На ёлке яблоки в оранжевой фольге,
Под ёлкой сверточки с орехами, салазки.
Потом к ребятам- с гор кататься во дворе,
Потом домой- послушать деда сказки.
Проснулся… Сороковник… Тишина…
Не чудо означает Новый год,
А ежегодный деловой отчёт.
А в новостях- бомбёжки и война.
Ох дед бы очень удивился, что творит
С людьми тупая, сытая житуха.
Сменяли чудо мы на бытовуху.
Каким продажным стал сегодня мир.
Но дети подбегают к ёлке- вдруг
Там где-то сверток прячется, орехи?
И дом мой озаряет звонким смехом
Мой сын и наш четвероногий друг
Бежит и лает, на лету срывая с ёлки
Пластмассовые колкие иголки.
И хочется надеяться, что снова
Мы скоро будем к волшебству готовы.
Раз снежинка, два снежинка,
Налетел большой сугроб.
Почему б в него не прыгнуть смело
Прямо с головой?
Пусть ругается мамуля
Что простыну, заболею.
Ведь играю я с дедулей
Кто кого снежнее.
Вот идёт папуля,
Хоть усталый и с работы.
Он торопится скорее
Закидать снежками нас.
Ну, а хитрая бабуля
Улыбается в окошке.
Подмигнёт, рукой помашет,
Чай с вареньем приготовит,
А потом и нас зовёт.
Не дай нам Бог войны на этом свете!
Понять бы надо истину одну:
Должны о ней рассказывать мы детям,
Смотреть почаще фильмы про войну -
Пускай ребёнок к боли прикоснётся…
В забвении есть горестный исход -
Всемирная война тогда начнётся,
Когда забудет прошлую народ…
Сижу, гадаю - кем вырастет ребенок, который всем «Теремкам» и «Колобкам» предпочитает каталог косметики и бабушкину книгу о домашних заготовках. Еще читаем справочник «Диагностика заболеваний в домашних условиях». Но там всего одна картинка -сердце в разрезе, поэтому прочитываем быстро и снова возвращаемся к яблокам и помидорам.
Помогая учиться своим детям, я получил ещё одно высшее, одно неполное высшее и ещё три средних школьных образования.
Держи свои советы при себе,
Хоть сам ты - идеальнейший кристалл.
И не учи чужих воспитывать детей,
Пока своих не воспитал!
Я на маму посмотрела:
«Ох, красотка же она!».
Тут и я вдруг захотела,
Чтоб во мне цвела весна:
Я взяла два апельсина,
Лифчик мамин кружевной,
Вот теперь и я красива -
Вы, не смейтесь надо мной!
- Можно я сначала одна зайду, без сына?
Прием только начинался, и я подходила к своему кабинету. Навстречу мне с коридорной банкетки поднялись моложавая ухоженная женщина и один из самых красивых юношей, каких я вообще когда-нибудь видела.
Льняные кудри, высокие скулы, большие ярко-голубые глаза - персонаж из сказки. Снегурочка, Лель - что-то оттуда. Или реклама зубной пасты. Секунда восхищенного разглядывания - и я уловила в его красоте какую-то странность, но не стала о ней думать.
- Да, разумеется, проходите, - мне почему-то даже понравилось, что восхитительный юноша останется в коридоре. С чего бы это?
- Ярик, ты пока посиди здесь.
В кабинете она села в кресло, и под безжалостным к полутонам неоновым освещением я увидела морщинки и замазанные косметикой круги под глазами.
- У моего сына Ярослава - умственная отсталость.
Я возмущенно вскинулась, но тут же взяла себя в руки.
- Вы уверены?
- Более чем. Помимо моих собственных ежедневных многолетних наблюдений это подтвердили не то пять, не то шесть не связанных между собой специалистов.
- Но он выглядит… - все-таки не удержалась я.
- Да, внешность… Я бы предпочла, чтобы Ярик не был так красив… - она вскинула руку. - Я все объясню. Но сначала скажите, сколько, по-вашему, ему лет?
- Шестнадцать? - предположила я.
- Двадцать два, - сказала мать Ярослава.
- Так, - мне ничего не оставалось, как признать свою ошибку. - Он чем-то сейчас занят?
- Да, Ярик учится в институте. На третьем курсе.
- Но помилуйте! - я растерялась. - Как умственно отсталый человек может успешно учиться в институте?!
Женщина вздохнула и начала свой рассказ.
