«глупое лицо» конечно еще ни о чем не говорит, но уже не вызывает желание, что-то услышать…
Общество - под-властно.
После разговора о «ватниках» хочу обратить внимание на другой популярный мем последнего времени - на «креативный класс», или «креаклов». Тот факт, что это понятие, выйдя за границы традиционных дискуссий, прочно вошло в нашу жизнь, говорит о том, что оно стало верным обозначением реально существующего явления. Впрочем, обыкновенно под «креаклами» подразумевают так называемую «либеральную оппозицию» - некую категорию граждан, выступающих против современной российской власти с либеральных, в постсоветском понимании, позиций. Но на самом деле, данный момент не является базовым признаком для данной категории граждан, и понятие «креативный класс» на деле охватывает гораздо большее число лиц, нежели понятие «либеральная оппозиция». «Креативный класс» является не просто одной из сил, действующих на нашем «политическом поле», а представляет собой одну из базисных подсистем постсоветского общества.
Для понимания природы «креаклов» разберем эту «конструкцию» («креативный класс») подробнее. Прежде всего, следует заметить, что тут мы имеем дело не с теми классами, которыми привыкли оперировать в рамках марксизма. «Класс» тут - аналог того, что у нас принято именовать «социальной стратой» - то есть некая категория людей, имеющих некие общие признаки. Изначально понятие «креативный класс» было введено американским социологом Ричардом Флоридой для обозначения социальной группы населения, включённой в постиндустриальный сектор экономики. Последнее уже само по себе представляет особый случай, требующий отдельного разбора. Но нас пока больше интересует судьба понятия «креативный класс» в постсоветском мире. Если «там» идея Флориды оказалась просто одной из бесконечного потока концепций, генерируемых интеллектуалами для зарабатывания себе на жизнь, то «тут» ее ждало большое будущее. «Креативный класс» неожиданно стал одним из базовых элементов в современном общественном сознании.
* * *
Трудно сказать, кто первый ввел это понятие в наше смысловое поле - в конце концов, работы Флориды в России никогда не имели особой популярности (хотя и издавались с середины 2000-х годов). Вроде бы особую роль в популяризации идеи «креативного класса» сыграл Владислав Сурков, но это абсолютно не важно. Вне зависимости от того, кто стоял за распространением этого концепта, он оказался весьма кстати для политики, развиваемой российским правящим классом в конце 2000-х - начале 2010-х годов (правление президента Медведева). Именно в это время правящие круги ощутили кризис своего прежнего курса (основанного на «утилизации» советского наследия) и приступили к поиску решений, одним из которых и стала концепция «креативного класса». Именно он должен был стать основой для будущей модернизации страны, которая должна была вытащить ее из «сырьевого тупика».
Модернизация, символом которой стало знаменитое «Сколково», трактовалось как переход от «сырьевой экономики» к пресловутым «высоким технологиям» (под которыми подразумевались современные средства коммуникации и прочие «гаджеты»), что должны были вытащить страну из явно ощущаемого тупика. Разумеется, эта программа провалилась. Чуть ли не единственным результатом этой «модернизации» стал президентский «твиттер», ну и «распил» выделенных средств в «том самом Сколкове». Разбирать причины этого провала надо отдельно, хотя и так ясно, что при существующем уровне понимания реальности у нашей «элиты» ничего другого быть не могло. Но «креативный класс» остался. Этот конструкт оказался гораздо более удачным, нежели остальные порождения «медведевской модернизации», и даже теперь, когда о «Сколково» уже давно забыли, он остается актуальным.
Причина данного положения лежит в особенностях постсоветской экономики. Дело в том, что, начиная с 1991 года, а может быть, и раньше, экономика нашей страны разделилась на две неравные части. Одна - большая часть, представляла собой остатки прежней, советской системы производства и жизнеобеспечения: заводы, фабрики, колхозы (затем преобразованные в АО, но, по сути, сохранившие прежнюю структуру), больницы, школы, котельные
Другая часть представляла собой так называемую «новую экономику», возникшую или после распада страны, или перед самым ее концом. Эта «новая экономика» строилась на основании идей антисоветизма, ставших базисом постсоветской жизни. Целью этой экономики было «деланье денег», или «заколачивание бабла», а по сути - «утилизация» большего числа советского наследия и превращение его в капитал для новой элиты. Этот, можно сказать, паразитический сектор рос за счет «первой части», уверенно отбирая у нее все создаваемые ценности и перераспределяя их себе. Сюда можно включить банки, «торговые дома», биржи, «чековые фонды» - и обслуживающий их персонал в виде магазинов, кафе, казино и борделей. А также большинство СМИ и вообще «творческого персонала», быстро сообразившего, где крутятся реальные деньги, вроде модных театров, популярных певцов и рок-групп и прочих писателей с поэтами.
