- Ребёнок, ребёнок, не будет у вас никакого ребёнка, у вас, девушка, ранний климакс! Всё, завершение репродуктивной функции. Научными словами - синдром раннего истощения яичников. Никому не говорите, этим не хвастаются, это вас красивее не делает. Мужу не вздумайте говорить - бросит ещё вас, такое бывает, кому нужна неполноценная?! Да, по статистике в среднем в пятьдесят - пятьдесят два, а у вас в тридцать два. Все претензии к статистике. Что вы уставились на меня? Всё. Приём окончен. Следующая!
Климакс. Мне ж всего тридцать два?
Инка еле сдерживала слезы.
Мужу не говорите, был бы еще муж-то этот, где ж его взять?! Завершение функции, она разве начиналась, эта функция-то? Надо уже смириться с этим «всё, детей не будет».
Слава богу! Сопли никому не подтирать, капризы ничьи не исполнять, крики не слушать. На днях вон дети-то как орали во дворе, играли так, что сосед с одиннадцатого этажа в окно вылез и матом аж заорал, как они его достали, и передразнил крики их: «Ааааааа!»
Инка шла по улице и плакала, мысли одна за другой накручивались и превращались в снежный ком, от которого холодно на душе.
Климакс. Мужа нет. Детей нет. Есть 32 года, пара женатых любовников, я ж думала, хоть для себя родить. Годы идут, тикают, принца искать уже некогда.
Тушь размазалась, растеклась черными разводами. Какая-то бабушка протянула ей салфетку.
- А что?! Всякое бывает, вот давеча…
Подъехал автобус, не Инкин, но бабушкин, и она уехала.
Бабушка, бабушка. У Инки тоже была бабушка, жила в деревне. Двоюродная, как говорила мама. У маминого отца был родной брат, это его жена. Бабушка Маруся. Инка к ней не ездила уже лет десять. Когда-то в детстве Инка ездила к бабушке Марусе и дедушке Степану каждое лето. Дед Степан встречал Инку на перроне и нёс на плечах километра два до деревни. В доме дед Степан подходил сразу к кровати и подбрасывал Инку на толстенную пуховую перину, похожую на волшебное облако. Инка падала туда, проваливалась, и мгновенно забывала все свои детские неурядицы, - Инкины отец с матерью жили недружно, вечно ссорились, ругались. Инке не хватало тепла и внимания, перина это моментально компенсировала, - обнимала так нежно, что становилось спокойно на душе.
Бабушка Маруся и дед Степан были людьми верующими. Вера их заключалась в следующем: за всё хорошее ты попадаешь в рай, а за всё плохое - в ад. Хорошее и плохое они определяли сами.
- Да, так и есть, в аду на кроватях перин нет, - соглашалась с Инкой бабушка Маруся, укладывая Инку вечером спать, - В аду вообще ничего хорошего нет, девочка моя, - ни еды, ни телевизора, ни бани; все там плачут и страдают…
Инка закрывала глаза и проваливалась в крепкий сон. Ей снилась бабушка Маруся с крылышками, словно у ангела. Во сне она была маленькой и щупленькой, лихо укладывала белые облачка на черные железные кровати, а дед Степан по-прежнему поднимал Инку на руки и подкидывал с облачка на облачко…
- Триста восемнадцатый до улицы Стрельцова едет? - Инка очнулась и со словами «да, да» успела забраться в автобус, а за ней мужчина, освободивший её ото сна воспоминаний. «Решено. Поеду в деревню», - думала Инка, глядя в окно. Мимо проплывали дома, деревья, другие автобусы, машины, люди. «Все там плачут и страдают» фраза бабушки Маруси крутилась в голове. «Не хочу плакать и страдать. Полежу на перине и весь климакс пройдет», - Инка придумала сама себе способ исцеления и улыбнулась.
- Триста восемнадцатый туда не едет, к сожалению. Нам надо с вами на следующей выйти и пересесть на семнадцатый трамвай, и через одна, две, три… шесть остановок на электричку.
- Как назвали? Назвали, говорю, как?!
- бабушка Маруся кричала в трубку так, что можно было разбудить не только спящих за стенкой, но и жителей соседних домов.
- Связь хорошая. Я тебя слышу, бабМарусь, не кричи так громко! - Инка пыталась успокоить бабушку Марусю.
- Назвали, говорю, как? Макар?! Слышу, слышу! Громкий голосок, наша порода! - кричала бабушка Маруся, - Боже ж мой, радость-то какая, а ты заливала «климакс, климакс, детей не будет»! Волшебная перина-то, Инусь?! А? И я про что! Деревня-то, она такая, в ней как раю, это у вас там, у городских, климакс! Приезжайте на Новый год все вместе! Втроём! Ждём!
Первое слово, которое я выучила в детстве, было «эгоистка». Нет, все же, наверное не первое, но одно из самых первых. Оно хорошо и быстро вошло в мою голову, потому что сложное, потому что непонятное и потому что никто не объяснял его значение. Кто такой эгоист? Это - я. Слово было привычное для меня и легкое в произношении. Я его слышала почти каждый день с сердитой, обиженной, расстроенной или отчаянной интонацией, когда уже нет сил что-то еще объяснять или требовать.
Бессмыссленно. Взмах рукой в пустоту, типа, что с нее еще возьмешь, она же эгоистка. Сестра в моменты, когда родителей не было рядом, шипела или ругалась на меня: «ты - эгоистка, ты не думаешь о маме!», а я смотрела в пространство, упрямо сдвинув брови и думала… много думала. Думала, что все странно и непонятно. Я не хочу быть эгоисткой, я хочу быть хорошей и заботиться о других людях. Но как-то так всегда складывается, что я не задумываюсь об этом. Я просто несусь, как паровоз на полной скорости, пока меня не остановит мамин крик или шлепок. А потом я осознаю, что я опять эгоистка, я все сделала не так и не подумала ни о ком другом кроме себя.
