюс проценты, им хорошо, все можно - а у меня кончился крем, от возраста, из плаценты! Нет, я не знаю, не верю, я не хочу, это ошибка, и кто-то, должно быть, шутит, завтра накрашу губы, пойду к врачу, и разберусь в этой мерзкой больничной жути. Он ничего, и не старый еще почти, если захочет, я все для него… А может, сразу с порога - «Хороший мой, отпусти!», секс, и заплакать, хоть что-нибудь, да поможет!
Пятница - завтра, все наши поедут в клуб, это обычай - отметить конец недели, Стас приревнует, и будет метать икру, он у Аленки как сторож стоит, при теле, Катька нацепит безумные сапоги, мы их купили вместе, смеялись дико - шпилька такая - не хватит ее ноги, по голенищу - лохматенькие гвоздики, стразики, бантики… жалко, не мой размер, ну ничего, я такие найду - все ахнут, из анаконды покрашенной, например, а каблуки и отделочка - черепаха!
Там, за окном - разноцветные фонари, люди гуляют, красивые, и повсюду…
Тут- все такое… больничное, хоть умри!
Нет. Не хочу. Не хочу. Не хочу.
Не буду?
Эй, Валентина! Будешь колбасу?
Бросай шприцы, шабаш, обед и ужин,
Я, девки, мармеладу принесу,
Купила вот - пятьсот взяла у мужа,
И в магазин, а цены-то - кошмар,
Для нас, врачей - кефир, сухарь, и баста…
А у Володьки снова - перегар,
Пятнадцать лет, а пьет… да часто, часто,
а плед я дошью.
и точка.
вот только б хватило ниток…
а в голове - строчки,
всполохами зениток…
ты думаешь, это грозы?
да это над старой елью
и над седой березой,
буквы летят шрапнелью…
… а если в глазах
иней-
то с сердца чеку -
на хрен…
да ты не грусти,
псина
ты помнишь, как порох
пахнет?
а мы до реки-
речки,
дотянем с тобой,
хоть тресни…
и на огонек свечки
не мотыльки -
песни
…привяжет Харон
лодку
и что-то споет,
поддатый…
друзья принесут
водку,
нарежут стихи
на цитаты…
пьет рядом с косой,
старуха…
и мордою пес
в колено…
а я улыбаюсь
глухо
улыбкою Гу инплена…
и нарезАл
кто-то
да за ломтем -
лОмоть,
а ты не грусти,
«пехота" -
счастье твое -
не помнить,
а счастье твое -
Татуша,
тапок жевать,
старый…
и поднимать
уши
к звукам моей
гитары…
Напев коротких слов призыв из тихой дали
Порой ловлю впотьмах
Он мне любовь дарит в сегодняшней печали
Надежду в завтрашних скорбях
Слова где «эль» в конце как отзвук небосвода
О простота
Трель вдумчивых небес хмель вожделенный меда
Как хмель душист как трель чиста
Поэзию просил я к телефону
«Здесь не живёт она», - услышал я в ответ.
Искал поэзию в сверкающем оружье -
Но в армии совсем её не знали.
Искал поэзию на дне бокала -
И жажду утолить свою не мог.
Во все стучался двери - мне сказали:
«Мадам ушла. Её здесь нет».
Так кем же стать, по-вашему, я должен?
Иль уподобиться мне надо человеку,
Уснувшему на эскалаторе и вдруг
Смешно подпрыгнувшему? Кончились ступеньки!
Отправлюсь я один купаться в горьком слове,
Я буду камешки кидать подальше в моpe,
Смотря, как вдалеке мигают маяки.
На улице я буду тыкать в окна палкой,
К её концу птиц мёртвых привязав.
Я буду на заре без устали кричать:
«Старье берём! Старье берём! Эй, люди!»
Как солнце, я разлягусь на скамейках
Полуденных. И разве нет в метро местечка
Тому, кто для глухих решился петь?
Безумье встретил я на набережных Сены.
Все кланялись ему, но мне его прическа
Совсем не нравилась.
Увидел я клыки,
Наточенные по последней моде,
Но преступленье мне от этого не стало
Казаться более изящным и красивым.
Пошёл бы в церковь я, там сел бы отдохнуть,
Да запах благовоний мне противен.
На перекрёстках я поэзию искал,
Но занята была она тогда.
Чем занята - никто мне не сказал.
Я нищий. Я прошу: подайте, господа!
Из милости поэзию подайте!
Лучший учебник стихосложения - хорошая поэзия.
Я не люблю изысканности речи,
Как не люблю и бедности в словах.
Я знаю множество поэтов.
(По многим уже ставят свечи).
Ни каждый мог сказать в стихах,
Не лобызая сложных пируэтов,
О том, о чём болит его душа.
Резистос (А.А. Сумцов)
Вольдемар Сергеевич Латунский, интеллигент в хз каком поколении, отличался одной удивительной особенностью. Он, не умея пить, точнее напиваться, каждый раз на питейном мероприятии частенько отдыхал в салате. Но интерес не в этом. А в том, что каждый раз, падая в салат своей интеллигентной мордой, успевал он сообщить:
- Онегин, добрый мой приятель… - и рраз, уже в салате, спит.
Затем, изрядно отдохнув, он от салата отрывая морду, также сообщал:
- И вдруг умел расстаться с ним,
Как я с Онегиным моим.
Всех это сильно забавляло, пока однажды кто-то не засек время этого салатного сна. Оказалось, и это тоже удивительно, что оно всегда было одно и то же - 3 часа, 47 минут. Естественно заподозрили, что Вольдемар во сне читает Пушкина. Однако. И как-то раз друзья, кажется когда праздновали юбилей главной бухгалтерши Эллы Карловны Шулерман, взяли с собою Онегина, роман естественно.
