Я жгу останки праздничных одежд… И струны рву, освобождаясь от дурмана! Мне не служить рабом у призрачных надежд, не поклоняться больше идолам обмана!
Птицы спрятаться догадаются и от снега укроются…
Одинокими не рождаются, ими после становятся.
Ветры зимние вдаль уносятся и назад возвращаются…
Почему, зачем, Одиночество, ты со мной не прощаешься?..
Пусть мне холодно и невесело, всё стерплю, что положено,
Одиночество, ты профессия - до безумия сложная…
Ночь безлунная, слезы затемно, тишина безответная…
Одиночество - наказание. а за что - я не ведаю.
Ночь закончится, боль останется, день сначала закрутится.
Одинокими не рождаются, одиночеству учатся…
Так дико наболела мелодия дождя
Так стук моего сердца нервирует меня
И улыбнусь я мило тебе в последний раз
Так робко и красиво йдут слезы с моих глаз
А помнишь как мечтали
Быть вместе навсегда?
И в игры не играли, а все же фальш была,
С тобою постоянно мне снилось много снов
Сейчас же не осталось ни снов и ни следов
И ребра так устали за тобою ныть
И сердце разучилось кого-то так любить
А небеса мне шепчут: Забудь его! Забудь!
Но не могу сама же себя я обмануть!
Да, мне больно, но я все понимаю…
Я понимаю, что сейчас ты не со мной, хотя очень скучаешь.
Я понимаю, что ты с ней, со своей женой, хоть и бывшей.
Я понимаю, что это она от тебя ушла… давно… меня в твоей жизни еще не было.
Я понимаю, что ты предлагал ей вернуться, но она не хотела. Ты ждал два года, а потом у тебя появилась я. И она просто подала на развод, но ты все также навещал ее, вернее сына.
Я все понимаю…
Сейчас у нее болеет мама, ты помогаешь - это благородно, но мне больно. Очень больно. Я чувтвую себя лишней, а ты сердишься, что я ничего не понимаю, что я самый близкий тебе человечек и должна просто немного потерпеть.
И я буду терпеть, потому что люблю и верю.
Чужая боль… Дворняга грязная…, Не трогай детка… вдруг заразная…, Не гладь… Испачкаешь ладошки… Зачем?! Идисвоей дорожкой!!! А детка подрастает, зная - так проще жить не замечая… Кчему тащить чужую ношу?! Делить беду?! Придумал тоже! Сам разбирай, не мне жебольно! С меня своих проблем довольно. И так и дальше, жить в покое… Делить всё на своё и на чужое… Чужую боль в упор не замечают… Забыводно… БЕЗДУШЬЕ НЕ ПРОЩАЮТ!
Я плакать хочу от радости!!!
А не от боли и разочарования…
знаешь ли ты что такое боль?
она проедает тебя изнутри
перекрывает дыхание
выжигает лёгкие, намного хуже сигарет
которые итак стали чем-то большим чем трубочка с табаком
тебе хочется кричать
но ты заливаешься слезами
давя своё л.ю.б.л.ю в подушку
крича его имя
которое на сердце чёрной меткой выжжено
и ты б послала этот грёбаный мир
но ты всё-таки веришь что всё наладится
рано или поздно
сейчас или завтра
в понедельник за завтраком
а потом пережив взрыв души
ты осознаешь, не маленькая уже
это всё
этоконец
the end
без
happy end…
я отпускаю…
Киприот.
Уволившись с работы, изрядно помотавшей мне нервы, и вымотав нервы всем остальным, в пух и прах разругавшись с близкими мне людьми, я решил забыться где-нибудь на пляжах Средиземного моря. Авось горечь обид и боль, которую я причинил без намека на сожаление, будет забыта мной же на пляже или в одном из многочисленных баров. Молодость всегда рубит шашкой наотмашь. Мне нравилась моя юношеская принципиальность и нежелание прощать и просить прощения. Нет, ну, а что? На земле чуть ли не шесть миллиардов человек, со всеми не перессоришься, а на остальных можно просто не обращать внимания. У меня было достаточно знакомых, и я особо не задумывался о приобретениях или потерях.
Выбор пал на Кипр. А судьба, ведомая туроператором, распорядилась так, что я поехал в Айя-Напу - рыбацкую деревушку, превратившуюся в маленький курортный оазис на побережье. Белые пески пляжей, свежий бриз утром, музыка из баров наполняли воздух кутежом и разгульной жизнью. За чем же еще нужно было бы ехать на Кипр, кроме как за этим? Я другой жизни и не представлял на Кипре. И даже жизнь самих киприотов я считал связанной с развлечениями, пляжами и туристами всевозможных мастей. Всегда улыбающиеся, старающиеся помочь изо всех сил, легкие в общении, они мне казались воплощением беззаботной жизни и ее апогеем.