По вечерам мама нас укладывала спать и всегда читала на ночь книжки. Сестра умела читать, а я еще нет, но в любом случае это же так приятно лежать в теплых пижамах в кровате и представлять картинки из сказок и рассказов под родной мамин голос. Читала она замечательно, с интонацией и хорошо поставленным за долгие годы тренировки подобного чтения голосом. Когда заканчивалась одна сказка, мы выбирали новую. Голосованием или моим криком. Мама практиковала демократию, это значило, что за новую сказку надо было голосовать. У меня и старшей сестры вкусы и мнения редко сходились. Разница в возрасте у нас с ней составляла два с половиной года. Но почему-то очень часто эти самые вкусы совпадали у нее и мамы. В такие моменты демократия торжествовала: два голоса против одного моего.
И тут я начинала кричать, требовать, заявлять, что я не буду слушать их глупые сказки, а хочу свою. Ту, что я ждала уже давно, которую хотела еще в прошлый раз. Но мама не хотела читать неинтересные сказки, она хотела читать лучшие. А я просто не знаю новую и не понимаю, насколько она интересная. Вот сестре интересно, но она не отстаивает свое мнение криком, а я почему-то не хочу уступить.
Я в ответ кричала, отворачивалась, дулась, отказывалась их слушать и закрывалась одеялом с головой. Но убежать не удавалось. Комната была одна, кровати наши с сестрой стояли рядом, а мамин голос, который начинал читать очередную книжку, пробирался даже под одеяло и подушку, которыми я пыталась укрыться. И я слушала. И картинки сами собой появлялись перед глазами, меня уносили вдаль ковер-самолет, стрекоза, на которой летели Карик и Валя, сапоги-скороходы. К концу очередной книжки, мама спрашивала изменила ли я свое мнение, думаю ли я по-прежнему, что сказка глупая и дурацкая. Я упрямо говорила, что да, так и считаю!
- Эгоистка! - говорила мама, обиженно ставя книгу на полку, - Больше я вам читать ничего не буду, если ты так ко мне относишься. Она уходила, прикрывала дверь в нашу с сестрой комнату, включала в коридоре свет, чтобы мы не боялись. И я оставалась одна, наедине с очень злой сестрой, которая сверкала глазами и с недовольством смотрела на меня: «Ты - эгоистка! Почему ты так поступаешь? Зачем ты снова обидела маму? Ты глупая, глупая!». Сестра била руками кровать: «я с тобой больше не буду разговаривать! Мама больше не будет нам читать!». Сестра отворачивалась от меня в другую сторону и больше не разговаривала до наступления нового дня…
Сапоги-скороходы медленно таяли, старики превращались в мальчишек, скатерть-самобранка ломалась и больше не хотела работать, а кукушка, обидевшись, запиралась в своем домике и не хотела показываться из часов. Сказок больше не хотелось, и было невероятно тоскливо. Я ведь так и не услышу сказку, о которой мечтала, но которую без моего крика мама так и не станет читать, потому что она не интересна им сестрой и они за нее не голосовали.
А еще я опять обидела маму. Почему я не могла согласиться и сказать, что это была интересная сказка, ведь именно эта сегодня оказалась интересной? Почему я так упрямлюсь? Теперь из-за меня больше не будет книг. Я всех обидела, я не думаю о других, я не хочу уступать… Иногда сказки, которые читала мама, были другие, и я засыпала на середине, а на следующий день не понимала о чем идет речь. Почему к Ваську Трубачеву приезжает вредная тетка Дуся, зачем злые дяди убили учительницу и хорошую девочку, почему в колонии для малолетних, где работает хороший дядя Макаренко, кто-то украл деньги у старушки-экономки, и вообще, что такое «колония», кто туда попадает. На мои вопросы никто не отвечал, потому что это долго, а я все равно не пойму. Сестра тоже хочет послушать книги, для ее возраста. Не все же только для меня. Мама продолжала читать с прерванного момента, а я, по привычке натянув на себя одеяло, делала вид, что ничего не слушаю, и с закрытыми глазами представляла себе неведомый колхоз, фашистов и бритых мальчишек, у которых почему-то не было родителей.
«Ты должна уступить. Тебе и так всегда достается лучшее, потому что ты младшая. Ты всегда выезжаешь за счет сестры!» - мамин голос разносится по всей квартире. Она злится на меня. Мы с сестрой снова поссорились, не поделили игрушку. Кажется это был маленький черный чебурашка с гладкой блестящей шерстью и деревянной головой. Я надуваю губы и молчу, крепко зажав чебурашку, которого с боем вырвала у сестры. Он мой, я точно в этом уверена. Было 2 чебурашки, мой и тот, что маленький и красивый. Коричневый сестры, мой черный. Мой, потому что я его отвоевала. Я сразу сказала, что этот будет моим и выхватила его, пока сестра замешкалась. Сестре достался коричневый, побольше и некрасивый, но он пропал. У него отклеилось ухо и лапа, и однажды сестра его не нашла. Теперь у нас один чебурашка на двоих. И я должна делиться, но я не хочу, а сестра плачет. Мы должны идти фотографироваться, но как же без чебурашки? Это очень важно, у кого он будет в руках. Пусть он и маленький, с мой кулачок, но без него никак! Как мама этого не понимает? Мама злится и грозится, что мы никуда не пойдем, если не помиримся. Помириться мы можем, если я отдам сестре чебурашку, но, а как же тогда я? Тогда у меня его не будет? Зато будет довольная мама, а сестра обязательно начнет сосать чебурашке уши, а потом они будут мокрые и когда она мне его вернет, я не захочу его брать в руки. Не отдам. Ни за что не отдам! Мама ловит проходящего мимо папу и пытается заставить его высказать свое мнение. Я слышу, как он раздраженно произносит: «Оставь ее в покое. Это ее игрушка». Мама начинает заводиться: «Ты не понимаешь, она привыкнет и будет всегда так себя вести! Она вырастет эгоисткой!»