Надо понимать, что это разделение на первоначальном этапе довольно четко маркировалось по уровню доходов: например, если в «совковом» секторе средняя зарплата до 2000-х годов не превышала 100 долларов, то в «новой экономике» она довольно быстро вышла на уровень 1000 долларов и выше, приближаясь к «нормальному западному уровню». Понятное дело, что человек, работающий тут, неизбежно отделял себя от какого-нибудь слесаря или инженера, получающего свои гроши на заводе. Работник «новой экономики» чувствовал себя превосходно в существующем мире: он мог позволить себе купить жилье, машину (пусть и не новую, но «иномарку»), не говоря уж о продуктах и одежде. Единственной ценностью были «настоящие западные бренды», цена которых была рассчитана на «настоящие западные зарплаты» (что впоследствии так анекдотично проявилось в «креативном классе», например, пресловутая «яблокомания»
Разумеется, «новая экономика» маркировала себя и в «вербальном пространстве». С самого начала в ней использовалась специфическая «псевдоанглийская» система обозначений: все эти «менеджеры», «мерчандайзеры», «брокеры», «супервайзеры»
Но «новая экономика» не воспринимала творчество, как таковое - как взаимодействие человека и мира. Для «утилизаторской» экономики никакие сущности сами по себе не существовали, они рассматривались только через процесс «обмена ценностей». Упомянутый Пелевиным «криэйтор» означает специалиста, занимающегося разработкой рекламного проекта. То есть не просто созданием новых сущностей, а созданием их строго на определенную тему, отвечающую желаниям заказчика (и, соответственно, оплачиваемых). «Креатив», в отличие от творчества, означает процесс создания чего-то, что будет оценено окружающими. Кстати, не обязательно в твердой валюте - хотя очень часто именно подобное и подразумевается. В некоторых случаях достаточно и морального вознаграждения - повышения ценности «криэйтора» в той или иной общественной группе (например, в этом состоит цель большинства «перфомансов»). Важно тут то, что само создание новых сущностей без оценки не имеет смысла - в отличие от творчества в традиционном понимании. Ван Гог, написавший сотни картин, но продавший лишь одну (или две), безусловно является творческим человеком. Но так же безусловно его нельзя назвать «креативным» - в этом смысле самый захудалый дизайнер намного «креативнее» ван Гога.
Получается, что в случае «креативности» основной «вес» переходит от самого акта творения к его встроенности в господствующую систему ценностей. Не то чтобы это было что-то плохое - ведь каждый акт творения тем и ценен, что его должен кто-то использовать - но он приводит к сильному сужению понятия творчества, сводя его мотивацию к сиюминутным потребностям. Картины «некреативного» ван Гога, например, оказались востребованы после его смерти, и сейчас многие музеи и коллекционеры платят огромные деньги за то, чтобы приобрести их. Но в условиях «новой экономики» смысл состоит именно в немедленном и непосредственном вознаграждении за творческий процесс. То, за что не вознаграждают, - не существует. Подобное сведение всякого действия (не обязательно творческого) к вознаграждению привело к формированию особенности мышления участников данного «сектора» - каждое действие имеет своего заказчика. Данная особенность очень сильно проявляется сейчас - но об этом будет ниже.
Пока же отмечу, что вышеупомянутые особенности «новой экономики» не могли не привести к формированию ее участников в особый социальный слой, имеющий вполне конкретные границы и свое особое миропонимание. Проявилось это со второй половины 1990-х - когда от мелкого бизнеса с непосредственным владением собственностью перешли более крупным структурам, со значительным количеством наемных работников. Необходимо было объяснение, почему офисный клерк «с опытом работы на ксероксе» получает гораздо больше инженера с тридцатилетним стажем или ведущего хирурга больницы. Именно тогда наступил период оформления идеологии этого слоя как отличающегося от «серой массы» некими положительными качествами. В качестве одного из этих качеств и была взята пресловутая «креативность», которая, как сказано выше, вне данного слоя практически не встречалась. В качестве обоснования высоких зарплат «креативность» оказалась идеалом - во-первых, она все-таки апеллировала к понятию творчества, которое всегда довольно высоко ценилось в обществе. Во-вторых, «креативность» была, как сказано выше, признаком исключительно «новой экономики» и не могла существовать в «старой экономике».
* * *
Получается, что еще до того, как понятие «креативный класс» было введено в российский политический оборот, и даже до того, как оно было сформулировано Ричардом Флоридой, данное понятие, де-факто, уже существовало в общественном сознании. Роман упомянутого выше Пелевина «Generation П», в котором он описывал мироощущение представителей этого слоя, вышел в 1999 году, а Флорида сформулировал свою идею в начале 2000-х. Начавшиеся «сытые» 2000-е годы привели к дальнейшему росту «креативного класса», причем в это время его отличие стало закладываться уже на уровне образования. Если в 1990-х основную часть «новой экономики» составляли выходцы из «старой», то в 2000-х рост числа «новых вузов» и «новых факультетов» вузов старых привел к формированию категории людей, которые с самого начала рассматривали свое будущее как жизнь представителей привилегированного слоя. Заводы оказались окончательно «опущены» на самое дно ценностной системы: молодой человек «нового времени» изначально настраивался на работу «в офисе» и, соответственно, на получение места среди «небожителей». Огромное число будущих представителей «креативного класса», еще не имеющего данного названия, стекалось в «распухающие» мегаполисы, заполняя плодящиеся, как грибы после дождя, офисы. Понятное дело, что рано или поздно, но этот слой должен было получить свою самоидентификацию.
