Одним из серьезных ощущений, связанных с нашим временем, стало ощущение надвигающегося абсурда, когда безумие становится более или менее нормальным явлением.
…Ко мне застенчиво приблизился мужчина в тирольской шляпе:
- Извините, могу я задать вопрос?
- Слушаю вас.
- Это дали?
- То есть?
- Я спрашиваю, это дали? - Тиролец увлек меня к распахнутому окну.
- В каком смысле?
- В прямом. Я хотел бы знать, это дали или не дали? Если не дали, так и скажите.
- Не понимаю.
Мужчина слегка покраснел и начал торопливо объяснять:
- У меня была открытка… Я - филокартист…
- Кто?
- Филокартист. Собираю открытки… Филос - любовь, картос…
- Ясно.
- У меня есть цветная открытка - «Псковские дали». И вот я оказался
здесь. Мне хочется спросить - это дали?
- В общем-то, дали, - говорю.
- Типично псковские?
- Не без этого.
С.Довлатов. Заповедник.
Заговорили мы в одной эмигрантской компании про наших детей.
Кто-то сказал:
- Наши дети становятся американцами. Они не читают по-русски. Это ужасно. Они не читают Достоевского. Как они смогут жить без Достоевского?
И все закричали:
- Как они смогут жить без Достоевского?!
На что художник Бахчанян заметил:
- Пушкин жил, и ничего.
«Вы спрашиваете, не могу ли я приехать в Нью-Йорк. Не могу по двум причинам. 1. Не на что. 2. Не знаю, что делать в Америке без денег, без языка и без эрекции. Все эти три ингредиента (деньги, английский язык и эрекция) взаимозаменяемы, но если не иметь ни одного из них, то, по всей видимости, надо сидеть дома». (из письма
- И еще вот что, - попросил Жбанков, - ты слишком умных разговоров не заводи. Другой раз бухнете с Шаблинским, а потом целый вечер: «Ипостась, ипостась…» Ты уж что-нибудь полегче… Типа - Сергей Есенин, армянское радио…"
Любовь - это для молодежи. Для военнослужащих и спортсменов… А тут все гораздо сложнее. Тут уже не любовь, а судьба.
Не деньги привлекают женщин. Не автомобили и не драгоценности. Не рестораны и дорогая одежда. Не могущество, богатство и элегантность. А то, что сделало человека могущественным, богатым и элегантным. Сила, которой наделены одни и полностью лишены другие.
Тарасович давно интересовался:
- Есть у тебя какие-нибудь политические идеалы?
- Не думаю.
- А какое-нибудь самое захудалое мировоззрение?
- Мировоззрения нет.
- Что же у тебя есть?
- Миросозерцание.
- Разве это не одно и то же?
- Нет. Разница примерно такая же, как между штатным сотрудником и внештатным.
- По-моему, ты чересчур умничаешь.
- Стараюсь.
- И все-таки, как насчет идеалов? Ты же служишь на политической радиостанции. Идеалы бы тебе не помешали.
- Это необходимо?
- Для штатных работников - необходимо. Для внештатных - желательно.
- Ну, хорошо, - говорю, - тогда слушай. Я думаю, через пятьдесят лет мир будет единым. Хорошим или плохим - это уже другой вопрос. Но мир будет единым. С общим хозяйством. Без всяких политических границ. Все империи рухнут, образовав единую экономическую систему…
- Знаешь что, - сказал редактор, - лучше уж держи такие идеалы при себе. Какие-то они чересчур прогрессивные.
Удовольствия неизбежно порождали чувство вины. Бескорыстные поступки вознаграждались унижениями. Получался замкнутый круг.
«Я давно уже не разделяю людей на положительных и отрицательных. А литературных героев - тем более. Кроме того, я не уверен, что в жизни за преступлением неизбежно следует раскаяние, а за подвигом - блаженство. Мы есть то, чем себя ощущаем.»