Перебирая фотографии уже будучи взрослой, я нашла ту самую фотографию, она была вложена в наш старый альбом. Мама заботливо складывала туда все карточки и писала смешные объяснения на маленьких листочках под ними. Вот мы втроем: мама, сестра и я. Я не улыбаюсь, а зло смотрю в объектив, нахмурив брови и надув губы. В руках зажат черный комочек. Я еще и забралась к маме на колени, хотя туда хотела сесть сестра. Мы снова поссорились. Я победила и ей пришлось стоять рядом. Внизу у фотографии подпись: «Я злая, потому что мы не поделили чебурашку!». А в голове внезапно пронеслось, как эхо из прошлого «Отдай ты ей игрушку, ты же знаешь, что она эгоистка».
Мне 8 лет. Мы празднуем день рождения сестры, приглашено много гостей. Папа сказал, что мы можем посмотреть телевизор, но только без ссор. Нас много, и мы хотим мультики! Но мы все хотим разные мультики. Главное не ссориться, не показывать родителям, что мы не можем договориться, иначе нам не разрешат их смотреть. Надо голосовать, это отличная идея! Будем смотреть то, что хочет большинство. Мне вообще-то все равно что смотреть, я не знаю мультиков, но я яростно выступаю в обсуждении. Сестра молчит, она старается показаться взрослой и не вступает в наши споры, а может быть попросту не знает, как и я, ни одного мультика и придерживается любимого бабушкиного выражения: «Молчи, за умного сойдешь». Ура, мы наконец договорились! Все согласны с выбором, кроме одного мальчика. Он старше нас всех и не хочет ни с кем соглашаться. Он давит на своего младшего брата, что если тот не согласится смотреть то, что хочет он, то он пойдет к их маме и нажалуется. Их мама строгая, разбираться не станет, кто прав кто виноват, а просто вспылит и их отведут домой. Младший кисло соглашается и тут же бежит к телевизору занимать удобные места. Все недовольно гудят, но соглашаются, спорить всем надоело. Но не соглашаюсь я. У меня все кипит внутри от несправедливости. Я очень-очень рассержена. Это нечестно, так нельзя! Почему он не может согласиться со всеми остальными? Почему он хочет, чтобы было, как он сказал? Столько человек договорились, но мы будем смотреть никому не интересный мультик только из-за него одного? Нет, я ему все выскажу! Все, что я о нем думаю, что не прав, не справедлив, что он манипулятор! И я высказываю уверенным громким голосом. На меня все смотрят с удивлением, сестра начинает нервничать, вскакивает, говорит мне прекратить и замолчать, а то она все расскажет маме. Но меня не остановить. Я смотрю этому мальчику прямо в глаза и начинаю говорить, все что думаю о нем, как он не прав, что он не думает о других, не умеет сотрудничать и делиться, что ему плевать на других. Для убедительности я хмурю брови как мама и рассекаю воздух рукой. Заканчиваю тирраду фразой, которую произношу раза 2 или 3 раза отчетливо по слогам: «ты - э-го-ист!», чтобы он это осознал и понял. Возникает тишина. Все замолкают и с удивлением смотрят на меня, возможно пытаются понять, что за незнакомое слово я только что произнесла. Сестра в отчаянии стукнув ногой по полу, убегает в другую комнату то ли плакать, то ли жаловаться на меня. Я сейчас испортила ей день рождения. Я обидела гостя. Приступ ярости меня отпускает, и я начинаю думать нормально, осознавая, что наверное перегнула палку. Но я же ничего плохого не сделала, я его не обзывала плохими словами и не дралась. Я просто сказала то, что думали все. Он поступает эгоистично. Мальчик смотрит на меня и молчит, только напряженно сопит. Кажется он старается не заплакать. По его реакции, по испуганным глазам его младшего брата, который, открыв рот смотрит на меня, я понимаю, что попала в яблочко. Вдруг из кухни вылетает его мама. Кто-то из детей, а может быть и моя сестра все-таки сообщил, что тут происходит ссора. Чужая мама начинает спрашивать, что происходит, кто кого обидел и если мальчишки не могут нормально играть, то они сейчас же идут домой. Все молчат и поглядывают на меня, никто не хочет быть ябедой. Отдельные тихие голоса произносят: «она ему сказала. она его обозвала».
Мальчик вдруг странным дрожащим голосом, произносит: «она назвала меня эгоистом». Время замедляется, все смотрят на меня, его мама, готовая сейчас же кого-то ругать, а кому то дать шлепка, вдруг словно давится своими словами. Она старается не смотреть в мою сторону и переспрашивает у сына, почему так получилось и из-за чего ссора, а он ей как в замедленной съемке пересказывает мои слова. В этот момент, по напряженным взглядам и голосам всех присутвующих, я четко ощущаю, что я сделала что-то очень плохое. Что в этой истории плохой персонаж именно я. Лучше бы я назвала его дураком, дебилом или как-нибудь иначе. Я бы точно знала, что поступила плохо. Меня бы отругали, наказали и было бы все ясно и просто. Обзываться нельзя - таков закон. Но тут что-то другое. Что-то более обидное, я сделала что-то неправильное.
Слова, которые так легко слетали с моего языка, внезапно до слез обидели этого мальчика и его маму. Сейчас выйдет из кухни моя мама, между ней и этой женщиной будет неприятный разговор. Из-за меня. Я стараюсь смотреть в пол, ощущая, как по спине бегут холодные мурашки. Когда поднимаю глаза, на меня пристально смотрит его мама и кажется, что она очень зла, но не знает, как высказать это мне и по этому просто смотрит и молчит. Они ушли домой. Не хотели больше тут оставаться. Мультики никто не смотрел, да наверное и не хотел уже. Сестра стукнула ногой и сказала: «Из-за тебя они ушли! Ты все испортила!» и хлопнула дверью нашей комнаты на мой вопрос: «Ну я же была права?». Другие дети старались обходить меня стороной. Я в свою очередь старалась не смотреть на них и не говорить с ними. Было очень и очень стыдно. Я снова чувствовала себя поездом, который несется куда-то без тормозов. Я не думаю о других людях и об их чувствах, я обижаю других людей и не чувствую раскаяния, а только желание доказать свою правоту.