Удивительным было, наверное, то, что эта самоидентификация наступила так поздно - в «медведевский» период. Десятилетие этот слой чувствовал свою особую идентичность - но никак не мог ее выразить. Но ирония судьбы состояла в том, что как раз тогда, когда «креативный класс» был наконец-то назван «креативным классом», для него наступил тяжелый период. С одной стороны, «новая экономика» «выжрала» все «легкие» ресурсы, и наступило время, когда государственной элите пришлось обратить внимание на экономику «старую», на все эти заводы и больницы. Медленно, но перестраивалась структура страны на капиталистический лад, в результате чего разница между «новой» и «старой» экономикой упала (в том числе и по зарплате). Если вначале между «убогими совками», работающими в обшарпанных помещениях, и «креативными менеджерами», креативящими в офисах с евроремонтами, была существенная разница, то теперь она исчезла. Более того, «убогие бюджетники», бывшие еще недавно предметом всеобщей жалости (где-то рядом с бомжами), теперь стали приближаться по доходам к «креативным» (разница, конечно, оставалась, но уже не на порядок). Это, кстати, помимо всего прочего, сильно ударила по работникам «новой экономики» и материально - так как вслед за зарплатой поползли вверх и цены. Если в конце 1990-х - начале 2000-х они со своей «тысячью баксов» казались королями, то теперь и три, и четыре тысячи американских долларов уже не давали столь ощутимого преимущества. А тут еще и всевозможные «силовики» и прочий «уралвагонзавод»…
Тут надо сказать, что именно подобная ситуация, в которой полицейский или военный получает больше, чем среднестатистический «офисный планктон», в том числе и «креативный», как раз и является «нормальной» для нынешнего экономического положения нашей страны. В любом государстве Третьего Мира именно «силовики» оплачиваются в первую очередь. Да и в странах Первого мира, включая США, эта категория далеко не бедствует. Да что там «силовики» - пресловутые врачи и учителя никогда и нигде не находятся и не находились в том жалком состоянии, в котором они существовали в постсоветское время. Да, для капитализма, тем более периферийного, характерны проблемы с образованием и здравоохранением, но проявляются они в недоступности этих услуг для большинства населения, а вовсе не в бедственном существовании работников этих отраслей. И в этом случае мы и в дальнейшем будем наблюдать процесс роста социального статуса данных профессий при одновременном снижении их числа (уменьшение количества вузов в бывшем СССР - исключительно вопрос времени).
А вот высокий статус офисных клерков и «креативного класса» - как раз результат указанных выше постсоветских особенностей. Самое главное, что следует понять, - это то, что оплата и социальный статус данной категории нельзя сравнивать с оплатой и социальным статусом аналогичных представителей развитых стран. Относительно высокие доходы «новых работников» в 1990-е - 2000-е годы определялись сверхдоходами «новой экономики», основанной на утилизации советского наследия. Для функционирования нормальной экономики в условиях существующего рынка подобной ситуации невозможно - смешно, например, сравнивать доход, который приносит рекламная компания в США или Европе, с аналогичным доходом в России. Про «обычных» клерков даже вспоминать смешно. Если еще учесть, что для нынешней постсоветской экономики характерно хроническое «недоинвестирование» в производство, то становится понятным, почему положение «креативного класса» является у нас завышенным и неизбежно должно быть «опущено» (в том числе через «подъем» всего остального).
Подобный процесс и происходит в последние годы. И совершенно очевидно, что самим представителям «креативного класса» данная ситуация не нравится. Эта категория граждан изначально существовала в условиях сверхдоходов, именно для подобной ситуации вырабатывались все существующие тут нормы и модели, именно на условиях избранности - как сказано выше - формировалась их идеология. И признать, что эта идеология основывалась на крайне ущербной и вырожденной ситуации, переход от которой к периферийному капитализму - уже прогресс, они, разумеется, не могут. Отсюда проистекает абсолютно естественное желание вернуть времена господства «утилизационной экономики» - то есть основание тех самых процессов, которые ставят «креативный класс» в оппозицию действующей власти.
Подобное у представителей иных социальных слоев вызывает удивление - ведь нельзя сказать, что представители «креативного класса» бедствуют при нынешнем политическом курсе. Более того, их доходы заметно растут и уровень жизни увеличивается. Но, как сказано выше, для подобного удивления нет оснований - все происходит абсолютно логичным образом: ранее бывшие (почти) элитой общества, его представители теперь страдают (без шуток) от «подъема» иных слоев населения.
Но следует сказать и еще об одном факте - как сказано почти в самом начале, особенностью мышления «креативного класса» выступает «креатив» - то есть творчество по желанию заказчика. Эта твердая уверенность в необходимости «заказчика» для любых процессов приводит к крайне волюнтаристическому сдвигу в миропонимании. Волюнтаризм сам по себе характерен для постсоветского мышления - а тут получается, что можно говорить о «волюнтаризме в квадрате». Подобная особенность приводит к резкой персонализации протеста «креативного класса» - то есть к сведению этого протеста к борьбе с конкретными персонами. Таковой персоной был небезызвестный Владислав Сурков (как ирония судьбы - который и ввел само понятие «креативный класс»), таковой персоной выступает ныне Владимир Путин, являющийся в представлении «креативных» единственным «заказчиком» современного положения.
* * *
Таким образом, оппозиционные выступления «креативного класса» связаны, прежде всего, с переходом от постсоветской экономики с его сверхприбыльным «утилизационным сектором» к «нормальной» экономике страны периферийного капитализма. Что, конечно, само по себе не сахар, но никаких возможностей «вернуться в прошлое» уже не существует. Поэтому, несмотря на то, что данное движение кажется борьбой против периферийного капитализма, смысл у этой борьбы нулевой: нынешнее жалкое положение нашей страны есть закономерное следствие прохождение периода «утилизаторства» и «новой экономики», которая и породила «креативный класс». Но даже если бы подобное удалось, то единственной возможностью - кроме полнейшей катастрофы - было бы новое продвижение к месту капиталистической периферии.
Почему - надо говорить отдельно, пока же можно отметить, что никакого движения в сторону более справедливого и даже более устойчивого общества от элитаристского по своей природе протеста ожидать невозможно. Представители «креативного класса», основной идеей которых является отличие (в лучшую сторону) от окружающих и, соответственно, требование для себя высокого места в общественной пирамиде, неспособны стать основанием для движения вперед. Для этого нужно нечто совершенно противоположное и уж однозначно не связанное с периодом «утилизации».
