Я никогда не видела столько ненависти даже в дикой природе, сколько вижу её сегодня среди людей.
Славяне, вы не попомните обид.
Мы - русичи в Отечестве едином.
На Киевской Руси Майдан горит,
А над Московской Русью тянет дымом.
Россию вновь таранит США.
И Украину держат на заточке.
Народ один, а государства два:
Так легче нас разбить поодиночке.
Забудем про «хохла» и «москаля».
Негоже братьям ввязываться в свару.
У нас один язык, одна земля,
И нам войну расхлёбывать на пару.
Майдан - визитка третьей мировой.
И, оглушая югославским эхом,
Урод с американской головой
Срастается с Крещатиком и Рейхом.
Ножом в спине торчит олигархат.
И бродит призрак Посполитой Речи…
Не младший ты, и я не старший брат:
Мы - рядовые предстоящей сечи.
И память выкликает имена.
Поверх футболок надеваем латы.
Священная славянская война,
И мы славянской армии - солдаты.
Богдан Хмельницкий встать из гроба рад.
Князь Святослав прискачет на рассвете.
Калашников вручает автомат.
И Киев ждёт Москву, как в сорок третьем.
Сомкнём притоки Волги и Днепра.
Поднимем стяг семнадцатого века.
Одним раскатом нашего «Ура!»
Мы сделаем из Запада калеку
Если бы мне лет 25 назад дали прочитать сводки нынешних новостей, я бы решила, что это очень неудачный сценарий голливудского блокбастера.
Нет в этом мире ничего ужасней и страшней,
Чем старой маме хоронить, своих родных детей…
Она носила вас… рожала…
И колыбельную вам пела перед сном.
Конечно же, не думала, не знала,
Что вы при ней живой, заснёте вечным сном.
Всё в миг исчезнет… в грохоте снарядов:
Нет больше деток и разрушен отчий дом,
Как это больно, горько и ужасно!
Кошмар… в который верится с трудом.
Ох, бедная головушка седая!
От слез уже не виден белый свет.
Она уже совсем не молодая,
И жить ей дальше… больше смысла нет.
И плачет бедная в ночи… Кричит и просит,
Руки простирая к небу:
«О Боже, Господи! Возьми… возьми меня скорей!»
Быть может там на небесах…
Я встречу своих собственных детей
И вот на небе, среди ангелов летая,
Она, вдруг, перестанет горестно кричать
И всё-таки задаст свой главный из вопросов
-Кого за это горе бог должен наказать?!
Эх, люди, люди… Люди-Человеки!
Вас бог творил… рожала в муках мать.
За всё, что вы творите на планете,
Вам всё-таки придётся отвечать!
Папиному другу повезло… Он попал не в Освенцим, а в Люббенау.
Его угощали шоколадом, по утрам давали молоко и вообще вполне сносно кормили. А что ещё нужно пятилетнему малышу для счастья? Ну подумаешь, мамы рядом нет, подумаешь, игрушки стали несбыточной мечтой. Зато он жив, почти здоров, и очень даже сыт. Правда, кровь зачем-то брали, но так это же мелочи… тьфу! Брали, значит, так надо… и не жалко ни капельки. А вдруг какому-нибудь важному немецкому солдату кровь никчёмного пятилетнего советского малыша жизнь спасла. И то польза. Только почему-то сил совсем не было, подташнивало, и голова кружилась. И ещё в глазах, когда резко вставал - звёздочки… звёздочки.
Папиному другу повезло… Он мог сгореть в пятилетнем возрасте в печах немецкого концлагеря, или же умереть в депортации от голода в уральской деревушке, но он умер в Ташкенте, в возрасте 48 лет, от сердечной недостаточности. Детей он иметь не мог, поэтому и помянуть его, кроме нас с вами, некому.
Звали его Иззет Кучалиев.
Мой дед не дошел до Берлина
лежит он в приволжской степи
когда было трудно отчизне
он встал на защиту страны
он родом с украинской степи
детей он любил и жену
пошел защищать он большую
й родную для всех нас страну
танкистами все стать хотели
а он тракторист, как ни как
в училище стал командиром
а враг уже брал сталинград
отважным парнишкой был Ваня
в свои двадцать пять то годков
служил командиром он роты
медаль за отвагу имел
и вот та морозная ночька
и дан им приказ на прорыв
машины рванули по снежному полю
а Ванин был танк впереди
в неравном бою под Платоном
фашистами был окружен
горит его танк, но все живы ребята
вступают в неравный с фашистами бой
не долгим был бой, полегли все солдаты
остался наш Ваня один
последний патроном для себя он оставил
так умер мой дед, наш герой.