И вот, когда в очередной раз Вольдемар Сергеич отправился в салат, все дружно начали читать роман в стихах… начиная со строчки «Онегин, добрый мой приятель…»
И что вы думаете - каково же было всеобщее удивление, когда действительно, вся компания, с просыпающимся Вольдемаром вместе взятая, одновременно произнесла «И вдруг умел расстаться с ним, как я с Онегиным моим.»
Это был шок.
…
С тех пор, бывало что Вольдемара даже нет на пьянке, а друзья, все, конечно же, тоже интеллигенты, подвыпив капитально, остаток вечера Онегина читают. Войдет бывало кто-то пьяный, крикнет «Сука бл.дь. Давайте выпьем !!!» - ему так вежливо «Товарищ, тише, тссс, конечно выпьем, только позже. Вы за Татьяну текст прочтете?» И тот читал, куда деваться. В конце концов даже появилась поговорка - «Путь к стакану лежит через Онегина»… Позже просто, чтоб не трясти за сиськи воздух, говорили крикуну - «Через Онегина», и так вот головою на компанию чтецов кивали, подходи мол… Бывало, человек уже вовсе и не человек, ползает с трудом, не то что ходит, а все ж ползет, Онегина читать…
Дай мне начало ниточки любви,
По ней дойду до самого конца,
Увижу драгоценный свой сапфир,
И утону душой в чертах лица.
Не паутинка ниточка твоя,
Не шёлковая прядь от шелкопряда.
Она всегда чарует, как заря,
С ванильной долькой нежного заката.
Любовь - вязальщица. Мы - спицы две,
Участники вязального экстаза.
Узоры создаются в голове
Для будущего нашего показа.
Задумается кто-то распустить
По петелькам сближение двоих,
Тогда в клубок смотается вся нить,
И завершится о любви мой стих.
Тёплый вечер, как сладкий чай,
Ароматен безумно был.
Я до этого по ночам
Быть без сна долго не любил.
Как обычно, не стал лимон
Класть себе, услаждая вкус.
Первый раз позабыл про сон,
Ощущая весны искус.
Мне достаточно стало лишь
Осязать, обонять намёк,
Возбуждая соблазном тишь,
Продлевая блаженства срок.
За бокалом опять бокал
Той любви выпивал ещё,
Прикасаясь к её губам,
Настоявшимся сливкам щёк.
Больше сдерживаться не мог,
До того стало вкусно мне
Поглощать на десерт пирог
С долькой счастья наедине!
Не будем забывать давайте годы
Воронежских неслыханных боёв.
Мы милости не ждали от природы,
Фашистских прогоняя холуёв.
Румыны, немцы, венгры, итальянцы
Разрушили Воронеж до руин.
Вели себя как звери иностранцы,
Им истреблять нас позволял Берлин!
Воронеж - город той солдатской славы,
Далёких тех сороковых годов,
Российский град достойнейшей державы,
Где отступать никто был не готов.
Две сотни и двенадцать дней осады.
И тут враг слабину-то всё же дал.
Фашисту больше не видать пощады!
Час правды для истории настал!
В храме поэзии
Поэзии храм открываю дрожащей рукой,
Святая святых, здесь не каждому вход обеспечен.
В сплошной темноте кто-то шепчет мне: «Эй, кто такой?
Не стой, проходи, обосновывайся, человече…»
Здесь тихо и сыро, и капает где-то вода,
Разносится эхо под сводами дивных строений.
-Мужик, ты поэт?
-Я не знаю… Но, кажется, да…
-Кто ж так отвечает, придурок?! Тут принято - «Гений»!!!
-Да как же так можно? Я новенький, я в первый раз…
Стишок написал, посмотрите, удачно ли это?
-Не, блин, господа, посмотрите, тихоня у нас!
Вошедший в сей храм автоматом зовётся поэтом!
Запомни расклад: все поэты тебе не чета.
Ты лучший из лучших и пусть суетятся коллеги…
Не важно, что ты в хореЯх не сечёшь ни черта,
Садись и езжай на Пегасе, а можно - в телеге.
Поэтам прощается многое, можно грешить.
Читатель отпустит грехи за «любови-моркови»
Живи, наслаждайся, здесь некуда вобщем спешить.
Бывает, однако, что жаждет собрат твоей крови.
Стихи есть молитва. Удобно и лоб не набьёшь,
Черкнул пару строк между делом и чист, аки ангел.
И в сауну к девам невинно-святым снизойдёшь,
(Нельзя нам - поэтам - без дев, соответственно рангу).
Раздамши автографы, снова изменишь жене,
Напьёсси до чёртиков дивных и, славу смакуя,
Уснёшь на диване, собою довольный вполне…
А критики? По барабану, пускай критикуют.
Истинный вкус состоит не в безотчетном отвержении такого-то слова, такого-то оборота, но в чувстве соразмерности и сообразности.
Я тоже поэт бюрократ.
Моя литература,
Не более чем аббревиатура.
Поэзия - это разврат.
К филимоновской игрушке
С уваженьем отношусь,
Кто-то скажет - безделушке,
С ними я не соглашусь.
Нереальность форм поделок,
Радужные краски тел.
Функция же, как свистелок -
Это просто беспредел.
Говорят, всё в глине дело,
Синикой её зовут,
Но чтоб вышло так умело,
Нужен человека труд.
Филимоновское чудо
Дарит радость, счастье всем.
Попадаешь в сказку будто,
От эмоций, насовсем!