У выхода из лагеря и из леса, который был теперь по-осеннему гол и весь виден насквозь, точно в его пустоту растворили ворота, росла одинокая, красивая единственная изо всех деревьев сохранившая неопавшую листву ржавая рыжелистая рябина. Она росла на горке над низким топким кочкарником и протягивала ввысь, к самому небу, в темный свинец предзимнего ненастья плоско расширяющиеся щитки своих твердых разордевшихся ягод. Зимние пичужки с ярким, как морозные зори, оперением, снегири и синицы, садились на рябину, медленно, с выбором клевали крупные ягоды и, закинув кверху головки и вытянув шейки, с трудом их проглатывали.
Какая-то живая близость заводилась между птицами и деревом. Точно рябина всё это видела, долго упрямилась, а потом сдавалась и, сжалившись над птичками, уступала, расстегивалась и давала им грудь, как мамка младенцу. «Что, мол, с вами поделаешь. Ну, ешьте, ешьте меня. Кормитесь». И усмехалась.
Другое место в лесу было еще замечательнее.
Оно было на возвышенности. Возвышенность эта, род шихана, с одного края круто обрывалась. Казалось, внизу под обрывом предполагалось что-то другое, чем наверху, - река или овраг или глухой, некошеной травой поросший луг. Однако под ним было повторение того же самого, что наверху, но только на головокружительной глубине, на другом, вершинами деревьев под ноги ушедшем, опустившемся уровне. Вероятно, это было следствие обвала.
Точно этот суровый, подоблачный, богатырский лес, как-то споткнувшись, весь как есть, полетел вниз и должен был провалиться в тартарары, сквозь землю, но в решительный момент чудом удержался на земле и вот, цел и невредим, виднеется и шумит внизу.
Но не этим, другой особенностью была замечательна лесная возвышенность. Всю ее по краю запирали отвесные, ребром стоявшие гранитные глыбы. Они были похожи на плоские отесанные плиты доисторических дольменов. Когда Юрий Андреевич в первый раз попал на эту площадку, он готов был поклясться, что это место с камнями совсем не природного происхождения, а носит следы рук человеческих. Здесь могло быть в древности какое-нибудь языческое капище неизвестных идолопоклонников, место их священнодействий и жертвоприношений.
Безликая грусть моё сердце туманит,
я птицей сорваться готов
в полёт над степенною Сеной в Руане,
богиней горбатых мостов.
Кареты по ним непременно проедут,
лишь люди раскроют зонты.
И вечер дождём превратит в домоседов
гуляющих до темноты.
Где трубы заводы гудят пароходы,
без отдыха и запятой,
спокойная Сена, как прежде, уводит
меня в безмятежный покой.
И кажется- вот протяну свои руки,
воздушный зажав карандаш,
И Сена сбежит от сентябрьской скуки
туда, где впадает в Ла Манш.
Девушка по городу шагает босиком… Туфли с «Центр обувь «растворились под дождем!..
Отговорила роща золотая
Березовым, веселым языком,
И журавли, печально пролетая,
Уж не жалеют больше ни о ком.
Кого жалеть? Ведь каждый в мире странник-
Пройдет, зайдет и вновь оставит дом.
О всех ушедших грезит конопляник
С широким месяцем над голубым прудом…
Бабье лето приготовило сюрприз - осенний под дождем стриптиз.
На полу из желтых досок,
Нацепив пиджак,
Что прикуплен был недавно в секонд-хенде,
Танцевало в коридоре лето краковяк
Открывал кто-то дверь
И дверь скрипела не в такт…
И бежали отовсюду незнакомцы к нам,
И со всех помоек местных шли собаки,
Танцовщице разбитной виляя хвостиком…
Слышишь, брат? Слышишь, брат? - ловя гармонию там.
Припев:
И нынче вижу я как
Поверь мне, вижу я как
Нам в коридоре пляшет лето краковяк.
Кассетою заряжен
Играет магнитофон:
«Иди сюда, послушай томный этот стон!»
И нынче вижу я как
Поверь мне, вижу я как
Нам в коридоре пляшет лето краковяк.
Окосев от самогонки,
И не закусив,
Мой подъезд, давно ремонта не видавший
Всеми стенами затрясся,
Двери отворив
И всем нам, кто здесь был
Он самогонки налил.
А потом, уже под утро, похмелясь пивцом -
Есть начало у всего и окончанье, -
Захандрив, сказало лето - осень подождем…
Ах, как жаль - краковяк оно не спляшет нам днем…
Припев тот же.
