Ты — мурашки по коже. Вкус клубники на губах. Ты искры из глаз и заряд в 220 по телу. С тобой все ярче, насыщенней, вкуснее. К тебе хочется прикасаться, пробовать каждый сантиметр тебя на ощупь. Твой запах пьянит сильнее вина. Терпкий и крепкий. Я в твоей ловушке. В ловушке губ и улыбки. В ловушке твоих нежных рук. Это мой капкан боли и нежности. Мой тупик, в котором нет выхода. Мой омут, в котором я с таким удовольствием тону
Влипаю в наше н, а е д и н е. .
Губами, руками, кожей, приливом крови,
Ритм всё чётче звучит во мне.
Любовь в занятиях любовью большая профи.
Цепляюсь за край сознания кончиками мурашек,
Втягиваю в свою уютную, теплую, жадную бездну.
Держи меня в райской вселенной объятиях,
Дели со мной в космос улёт двухместный.
Продолжи меня, где без тебя пустота и продлевают род.
Вылей в меня свою животную любовь
И жадными губами замолчи мой стонающий рот.
Влипаю в наше н, а е д и н е. .
Закрывая глаза от счастья оказаться у любви на самом безумном дне,
С тобой наравне тебя наслаждая.
- А у вас бегут мурашки по спине, когда вы в кого-то влюбляетесь? Это здравый смысл покидает ваше тело…
Шли последние дни октября…
Мурашки на ногах рвали колготки…
Ты подошёл ко мне так близко…
что тараканы в голове -
не ожидав такой развязки
мурашками рванули вниз…
Они приходят, голос лишь услышав…
Идут на звук запевшей вдруг струны…
Как их ни просишь быть чуть-чуть потише,
Они всегда безжалостно честны.
Крадутся в сердце тихим нежным шёпотом,
За душу трогают и что-то говорят…
Рой бабочек разбудят ненароком
И каждый нерв как будто теребят.
И нет от них ни спасу, ни защиты.
Твой мир поставят быстро вверх тормашками
И дёрнут все запрятанные нити…
О, вездесущие и честные Мурашки…
Странная дрожь пробегает по телу,
стоит ему коснуться кожи.
Кажется, что мурашки танцуют мамбо.
Нет, не на теле.
Внутри души…
Полувздохи сплелись в безмятежное счастье,
в радость первой любви, что зовет в облака.
На коленях мы лаской проходим причастье
и пульсирует нежность со страстью в висках.
Ты меня обнимаешь, как будто впервые,
и мурашки по коже бегут за тобой.
Тихо шепчешь на ушко, что самый счастливый
и готова я вся превратиться в любовь.
Чтоб тебя напоить до остатка, до капли,
опьянить, как вином, и отправиться в рай.
Чтобы счастья надежный и крепкий кораблик
в доброй сказке нашел нам уют и причал.
Растекается дрожь, словно нега, на плечи
и возносит нас ночь на вершины любви.
Я хочу стать тебе самой лучшей из женщин,
чтобы ты на планете был только моим.
В его голосе кроются мои мурашки…
Бывают накатывают такие эмоции, что перехватывает дыхание и слово вымолвить невозможно. Все внутри тебя летает и какая-то эйфория в голове, которую собрать в целое очень сложно. И вот сидишь ты, а он напротив, и глаза куда-то вниз смотрят, веки опущены и вдруг, подобно волшебству, взгляд поднимается. останавливается на тебе и улыбается и ты сразу улыбаешься в ответ. Мурашки по коже, но такие, знаете, приятные мурашки.
Это был ее личный воздух, смешанный с тонким ароматом фиалок, корицы и выхлопных ядов города, тайком пробирающихся в комнату. Конечно же, ей иногда приходилось вздрагивать, но не от того, что кто-то совершенно неожиданно появится в этих стенах, которые столько знали о ней, сколько не ведал ни один прохожий, любопытно заглядывающий в ночные окна. Дергаться приходилось не от факта присутствия, дергаться доводилось от ожидания. стука в дверь. страх перед выбором - впустить или нет - вот что невольно вызывало в ней миллиарды мурашек паники.
Будет всё если этого желаешь так что мурашки по телу.
Не верь словам, глазам и жестам, всегда на ощупь проверяй. На ауре мурашки видишь - ныряй!
Раньше среди шаманов ходили толки, будто однажды ночью лесные волки, воя на звезд мерцающие осколки, договорились с небом о странной сделке. Будто они, по крову с теплом тоскуя, вдруг захотели шкуру надеть людскую, стали не волки - люди: крутые скулы, смуглая кожа, мышцы, два метра в холке.