А порождения «эпохи Хаоса» способны творить только хаос и ничего более…
Если переусердствовать с остроумием, можно самому пораниться.
Самыми счастливыми люди стали бы давным давно, кабы могли оказаться в сим повинны.
Процесс социального разрушения напоминает эскалатор разврата. Чтобы лучше понимать, о чем идет речь, рассмотрим происходящий процесс на примере сексуальной сферы. Начнем с традиционного общества, где недавно мы жили. Еще вчера в сфере отношения полов первой ступенью была область ухаживания мужчины за женщиной. Женщина кокетничает, мужчина настаивает. Вокруг этого возникает игра, идущая в рамках традиционного ритуала условностей. Эту тему до известных границ можно обсуждать открыто. Это не скрывается, это возможно демонстрировать в обществе.
Вторая ступень теневая, интимные отношения. Это не осуждается, но говорить об этом открыто не принято по умолчанию. Все делают это, но не откровенничают. Точно так же, как не рассказывают о личных гигиенических процедурах.
Третья ступень закрытая. Здесь различные извращения. Эта область под строжайшим запретом, как для обсуждения, так и для практики.
Демократия включила «эскалатор». Ступени начали двигаться, причем, на первых порах очень медленно, практически незаметно. Ухаживание мужчины за женщиной приравнивается к чему-то типа рукопожатия. У всех на глазах теперь можно целоваться. Вторая ступень занимает место первой. Традиционные интимные отношения можно открыто обсуждать. Третья ступень перемещается на положение второй. Гомосексуальные связи теперь не считаются пороком. Говорить о них открыто не приветствуется, как раньше не приветствовалось говорить о традиционных интимных отношениях, но и не порицается. Третью ступень формирует новое содержание из области темного (извращения типа педофилии или скотоложества).
Следующий сдвиг на одну ступеньку происходит уже намного быстрее. Интимные разнополые отношения воспринимаются, как недавно воспринимался поцелуй. Первую ступеньку занимает педерастия, промискуитет и прочее. Это теперь не только не осуждают, об этом можно открыто говорить. На второй ступени педофилия или скотоложество. Это уже не осуждается, но говорить об этом открыто считается дурным тоном. На третьей ступени размещается еще более экзотическое извращение, например, поедание экскрементов или некрофилия.
Чем активнее культивируют демократию, тем быстрее движется «эскалатор». Если ничего не изменится, еще при нашей жизни педерастия будет восприниматься как поцелуй. Педофилия займет первую ступень, ее можно будет не только практиковать, но и открыто обсуждать (на Западе эти тенденции уже набирают силу). Поедание говна и секс с покойниками перейдет на вторую, теневую ступень, о которой все знают, но не осуждают, воспринимая как естественное явление. Третью ступень займет практика маньяков-садистов (на первых порах будут мучить виртуальных людей в виртуальном пространстве, а дальше страшно подумать).
Если читатель не поленится и умозрительно продолжит развитие свободы, он увидит бездну ада. Почувствует его смрадное дыхание. Поймет смысл выражения «приходят к вам в овечьей шкуре, внутри суть волки хищные» (Мф. 7, 15).
Если кто-то подумает, этого не может быть, тот бесконечно заблуждается. Все выше написанное не выдумка воспаленного воображения, а малая часть реальности. Стыд не позволяет описать в полном объеме действительность. Сатана спекулирует на сильнейшем факторе - половом инстинкте, разрушая стыд и вместе с ним человека. Прямо и косвенно, исподволь, из утверждения «живем один раз» рождается логика удовольствия, которая не имеет дна.
Как известно, будущее не существует. Оно принципиально никак и ничем не может проявлять себя в настоящем, напротив, все последующие события проистекают из предыдущих, но не наоборот. Так обстоит дело в классической физике (с учетом термодинамической стрелы времени), так, с определенными оговорками, и в физике релятивистской. Разумеется, попытки как-то побороть эту ситуацию, перепрыгнуть за установленный природой барьер и увидеть то, что будет, продолжаются с далекой древности по сей день. Только место вошедших в транс шаманов и оракулов заняли особые физические теории, с помощью тех или иных математических построений пытающиеся получить возможность ясновиденья. Но результат остается прежним - будущее так же недостижимо, как и сотни лет назад…
Но в то же время, когда «прямое» ясновиденье остается невозможным, даже после замены ядовитых грибов на синхрофазотроны и интерферометры, человеческий разум, тем не менее, обладает серьезными возможностями для предсказаний. Как ни странно, но именно то, что эти возможности постоянно используются в реальной жизни, скрывает их от обыденного мышления. Человек предсказывает будущее ежедневно, ежеминутно. Каждый раз, глядя на стоящую над городом тучу и беря с собой зонтик, он занимается именно этим - предсказанием: дождя еще нет, а человек уже его предвидит. И таких случаев - миллионы: человек предсказывает наступление лета зимой и зимы летом, предсказывает получение зарплаты при поступлении на работу и наличие хлеба при заходе в магазин. Да, этот метод имеет не стопроцентную эффективность: зарплату могут не дать, а хлеба в магазин не завезти - но все равно, он намного эффективнее всевозможных случаев «классического» ясновиденья.
В общем, надо сразу сказать: предсказание будущего является основным свойством человеческого разума. Вместо того чтобы «прямо увидеть», что там, за границами «мировых линий», человеческий разум выделяет некие общие закономерности, на основании которых можно судить о том, что может быть в будущем. Конечно, в отличие от «настоящего» ясновиденья этот метод неприменим к «чисто случайным» событиям - например, выиграть в лотерею так не удастся (сколько бы методов для подобного ни предлагалось). Но, во-первых, большинство реальных событий не являются чисто случайными (а с точки зрения классической механики «чистых случайностей» нет вообще), а во вторых, «регулярность» можно организовать. Например, нахождение тех или иных съедобных растений - это, в принципе, стохастический процесс, а вот специальное их выращивание - достаточно регулярный.
