На перекрестке между тачками мельтешат неестественно возбужденные студенты-активисты с ленточками.
- А почему у вас нет ленточки, щас мы вам ее на зеркало…
- Отойди от машины.
- Вы что?!! Это же память! О великой победе!
- Кто был командующим 2-м Белорусским фронтом в 1945-м году?
- Ээээ… мммм… А! ЖУКОВ!!!
- Рокоссовский. На х. й себе ленточку намотай на память. [зеленый-сцепление-первая-газ-занавес]
Работаем над собой всю жизнь и порой только перед смертью искренне просим прощение у тех кого больше всего обижали…
И Ты Никто
Ушедший
В пустоту,
Уткнувшийся в себя,
Нашедший
Ту,
Что шепчет дым любя,
И здесь она
Внутри тебя
Безрассудно потерянные чувства всегда можно отыскать в потайных уголках нашей памяти.
…Три часа шестнадцать минут.
От тебя ни звонков ни писем.
Город спит, а мне не уснуть -
мысли пляшут по глупой жизни.
В ней ошибки идут чередой,
надвигаются жуткой глыбой.
Коль за первою да второй -
не ошибка уже, а выбор.
…Три часа двадцать пять минут.
Я все также листаю память.
Говорят, без любви не живут,
я же с нею всегда на грани.
Фотокарточек общих нет -
и спасибо тебе за это.
С головою под жаркий плед -
две недели всего до лета.
…Без пяти четыре часа.
Я надеяться перестала.
Эту ночь без тебя не спала,
этой ночи для слез мне мало.
Лишь к утру закрою глаза.
Сколько дней минуты считаю?
Мне не выплакать, не сказать
как с трудом дожила до мая…
Мамина истёртая книжка рецептов, накопленных годами… С пятнышками масла и муки…
И интернет поисковик, который вмиг найдёт любой рецепт…
Ну как он найдёт тот незабываемый, единственный в мире, вкус еды приготовленной Мамой…
Что вспомню я?
Все движется к темному устью.
Когда я очнусь на краю,
Наверное, с резкою грустью
Я родину вспомню свою.
Что вспомню я? Черные бани
По склонам крутых берегов,
Как пели обозные сани
В безмолвии лунных снегов.
Как тихо суслоны пшеницы
В полях покидала заря,
И грустные, грустные птицы
Кричали в конце сентября.
И нехотя так на суслоны
Садились, клевали зерно, -
Что зерна? Усталым и сонным,
Им было уже все равно.
Я помню, как с дальнего моря
Матроса примчал грузовик,
Как в бане повесился с горя
Какой-то пропащий мужик.
Как звонко, терзая гармошку,
Гуляли под топот и свист,
Какую чудесную брошку
На кепке носил гармонист…
А сколько там было щемящих
Всех радостей, болей, чудес,
Лишь помнят зеленые чащи
Да темный еловый лес!
Берегите друг друга от бед и коварных измен,
Сохраняйте тепло ваших душ даже в холод и вьюгу,
Никогда не просите любви у любимых взамен,
Просто сами любя, от невзгод берегите друг друга.
Берегите друг друга, у жизни короткий полёт,
И отточенных злостью, обид никогда не храните,
Может кто-то давно так прощения вашего ждёт,
Научитесь прощать, не порвав истончившейся нити.
Нам любимых, ушедших от нас, никогда не вернуть,
И ошибок, терзающих душу, уже не исправить,
Берегите друг друга, ступая на жизненный путь,
Чтоб ненастные дни вы смогли бы любовью разбавить
Не вредно делать и не вредно не делать, вредны переходы.
***
Чтобы забыть одну жизнь, надо прожить ещё одну, равную ей.
Все мы знаем, что время быстротечно и беспощадно, но даже и не подозреваем - насколько оно беспощадно.
Вы не поверите, но лет через сто, неминуемо случится такой вот мелкий эпизод.
Представьте себе:
Наше неотвратимое светлое будущее, реконструкция битвы под Москвой.
Сотни бравых русских мужиков, переодетых в немецких и советских солдат будут бегать по заснеженному полю, десятки танков обоих армий и даже голографические самолетные атаки. Дым, грохот, кругом будет восхитительно шумно и почти по-настоящему страшно…
Где-то на краю битвы, на бревнышко присядет отдохнуть одно из главных действующих лиц всей этой кутерьмы, присядет и мирно примется поедать гречневую кашу из одноразовой тарелочки.
К обедающему высокопоставленному герою подойдет кучка зевак и, стараясь не мешать, станет обсуждать его между собой:
- Чертовски красивая форма. Неужели это сам Гитлер?
- Ну что вы? Вряд ли. Во первых - Гитлера под Москвой не было, он руководил из Германии, к тому же у Гитлера не было железных крестов, да и усы у него были не такие. Это, скорее всего, либо: генерал Гудериан, либо Гиммлер.
- Ну, да, точно, у Гитлера усы были не такие. Наверняка - это Гиммлер.
