Было холодно, ветер пронизывал шубы.
Выла метель, попадая снежинками в глаз.
Лишь стоит на холме, словно старые дубы,
Церковь старая, из дерева склад.
Рядом речка, замерзшая напрочь,
На санях, хоть по ней проезжай,
Колея по холму, шла от церкви так навзничь,
Спускалась на лед в дальний край.
Как раз, в эту лютую пору,
Двух покойников завезли отпевать…
Один гроб, так себе, в пору,
Другой, странноватый, под стать.
Близких не было у странного гроба,
После молебна мне его пришлось забивать.
Что за гниль, чернота, что за проба…
Как бы заново не пришлось бы сшивать.
Первый гроб положили уж в сани,
Я в обхват с человеком одним…
До саней донесли, аж устали.
Чей он, кто и, кем был?..
Разошлись все, так не сказав,
Кого тогда положили в санях.
«Оставайся на месте», сказал, показав
На пол возчик, и одернул вожжами коня.
И помчались они вниз по склону,
Где проложена к реке колея.
И заметил я — лед же поколот,
Метров двести, и, полынья.
Я тут крикнул, но он уж далёко,
И снег в мое горло влетал,
Не услышать, теперь ненароком,
В воду он с конем попадал.
И под воду ушли те два гроба,
Сани, что везли в путь последний,
Все под воду, под речную утробу.
Стихла вьюга, посыпал снег мелкий.
И, заметил, полынья-то свернулась,
Покрывалась не тонким уж льдом.
И, опять колея возвернулась,
Уходя вдаль от меня наобум.
28 сентября 2013 года.
— А когда депутат в ящике — это его работа?
— Нет, на этот раз — это его похороны.
Сегодня была на похоронах дедушки одной подруги, который являлся членом какой-то секты.
По обычаю этой секты, на похоронах присутствовала ясновидящая, которая должна была предсказать кто умрёт следующим.
По окончании церемонии, ведунья сосредоточилась и заявила, что следующим умрёт тот, кто первым выйдет с кладбища.
Пять часов сидим на могилках. Кто-то играет в карты, старички- в домино, молодёжь чатит в телефонах.
Заказали пиццу и пиво.
Кто-то надавал тумаков сторожу, который пытался нас выгнать.
Вечером будем делать барбекю с полицейскими, приехавшими разобраться в нашей проблеме, и почему-то решили остаться.
Один полицейский позвонил пожарным и попросил привезти согревающие покрытия. Вот, думаем, стоит ли объяснять им причину нашего нахождения здесь или нет, учитывая, что развозчики пиццы тоже решили задержаться с нами. Переживаем хватит ли места для всех…
Буду держать вас в курсе…
Если сгинем мы в бушующих волнах,
Даже если окочуримся от скуки,
Хорошо, что Бог избавил нас от муки
Слушать речи на своих похоронах.
Забудем скоро тех, кто склеил ласты,
Отдал концы и ноги протянул.
Еще один придурок сдох напрасно.
Коньки отбросил, вечным сном уснул.
Он окочурился, издох, дал дуба.
Скопытился он, как последний лох.
И всем на околевшего ублюдка,
Как догадались, абсолютно пох.
Отбегался, подох он, как скотина.
Такой урод не может долго жить.
Он двинул кони, и его, кретина,
Осталось лишь на кладбище зарыть.
Не спеши ты никогда на свои похорона…
Ордена лучше на груди, чем на подушке впереди.
- Вы любите музыку и цветы?
- Да.
- Тогда ждите своих похорон.
Как мы хоронили Мусю
Сначала Муся была живой легендой Суровых Минских Заводчиков, а теперь стала мертвой.
Все началось с того, что Муся, собственно, умерла, и ко мне пришла скорбная лицом и духом Суровая Минская Заводчица Лиза. Мы с Мариной посочувствовали ее горю (сочувствие было своеобразным, напоминая фильм «Тринадцатый воин» - «Что это за праздник и где ваш вождь?» - «Он умер, это похороны!», но искренним), помянули Мусю персонально испеченной поминальной ватрушкой, но похороны отложили, ибо была зима и долбить землю кайлом, даже ради Муси, мы не стали.
Муся кротко лежала в Лизиной морозилке до весны, пока земля не оттаяла и к нам в гости не приехала питерская знакомая, которой мы живо составили культурную программу: покататься на лошадях и похоронить Мусю.
Лиза притащила Мусю ко мне, и мы поехали на конюшню.
