Аркадий Бабченко
May 31 at 10:49am ·
Аркадий Бабченко умудрился оскорбить чувства скорбящих по Аркадию Бабченко ©.
Скажите, я ах@@нный чувак, ага?
ЗЫ: Когда меня все-таки грохнут, кто будет скорбеть — укушу! © ---------------------------------------------------------
Часть первая. Я Бабченко понимаю.
За мной следили-то всего один раз в жизни. И то в течение недели. И это не было обусловлено политическими мотивами — просто зам Кадырова оскорбился чуть-чуть. И меня не собирались убивать — так, помутузить немного. До больницы.
Тем не менее, было неприятно. Я ведь совсем не ниндзя. А их было трое — здоровенных, бородатых и злых. Я видел их каждый день — в машине, стоявшей возле редакции. Мне приходилось выходить с работы с коллегами (в коллегах у меня тогда были одни только хрупкие красавицы), выбегать из вагона метро и садиться в поезд, идущий в другую сторону, чтобы потом снова пересесть обратно. Про вход в подъезд, в лифт, выход на лестничную площадку вообще молчу. Самые неприятные минуты.
В ещё большее уныние приводило то, что я понимал: ничего, кроме постоянного контроля периметра, я сделать не могу. Обратиться к друзьям — значит, поставить под удар и их. Обратиться в полицию? Вот в эту полицию, сотрудники которой фигурируют в уголовных делах, как первые, кто сливает информацию бандитам? Ага, побежал…
В общем, это была не жизнь, а пытка (психологическая, разумеется).
У Бабченко «не жизнь» длится не неделю, а много лет. Глупо спорить с тем, что количество желающих увидеть его в белых тапках наберётся на целый полк. Что угрожают ему ежедневно — почитайте комментарии к любому его посту. И тут совершенно не важны причины и реальность этих угроз — пронести их «мимо рта» всё равно не получится. Сотни угроз окажутся трёпом, а на сто первой, самой неправдоподобной, ты встретишь двух быков с битой в своём подъезде. Тем более, в сегодняшней Украине, переполненной оружием, съехавшими с катушек воинами (как тьмы, так и света), и агентами всех существующих на планете влияний.
Так что Бабченко я понимаю. Плевать на цирк, устроенный СБУ. Предъявили или не предъявили «жертве» стоящие доказательства заказа. Судя по всему, не предъявили. Возможно, использовали в своих целях. Плевать. В Украине я не живу, а в России цирк — вообще самый передовой в мире. И Бабченко никому ничего не должен (кроме как Прилепину за пиво). Он имеет полное право (и что главнее — полные основания) как бояться за свою жизнь, так и попытаться обезопасить её. Любыми средствами.
«Бабченко жив — это, конечно, хорошо, но…»
Без «но». Хорошо. Точка.
Вторая. Я Бабченко завидую.
За 41 год умудриться прожить восемь жизней (и проживёт, надеюсь, ещё шестнадцать). И ни одна из них не была скучной и серой.
Скука и серость — мои главные страхи, не по дням, а по часам становящиеся явью. Прямой путь в могилу, который, возможно, мучительнее выстрелов в спину. Вот и завидую.
Посмотреть на собственную смерть со стороны — этого не смогли ни Сальвадор Дали, ни Сид Вишес, ни Ромен Гари. Дико круто. Сидишь в морге, закутанный в одеяло — и наблюдаешь, как твою семью собирается взять на поруки Валентина Матвиенко. Как тебе «сочувствует» сам Лавров. А потом, спустя сутки, весь пропагандистский полк — от Скобеевой до Шария — рвёт на себе волосы от того, что ты не сдох. Чиновники «цивилизованных европейских государств», глубоко аморальные лицемеры, надувая щеки рассуждают о чести. Твои «друзья» пишут некрологи, один другого слезливее, а потом тыкают тебя мордой в «журналистскую этику».
И за всем этим ты наблюдаешь живой.
Вероятно, только смерть и последующее воскрешение могут так явно показать, кто есть кто. Раздеть догола. Абсолютно бесценная информация.
Меня всегда поражали разговоры о морали в глубоко аморальной стране, но нынешние — за пределами космоса. В России слово «мораль» имеет право произнести разве что несуществующий памятник святому Франциску. Это ж какую наглость надо иметь, какое самомнение (тоже, кстати, завидую — мне бы не помешали).
«Ах, что чувствовали его мама и дети, как он мог!». Да давайте со своими разберёмся. Они чувствуют себя не ахти каждый день. В конце концов, наша высокодуховная страна только из них и состоит.
«Ах, нельзя шутить со смертью!». Так многим не то, что нельзя — смысла никакого нет. Ходячие мертвецы. Ни друзей, ни врагов, ни потрясений — одно только бесконечное бурление говн.
Это редчайшая удача — посмеяться над смертью. Сказать ей: не ты, дура, правишь этим миром, а жизнь, молодость и азарт.