Впрочем, отношение человеческого разума и будущего - это тема отдельного разговора. Пока же хочу всего лишь заметить: несмотря на то, что будущее принципиально невидимо, оно существует в настоящем, в виде своих локусов, которым еще предстоит реализоваться. Эти локусы, как своеобразные «тени грядущего», вполне могут быть замечены и прочитаны человеком. Разумеется, в отличие от «традиционного» ясновиденья, которое способно предсказать (увидеть) потенциально любое событие, чтение локусов будущего очень сильно зависит от того, насколько человек знает о происходящих процессах. Ведь если не знать, что зерно, посаженное во вспаханную землю, даст росток, который затем разовьется в колос, то невозможно предсказать будущий урожай. Поэтому для людей, не знающих, что происходит вслед за опусканием зерна во влажную землю, будет просто непонятно, как можно вообще ожидать чего-то, кроме очевидной потери полезного продукта.
Это самое верно и в отношении огромного числа событий более глобального плана. Мало просто увидеть тени будущего в настоящем, важно понимать, что мы видим именно локусы, а не случайные события. Особенно при рассмотрении социальных процессов - ведь как раз тут распространено мнение о полной хаотичности и случайности идущих изменений. Обыденный разум видит только отдельных людей, движимых личными интересами, - и считает, что эти интересы - единственное, что существует в мире. «Традиционный» историк видит деяния монархов и министров, движение войск и высказывания поэтов, считая, что войны и революции происходят по прихоти тех или иных лиц. И, следовательно - они в принципе непредсказуемы. Значит, никакого знания будущего нет (если только какой-нибудь Нострадамус реально не «пронзит взглядом» ткань времени).
* * *
К счастью, уже более полутора столетий человечество обладает теорией, которая способна преодолеть данный барьер. Речь идет о диалектическом материализме - учении, рассматривающем мир как сложное взаимодействие всевозможных систем. Сформулированный Карлом Марксом и Фридрихом Энгельсом (в качестве марксизма), для человечества диалектический материализм оказался подобен обретению зрения для слепого. Разумеется, и тогда, и сейчас это учение было очень смелым, слишком сильно отличающимся от обыденного восприятия - и поэтому не особенно активно принимаемым в обществе. До сих пор диалектический материализм большинство воспринимает как довольно искусственное учение, может быть, и интересное, но малопригодное в реальности. Но на самом деле это не так - я тут не буду приводить, например, известное высказывание Энгельса, предсказавшего Первую Мировую войну более чем за двадцать лет до ее начала, причем предсказавшего не только начало войны, но и ее тяжесть и продолжительность (при том, что генштабы всех стран вплоть до 1914 года ориентировались на быстрое завершение войны, практически за одно сражение). А равным образом, и ее результат: «крах старых государств и их рутинной государственной мудрости, - крах такой, что короны дюжинами валяются по мостовым и не находится никого, чтобы поднимать эти короны».
Но последующее после этого события - победа социалистической Революции в России в 1917 году и последующее после этого переформатирование мира - оказалось слишком сильным, выводящим его за рамки применимости «классического марксизма». Именно отсюда берет начало современного скептического отношения к этому учению, которое якобы не соответствует реальности. Вот не произошло в мире всемирной пролетарской революции, и всё тут (хотя социалистические страны существовали, и достаточно многочисленные). Да и сама Великая Октябрьская Социалистическая Революция также закончилась поражением - через 70 лет капитализм был реставрирован (и не суть, что, например, во Франции после казни Людовика N16 на троне через некоторое время оказался Людовик N18. Правда, ненадолго).
Разбирать причины столь странного отношения к марксистской теории, которое просто отбрасывает вопрос о рамках ее применимости, надо отдельно. Но, в общем, дело не только - а вернее, не столько - в конкретных несоответствиях реальности предсказаниям марксистов. Дело в том, что, согласно этой теории, грядущее предстает очень уж странным с точки зрения «среднего» современного человека. «Захват власти» пролетариями, построение государства диктатуры пролетариата - все это не очень нравится представителю «образованных классов», которые привыкли представлять мир в рамках своего превосходства над всеми остальными. И пусть впереди человечество ожидает прекрасное время коммунизма, отмирание государства и прочий «мир во всем мире» - отказаться ради этого от социального первородства не так-то просто: ведь придется признать равенство не с «добрым коммунаром» (который еще должен появиться), а с обычным, сегодняшним рабочим, не всегда приятным и доброжелательно настроенным.
Поэтому с самого начала данная теория вызывала отторжение у огромного числа образованных людей - как раз того слоя, что и должен «вводить» любые учения в жизнь. А для «необразованных» ситуация еще хуже - они, быть может, и рады бы были принять эту теорию, но беда в том, что жизнь их определяется исключительно обыденным опытом, пресловутым здравым смыслом. А марксизм тем и важен, что основан на диалектическом материализме - принципе, который абсолютно здравым смыслом не воспринимается.