Через четыре дня, пересилив кипрскую пляжную лень и непреодолимую тягу к послеобеденному сну, я решил прогуляться по центру Айя-Напы, внести разнообразие в пляжно-барную жизнь.
Центр деревушки представлял собой маленькую площадь с фонтаном по одну сторону и большим храмом по другую. Храм был большим и непохожим на наши. Я отметил для себя, что давно не был в церкви из-за своей вечной занятости. Рядом с фонтаном стоял старый недействующий монастырь и небольшой домик с надписью на английском «Кипрский музей».
Музей был закрыт на большой амбарный замок. Смотритель-старик сидел за столиком в баре по соседству и неспешно потягивал красное вино.
- Привет! - сказал он по-английски с жутким акцентом, когда я подошел ближе к домику. - Хотите посмотреть музей?
- Да, хотелось! - ответил я ему тем же несносным говором, который понимают только иностранцы, разговаривающие по-английски друг с другом.
- Это традиционный дом киприотов, - неспешно говорил смотритель музея, открывая дверь. - Так жили киприоты сто лет назад. Это печь для хлеба, - показывал он на что-то, походившее на голландку, - это кровать… Жарко, - снова перебил он свое повествование, тяжело вздыхая, - я у приятельницы в баре выпил немного вина. Вино полезно для здоровья и для любви тоже!
- Вино полезно для всего! - крякнул я, и мы оба засмеялись.
Было видно, что разговор доставляет ему радость. Других посетителей не было, и он охотно продолжил тратить на меня свое время.
- Я знаю по-русски несколько слов!!! «Хлэб», - выговорил он и расплылся в улыбке, - «водка», «Юрый Гагааарин»!
- О! Ваш русский хорош! Где вы научились так говорить?
- Я знал одного русского, - продолжал киприот, - Лев Яшин! Мы с ним водку пили!
Киприот достал старую фотографию и показал мне. На фотографии красовался смуглый молодой человек в позе а-ля Ален Делон.
- Кто это? - с прищуром спросил старик.
- Не знаю, - развел я руками. - Лев Яшин? Или нет! Это ваш сын!
Он поднес фото к своему лицу.
- Это вы?
- Да! Это я в твоем возрасте! Я был чемпионом Кипра по настольному теннису! Первый на Кипре! У меня была веселая жизнь. Я много ездил, у меня было много поклонниц.
- Вы женаты? Дети? - спросил я, и киприот кивнул головой. - Вы, должно быть, счастливый человек? Что еще нужно киприоту?
Киприот рассказал о двух своих сыновьях, живущих в Афинах, о том, что он почетный гражданин Айя-Напы и подрабатывает на пенсии на почетной должности - смотрителем музея. Он рассказал историю музея и свою настолько, насколько можно было открыть душу человеку, которого он больше никогда не увидит. Мы вышли на улицу, и я стал подбирать подарки друзьям.
- У вас красивые церкви, - сказал я, бросив взгляд на храм и желая по-дружески польстить гражданину острова. - У нас таких не строят.
- Часто ходишь в церковь? - спросил он.
- Нет, редко, может, раз в год, - ответил я, показывая нательный крестик, тем самым как будто говоря - я Православный, у нас одинаковая вера. - А вы часто ходите в храм?
Глаза киприота заблестели и сделались печальными. На секунду мне показалось, что я затронул в душе старика что-то важное.
- Я не хожу в церковь.
Возникла неожиданная пауза. И тон разговора нашего, походивший до того на разговор приятелей, вдруг сменился.
- Почему? - спросил я из любопытства. Но с какой-то тревогой.
- Я развелся с женой… Мы с ней ссорились, и священник сказал: пока не примиришься со своей женой, не приходи в храм.
- А почему нельзя ходить в другой храм? - почти скороговоркой спросил я, выбирая подарки.
- Я не могу. Это сказал священник.
- И что же? Ты попросил у нее прощения? - не унимался я.
Расспрос с моей стороны был явно излишним и выходящим за рамки беседы с человеком, которого ты знаешь пятнадцать минут.
Было видно, что старика терзает этот разговор, и он отводил глаза, всматриваясь то в купол храма, то на стоящие рядом деревья. Ему было неприятно говорить, но вместе с тем он не пытался уйти от ответа, рассказывая о прошлом. Мне была не совсем понятна такая двойственность. Тяжело вздохнув, он продолжил:
- Нет, она умерла пару лет назад, - слезы наворачивались на его глаза, но он стоял, не подавая вида, лишь срываясь немного, почти незаметно, голосом. - Я здесь совсем один живу… Сын приезжал два года назад… Я даже не могу сходить в церковь.