Я долго ходила по родительской комнате, куда спряталась, пытаясь понять, почему мои слова так сильно обидели всех. Что же я такого обидного сказала, это же обычное слово, просто констатация факта. Сложно что-то сказать в ответ на него - это правда. Как-то глупо звучит фраза «сам эгоист» или «нет, я не эгоист! Я тебе докажу!»
Я строила диалоги и объяснения в своей голове с этим мальчиком. Я хотела объяснить ему, что я сама слышу это слово каждый день и давно научилась не обижаться и не злиться на него. Точнее не оправдываться и не плакать. Нельзя быть эгоистом - это плохо. Ну же, не обижайся же так сильно. Ты - эгоист. Но я ведь тоже?
- Мама, мы бедные?
- Ну что ты? Мы очень богатые! Посмотри, у тебя есть я и Антошка, а у меня - вы оба. Мне больше и не надо ничего.
- А мне сегодня показалось, что мы очень бедные… И что ты говоришь мне неправду.
Она подошла к окну, осторожно отодвинула занавеску и принялась смотреть на огоньки ночного города, на машины, деловито снующие туда-сюда. Все это была будто какая-то другая жизнь, другой мир и сегодня ей довелось стать частью его, а потом пришлось вернуться в свой. И она вдруг поняла, что он перестал ее радовать. И эта кукла из тряпичных обрезков, которую они с мамой шили каждый вечер, кажется ей теперь совсем простой и некрасивой.
А еще вчера она в нетерпении предвкушала, как мама ее дошьет. Ей так хотелось поскорее с ней поиграть. Она представляла, как принесет ее в детский сад, как удивятся все девочки, как наперебой будут просить посмотреть и поиграть. И она, конечно, даст им ее, свою куклу, она же не жадина. Отдаст потому, что ей будет приятно, чтобы они поиграли. Отдаст потому, что вечером кукла эта снова станет только ее.
А сегодня она вдруг поняла, что не попросят девочки эту куклу. И даже может быть носики сморщат и скажут на нее: «Ну фу!». А она это «фу» пережить точно не сможет. И она даже понять не могла, почему, но только лишь знала, это из-за того, что мама сама ее шила. Шила потому, что у них не было денег купить новую куклу. Шила потому, что папы у них не было совсем и некому было прийти с работы к ним с Антошкой и сказать: «Ну что, дети, едем в Детский Мир? У меня сегодня зарплата!».
И они бы скакали на одной ножке, радостно повизгивая, а потом брали бы папу за руки, она с левой стороны, а Антошка с правой, и шли бы покупать новые игрушки. И там, в магазине, папа бы не улыбался виновато, не рассказывал бы им про оплату света и газа и сколько у них долгов, а просто покупал все, что они бы попросили.
Она часто мечтала: что если бы у них было много денег?! Какие красивые платья можно было бы купить! И джинсовую юбочку и новые лаковые туфли. И кукольную колясочку, как у Ани. И самокат, как у Леры. И чтобы Дед Мороз больше не приносил на Новый Год школьную форму, а принес бы настоящий подарок. И чтобы перед школой ей купили новый портфель и не отдавали старый, соседа Витьки, которым он после уроков играл в футбол, от чего тот истрепался весь. Да и был к тому же синим, с нарисованной машинкой на большом кармане. Пацанячьим был он и все тут.
И самая главная мечта ее - красивое платье на выпускной. Такое платье, от которого дух захватывало. Как у настоящей Золушки. Она видела его в магазине, но оно стоило так дорого, что о нем нечего было и мечтать. А еще она купила бы Антошке пожарную машину, в которую можно наливать воду и она льется потом из шланга, как в настоящей.
Она поморщилась, вспоминая, как пришли они с мамой за Антошкой в детский сад. Ее брат сидел на стульчике несчастный и зареванный, с огромным, полыхающим красным ухом. И как всхлипывал потом, потрясая поникшими плечиками, рассказывая маме, что подрался с мальчишками из-за того, что Вовка принес в сад свою новую пожарную машину. И Антошка хотел поиграть, а Вовка ему не позволил. И сказал, что это ему папа купил. И что у Антошки такой машины не будет никогда, потому что папы у него нет.
А Антошка ответил, что мама ему скоро купит много таких машин, и он ни одной с Вовкой не поделится, потому что Вовка - жадина. А Вовка ответил, что ничего мама ему покупать не будет, потому что они бедные, и все ходят в чужой одежде. А потом Антошка, конечно, налетел на Вовку и врезал ему. А Вовка ответил. И вечером воспитатель долго выговаривала маме, чтобы учила сына не махать кулаками.
А мама слушала ее и смотрела на Антошку печально. И, уже дома, накормив их вкусной жареной картошкой и напоив сладким чаем, долго беседовала, объясняя, почему плохо драться с другом из-за такой ерунды, как пожарная машина. А Антон шмыгал носом и упрямился, что пожарная машина не ерунда…
Прервав ее мысли, подошла мама, обняла за плечи, уткнулась носом в ее макушку, побаюкала, как маленькую, потом спросила:
- Поговорим, доченька?
- О чем?
- Ты спрашивала про богатство и правду. Почему ты считаешь, что я тебя обманываю?