Но, как сказано выше, рассматривать неприязнь к марксизму надо отдельно. Пока же можно отметить просто, что большинство упорно отбрасывает эту теорию, отбрасывает все ее идеи, включая основную: важность классовых противоречий и то, что именно они лежат в основании всех общественных изменений. Но, так как знать будущее хочется всем, то люди с жадностью хватаются за любую альтернативную идею, лишь только бы она не касалась классовой борьбы: движущей силой истории признается культура, религия, наука
Но не будем заострять на этом внимание. Человек конца прошлого - начала нынешнего века упорно не хотел и не хочет знать то, что ему неприятно. Однако если марксизм, а вернее, диалектический материализм все же прав - а у меня нет сомнений в этом - то, следовательно, мы должны искать проявления будущего именно в тех границах, которые он показывает. Например, не предсказывать абсолютно нелепую Третью мировую войну из-за Украины, страны периферийной, нищей и мало кому интересной (впрочем, периферийная же Россия как инициатор мировой войны выглядит не менее дико), а искать реальные противоречия между серьезными мировыми субъектами. Или, вместо того, чтобы видеть во введении «основ православной культуры» исток будущей Православной Империи, а в присоединении Крыма - «возврат в СССР», стоит выйти за рамки акцентированных СМИ событий и попытаться увидеть то, что реально может рассказать о будущем. В частности, не следует забывать о том, что основанием истории выступают классовые противоречия, и именно на них стоит обратить внимание…
* * *
В качестве примера искомых «знаков грядущего» хочу указать на одно локальное явление, которому обыкновенно не предается никакого значения. В связи с известными украинскими событиями произошло внедрение в массовое сознание нового «мема» - «Ватник». Удивительным образом этот мем захватил подавляющее число интернет-ресурсов, став одним из базовых маркеров украинского конфликта. Причем маркером вполне конкретной стороны - националистической (якобы) киевской власти и ее сторонников. Удивительным является то, что этот мем не является «национальным» украинским обозначением, еще недавно он даже не входил в типовой лексикон «свидомых», которые использовали «исторические» названия: москаль и кацап («Кто не скачет, тот москаль!»). Но «ватник» постепенно, но уверенно вытесняет из повседневного лексикона эти «исторические» прозвания врагов.
Мем «ватник» впервые был введен российскими «нацдемами» несколько лет назад для обозначения своих противников. Ранее они использовали понятия «совки», «ордынцы» и «имперцы», но с появлением «ватника» именно это слово стало самым популярным. Значит, именно этот образ оказался наиболее точно выражающим суть противника российских национальных демократов. «Совки» слишком связаны с СССР - а в настоящей реальности советского становится все меньше. Да и называть «совком» человека, родившегося после распада страны, - крайне странно. Что же касается «ордынцев» и «имперцев», не говоря уж о «путинистах», то очевидно, что эти понятия не слишком хорошо характеризовали тех, кого нацдемы полагали главными своими врагами. Империя, разумеется, есть враг, но только империей враги нацдемов не исчерпываются, не говоря уж о Путине.
Впоследствии данный мем был подхвачен российскими либералами. «Ватник» оказался настолько удобным и точным определением врага и для них, поэтому либералы с радостью подхватили это слово и понесли по своим сайтам и блогам, далеко за пределы традиционной «нацдемовской тусовки». Удивительно, но то же можно сказать и об «украинских националистах», или «свидомых». Постепенный переход от «москалей» и «кацапов» к «ватникам» говорит о том, что для этих «националистов» именно те качества, что отражает этот мем, и являются основными признаками врага.
Основной особенностью понятия стала его довольно сильная социальная составляющая, выходящая за рамки чисто национального разделения. В головах сторонников Майдана сложился образ жителя Донбасса, как, с одной стороны, безвольного раба, выполняющего все приказания хозяев (Януковича, Ахметова
Именно в ситуации, когда важно не производство, а распределение уже созданного, важны те качества, которыми гипотетические «жители Донбасса» не обладают: умение быстро прореагировать на событие («качество реакции» тут не важно, пока «кусок» доступен, надо его хватать, а затем думать, что делать дальше), умение быстро ориентироваться на текущие тренды (чтобы оказаться там, где можно «ухватить»). На самом деле, с точки зрения «утилизатора» и унылый работяга, тянущий свою лямку на заводе, и «гопник» из подворотни, «отжимающий» мобилы, - одного поля ягоды. В конце концов, тот же «гопник», отсидев, станет «работягой» (если не помрет), но никогда не сможет занять место «распределителя» утилизируемых благ (особенно в условиях, когда эта утилизация связана с отношением так называемых «развитых стран» - США и ЕС, которые и выступают основными гарантами «утилизаторов»).
Именно с этим и оказалась связано разделение, произошедшее после Майдана. Он разделил тех, кто желал бы утилизировать «советское наследство», превратив его в свои ценности (продать, обменять на европейское гражданство, на вхождение в «клуб цивилизованных наций»
То есть, под видом якобы национального скрывается социальная стратификация. Вместо «донбасской нации» или даже «русской нации», которая противостоит «нации украинской», как это заявляется официально, выступает совершенно иное деление: деление на разные места «утилизаторской пирамиды» - на тех «счастливчиков», которые оказались способными на «утилизацию», и на тех, кто к ней оказался непригоден, не вошел в состав «утилизаторов». Или хотя бы кажется, что неспособен, потому что именно в промышленных регионах зачастую оказывается проще «делать деньги», нежели в «европейских столицах», и уровень жизни там может быть достаточно высокий. Но при этом восприятие остается прежним - «промышленник», привязанный к производству в стране, где основные ценности сформированы в период господства «утилизаторов», остается человеком «второго сорта», даже если он получает большую зарплату.