- Это тяжело, - добавил он после молчания.
Я стоял рядом с какой-то поделкой и не мог подобрать слов, чтобы продолжить разговор.
Не придумав ничего лучшего, я обронил:
- И давно ты не ходишь в церковь?
- Двадцать лет… - ответил тихо он.
Я повторил про себя: «Двадцать лет…». В уме я пытался осознать этот промежуток времени, но никак не получалось это сделать, потому что вдруг стали мешать шум фонтана, чириканье каких-то птиц, праздно слоняющиеся прохожие и эта невыносимая жара… «Двадцать лет», - повторил я про себя. Мне было не намного больше.
Выбрав подарки, я отдал их ему и попросил рассчитать. Он улыбнулся и, взяв у меня нужное количество денег, пожелал мне хорошего отдыха.
Не найдя ничего более подходящего, я сказал, что все будет хорошо, пожелал доброго здоровья и пошел дальше осматривать достопримечательности. Время бежало, и хотелось вернуться в отель к ужину, а после него послушать живую музыку в баре.
После поездки прошло несколько лет… Я часто вспоминаю того киприота и наш разговор, когда хожу в церковь и приношу свою исповедь и свое покаяние Богу. Не знаю, жив ли старик сейчас, не знаю, что бы я сказал ему, если бы встретил. Но думаю, что он принес свое покаяние длиною в двадцать лет и обрел в душе мир. Ведь когда он говорил о церкви, на глазах у него выступили слезы…
Боль причиняют не окружающие, а собственная неспособность ей противостоять.
Серый бред… громкий плач… На ладони держу горстку жизни…
Смутный сон… колея неудач… и просвета сквозь них не видно…
Дикий стон… нервов дрожь… По щеке течет капля боли…
Черный день… в сердце ложь… Крик души стучиться на волю…
Муть в глазах и сухо во рту… А из букв образуется имя…
Постепеноо иду я ко дну… скоро станем мы вовсе чужими…
На осколки разбита мечта… Крик души из сил выбивает…
Черно-белая зебра судьба… Только белого больше не станет…
Хрупкий лед… грязный снег… Скоро полночью небо затянет…
Дикий стон… Тихий бред… Неужели у всех так бывает?
Нежный страх… Колючий обман… Губы впились в сухую землю…
И пьянящий обиды дурман завывает грозной метелью…
Слабый стон… Меркнет свет… Опускаются белые крылья…
Пеленою окутан рассвет… Губы шепчут последнее имя…
Я долго плакала той ночью.
Не от жестоких слов твоих,
Не от того, что ты не хочешь
Уже сегодня быть моим.
Не от того даже, что любишь
Только как друга ты меня.
Не от того, что не забудешь
О тех, кто были до тебя.
Не от того, что ты боишься
Всего, что с нами может быть.
А от того, что не боишься,
Что я смогу тебя забыть!
Вот что за привычка, когда тебе плохо, включить грустную музыку, чтоб еще хуже стало?
Не может человек прожить без чувства,
Ведь это ценность для его души,
Но если чувства нет, в душе той пусто,
И нет в ней ни тепла, ни доброты.
Лишь добрыми словами боль отводят, -
А тёплые слова для всех важны,
Отзывчивость, как помощь, к нам приходит,
Благие чувства - лекари души.
Мы - разные, но Богом мы хранимы,
У каждого свой Ангел и судьба,
Обидчивы бываем и ранимы
От грубых слов, от зависти и зла.
Случается, что чувства пропадают,
Душа пуста, и только боль утрат…
От добрых слов все чувства оживают,
Боль затихает - снова жизни рад.
Почему, любовь и боль идут рука об руку.
Больно - это когда кипяток на ноги проливаешь, а потом ночами подушку кусаешь.
Больно - это когда не можешь обнять маму или папу потому, что их больше нет.
Больно - это когда на твоих глазах 5-летнюю девочку сбивает машина.
Больно - это когда женщина, промучавшись почти сутки, не слышит крик своего новорождённого ребёнка.
Больно - это когда человек умирает, который больше всех хотел жить. Больно - это когда узнаёшь о крушении самолёта, в котором летел близкий тебе человек.
Больно - это когда одним неловким движением руки из тебя делают инвалида…
И я могу привести ещё много примеров, когда по-настоящему больно. Она остаётся внутри тебя навсегда, там на самом дне души.
А вся эта ваша безответная любовь и расставания - полная фигня.
Просто словарный запас слишком мал… Вот все и называют это болью. Болью, которая через несколько бутылок водки, блоков сигарет и пару незнакомых лиц проходит.
А настоящая остаётся с нами навсегда.
Поэтому замолчите и хорошо подумайте над тем, когда по-настоящему больно…