Ярик был вторым ребенком, и никаких сложностей в родах никто не ожидал. Однако с самого начала что-то пошло не так. Была стимуляция, долгий безводный период и наконец срочное кесарево сечение. Сначала казалось, что все обошлось. Ребенок хорошо ел, спал, двигался, улыбался, прибавлял в весе. К тому же он уже тогда был очаровательным. Только к трем годам стало ясно, что проблемы все-таки есть. Поставили ЗПР (задержка психического развития).
- И вот тут я не согласилась, - сообщила мать. - Внешность его или еще что-то сыграло роль, я не знаю, но я стала его учить вести себя как нормальные дети.
- Заниматься с ним? Развивать?
- Это конечно тоже. Он с няней ходил на занятия, к нам приходил дефектолог на дом, но я сама делала другое: я именно учила его, можно сказать, дрессировала, как комнатную собачку. Учила ВЫГЛЯДЕТЬ обычным ребенком. Он был очень привязан ко мне и хотел научиться. Он быстро, не понимая, выучил все вежливые формулы, научился смотреть на меня в незнакомой обстановке, ловить мои сигналы, которые я подавала незаметно для других, и реагировать на них. Я испытывала странное чувство удовлетворения: когда мы были вдвоем, никто не догадывался, что Ярик в свои пять лет не только не может поддерживать разговор, но даже плохо понимает обращенную к нему речь.
- У вас ведь был еще один ребенок?
- Да, старшая дочь. Она сейчас живет в Англии. У нее уже своя семья. Брата она вежливо ненавидит.
- Почему?
- Она считает, что он отобрал у нее все мое внимание и испортил ей жизнь. Она была умницей, отличницей, спортсменкой, но на ее достижения, как ей казалось, я не обращала должного внимания. В чем-то она, несомненно, права. Сейчас она спрашивает о брате так: а как там твой ангельский идиотик поживает?
- А что думает по этому поводу ваш муж, отец детей?
- Он практически ничего об этом не думает. Он крупный предприниматель, весьма богат, кроме нас, у него есть еще две неофициальных семьи, в которых две женщины чуть ли не вдвое моложе меня и два совершенно нормальных сына, он их всех поддерживает, успехами дочки обоснованно гордился, когда пришло время, отправил ее учиться в Англию… То, что я полностью посвятила себя Ярику, его в общем-то устраивает, я к нему ни с чем не пристаю, денег он мне дает и менять, насколько я понимаю, ничего не собирается. Впрочем, я не помню, когда мы с ним последний раз говорили больше чем пять минут кряду.
- Но институт? - вернулась я к поразившей меня детали. - Может быть, у Ярика все-таки произошла какая-то компенсация?
- Ну разумеется! Мне повезло в том, что Ярик - яркий флегматик. Он даже в детстве совершенно не был склонен бегать, орать, что-то ломать. Если его оставляли в покое, он просто часами сидел и, тихо гудя или жужжа, переставлял на ковре машинки, детали от конструктора или еще что-то в этом же духе. В детском саду он присутствовал на всех занятиях. Три раза в неделю мне разрешали быть рядом с ним, и тогда мы вместе что-то лепили, вырезали, клеили. Я дополнительно платила воспитательнице, чтобы в оставшиеся два дня она тоже уделяла ему какое-то внимание, привлекала к общим играм. Его всегда любили девочки, играли в него, как в большую куклу. Ему это нравилось, он им улыбался и за все говорил спасибо. И еще: вы так мне помогли, не знаю, как бы я без вас справился. Смысла этих формул он не понимал, но людям было приятно их слышать, это он видел и чувствовал, и никогда не забывал сказать, как я его научила.
Потом мы пошли в небольшую частную школу. Я говорю «мы», потому что училась в ней, конечно, в основном я. Ярик никому не мешал на уроках, и за наши деньги учителя готовы были закрывать глаза на то, что он не усваивает программу. Еще с ним занимались два репетитора, логопед и дефектолог. Но вы правы, само по себе развитие все-таки шло. К одиннадцати годам Ярик научился читать и писать. А к четырнадцати даже полюбил читать сказки и сборники типа «Денискиных рассказов».
- Как же он сдал выпускные экзамены?
- Это было сложно. Сочинение за него написали, он только переписал. Кстати, у Ярика прекрасный почерк, в прежние времена он мог бы работать каллиграфом. Задачи тоже решили за него. По остальным предметам мы заранее знали билеты, которые нам достанутся. Пять билетов. Мы учили их девять месяцев. У Ярика в общем-то совсем неплохая память, но он вечно все путает, если это не закреплено действием руками. Он перепутал формулу по физике с формулой по геометрии, а так справился в общем-то неплохо. Институт у нас, как вы понимаете, тоже коммерческий. Туда берут всех и учат - не пойми кто не пойми чему. Его специальность называется «торговый менеджмент». Знаете, даже я сама порою не понимаю, что там к чему относится и как между собой связано. Чувствую себя Яриком.