Что же тут интересно? А вот что: место в «пирамиде утилизации» аналогично, по сути, месту в системе разделения труда. Это, по сути, есть его особая, специфичная форма, характерная для постсоветского пространства (в отличие от «традиционного капитализма»). Но суть ее остается той же: разделение на тех, кто получает всё от жизни легко, и тот, за счет кого осуществляется эта «легкость». Забавно, кстати, «зацикливание» наших «либералов» на потреблении - например, в связи с «санкциями» они постоянно выпячивают именно эту сторону данного явления (падение уровня потребления) в ущерб производству, которое просто выпадает из рассматриваемой реальности. Человек в данной системе ценностей выступает только потребителем, его «ипостась» как производителя (в которой он зарабатывает себе деньги на потребление) никого не волнует, она просто не существует в «либеральном» понятийном аппарате. Впрочем, это уже отдельная тема.
Пока же можно сказать, что налицо формирование особой, «квазиклассовой» системы миропонимания. «Квази» - потому что чисто классовая система в позднесоветское/постсоветское время считается «запрещенной», она связана с изначально плохим (с точки зрения антисоветизма) марксизмом, и, следовательно, является неверной. В течение всего времени господства антисоветской идеологии ее носители старательно обходили классовые проблемы, заменяя их другими, например, «морально-этическими» или даже биологическими: люди непригодны к свободе, они «генетические совки»
Это еще не пролетарии - многие пытаются балансировать на культурной составляющей, на особости психологии «ватников», но при этом падение к классовой составляющей неминуемо (забавно, но, например, Путин к «ватникам» никогда не относится, хотя и является врагом и для либералов, и для «свидомых»). При этом любопытно, что сам мем постепенно теряет свою исключительно бранное значение - как это случилось в свое время с пролетариями (слово изначально означало голодранцы, не имеющие своей собственности, кроме потомства). Все чаще люди сами называют себя «ватниками», причем не меняя изначального смысла слова. Возможно, со временем коннотация слова изменится - и оно примет классовый оттенок.
Кстати, занятен и обратный процесс - введение в оборот понятия «креакл» - сокращение от «креативный класс», распостранение этого мема и изменение его значения - тоже в сторону большего классового соответствия. На самом деле, это также положительный процесс, свидетельствующий о постепенном возврате к классовой модели. Кроме того, введение понятия «креакл» позволяет вывести из «разновидности врагов» революции людей умственного труда, которые ранее обозначались понятием «интеллигент», преодолеть ложную дихотомию интеллигент/рабочий и перейти к пониманию настоящих врагов людей труда. Но об этом надо говорить отдельно…
Не нужно, чтобы все были умны: обществу как ученые, так и дворники нужны
Чреда ошибок нам приносит только боль,
За ним идёт поток обид и разочарований.
Но в этом есть судьба и есть исток познаний,
И в этом есть всей нашей жизни соль.
Когда нам подаются блага все на блюде,
Жиреем разленившись, отвергая всякий труд,
И накопивши лени гору, и подавшись в блуд,
Вступаем в сговор с дьяволом, но мы ведь люди!
Зачем нам дармовых подарков мерзкая халява?
Мы созданы для созиданья благ мирских.
А жить паразитируя за счет других,
Не принесет покой, лишь обретешь дурную славу.
Хоть малой толикой внося неспешно лепту,
Мы дарим людям мир и благодать.
Не страшно было бы и жизнь отдать,
За то, что стало б излечению рецептом,
Отвратной зависти и прочих гадостей людских,
Желаний зла для причинения друг-другу,
Мы словно пони тупо бегаем по кругу,
А от рождения до смерти пролетает миг.
ФИНАЛ
Плоть больной земли покрылась ранами,
Тяжкий сон стал страшной явью полностью:
Грешный мир застыл на самой грани, и,
Только один шаг - сольётся с пропастью.
Волчий нрав, испив змеиной хитрости,
Рьяно рваться стал в злодейства гении.
Нечто было, правда, в давней бытности,
Но не в столь масштабном выражении.
Чёрный нал поставил дело грамотно,
Кровью окропив озёра с реками:
Предки, что охотились на мамонта,
Не могли равняться с человеками.
Сатана открыл ворота Адовы,
Истине залив смолою вежды и,
Вмиг забыли люди, что им надобны
Честь, и вера, и любовь с надеждою.
Утопилась страсть в болоте похоти,
Нежность растворилась в непотребности,
А цинизм и ложь добили, походя,
Совесть, исходя из неизбежности.
А карга с косою с умилением
Слала сатане свои улыбочки.
…Но для тех, кто слушал, тем не менее,
Моцарт, плача, всё играл на скрипочке.
Книгу жизни, впрочем, и внепланово:
«Реквием» запел хор белых ангелов -
Рухнул мир и… возродился заново.
Гагры, август 2014
Общество «крысиных королей»
Крысы
Сложившаяся в России ситуация создана путем применения технологи, известной под названием «крысиный король». Задача этой технологии - разрушить ключевые узлы, невидимые фундаменты и скрепы социальной конструкции. Создать атмосферу раздробленности, когда каждый сам за себя и нет понятия «свой». Чтобы достичь этого, нужно сломать нравственность. Показателем сломанной нравственности является поведение, когда свой предает своего.
Суть этой технологии очень ярко раскрывается на примере крыс. Эти животные в первую очередь известны своей невероятной выживаемостью. Основа такой живучести - в социальной сплоченности. Крысы невероятно социальные животные. Они вместе ходят «на дело», помогают друг другу, защищают, если есть возможность, забирают с собой раненых. Крысы ощущают себя единым организмом и ведут себя как единый организм. Они быстро обмениваются информацией, быстро предупреждают об опасности, передают навыки защиты. В таком поведении нет индивидуальной выгоды. Защитный механизм имеет нравственную природу.