Эта осень наконец-то наступила,
Хоть и в жизни наступила осень тоже…
Ты пришел ко мне такой нежданно-милый,
Лишь порою этой - странной, непогожей…
Припев:
А когда-то мы с подругой
без умолку
Всё шептались - ты появишься
однажды.
Я была тогда бесстыжей
комсомолкой,
А теперь я беспартийная
со стажем…
Так ждала я, на курортах отдыхая,
Одного тебя, поверь, на белом свете.
Пусть меня теперь моя подруга хает,
Если ей тебя не приключилось встретить…
Припев:
А когда-то мы с подругой
безумолку
Всё шептались - ты появишься
однажды.
Я была тогда бесстыжей
комсомолкой,
А теперь я беспартийная
со стажем…
Эта осень подарила мне немало!
Сорок - старость? Уверяю, это бредни!
Я вчера оргазм, ребята, испытала!
Первый в жизни, и, надеюсь, не последний!
Эфемерные наши признания…
Ты молчишь - я молчу…
Нету большего наказания -
Недосказанность чувств…
Есть… глупейшее несвершение…
Обреченность Мечты…
Виртуальное поколение -
Я… и Ты…
Даже в призрачных снах не спасемся мы…
Небеса отреклись… от нас…
За меня пригуби… мой… глоток Весны…
Умираю…
Здесь и… сейчас…
Дождь с утра барабанит по крышам,
плачет лужами хмурый пейзаж.
Убегают, как кошки, чуть слышно
полурифмы под мой карандаш.
Мокрой осенью пишется легче,
словно кто-то диктует стихи.
И лечиться от этого нечем,
если строки светлы и тихи.
Не излечит ни кофе, ни радость
от рифмующих мысли оков.
Это дождь… Это просто усталость…
Это тени несбывшихся снов…
Ти вид мене пишов сьогодни…
Що ж тут дивного?
Просто осинь…
В цвет разлуки оделась листва…
Хоть конец - лишь преддверье начала,
слёз и грусти полна голова,
и ворона уже прокричала,
предрекая печальные дни
расставания с красками жизни.
Поскорее меня обними,
вот-вот дождик, я чувствую, брызнет
мне на щёки… Смириться нельзя,
но приходится, как же иначе.
Все мы дети природы, скользя
по холсту её красками, плачем
и смеёмся, смешаясь смешно
с чьей то капелькой жизни, а рамой
служит время… Такое кино,
эпизод комедийный за драмой
вечно следует, видишь, смеюсь… -
Так весна будет вновь за зимою.
В новой жизни тебя я дождусь,
и обнимемся жарко с тобою…
Чтобы продлить лето нужно всего лишь осенью слетать в тёплые края!
Осень. Дождь барабанит по крышам
Свои пляски устроил опять
А я слышу. отчетливо слышу-
Приглашает меня танцевать.
И асфальт у ручьях весь и лужах,
Во все стороны брызги от ног,
А партнер мне такой очень нужен,
Чтобы тучами радовать мог
Мы танцуем, а листья кружатся
Упадут на дорожки ковром
…За тобою мне так не угнаться,
Как за этим осенним дождем.
И пусть он барабанит по крышам,
В облаках спрятав солнце густых,
Я услышу, конечно. услышу,
Как на встречу зовешь меня ты!
Осень… Дождь все идет и идет…
Какое-то это бабье лето… по-мужски скупое на тепло, зато рыдает по-бабски)))))
Приглашаю тебя на осень, как на черный и грустный танец, как на чай, когда время восемь, когда поздно что-либо править, когда дождь атакует стекла, когда небо висит вуалью… Приглашаю тебя на осень. Не целую. Не обнимаю.
Когда выключат свет, и ветер, в водосточной трубе играя, будет петь о зиме и смерти, ты скажи, что так не бывает. Ты скажи, что любовь сильнее всех простуд и холодных пальцев… и мы сядем у батареи, не способные вслух признаться, что у каждого боль сквозь ребра, что от счастья остались крохи. Дай зажить. Помолчи. Не трогай. Посидим, поглотаем вдохи.
И уткнувшись в плечо твоё, взвою, и словами закутаю раны. Мне приснится солёное море и цветущие в небе каштаны. Ты погладишь тихонько волосы, и мне станет чуть-чуть теплее.
Приглашаю тебя на осень.
Не целую. Не жду. Не верю.