- Знаешь, мама, сегодня у Лики был День Рождения. Приехала ее мама на машине, забрала нас на детскую площадку. Там были горки, бассейны с мячиками, батуты! И девочки рассказывали, что они часто ходят на эту детскую площадку и всё там знают. А я была в первый раз и ничего не знала. И все девочки были такие нарядные, а я в этом платье. И Лике подарили столько подарков! И игрушечную Пони Искорку, и куколок из «Холодного Сердца», и все так восхищались каждым новым подарком, а я подарила только браслетик, который сама сплела, и колечко… и они все даже не посмотрели на мой подарок.
И там, на площадке, был фотограф. Он нас всех фотографировал, а потом отдал нам каждой по маленькой фотографии на память о дне рождения, а я предложила Лике поменяться, чтобы я ей свою карточку, а она мне - свою. Потому что скоро выпускной, она пойдет в гимназию, а я в нашу школу, и мне так хотелось, чтобы у нас остались фотографии друг друга. А она отказалась меняться, ей хотелось, чтобы у нее осталась фотография ее в новом платье. А я ей сказала, что у нее же будет много других фотографий в этом платье и что дружба важнее платья. А она ответила, что ее фото будет в выпускном альбоме, и я всегда смогу там на нее посмотреть. А потом мы поехали к ней домой. У нее есть своя, отдельная комната. И она такая красивая, мама, как комната настоящей принцессы. И в ней столько игрушек! И был такой красивый торт! Лика сказала, что его делали на заказ. И девочки говорили, в каких платьях придут на выпускной. А мне почему-то было так грустно, мама. Мне показалось, что мы совсем не богатые, а очень даже бедные. У нас такая маленькая квартира. Мы с тобой и Антошкой живем в одной комнате. И игрушек у нас совсем нет. И ты не водишь машину. И уроки я буду делать за нашим кухонным столом. Так какие мы, мама? Бедные или богатые?
- Богатые, доченька, очень богатые. Мы есть друг у друга, мы здоровы и любим друг друга - это и есть богатство.
А все остальное - это не так важно. Есть - хорошо, а нет - это не страшно. Страшно потерять близкого, родного человека. А деньги потерять не страшно. Вы еще чуть подрастете, я смогу выйти на работу на полный день, и все у нас будет хорошо, поверь.
Но голос мамы дрогнул, она обернулась посмотреть на нее и увидела, что лицо мамы вдруг стало печальным и тоскливым, каким было, когда выслушивала она нотацию от Антошкиной воспитательницы. И ей вдруг захотелось как-то маму поддержать, что-то такое важное ей сказать, но она не знала, что говорить, и просто прижалась к ней, как прижималась совсем маленькой, ударив коленку. Как будто в такие моменты не существовало в мире никого, кроме нее и мамы.
И мама обняла ее в ответ тоже, посопела ежиком в макушку, отчего стало щекотно и смешно, а потом вдруг сказала: «Я не хотела тебе заранее говорить, но мне подвернулась хорошая подработка. Помнишь, я всю прошлую неделю сидела за компьютером по ночам? Как раз сегодня, мне, наконец-то, заплатили, и завтра мы пойдем покупать тебе новое платье и туфли на выпускной! Ты будешь самой красивой принцессой! Я обещаю!».
На следующий день, после детского сада, они пришли в тот самый магазин. Продавщицы вместе с мамой суетливо захлопотали вокруг нее, помогая одеться. Она стояла перед большим зеркалом, не веря, что все это происходит с ней. Мама застегивала ей молнию, расправляла юбку. Она ходила по магазину пристукивая маленькими каблучками новых туфель и чувствовала себя самой нарядной девочкой в мире. Проходя мимо Антошки, подмигнула ему, спросила: «Ну как?». А он не ответил ничего, потому что было ему грустно. Он опять подрался с Вовкой, и снова ему влетело от воспитателей, и белый свет был не мил. Какое уж тут платье?
Она посмотрела еще раз в зеркало, как бы стараясь запомнить себя такой удивительно красивой, а потом решительно подошла к маме и попросила помочь переодеться. Уже дома, когда улегся Антошка, а они с мамой перемыли посуду, включили настольную лампу и уютно, рядышком, сели шить куклу, мама осторожно спросила:
- Почему ты отказалась покупать платье? Ты же так мечтала!
- Я просто подумала, мама, что у Антошки скоро День Рождения. А давай купим ему пожарную машину? Сделаем сюрприз! Представляешь, он проснется утром, а у него перед носом настоящий подарок. И он как завопит! Так, что все соседи услышат! Когда я думаю об этом, мне хочется смеяться, мама. И я чувствую себя даже больше, чем богатой!
Дело чести для Артема каждое утро - разбудить родителей. Он встает в своей кроватке, расположенной неподалеку от нашей, родительской, и начинается. Сначала - артподготовка. «Папа, мама, папа, мама, папа, мама». И так десять минут. Ну, это на лохов рассчитано, сынок. Мы с женой - тертые калачи, лежим тихонько. Тут главное как в саванне - не пошевелиться. Иначе хищник отреагирует на движение и тогда - хана.
Потом - психическая атака. То же самое, но с модуляциями и ударениями. «Па-ПА! Ма-а-а-МА!» После - дешевые спецэффекты. Как в фильме «Москва - Кассиопея». Обычно - рычание, типа мишка пришел, всем бояться. Мы с женой боимся, но другого, опять же, - пошевелиться. Пару раз он громко пукал. Но это - не системное, скорее случайность. На этой стадии тактика Артема обычно приносит первые плоды. Мы полушепотом под одеялом начинаем препираться. Твоя очередь. Нет, твоя. Я вчера вставал. А я укладывала. И так далее.
Затем наступает черед Малого театра. Долгие тяжелые вздохи. Трагические, с надрывом. Как будто у парня за плечами три жены и пара стартапов. Следом - громкий смех. Причем такой специфичный, клоунский, с грассированием, я не знаю, как у малыша так получается. Вот на этом этапе меня пару раз срубало. Я не мог сдержаться и начинал ржать. А это все, проигрыш, если папа ржет - значит, проснулся.