Один из самых эффективных способов борьбы с крысами основан на разрушении защиты. Так как защита имеет основанием нравственность, способ в итоге основан на разрушении нравственности. Всем нельзя сломать нравственность. Можно сломать одиночке, да и то не сразу. Ломают постепенно. Для этого создают условия, когда рациональная логика приобретает решающее значение. Главное, заставить совершить первый шаг - действие, до этого находящееся под абсолютным табу.
Делается это следующим образом. Берут крупную и сильную крысу, долго морят ее голодом, а потом бросают к ней в клетку только что убитую крысу. После некоторых раздумий она пожирает своего мертвого собрата. Рациональная логика подсказывает: это уже не собрат, это пища. Ему все равно, а мне выжить нужно. Значит, кушать надо.
Второй раз планка безнравственности поднимается выше. В клетку бросают еле живое животное. Новая «пища» хоть и почти мертвая, но все же живая. И снова рациональная логика подсказывает решение. Он все равно умрет, а мне нужно жить. И крыса опять ест себе подобного, теперь уже практически живого.
Третий раз в клетку бросают вполне живую и здоровую «пищу», слабого крысенка. У сильной крысы снова включается алгоритм рациональной логики. Есть все равно нечего, говорит она себе. Что толку, если мы оба погибнем? Пусть выживет сильнейший. И сильнейший выживает.
Обратите внимание, у крысы на принятие решения с каждым разом уходило все меньше времени. При этом уровень безнравственности каждого нового пожирания был все больше. Через некоторое время крыса вообще не думала. Она относилась к своим соотечественникам как к пище. Едва ей подбрасывали в клетку новую крысу, она тут же накидывалась на нее и пожирала. С момента, когда она вообще не думала, жрать или не жрать, ее нравственность была сломлена.
Далее ее выпускали назад в общество, откуда в свое время взяли. Это уже была не та крыса. Это уже было существо без признаков нравственности. В своих поступках оно руководствовалась только логикой эгоизма. Но окружающие не знали этого. Они принимали ее за свою и полностью доверяли.
Очень быстро существо, внешне похожее на крысу, приходило к мысли: зачем где-то искать пищу, если она кругом, теплая и свежая. Рациональная логика определяла характер действия. Крысоед выбирал ничего не подозревающую жертву и пожирал ее.
Очень скоро он приходил к выводу, что самый оптимальный вариант - не открыто нападать и пожирать, а делать это втайне от общества. В следующий раз под тем или иным предлогом эта крыса заманивала свою жертву в укромное место и там пожирала.
Когда у крысиного сообщества не оставалось сомнений, что среди них завелся волк в овечьей шкуре, крысы уходили из этого места. Причем, уходили в ста случаях из ста. Животные словно боялись отравиться флюидами трансформированной крысы. Они боялись стать такими же. Инстинктивно чувствовали: если их сознание впитает новые установки, возникнет общество без тормозов, общество предателей, общество потребителей. Атмосфера безнравственности разрушит механизм социальной защиты и погибнут все.
Напрашивается вопрос: почему крысиное сообщество уходило, почему не могло уничтожить «короля»? В таком поведении тоже есть глубокий смысл. Коллективный разум, которым в данном случае можно считать инстинкт, просчитывал, что в ликвидации примут участие самые сильные особи, элита общества. Кто знает, что с ними будет, когда они вопьются зубами в живую плоть безнравственного собрата. Не заразятся ли сами его порочностью?
Даже крысы не хотят жить в гражданском обществе, построенном на постоянной войне друг с другом, раздирающей единое на множественное. Крысы умнее людей. Справедливо опасаясь, что рациональной логикой эгоизма заразится крысиная элита, они уходят в другое место.
Я знаю только две вещи о системе уклада общества: система общества работает только до тех пор, пока большинство его соблюдает определённые условия, и то, что система не способна наказать всех выбившихся из неё.
Люди как зубы: есть молодые, есть закоренелые, есть гнилые и есть мудрые… И даже кривые (но свои!) они дороже тех, что красивые, но поддельные…
Как жалко, что в наше время
Так мало читают люди,
Как жаль, что «крылатое» племя
Крылатым уже не будет!
Как жалко, что мы читаем,
Уткнувшись в мобильник, то’сты
И мысли свои теряем,
А может их нет уж просто?
Зачем нам тревожить душу,
За нас уже всё сказали!
Зачем нам всё это слушать,
Чужие носить медали!
Мы лучше заточим косы,
А кто-то и так, вручную,
Пойдём добывать «бабосы»,
А кто-то пойдёт в ночную!
Компьютер отнимет зренье,
А деньги отнимут душу!
Зачем нам стихотворенья,
Зачем нам кого-то слушать!
А дети взрослеют быстро,
Там, в школе, одна гребёнка,
И тоже чужие мысли
Вливают в мозги ребёнка!
А дети сидят в инете,
В наушники спрятав уши,
И это другие дети,
Они не хотят слушать!
Мой милый, любимый зритель,
Мой слушатель, добрый самый,
Смотрите, растёт потребитель
Под добрым крылом у мамы!
И если добра вы хотите
Себе и детишкам вашим -
Читайте, любите, творите,
Чтоб жизнь становилась краше!
Всё на свете есть психология: и экономика, и политика. И все остальные сферы жизни общества и личной сферы зависят от того, как человек представляет себе свою жизнь: личную и общественную. Поэтому нам навязывают ложные представления для того, чтобы использовать нас в своих интересах те, кто владеет средствами воздействия на сознание - средствами массовой информации. Старайтесь выйти из- под колпака.