Бог мой, в какое жуткое уныние приводит меня то, что мертвецов, оказывается, такое количество. Про «журналисткую этику» опять вспомнили. К СБУ у них, 20 лет живущих под Путиным, вопросы. С ума сойти.
Третья. Я Бабченко благодарен.
Илья Яшин не был у меня дома семь лет. Рома Попков и Лена Боровская — почти год. Сашку Батурина лет пять я не видел. А тут все пришли. И Вася Навзнич из Твери наконец доехал. И Одеколон из Испании. Отлично посидели. В итоге)
Четвёртая. Некролог.
Конечно, сутки было очень тяжело. Абсолютная пустота и отчаяние. И горло болело, будто амбал сдавил. И я, конечно, думал, что про Бабченко написать. Не ради выпендрёжа, а в качестве самолечения. Вспомнишь, проговоришь, напишешь, прорыдаешься — и хоть чуточку легче. Но пока думал — понял, что из историй, произошедших за время нашей с ним дружбы, относительно приличная только одна (катание на коньках в «Эрмитаже» не беру — хотя это тоже неприлично, нельзя как беременные коровы кататься).
Сидим, в общем, в «Жан-Жаке» на веранде. Лето, тепло. Знакомые проходят мимо, подсаживаются, выпивают, уходят — а мы сидим, болтаем. Ночь уже. И тут Бабченко замечает какая-то пара (тоже мимо проходили). Садятся к нам. Женская часть пары оказывается американкой, но довольно сносно говорящей по-русски. Приехала в Москву на неделю в командировку. Не успели толком представиться, как Бабченко говорит ей: «У меня, между прочим, чёрный пояс по кунилингусу». Вообще он всегда так с женщинами знакомится, причём вне зависимости от присутствия рядом сопровождающего (вот как за это никто до сих пор не убил, объясните мне?). Женщины либо смеются, либо смущаются, либо хмурят брови, но дальше этого дело, естественно, не идёт. А тут американка эта, спокойно так, по-деловому, посмотрев на часы (сразу видно — человек из страны победившего капитализма) говорит: «Пошли. Моя гостиница как раз рядом».
Никогда я не видел Бабченко таким смущённым.
Допил, расплатился — и к жене уехал)
Живи долго, Бабченко.
Январь студён. Замерзшие стихи
Ждут паводка, весеннего разлива.
И мысли в этот хладный день тихи
Едва идут … идут неторопливо.
Ещё зима. И долог путь к весне.
И далеко еще до Воскресенья.
Но светлый лик в киоте на стене
Дарует жизнь и вечное спасенье.
Воскресни вновь, чтоб снова мне в стихах
Не утаить любви к тебе и пыла.
И в светлый праздник вновь исчезнет страх.
И я пойму, что сердце не остыло.
Увядшую розу в пыли на дороге
Нашел я под вечер, бредя на покой.
Её задевали случайные ноги
Людей равнодушных, уставших душой.
Природы творенье, роскошное диво,
Кто отнял тебя от родного куста?
Тебя ароматной, безумно красивой
Быть может, невесты касались уста?
А может быть символом горькой разлуки
Была на прощанье кому-то дана?
Сорвали тебя охладевшие руки
Того, кто испил чью-то душу до дна…
Для счастья иль горя тебя погубили,
Какая твоя-то в том деле вина?
Сорвали, сломали и в грязь обронили,
Лежишь ты увядшая, мукой полна.
Я к ней наклонился. Едва шевельнулась
И сжалась в последней предсмертной тоске…
Ведь так она к людям недавно тянулась,
Даря красоту свою в каждом листке.
Я бережно поднял увядшую розу,
В хрустальную вазу её воцарил.
Нежданно сверкнули росистые слезы
На листиках блеклых, что я воскресил.
И чудо свершилось! Она задышала
Последней минутной, закатной красой,
Светила, сияла - так нежно, так ало,
Как будто делилась улыбкой со мной.
Как будто теплом и заботой согрета,
Как будто вернулась к ней сила расцвета,
Сияла, алела, как кровь на снегу,
Увядшая роза в хрустальном гробу…
Не будет больше мира,
Не будет солнца и весны.
Не будет лжи и страха
И не воскреснешь больше ты.
А будет, то что будет,
Не знаю я, не знаешь ты.
И злого мира уже не будет
Останешься один лишь - ты.
Правда убивая, пробуждает возрождение.
Воскресный день полубытия. Зависание между вчерашним расслаблением и завтрашней озабоченностью.
Пусть я не солдат
И имя мое
Не укажут в списках пропавших
Но безмолвно на нас глядят
С высоты птичьих стай
Чьи-то глаза…
Будто люди погибшие на войне
И теперь Украина дополнила список
Жившие там половино - погибли!
Оставив семьи и дома
Эта новая война
Взяла с собой многих безавтоматных людей
В сырую землю
Раз и навсегда…
И по библии обещанного ВОСКРЕСЕНИЯ
Нам никому и не узреть-то никогда.