Они не знали, что блокпост у поворота на Славянск уже занят «правосеками». Пошли на усиление без связи. А ребят за полчаса до них накрыли минометным залпом. Положили точненько между заложенными мешками с песком бетонными плитами. Убитых «правосеки» даже не закопали - затолкали в полуотрытую траншею, накрыли целофаном, а сами сели жрать ополченческие припасы.
И тут - они.
- О-па!
Митрич еще успел жахнуть из двустволки, а Снегирь не успел и этого. Их расстреляли в две очереди. Сашку спасло то, что мертвый уже Снегирь, Вовка Снегирев, своим телом сшиб его обратно в подлесок, подходящий прямо к блокпосту. Ломая молоденькие ивы, Сашка скатился вниз, удачно приземлился на ноги и рванул меж деревьев.
Ничего не было в голове, кроме матюков. И страха, жаркого, заячьего. Сквозь него, как сквозь полиэтиленовый мешок, все туманилось и казалось зыбким. Ноги тянули вперед, подальше от смерти, боже, сохрани-убереги.
…ля!
Вслед палили длинными очередями. Сашка петлял, ветки и кора сыпались на макушку, пули смачно входили в стволы, приклад АК шлепал по бедру.
- Колора-ад!
Он ухнул в ложбинку метрах в ста от засады и замер. Воздух был сладкий, как мед, легким его не хватало, легкие рвали грудь. Стук крови в ушах заглушал все прочие звуки.
Жив, ля. И что теперь?
Даже выглядывать было страшно. Так и виделось: сразу пуля прилетает в лоб. И все же - бросились в погоню или нет?
Сашка с трудом отлепил пальцы от «калаша», отщелкнул рожок - не полный. Это у Снегиря был полный и два запасных, а у него - двадцать два патрона. Восемь выбиты по ростовой мишени. Сашка попал два раза, и Снегирь сказал, что этого хватит, незачем тратить боезапас, в первое время для Сашки вообще главное - не подставиться по природной дурости. О прицельной стрельбе по врагу и речи пока быть не может. Это позже…
Но позже, похоже, уже не будет.
- Колора-ад!
Сашке захотелось рвануться прочь от голоса, но он вовремя сообразил, что это ловушка. «Правосеки» только его движения и ждут.
- С-суки, - выдохнул Сашка, оглядываясь.
Хвостик ложбинки нырял под поваленное дерево и уводил дальше от карателей. Там вроде и лес был погуще. Сашка переложился и пополз, загребая сырую землю локтями. Тяжелый «калаш» цеплялся за что ни попадя.
Полметра - раз, полметра - два. Ветку долой. «Весло» подтянуть. Сучье дерево распороло камуфляж на плече. Мол, нефиг отступать. Развернись, прими бой. Но это ничего, пусть. Не право ты, дерево.
- Где ты урод?
Голос, кажется, приблизился.
Сашка вжал голову. Это один «правосек» увязался или все они сейчас цепью прочесывают местность? Сколько их там было? Шестеро? Семеро? Падая в ивняк, он не четко ухватил глазом. Рожи и рожи.
Выстрел завяз в листвяном шелесте, пулю послали далеко в сторону.
- Покажись, ватник… баный!
Не видят!
Сашка загреб локтями быстрее, обогнул кочку и, откатившись, залег в ямке за частоколом тонких осинок.
«Правосеков» все-таки было семеро.
Они мелькали среди деревьев, пригибаясь и присаживаясь на корточки. Трое в черном, двое в камуфляже, еще двое в обычной джинсе и куртках. Цепь у них получалась жиденькая, метров тридцать по фронту.
Если по четыре выстрела на человека… Подпустить поближе? А заметят? Одного он, может быть, и подстрелит, зато остальные…
От мысли о смерти свело живот.
Несколько секунд Сашка корчился, пережидая острый позыв. Вояка, ля, звенели мысли. Сейчас еще обдристаться не хватало.
- Урод, мы тебя все равно найдем, - пообещали ему. - Тут бежать-то некуда. Тут все насквозь видно.