- …У хорошего человека отношения с женщинами всегда складываются трудно. А я человек хороший. Заявляю без тени смущения, потому что гордиться тут нечем. От хорошего человека ждут соответствующего поведения. К нему предъявляют высокие требования. Он тащит на себе ежедневный мучительный груз благородства, ума, прилежания, совести, юмора. А затем его бросают ради какого-нибудь отъявленного подонка. И этому подонку рассказывают, смеясь, о нудных добродетелях хорошего человека.
Женщины любят только мерзавцев, это всем известно. Однако быть мерзавцем не каждому дано. У меня был знакомый валютчик Акула. Избивал жену черенком лопаты. Подарил ее шампунь своей возлюбленной. Убил кота. Один раз в жизни приготовил ей бутерброд с сыром. Жена всю ночь рыдала от умиления и нежности. Консервы девять лет в Мордовию посылала. Ждала…
А хороший человек, кому он нужен, спрашивается?..© …
Мы без конца ругаем товарища Сталина, и, разумеется, за дело. И все же я хочу спросить - кто написал четыре миллиона доносов?
Человек привык себя спрашивать: кто я? Там ученый, американец, шофер, еврей, иммигрант… А надо бы всё время себя спрашивать: не говно ли я?
Большинство людей считает неразрешимыми те проблемы, решение которых мало их устраивает.
Интродукция затянулась. Мы должны переспать или расстаться.
Ты утверждаешь - значит, не было любви. Любовь была. Любовь ушла вперед, а ты отстал.
Когда человека бросают одного и при этом называют самым любимым, делается тошно.
Всю жизнь я дул в подзорную трубу и удивлялся, что нету музыки.
А потом внимательно глядел в тромбон и удивлялся, что ни хрена не видно.
Единственная честная дорога - это путь ошибок, разочарований и надежд.
Чего другого, а вот одиночества хватает. Деньги, скажем, у меня быстро кончаются, одиночество - никогда…
Это безумие - жить с мужчиной, который не уходит только потому, что ленится…
Я шел и думал - мир охвачен безумием. Безумие становится нормой. Норма вызывает ощущение чуда.
Знаешь, что главное в жизни? Главное то, что жизнь одна. Прошла минута, и конец. Другой не будет…
Чем безнадежнее цель, тем глубже эмоции.
Любовь - это для молодежи. Для военнослужащих и спортсменов… А тут все гораздо сложнее. Тут уже не любовь, а судьба.
«Главное в книге и в женщине - не форма, а содержание…»
Даже теперь, после бесчисленных жизненных разочарований, эта установка кажется мне скучноватой. И мне по-прежнему нравятся только красивые женщины.
Целый год между нами происходило что-то вроде интеллектуальной близости. С оттенком вражды и разврата.
…Я думаю, у любви вообще нет размеров. Есть только - да или нет.
Человек человеку - всё, что угодно… В зависимости от стечения обстоятельств.
Я предпочитаю быть один, но рядом с кем-то…
Нормально идти в гости, когда зовут. Ужасно идти в гости, когда не зовут. Однако самое лучшее - это когда зовут, а ты не идешь.
Я не буду менять линолеум. Я передумал, ибо мир обречён.
«Жизнь прекрасна и удивительна! « - как восклицал товарищ Маяковский накануне самоубийства.
…За двенадцать лет службы у Егорова накопилось шесть пар именных часов «Ракета». Они лежали в банке из-под чая. А в ящике стола у него хранилась кипа похвальных грамот.
Незаметно прошел еще один год.
Этот год был темным от растаявшего снега. Шумным от лая караульных псов. Горьким от кофе и старых пластинок.
Егоров собирался в отпуск. Укладывая вещи, капитан говорил своему другу оперу Борташевичу.
- Приеду в Сочи. Куплю рубаху с попугаями. Найду курортницу без предрассудков…
- Презервативы купи, - деловито советовал опер.
- Ты не романтик, Женя, - отвечал Егоров, доставая из ящика несколько маленьких пакетов, - с шестидесятого года валяются…
- И что - ни разу?! - выкрикивал Борташевич.