А последнее время Артем вообще стыд потерял. Прибегает к каким-то дешевым гэбистким приемчикам. Вот совсем недавно. Все чекпоинты прошли - и «мама-папа», и вздохи, и смех. Мы героически лежим, тихо, как шпроты. Я чуть руку себе не откусил, сдерживаясь, но не выдал себя. И вдруг - молчание. Ни звука со стороны кроватки. Я несколько минут прислушивался. Все точно. Заснул опять. Лег обратно. У сыночка так бывает иногда. Поднимаю голову над подушкой - и бац, game over: Артем стоит в кроватке в своей обычной позе суриката и, затаившись, молча поджидает жертву. Едва увидел, как я приподнялся, сразу: «Папа, папа, папа!» Это как очередь из автомата.
И потом контрольный в голову: «па-ПА!».
Так странно получается. Сначала родители ждут: «Ну когда он уже начнет говорить!» Потом мечтают: «Ну, помолчал бы хоть пять минут, голова трещит!» Потом жалуются: «Ну, скажи хоть слово матери, как ты живешь, что ж это - буркнул: „нормально“ и все?!» На нас не угодишь. Мы всегда недовольны. А ведь сегодняшний день есть у вас только сегодня. И мы пропускаем его, пока пытаемся торопить будущее или удерживать прошлое.
Не надо обижать своих детей
Не надо обижать своих детей…
Они же, словно ангелы, прекрасны.
Дарите им как можно больше светлых дней.
Пусть детство их пройдёт подобно сказке.
Хвалите их за каждую заслугу,
И дайте же хороший ориентир.
Они нуждаются в наставнике и друге,
Но рядом, чаще, строгий командир.
Мы все ответственны за наших малышей,
И, чтобы выросли достойнейшие люди,
Давайте станем ласковей, добрей,
Любить и принимать всем сердцем будем.
Нам нужно верить в собственных детей,
Поддерживать при каждой неудаче.
И стать хотя бы чуточку мудрей,
Осознанней, светлей, душой богаче.
-
Все проблемы родом из детства.
Так часто «пилили», ворчали, гнобили.
Вселилась обида в хрупкое сердце.
Недохвалили… Недоласкали… Недолюбли…
Что делать, если ваш ребенок хитер не по возрасту
- Только, вы знаете, я плакать буду, - деловито предупредила меня моя посетительница, женщина средних лет, некрасивая, но ухоженная. - В смысле когда буду рассказывать… - Она достала нераспечатанную пачку носовых платков.
- Да, конечно, - откликнулась я.
Эмоции есть эмоции. Сама я никогда, за исключением последней трети первой беременности, плаксивой не была, но люди ведь разные. К тому же у нее вполне может быть реальное горе - сын или дочь с нарушениями развития, тяжелая или не дай бог смертельная болезнь ребенка, потеря…
- Мой сын Александр - мошенник.
- Случается и такое, - я старалась быть дипломатичной.
Может быть, это просто ярлык? Подросток где-то словчил, соврал насчет школы, подделал оценки, спер что-то, а семья сразу и припечатала? Но очевидно, что это не самое распространенное - кража денег, ибо тогда она сказала бы: мой сын Александр вор!
- Сколько лет Александру?
- Сейчас девять. Но все началось в прошлом году.
О! Это уже становится интересным. Получается, что мальчик как-то смошенничал уже во втором классе. Пришла же она ко мне только теперь, значит оно, чем бы оно ни было, продолжается.
- Расскажите подробней. Начиная, конечно, с прошлого года.
- Наша школа совсем близко от дома - пять минут пешком и не надо переходить ни одной дороги. В первом классе мы его в школу, конечно, водили, но уже в тот год в конце он просился: можно я сам буду возвращаться? Никаких проблем в этом мы не видели, он у нас самостоятельный - открыть-закрыть, одеться-раздеться, яичницу пожарить, блинов испечь, помыться-прибраться - все это с пяти-шести лет умеет. Но учительница была против, поэтому бабушка (она отдельно живет, но недалеко, одна остановка на метро) его встречала. А во втором классе он уже твердо сказал: чего бабушке каждый день туда-сюда мотаться, у нее же ноги больные, мы с Игорем (это его закадычный друг, в соседней парадной живет, они вместе в садик ходили и в школу в один класс пошли) будем до дома вдвоем ходить и вместе уроки делать, про маньяков мы все знаем, и ничего с нами не случится.
Мы с мужем подумали: и вправду ведь! Нас самих никто из школы никогда не встречал, сами приходили, обед разогревали, ели, уроки делали, во двор гулять шли, в кружки. А что ж наш сын-то - глупее нас? Или на улице война?
Вот стали они с Игорем из школы ходить. По дороге, конечно, то туда зайдут, то сюда, то на площадке в футбол поиграют, то в торговом центре пошляются (мы по телефону проверяли), ну это не удивительно, я сама с подружкой по два часа из школы, бывало, возвращалась, мы друг друга по три раза туда-сюда до парадной провожали, все наговориться не могли. И наши дети такие же. Потом то у них уроки делают, то у нас. Мы-то с мужем и старшей дочерью на работе, но я старалась всего приготовить, чтоб двум мальчишкам хватило поесть, да и с работы я прихожу довольно рано - между половиной шестого и шестью. Все хорошо шло.
Только однажды мама Игоря меня спросила: «Лен, а сколько ты своему денег на обед даешь и вообще?» Я говорю: «Ну, 50 рублей на обед в школе каждый день и еще 100 в неделю, типа на карман». Она говорит: «Странно, он такие дорогие вкусности иногда к нам приносит, меня-то дома нет, но он же у тебя добрая душа и всегда не только Гарика, но и нашу бабушку угощает. Я у нее на столике упаковки видела…» Мне бы тогда задуматься, но я отмахнулась: да мало ли, может, из дома взял, может, их самих угостил кто-то, а они со старушкой поделились.