Только одно навеки сковало души - каждый из тех, кто раз договор нарушит, волком хоть на мгновение обернувшись, так и останется яростным серым зверем.
Знаешь, легенда - это такое дело, вроде уже рассказана, улетела, но - обернись, смотри, исчезают тени, старые сказки снова стучатся в двери.
***
Сколько уже не спится седому Ури? Ури идет по дому и много курит. Запад темнеет - будет большая буря, степь за окном как будто серпом примяли. Ветер шумит, раскачивает деревья, враг на пороге, окружена деревня. Где-то вдали стоит полководец Рэму, храброе сердце, юный его племянник.
Рэму, ах, Рэму, серые твои очи, Рэму, ах, Рэму, волосы цвета ночи, Рэму, клинок в руке и сомненья в клочья, Рэму, ну что тебе не сиделось дома.
Рэму, ах, Рэму, верные твои стрелы, Рэму, ах Рэму, правое твое дело, Рэму, твою судьбу застилает белым, Рэму, но я устрою все по-другому.
Ури встает, тверда и упруга поступь, Ури свои шаги отмеряет тростью, Ури не плачет - это, конечно, просто ветер, идущий с запада, свежий, вешний.
Знаешь, вот так бывает, что зачастую, вдруг понимаем, как мы сейчас поступим. Ури идет, деревня уже пустует. Ури, завыв, на битву зовет старейшин.
***
Рэму дерется с дикой повадкой тигра, бой безнадежен, страшен, почти проигран, только и сил на то, чтоб собраться, прыгнуть… Столько врагов - как будто бы и не счесть их… Взгляд его ярок, точен, остёр как бритва - многие полегли в бесполезной битве, но есть похуже вещи, чем быть убитым - сдаться на милость и умирать в бесчестьи.
Стрелы поют - а мы хорошо держались, нам бы удачи - как бы враги бежали! Смерть уже близко - чувствуешь её жало? Сердце трепещет - бабочка на иголке. Кровь на клинке, застыв, отливает медью. Эх, воет ветер.
Только вот… разве ветер?
Кто-то несётся серой клыкастой смертью.
В стане врагов смятенье и крики «Волки!»
***
Рэму, не надо звать меня, тише, тише, Рэму, люби жену, заводи детишек, Рэму, ах, Рэму, что уж теперь попишешь, враг не бежал бы, если бы там я не был.
Рэму, ну что же ты, не грусти, не надо, Рэму, ты чувствуешь - я буду где-то рядом, буду следить мерцающим волчьим взглядом где-то на звездной кромке стального неба.
Он трет рубин, пытается высечь пламя, возится долго, яростно с непривычки. Это его последний волшебный камень, жаль что не курит, были б хотя бы спички. Он тридцать лет от роду, ворчлив и грозен, сердце медведя, гордая стать солдата. (Да, и впервые в жизни он так серьезен, что самому становится жутковато).
Вскоре костер вздымается, словно скерцо, но от него тревожно и как-то зябко. Он, сдвинув брови, огню смотрит прямо в сердце, так как его учила колдунья-бабка.
Лишь когда ночь смыкает свои обьятья, видит в костре мерцающие картинки. Вот и она - на троне и в белом платье, рядом с ней мальчик, он собирает льдинки. По лесу девочка - ей помогают розы, звери, разбойники, хочет пробраться в замок, шмыгает носом и утирает слезы, смотрит вперед отчаянными глазами…
Он собирает лагерь, идет в дорогу, тусклый рубин валяется где-то в саже.
Он заявляется прямо к ее порогу, через снега, ущелья, замки и стражу.
Снежная Королева блестит морозом, скулы белы, как ночь за полярным кругом. Что ж этот парень, не сознает угрозы…
Он и она стоят друг напротив друга.
Тут во дворце как будто стихает ветер, словно поток воды посреди пустыни - он говорит: «Пойдем, нас заждались дети». Он говорит: «Там плюшки почти остыли». Он говорит, пытается улыбаться, дышит на руки и растирает уши. Он говорит - «Я шел к тебе лет сто двадцать, ну, ты же знаешь, в сказках всегда так скучно».
Прямо из замка ведет ее по тропинке, там, где тепло, где август и запах вербы.
А в тронном зале Кай собирает льдинки. Каю совсем чуть-чуть ждать прихода Герды.