- По-человечески - ни разу. А то, что было, можно не считать…
- Понадобятся деньги - телеграфируй.
- Деньги - не проблема, - отвечал капитан…
Он прилетел в Адлер. Купил в аэропорту малиновые шорты. И поехал автобусом в Сочи.
Там он познакомился с аспиранткой Катюшей Лугиной. Она коротко стриглась, читала прозу Цветаевой и недолюбливала грузин.
Вечером капитан и девушка сидели на остывающем песке. Море пахло рыбой и водопроводом. Из-за кустов с танцплощадки доносились прерывистые вопли репродуктора.
Егоров огляделся и притянул девушку к себе. Та вырвалась, оскорбленно чувствуя, какими жесткими могут быть его руки.
- Бросьте, - сказал Егоров, - все равно этим кончится. Незачем разыгрывать мадам Баттерфляй…
Катя, не замахиваясь, ударила его по лицу.
- Стоп! - выговорил капитан. - Удар нанесен открытой перчаткой. Судья на ринге делает вам замечание - Катя не улыбнулась:
- Потрудитесь сдерживать ваши животные инстинкты!
- Не обещаю, - сказал капитан.
Девушка взглянула на Егорова миролюбиво.
- Давайте поговорим, - сказала она.
- Например, о чем? - вяло спросил капитан.
- Вы любите Гейне?
- Более или менее.
- А Шиллера?
- Еще бы…
Днем они катались на лодке. Девушка сидела на корме. Егоров широко греб, ловко орудуя веслами.
- Поймите же, - говорила Катя, - цинизм Есенина - это только маска. Бравада… свойственна тем, кто легко раним…
Или:
- Прошлым летом за мной ухаживал Штоколов. Как-то Борис запел в гостях, и два фужера лопнули от резонанса.
- Мне тоже случалось бить посуду в гостях, - реагировал капитан, - это нормально. Для этого вовсе не обязательно иметь сильный голос…
Или:
- Мне кажется, разум есть осмысленная форма проявления чувств. Вы не согласны?
- Согласен, - говорил капитан, - просто я отвык…
Как-то раз им повстречалась в море лодка. Под рулем было выведено ее название - «Эсмеральда».
- Эй, на полубаке! - закричал Егоров, всем опытом и кожей чувствуя беду. Ощутив неприятный сквознячок в желудке.
Правил «Эсмеральдой» мужчина в зеленой бобочке. На корме лежал аккуратно свернутый голубой пиджак.
Капитан сразу же узнал этого человека. Фу, как неудобно, подумал он. Чертовски неудобно перед барышней. Получается какой-то фрайерский детектив. Егоров развернулся и, не оглядываясь, поплыл к берегу…
Они сидели в чебуречной на горе. Блестели лица, мигали светильники, жирный туман наполнял помещение.
Егоров снисходительно пил рислинг, а Катя говорила:
- Нужно вырваться из этого ада… Из этой проклятой тайги… Вы энергичны, честолюбивы… Вы могли бы добиться успеха…
- У каждого свое дело, - терпеливо объяснял Егоров, - свое занятие… И некоторым достается работа вроде моей. Кто-то должен выполнять эти обязанности?
- Но почему именно вы?
- У меня есть к этому способности. Нервы в порядке, мало родственников.
- Но у вас же диплом юриста?
- В какой-то мере сие облегчает работу.
- Если бы вы знали, Павел Романович, - сказала Катя, - если бы вы только знали… Ах, насколько вы лучше моих одесских приятелей! Всех этих Мариков, Шуриков, Толиков… Разных там Стасов в оранжевых носках…
- У меня тоже есть оранжевые носки, - воскликнул капитан, - подумаешь… Я их у спекулянта приобрел…
К столику приблизился красноносый дядька.
- Я угадал рецепт вашего нового коктейля, - сказал Егоров, - забористая штука! Рислинг пополам с водой!..
Они пошли к выходу. У окна сидел мужчина в зеленой бобочке и чистил апельсин. Егоров хотел пройти мимо, но тот заговорил:
- Узнаете, гражданин начальник?