- Послушайте, но как он общался и общается с другими детьми, людьми? В школе, в институте?
- Он почти не общается. Я привожу его на машине к началу занятий, увожу сразу после. В промежутке он стоит рядом с другими, молчит, кивает, улыбается, наблюдает, знает два десятка формул типа: «у меня не сложилось определенного мнения по этому поводу», «мне трудно судить», «я, пожалуй, скорее согласен, чем не согласен с имярек», «боюсь, мне тут нечего сказать»… Его считают не особо умным, но очень приятным. Он может в том же ключе вести себя в кино, театре, на светском рауте. Когда у нас бывают гости, он очень мило за ними ухаживает. Самое страшное в последнее время - это, конечно, девушки…
- ?!
- Вы же видели Ярика. К тому же им известно, что он из богатой семьи. Они хотят с ним встречаться, спать и далее везде… Меня же они считают ужасной мегерой, которая ни на минуту не выпускает сыночка из своих цепких лап.
- Но вы же она и есть? - улыбнулась я. Я не боялась ее ранить, после всего ею проделанного она была так сильна, что «вам и не снилось».
- Да, конечно. И вот я пришла к вам с вопросом: что же мне делать дальше?
- Боже мой, но откуда же я знаю?!
- Я вижу, что вы мне не очень поверили. Давайте вы с ним без меня поговорите?
- Давайте.
Я поговорила с Ярославом. Странное ощущение. Двадцать два года, внешность шестнадцатилетнего и ощущение, что говоришь с младшим подростком - одиннадцать-двенадцать лет. Любит мультики и маму с папой. В школе нравилось, особенно уроки физкультуры, труда и «технического творчества». В институте не нравится - совсем ничего не понятно, к концу лекций очень болит голова.
- Я не сказала вам, может быть, главного, - вернувшаяся мать Ярослава потерла руками виски. - Ярик знает о своем состоянии. Я рассказала ему, и он понял.
- Да, - кивнул Ярик. - У меня повреждены мозги. Поэтому я с трудом учусь и понимаю меньше других. Это большая проблема, чтобы мне жить дальше.
- Офигеть, - сказала я и обернулась к матери. - Вы совершили почти чудо, но не поняли, может быть, главного. Мир - не плоская лепешка, он как торт «Наполеон». Вы прикидывали на один, максимум два слоя, и получалось, что вашему сыну не на что рассчитывать. Но смотрите: Ярик умеет читать и писать. А вы знаете, что еще 200 лет назад четырех из десяти учеников церковно-приходских школ отправляли назад в семьи с приговором «необучаем»? И они ведь, заметьте, от этого не гибли, а просто на всю жизнь оставались неграмотными крестьянами. Вполне адаптированными к своей крестьянской жизни.
- Вы думаете, нам стоит купить Ярику ферму? - усмехнулась женщина.
- Не знаю. Ярик не упоминал, что он любит животных и растения. Ему нравятся большие машины. - Юноша энергично закивал. - Может быть, комбайнер? - я подмигнула матери. - Но есть ведь еще заводы и фабрики с огромными современными станками, а наглядно-действенное мышление у Ярика сохранно, и кто знает, возможно, он вполне мог бы усвоить несколько алгоритмов и получать свое удовольствие от подвластности ему этих механических штук. А еще есть красивые магазины электроники и прочей бытовой техники - с аккуратными, совершенно пластмассовыми мальчиками в каждом отделе, которые лично мне всегда, при попытке любого с ними контакта, кажутся выпускниками коррекционных школ…
- Вы думаете, я мог бы, как они? - жадно спросил внимательно прислушивающийся к разговору Ярик. - Ух ты! А институт как же?
- Ну, институт тогда придется бросить, конечно, это же нормальная работа, посменная, если я правильно понимаю…
Ярик умоляюще сложил руки перед грудью (мне показалось, что только хорошее воспитание не позволило ему броситься перед матерью на колени):
- Мамочка, миленькая, можно я буду вместо института в магазине стоять? Я все товары смогу выучить и покупателям говорить. Я же видел…
- Ну, я не знаю… - женщина явно растерялась.
- Подумайте об этом, - предложила я. - Можно договориться на испытательный срок. Ярик у вас не хватает звезд с неба, но безукоризненно вежлив, красив, дисциплинирован и исполнителен.
- Я смогу? Я смогу. Ух ты! Я смогу! - прекрасное лицо юноши даже как-то ожило от предвкушения.