- Скорее всего…
И тогда переодетый герой оторвется, наконец, от своей солдатской каши и скажет:
- Извините, что встреваю в вашу научную беседу, но я не Гиммлер и даже не Гудериан. Я Буденный, а это у меня не железные кресты, а Георгиевские, за первую мировую, а вот это вот - Орден Ленина, чтоб вы знали, в немецкой армии такими орденами практически никого не награждали…
Зеваки сделают бровки домиком и дружно скажут:
- Упс…
Да, к сожалению, как это не удивительно, но рано или поздно, такая сценка неминуемо случится.
Для тех, кто не верит, или не надеется прожить еще сотню лет, чтобы самому убедиться в этом, я расскажу о сценке, которая уже случилась, не далее, как вчера.
Бородинское сражение:
Дым, грохот, кругом было восхитительно шумно и почти по-настоящему страшно…
Две враждующие батареи шарахали друг по другу из пушек, при этом в небо поднимались красивые кольца дыма идеальной формы. Как будто Гулливер закурил трубку.
Из пушечных стволов громоподобно вылетали тряпки (остатки пыжей) и приземлялись прямо на головы неприятелю (так вот она какая - «сифа» для взрослых).
Кавалеристы носились за ощетинившейся штыками вражеской пехотой и неожиданно жуткий рев коней, добавлял тревоги и натурализма всему этому действу.
К нам - зевакам, на самый краешек войны, из дыма вынырнул высокий красавец и ни кто-нибудь, а сам князь Багратион (совсем новенький, еще не раненый в бедро).
Сел он на бревнышко и торопливо принялся поедать гречневую кашу из одноразовой тарелочки. Багратион явно спешил обратно, ведь война не ждет даже князей…
Мы окружили бравого вояку, чтобы вблизи полюбоваться его мундиром, наградами и бакенбардами.
Я сказал:
- Чертовски красивая форма.
Рядом подхватили:
- Да, и как похож. Особенно в профиль. Ну, вылитый Багратион.
- Анфас тоже годится. А орденов-то сколько… красавец, жаль только, что скоро погибнет…
И тогда переодетый герой оторвался, наконец, от своей солдатской каши и сказал:
- Извините, что встреваю в вашу научную беседу, но я вынужден вас разочаровать. Я не Багратион, а французский маршал Мюрат и мне пора возвращаться к своей кавалерии. Арэвуар, мадам и месье…
Мюрат аккуратно всунул тарелочку в пластиковый мусорный мешок, махнул на прощанье шляпой и умчался штурмовать русские флеши. А мы сделали бровки домиком и дружно сказали:
- Упс…
Позади нас, молоденький артиллерист, матерясь, ремонтировал маленькую пушечку. Что-то там с колесом.
Артиллерист отложил молоток, улыбнулся и сказал:
- Мюрата назвать Багратионом - это сильно. Вы видимо совсем не умеете отличать французские мундиры от русских.
Я простодушно признался:
- Нам очень стыдно, но оказывается - не умеем. Я вот, наверняка могу отличить только Наполеона от Кутузова, да и то: по шапке, глазу и возрасту…
Артиллерист опять снисходительно улыбнулся и сказал:
- Так и быть, научу вас, как можно любого: от солдата - до маршала различить по мундиру: В форме могут быть разные цвета: красный, черный, золотой, но если присутствует хоть немного синего, вот как у меня, значит - это наш, а если в мундире будет зеленый, значит - не наш. Все просто.
Мы поблагодарили бойца за несложную науку, пожелали удачи с колесом и пошли досматривать войну, с применением только что полученных знаний.
Тут, я вдруг задумался, нерешительно постоял, вернулся обратно к артиллеристу и спросил:
- Да, кстати, по поводу: наш - не наш. А вы-то сами, кто такой?
- Я? Французский артиллерист.
- Упс…
Пусть в сердцах наших память о брате живет. Он звездой обернется, что свет нам несет. Он росинкой нам под ноги ляжет и травой прорастет муравой, говоря нам: «Я вечно живой, вечно живой…» Помним, любим, скорбим! Как же тяжело терять близких и друзей…
что между вами сейчас?
- мы друг друга помним.
В достойной душе добро долгой памятью живет
Бабулька в троллейбусе вполголоса прочитала здоровенный отрывок из «Илиады». Обалдевшие люди захлопал в ладоши. Старушка улыбнулась: Вот ЭТО - помню… А на фига я в этот троллейбус села - хоть убей не помню!
В тишине ночных раздумий
Вспоминаю о тебе.
Свет меня тревожит лунный,
Тени пляшут на стене.
И в ночи душа томится,
Очарована тобой.
Память - раненая птица,
Вновь разбудит разум мой.
Мысли, мысли, словно ветер,
Разлетаются во тьме:
То ли верить, то ль не верить,
Наяву всё иль во сне.
Продолжайся, сон прекрасный.
Околдована в ночи
Я в плену у чудной сказки.
Память в душу мне стучит.
Память, память, успокойся,
Душу мне не береди.
Затянуло время раны,
С болью мне не по пути.
Лунный свет разлит по стенам,
Ветер за окном гудит.
И любовь, мой спутник верный,
Затаилась впереди.