Увы, по приезду оказалось, что весна настала только в Минске, а за городом, где Мусин дух мог бы наконец упокоиться, еще стоит вода по колено. Конское.
Мы решили, что Муся заслуживает лучшего, увезли ее обратно и помянули еще раз.
- Слушай, Оль, - заискивающе сказала Лиза перед уходом, - а можно, я ее у тебя оставлю? А то чего ее туда-сюда таскать, все равно ж вместе хоронить будем. Пусть она теперь у тебя полежит, а то меня свекровь с ней домой назад не пустит!
Следующий месяц Муся лежала в моём морозильнике. Я периодически натыкалась на нее в поисках пельменей, и, одолеваемая девичьей памятью и старческим склерозом (в тридцать лет между ними устанавливается гармоничное равновесие), с огромным интересом разворачивала трехслойный пакетик, находила в нем несгибаемую Мусю, восклицала:"Твою мать, мертвая крыса!!!" «Покойся с миром!» и поспешно совала обратно.
Наконец весна наступила уже без дураков, даже сады зацвели, и мы решили, что пора наконец Мусе покинуть сию юдоль скорби, печали, пельменей и циничных минских заводчиков.
Мы забрали Мусю и поехали к Лизе на дачу на шашлыки, решив в очередной раз совместить приятное с печальным. От идеи предварительно замариновать Мусю мы отказались, а зря!
На даче, уже сформировав похоронный кортеж, мы обнаружили, что у Лизы нет лопаты. Только топор, коса и грабли. Пришлось взять складную саперную из моего багажника.
Мы взяли Мусю, зашли поглубже в лес, любовно нашли самое достойное Муси место среди цветущей кислицы и ландышей, сделали два копка и сломали лопату. У самого основания, так что проще было бы доделать могилу косой.
Тогда мы решили, что сама судьба не дает нам совершить ошибку и требует Мусиной кремации.
Увидев нас снова с Мусей, Лизин муж слегка позеленел, а услышав о кремации, решительно заслонил собой мангал. Мы не стали настаивать, зашли за дом, развели там погребальный костер и водрузили на него Мусю.
Тут-то и оказалось, что все-таки надо было если не замариновать Мусю, то хотя бы разморозить.
У меня хороший морозильник, Либхер, выставленный на максимум.
Муся лежала в огне, как неопалимая купина, и только чуть-чуть плавилась и чадила. Суровые Минские Заводчики смотрели на нее в священном ужасе, и потому проморгали появление грозовой тучи, которая, видно, тоже приползла специально на похороны Муси - когда злосчастная крыса наконец начала подавать признаки упокоения, сверху хлынуло так, что мы мигом промокли до нитки, а костер - до щепки.
ТРИ РАЗА Суровые Минские Заводчики пережидали дождь в погребе, выползали и заново разводили костер.
Три раза туча возвращалась и рыдала над Мусей крокодиловыми слезами.
Похороны закончились только поздним вечером, когда мы сами прокоптились насквозь и не уже могли ни плакать, ни смеяться.
НО МУСЮ МЫ ВСЕ-ТАКИ ПОХОРОНИЛИ!!!
С тех пор в устах Суровых Минских Заводчиков известная присказка звучит так: «Хоронили Мусю, порвали два баяна».
Всех нас рано или поздно носят на руках. Просто не все успевают почувствовать.
Пожилой муж собрался на похороны своего начальника, с которым постоянно конфликтовал.
Жена ему говорит:
- Ты легко оделся, на улице холодно, ветер - заболеешь.
- Ну и пусть! Я же не раз обещал всем, что простужусь на его похоронах.
Неожиданно найденный клад сорвал похороны.
&
* * *
Похоронный зал в городском крематории.
Хоронят, видно, богатого мужика: из кармана на груди торчит 100-долларовая купюра. Ребята из похоронной команды сильно нервничают, никак не могут ее вытащить - родственники мешают. И вот уже перед закрытием крышки гроба один ухитряется незаметно вытащить купюру. В следующий момент труп оживает и хватает его за руку:
- Налоговая полиция. Контрольное захоронение.
* * *
В одном рекламном агентстве перепутали заказ от похоронного бюро и производителя кока-колы.
В результате на прилавках магазинов появились напитки: «Мы скорбим вместе с вами!» и «На кого ты нас так рано покидаешь?», а по городу начали разъезжать катафалки с пикантной надписью: «Загляни под крышечку!»
&
В траурных венках есть что-то от фигового листка: они позволяют прикрыть всё, что лучше не показывать.