- Спасибо, я подумаю об этом, - механически сказала женщина. На психологических тренингах так учат отказывать.
Я вздохнула. Ну что ж, я попыталась. Они ушли.
***
В следующий раз она пришла спустя пару лет, без Ярослава. Я ее, конечно, не узнала. Она напомнила.
- Я опять не знаю, что мне делать. Все было хорошо. Ярик работал в большом магазине. Его там любили. С самого начала мы ни от кого не скрывали, что у него ментальные проблемы, и поэтому его не переводили из отдела в отдел, как других. Свой отдел он знал назубок, прекрасно справлялся со своими обязанностями, раскладывал товар, ориентировал покупателей. Но тут впервые за четверть века в его жизнь решил вмешаться отец. Он забрал его из магазина и устроил на один из своих заводов…
В дверь энергично постучали.
- Здравствуйте, - на пороге стоял Ярослав и ослепительно улыбался. За прошедшие годы он стал взрослее и коренастее. - Я теперь хочу вам сказать, что это я сам папу попросил про завод. Он меня туда сначала водил, и мне все показали. Ух ты, как там здорово! В магазине было хорошо, но помните, я машины люблю. И всегда любил. Мне с ними интересно и спокойно. Они не ждут, что я с ними говорить буду. Там на правильную кнопку нажал - и ух ты! И еще я там с Ритой познакомился…
- Девушка из деревни в Псковской области, которая на конвейере работает, - уточнила мать. - И у нее маленький ребенок.
- Ух ты, Максик такой хорошенький! Я ему самолетик из бумаги сделал и водяную бомбочку, он так смеялся! И послушайте меня и вы, и мама: дело не только, чтобы с Ритой спать, хотя это - ух ты! - как хорошо. Но она мультики любит смотреть, как и я, и французские комедии, и я все понимаю, что она мне говорит. И готовит она хорошо.
- Это ведь счастье? - спросила я у матери.
- Но разве?..
- Если бы вы не сделали всего того, что вы для Ярика сделали, оно и близко не было бы возможным.
- Вы так думаете?
- Я в этом уверена.
Как странно, что я об этом говорю,
Но детская жестокость убивает,
Ведь ей не протолкнуться к алтарю,
Но об этом она пока еще не знает.
Откуда под покровом темноты
Берётся в этих хрупких головах
Столько дерзости и хамоты?
Пока неведом, не пугает страх.
Лукавый знает слабые места,
Он детские роняя на земь души,
Тем озлобляет взрослые сердца,
От святых слов нам закрывая уши.
Сродни борьбе с проводниками,
На небесах, что выбирает Бог,
Мы отрекаемся от церкви сами:
Лукавый - вот борьбы его итог.
Что ж у той войны начала нету,
И нет у ней возможно и конца.
Не отвергайте детскую жестокость.
Они такие с детства не со зла.
Какое счастье
Прижать к груди дитя.
Пусть не своё,
Но это и не важно.
Петь песенки,
Рассказывать стихи.
Летать по комнате,
Подпрыгивать, кружиться.
Боясь, а вдруг заплачет,
Счастье.
Так трогательно, нежно
Заглядывать в глаза.
Надеяться, что это будет вечно,
Не судьба…
Чужое счастье.
Мы те, кто слушал «Руки вверх» и бегали раздетыми. Играли днями в продавца с листочками, газетами. Нас мамы звали из окна: «иди скорей, покушай. Ты к незнакомым не ходи и глупости не слушай». Мы те, чье детство было лучше, ведь мы играли в прятки. Зеленую клубнику ели у бабушки на грядке. Нам телефоны заменяли кусочки деревяшек. Мы только палочки курили и гладили дворняжек. Писали письма на бумажках, стреляли из бутылок. Боялись очень получить от мамы подзатылок. Мы слушали старушек и уважали взрослых. Все было 20 лет назад… Мы дети 90-х…
А давайте снимем спец сигналы с депутатских авто и поставим на детские автобусы
- У тебя трое детей, и они так хорошо себя ведут!
- Раньше их было четверо…
Одиннадцать детских душ на небеса забрали.
Забирают лучших, так причём тут дети?.
В чём же их вина, почему они поумирали.
За что же мамам горе на их плечи.
Мы соболезнуем от всей души и сердца.
Что детям, пришлось такое испытать.
Как рано им была та открыта дверца,
На небеса, где ангелами вечно им летать.
Малыш, увидя как мама варит яйца, с удивленными глазами, спрашивает: Мам, ты зачем варишь, курочкиных деток?