Навечно наши прадеды остались там…
- Воскресенье, какой прекрасный день начать новую жизнь.
- Может, всё же в понедельник?
- В понедельник я работаю
Прошу простить меня сегодня,
И вас пусть Бог за всё простит!
Пусть ангел радости и счастья,
В ваш дом сегодня постучит!
«Христос воскрес», - поют во храме;
Но грустно мне… душа молчит:
Мир полон кровью и слезами,
И этот гимн пред алтарями
Так оскорбительно звучит.
Когда б Он был меж нас и видел,
Чего достиг наш славный век,
Как брата брат возненавидел,
Как опозорен человек,
И если б здесь, в блестящем храме
«Христос воскрес» Он услыхал,
Какими б горькими слезами
Перед толпой Он зарыдал!
Пусть на земле не будет, братья,
Ни властелинов, ни рабов,
Умолкнут стоны и проклятья,
И стук мечей, и звон оков, -
О лишь тогда, как гимн свободы,
Пусть загремит: «Христос воскрес!»
И нам ответят все народы:
«Христос воистину воскрес!»
Святая ночь… Залит огнями храм.
Молитвы грешников восходят до небес,
Как в алтаре зажженный фимиам…
Христос воскрес! Воистину воскрес!
Природа нежным трепетом полна,
Мерцают звезды в глубине небес.
Царит над грешным миром тишина…
Христос воскрес! Воистину воскрес!
Как перед бурей замерла трава…
Затих пред Тайною дремучий старый лес.
Лишь ветер шепчет нежные слова:
«Христос воскрес! Воистину воскрес!»
Он говорил: все люди - братья.
Он и врагов любить велел.
Он предан был, как тать, распятью.
Он умер - мир осиротел.
Он в пеленах, тугих и скорбных,
С креста во гроб положен был;
Но, смертью смерть поправ, из мёртвых
Воскрес - и мир усыновил!
Прощеное воскресенье - последнее воскресенье перед Великим постом, седьмое воскресенье перед Пасхой. В этот день в церквях на литургии читается Евангелие с частью из Нагорной Проповеди, где говорится о прощении обид ближним, без чего мы не можем получить прощения грехов от Отца Небесного, о посте, и о собирании небесных сокровищ.
Сообразно с этим Евангельским чтением, христиане имеют благочестивый обычай просить в этот день друг у друга прощения грехов, ведомых и неведомых обид и принимать все меры к примирению с враждующими.
Это первый шаг на пути к Великому посту. Поэтому это воскресенье принято называть Прощеным воскресеньем.
Последнее воскресенье перед началом Великого поста именуется Церковью Неделей сыропустной так как именно сегодня заканчивается употребление в пищу молочных продуктов. Церковь напоминает нам об изгнании Адама и Евы
из рая за непослушание и невоздержание. В этот день после вечернего богослужения в храмах совершается особый чин прощения, когда священнослужители и прихожане взаимно испрашивают друг у друга прощение, чтобы вступить в Великий пост с чистой душой, примирившись со всеми ближними. Поэтому этот день известен как Прощеное воскресенье.
Изгнание праотцев наших из рая за непослушание и невоздержание, утрата ими невинного блаженного состояния достойно слез и покаяния. Бедствие, в которое низвергло человечество страсть себялюбия и плотоугодия внушает:
как важны в деле благочестия и спасения пост и прочие дела
самоотвержения, и как опасны чувственные греховные удовольствия.
Пост, по словам Евангелия, произносимым Церковью, есть время, удобнейшее для стяжания духовных сокровищ подобно тому, как бывает иногда особенно удобное время для собирания и приращения временных благ - есть истинный
день для делания благих дел.
Сообразно со словами Евангелия, читаемыми в последний день пред Великим постом, внушающими прощать ближним согрешения и примиряться со всеми, в древние ремена пустынники Египетские собирались в последний день Сырной недели для совокупной молитвы и, испросив друг у друга прощение и благословение, расходились, по окончании вечерни, по дебрям и пустыням для уединенных подвигов в продолжение Четыредесятницы: врата обители заключались до недели Ваий, в которую пустынно-подвижники обыкновенно возвращались в монастырь.
И ныне благочестивые сыны Православной Церкви в последние дни Сырной недели, по древнему благочестивому обыкновению, в знак взаимного примирения и прощения, молятся об умерших и посещают друг друга в продолжение Сырной седмицы. А в воскресный день этой седмицы, по совершении общего прощения в храме на вечернем Богослужении, в знак примирения и освящения, постановлено Церковью для верующих лобызать священные изображения Бога и святых.
Отныне всё отменено,
Что было Богом нам дано
Для жизни праведной и вечной.
Где духа истины зерно?
Верней спросить: «Зачем оно
Людской толпе бесчеловечной?»
Итак, грешите, господа.
Никто за это не осудит.
Не будет страшного суда,
И воскресения не будет.
Стандартное воскресное утро. 10.00. Проснулись. Потянулись. Дотянулись до телефона … И вышли в Одноклассники!