И вот однажды ранним вечером (Саша как раз у Игоря был, фильм они какой-то договорились вместе посмотреть) - звонок в дверь. Открываю - стоит незнакомый мужик, средних лет, приличный на вид, и заявляет мне так серьезно и грустно даже: вы меня не знаете, но я хочу с вами про вашего сына или внука, сероглазого мальчика лет так семи-восьми, поговорить… Вы представляете, как у меня сердце упало? Я его за рукав схватила и кричу: скажите, он жив?! Он аж шарахнулся: жив-жив, успокойтесь, а он разве сейчас не дома? Нет, говорю, у друга в гостях. Он говорит: ну тем лучше. Вы позволите мне войти? Или, если боитесь, поговорим на лестнице. Я говорю: да чего уж там, заходите. А у самой сердце как будто в ушах колотится.
Мужика этого звали Евгений Григорьевич. Работает он в смены, живет недалеко от нас, домой иногда возвращается где-то между часом и двумя дня. И вот идет он дворами по дорожке между «Пятерочкой» и другим магазином и видит: сидит на обрубке тополя совсем маленький мальчик и горько плачет. А рядом школьный ранец стоит. Мужик подошел: мальчик, что у тебя случилось? Чем тебе помочь? А он слезы по физиономии размазывает и отвечает: никто мне не поможет, я в школе то ли сам потерял, то ли у меня украли сто рублей, на которые мама велела батон купить и кефиру, а они мне теперь не поверят, скажут, я на себя потратил, мама орать будет, а папа если пьяный придет, так и вовсе по шее накостыляет. (Мой второй муж вообще не пьет, если что.) Лучше я вообще домой не пойду. Евгений Григорьевич, конечно, говорит: да ерунда, не стоит плакать! Достает сто рублей, дает мальчишке: вот тебе, иди покупай свой батон с кефиром. Мальчишка берет деньги, смотрит серьезными большими глазами и говорит: спасибо вам, я буду за вас молиться, честное слово, я умею, меня бабушка научила. (Наша бабушка, опять же, если что, атеистка.) И побежал вприпрыжку в сторону магазина. А Евгений Григорьевич домой пошел, умиротворенный такой, типа доброе дело сделал…
В этом месте я уже понимала, что будет дальше, и с трудом сдерживалась, чтобы не засмеяться.
Когда Евгений Григорьевич встретил «несчастного мальчика из жестокой семьи» на том же месте в то же самое время дня в третий раз, он просто проследил за ними (еще во второй раз он понял, что мальчиков на самом деле двое, хотя попрошайничает только один) до парадной и увидел, на какую кнопку нажал маленький мошенник.
И вот пришел. «Если это не семейный креатив, то мне кажется, что вы должны знать» - так он закончил свой рассказ. Несчастной матери оставалось только поблагодарить внимательного прохожего, который открыл ей глаза на ее собственного сына.
- А как же они до такого додумались? - спросила я. - Я думаю, реальный случай…
- Да, так и было, - кивнула женщина. - Гарик действительно потерял деньги и плакал возле магазина, Саша стоял рядом, и он же вступил в диалог с сочувствующей женщиной и взял предложенные ею деньги.
- Чей креатив? Гарика или Саши?
- Александра. Этого ни один из мальчиков не отрицает. Гарик - моральная поддержка, ну и деньги вместе тратили, конечно. Мой неоднократно предлагал Гарику тоже попробовать, но тот так ни разу и не решился. Причем Гарик предлагал просить больше (например, двести рублей) и реже, но мой (типа психолог!) сказал, что сто рублей одной бумажкой - очень правильная и удобная сумма, вот если бы была бумажка в двести рублей… Максимальный его заработок в день был одна тысяча триста рублей.
- И что же было потом, после визита Евгения Григорьевича? Что услышал Александр?
- Мы все, включая старшую дочь, сначала впали в ступор, а потом обрушились на него, как цунами на берег Индонезии. Что мы тогда орали, я даже не помню. Вряд ли это были «я-послания», если вы об этом. Хотя «я-послания» наверняка тоже встречались.
- А он?
- Отряхнулся, поплакал (и что нам с этих слез после того рассказа?), заверил нас, что «все понял и больше так никогда не будет». А что мы могли? Ему тогда только что исполнилось восемь лет!
- А теперь?
- Он подрос, учел все ошибки. Метро. Знаете, там бывают такие боковые скамейки возле эскалаторов или посередине платформы? Чаще всего людям даже останавливаться не надо. Дают сто рублей прямо те, кто рядом на скамейке сидит. Я нашла у него карту. Он отмечает даты, часы и станции, чтобы чередовать и не попасться - милиционеру или еще какому-нибудь Евгению Григорьевичу.
- Как вы узнали?
- Случайно. Его узнала моя коллега по работе. Он ее не узнал. Она дала ему сто рублей и сказала: а вот теперь поехали домой, к жестокой маме и пьющему папе. Он пытался увернуться, но у нее железная хватка.
- Послушайте, а как же вы все-таки не замечали, что у него столько денег? Он же совсем маленький. Сладости, новые вещи? Он что, их не тратит? Копит? На что?
- Да, я бы не удивилась, если бы выяснилось, что у него есть сбережения, - горько признала женщина. - Плюс он покупает сладости и сразу аккуратно съедает. Аттракционы в Парке Победы. Вещей новых мы не замечали. Еще он говорил, и Игорь подтвердил, что иногда он по сто рублей переводит больным детям из интернета, обычно ровесникам…
- С ума сойти.
- Вот именно! - женщина наконец достала из пачки платок. - Что нам делать? Привязать его к батарее? Перевести в другую школу? Мне бросить работу и контролировать каждый его шаг? Но ведь это все не поможет.
- Давайте-ка я с ним поговорю.