Боевик, подумал Егоров, ковбойский фильм…
- Нет, - сказал он.
- А штрафной изолятор вы помните?
- Нет, я же сказал.
- А пересылку на Витью?
- Никаких пересылок. Я в отпуске…
- Может, лесоповал под Синдором? - не унимался бывший зек.
- Там было слишком много комаров, - припомнил Егоров.
Мужчина встал. Из кулака его выскользнуло узкое белое лезвие. Тотчас же капитан почувствовал себя большим и мягким. Пропали разом запахи и краски. Погасли все огни. Ощущения жизни, смерти, конца, распада сузились до предела. Они разместились на груди под тонкой сорочкой. Слились в ослепительно белую полоску ножа.
Мужчина уселся, продолжая чистить апельсин.
- Что ему нужно, - спросила девушка, - кто это?
- Пережиток капитализма, - ответил Егоров, - но вообще-то изрядная сволочь. Простите меня…
Говоря это, капитан подумал о многом. Ему хотелось выхватить из кармана ПМ. Затем - вскинуть руку. Затем опустить ее до этих ненавидящих глаз… Затем грубо выругаться и нажать спусковой крючок…
Всего этого не случилось. Мужчина сидел неподвижно. Это была неподвижность противотанковой мины.
- Молись, чтоб я тебя не встретил, - произнес Егоров, - а то застрелю, как собаку…
Капитан и девушка гуляли по аллее. Ее пересекали тени кипарисов.
- Чудесный вечер, - осторожно сказала Катя.
- Восемнадцать градусов, - уточнил капитан.
Низко пролетел самолет. Иллюминаторы его были освещены.
Катя сказала:
- Через минуту он скроется из виду. А что мы знаем о людях, которые там? Исчезнет самолет. Унесет невидимые крошечные миры. И станет грустно, не знаю почему…
Екатерина Сергеевна, - торжественно произнес капитан и остановился, - выслушайте меня… Я одинокий человек… Я люблю вас… Это глупо… У меня нет времени, отпуск заканчивается… Я постараюсь… Освежу в памяти классиков… Ну и так далее… Я прошу вас…
Катя засмеялась.
- Всех благ, - произнес капитан, - не сердитесь. Прощайте…
- Вас интересует, что я думаю? Хотите меня выслушать?
- Интересует, - сказал капитан, - хочу.
- Я вам очень благодарна, Павел Романович. Я посоветуюсь… и уеду с вами…
Он шагнул к ней. Губы у девушки были теплые и шершавые, как листок, нагретый солнцем.
- Неужели я вам понравился? - спросил Егоров.
- Я впервые почувствовала себя маленькой и беспомощной. А значит, вы сильный.
- Тренируемся понемногу, - сказал капитан.
- До чего же вы простой и славный!
- У меня есть более ценное достоинство, - объявил капитан, - я неплохо зарабатываю. Всякие там надбавки и прочее. Зря вы смеетесь. При социализме это важно. А коммунизм все еще проблематичен… Короче, вам, если что, солидная пенсия будет.
- Как это - если что?
- Ну, там, пришьют меня зеки. Или вохра пьяная что-нибудь замочит… Мало ли… Офицеров все ненавидят, и солдаты, и зеки…
- За что?
- Работа такая. Случается и поприжать человека…
- А этот? В зеленой кофте? Который вам ножик показал?
- Не помню… Вроде бы я его приморил на лесоповале…
- Ужас!
Они стояли в зеленой тьме под ветками. Катя сказала, глядя на яркие окна пансионата:
- Мне пора. Тетка, если все узнает, лопнет от злости.
- Я думаю, - сказал капитан, - что это будет зрелище не из приятных…
Через несколько минут он шел по той же аллее - один. Он шел мимо неясно белеющих стен. Мимо дрожащих огней. Под шорохом темных веток.
- Который час? - спросил у него запоздалый прохожий.
- Довольно поздно, - ответил капитан. Он зашагал дальше, фальшиво насвистывая старый мотив, румбу или что-то в этом плане…