* * *
Саша оказался белобрысым и показательно покаянным:
- Я знаю, что я поступал нехорошо. Я все понял и больше так никогда не буду…
- Да ладно тебе развешивать лапшу на моих ушах. Ничего ты вообще не понял и будешь при первой же возможности. У тебя просто некая штука не отросла, или ты без нее родился. Ну знаешь, как некоторые люди слепыми рождаются или без ноги.
- И что это такое у меня не отросло? - подозрительно спросил мальчик.
- Да я и сама не знаю, как это назвать. Потому что у тебя очевидно все нормально и с мозгами, и с эмпатией. А вот понимания, что так вот мошенничать нельзя, нет, и взять неоткуда. У твоих родителей есть, и у сестры есть, и у меня есть, а у тебя - нету. Не отросло… Но ты не расстраивайся очень-то. Ты не один такой. Мошенников много. В том же интернете. Да и в жизни тоже. И в тюрьмах, и вообще преступники - ты ж понимаешь, убийц там и разбойников, их же мало, слава богу, мошенники - основная масса.
- А Гарик? - заинтересованно спросил Александр. - У него есть?
- У Гарика хотя и слабенькое, но есть. Отросло. Ему и денег хотелось, и все понятно, как сделать, и ты его друг, и он тебя не осуждал ни разу, но вот все-таки не смог через себя переступить и сам смошенничать.
- Так может, он забоялся просто?
- Гарик - трус?
Александр честно подумал и помотал головой:
- Нет, Гарик не трус. Нет.
- Вот видишь. Значит, есть, отросло.
- А у меня может еще отрасти?
- Не знаю. Честно, не знаю. Но ты можешь научиться вести себя так, как будто оно есть. Ты же знаешь как? - Александр кивнул. - Тут сразу два шанса: может, ты как бы привыкнешь и вообще забудешь, что его нету. А может, оно и вправду вырастет на том месте, которое ты для него оставишь.
- Ага, я понял. Попробую.
- Удачи тебе! - от души пожелала я.
Я редко советую родителям перегружать детей дополнительными занятиями, а тут не пожалела красок и посоветовала матери загрузить смышленого мальчика по самое не могу: театральный кружок и решение нестандартных задач - обязательно, все остальное - по желанию и возможности.
Есть на земле чистое-чистое озеро, в котором нет ни капли лжи и обмана. Ни зависти и ненависти… ни злобы и сожаления… Оно прекрасно! Когда смотришь в его глубины, тебя переполняет счастье. А находится оно совсем рядом - в глазах твоего ребёнка!!!
Время шло, а ситуация не менялась. В ход шли все слова на букву У: уговоры, убеждения, угрозы, упреки, укоры, упорство… Но, как заявлял мой ребенок: у меня порядок, просто выглядит он не так, как твой!
Так хочется счастья детям -
Большого, на все времена!
И чтоб состоянием этим
Обласканы были всегда!
Чтоб радость была им подругой,
Удача - родною сестрой
И жизнь не пророчила скуку,
Красивой была, молодой!
Здоровья, добра им желаю,
Терпения и сил до конца…
Любовь я их благословляю,
За ней отправляя гонца!
Пусть молнией мчит быстрокрылой,
Не даст затеряться вдали!
И сын, и любимая дочка
Достойны счастливой ЛЮБВИ!
Мне не надо чудес на свете, золотых медалей, наград -
Лишь бы счастливы были дети, а в семье были мир да лад!
Если сердце ноет от грусти, а от счастья поёт душа -
Это значит, люблю по-русски, это значит жизнь хороша!
- Малыш, ты у меня такой кайфовый пуся. Иди сюда, срочно надо обняться.
- Мам, знаешь…
- Что?
- Мы с тобой пара любящих сердец. А ты девушка моего лучшего друга. Мой лучший друг - это папа.
Только не рассказывай никому о чем мы с тобой говорили.
****
Дети это очень приятные штуки. Вечером мы читаем книжки и валимся спать, перед сном они доверяют мне самые ценные сведения, так сказать выкладку из своих циклических умозаключений, и выводы о мироустройстве и взаимоотношениях иногда меня просто поражают. С ними приятно поговорить, а еще я люблю гладить их ладошки, они такие мягкие, из волшебных подушечек таких нежнейших, что запросто можно впасть в глубокую нирвану, потому что во всем организме энергетическими потоками бушует страстная и безразмерная и неизъяснимая любовь. И хоть сколько лет пройдет, я стану старенькой, и все это не важно, но любовь никуда не денется, останется такой же сильной и неизъяснимой. Это абсолют, аксиома, чистейшая энергия космоса. Вот зачем люди рожают себе детей. Чтоб это ощутить.
Мне кажется, что любые здравомыслящие родители время от времени задают себе этот непростой вопрос: как же сберечь и защитить наших детей, и их чистые, беззащитные души в этом огромном, полном жестокости и цинизма мире?
Фраза «посидеть с ребенком» вообще неправильная…
С ребенком можно побегать, попрыгать, поиграть в «ку-ку» и еще тысяча миллионов занятий… Но уж никак не посидеть!)))
ЛЕПЕСИНКОВОЕ ЧУДО
Звонко топают ботинки
По весенней мостовой…
«Мама, мама! Лепесинки!» -
Запросил вдруг ангел мой.
Углядела ж эта кроха
Золотой заморский фрукт!
Ну, ребята, дело плохо…
«Нофки дальфе не идут»
Что же делать? Уговоры
Не помогут всё равно.
А ведь денег только впору,
Всё рассчитано давно.
Тут вдруг эти «лепесинки»!
Вот уж точно: от судьбы
Не уйдешь… Дрожат слезинки,
Глазки полные мольбы…
Проклиная всё на свете,
Я прошу продать один.
Ладно… дети - это дети.
Я вручаю апельсин.
Радости-то сколько, боже!
И, конечно, сразу в рот…
«Мама, отковыркай кожу»
И стоит, волнуясь, ждёт.
Ох, скорей пошли отсюда…
Дружно топаем домой.
Лепесинковое чудо,
В сладком соке ангел мой…