Ага, было б видно, не пуляли б незнамо куда.
Сашка осторожно сдал назад и уперся во взгорок. Дернина грязной пастью нависала над песчаным вывалом. Приплыли.
Чтобы забраться наверх, пришлось бы встать во весь рост. Надо оно?
Сашка осторожно взял влево, и взгляду его открылась лысая полянка, которую незаметно одолеть тоже было невозможно. А справа, сука, с сухой сосенки нападало веток.
Здорово, ля, сам же себя и похоронил.
От мокрой земли камуфляж на коленях стал грязно-темный. Сашка снова подобрался к осинкам, надеясь, что «правосеки» остановились. Или вообще вернулись на блокпост.
Хрена там!
Самому ближнему до ложбинки осталось пройти всего десять шагов. А до Сашки - двадцать пять. Хорошо, смотрел он куда-то в сторону. На плече - нашивки. На шее - наколка свастики. Бритый.
Обычный, в сущности, парень. Враг.
- Э-эй! Колора-ад.
Каратель резко повернул голову, и Сашка, ощущая сосущую пустоту в груди, нырнул к земле.
- Я ж знаю, ты здесь.
На миг захотелось встать в полный рост и выпустить весь «рожок» в говорящего. Но это уж точно была бы верная смерть. А вообще - обидно, подумалось Сашке. И за Митрича, и за Снегиря, и за то, что не «правосеки» от него прячутся, а он от них.
Вроде и пожить не успел.
Сашка шевельнулся, и попавшая под подошву ветка, переламываясь, выстрелила сухим звуком. Почти в сердце.
Хр-рысс!
- Опачки! А чудик-то рядом! - обрадовались за ложбинкой.
Несколько пуль тут же выбили фонтанчики из земли чуть левее, а одна, присвистнув, впилась в дернину. Переломилась и упала осинка.
Сашка, дурак, отвечая, выстрелил в воздух.
Хорошо, переводчик огня был поставлен на одиночные, иначе весь «рожок» и ушел бы прощальным приветом в небо.
«Правосеки», видимо, попадали от выстрела на землю, но через секунду или две выпалили по Сашке патронов сорок.
- Петро! Димась! - прозвучал окрик.
Обходят, понял Сашка. Заберутся сбоку на взгорок, расстреляют в спину. Ля, это же все, все, один против семерых. Нет шансов.
Страх на какое-то время обездвижил, взболтал мысли, выдавив наверх подлое: «Сдаться?». Но сдаться почему-то было еще страшнее, чем умереть.
Пуля, вжикнувшая над ухом, помогла сбросить оцепенение, холодок пробрался за шиворот, и Сашка еще раз, не целясь, выстрелил для острастки. А затем пополз прикрывать фланг. «Правосек», то ли Петро, то ли Димась, перебегал от дерева к дереву, азартный, белобрысый. Мелькала хорошо видимая джинса.
Здесь уже Сашка вжал приклад в плечо и прищурился.
Хоть одного… «Калаш», дернувшись в руках, рявкнул два раза. Каратель с размаха шлепнулся на пятую точку и принялся шустро отгребать обратно, взрывая дерн каблуками.
Промазал, ля.
- Он здесь, здесь! - закричал то ли Петро, то ли Димась источавшим от испуга голосом. - Он с этой стороны!
Но Сашка уже вернулся к осинкам. Осторожно выглянув, он выстрелил по подползающим все ближе фигурам, выбил щепку из дерева.
Сколько там патронов осталось?
- Ну ты, сука, дождался!
Наверное, с минуту «правосеки» лупили по земле и дернине, не давая высунуть голову.
Сашке казалось, он сжался уже до невозможности и проваливается сам в себя. Кора и комочки земли сыпались на затылок и щелкали осколками по камуфляжной куртке.
Ну, давайте, давайте, думалось даже с каким-то азартом, отстреливайте «магазины». У меня еще восемнадцать патронов есть.
Движение с лысой полянки он уловил поздно, только повернуть голову и успел.
Стрельба вдруг стихла, чирикнула где-то в ветвях непонятливая птичка. На край ямки вспрыгнул каратель в черном комбинезоне, узколицый, с серыми злыми глазами. АК в его руках смотрел Сашке в грудь.
- Аллес, руссише швайне, - сказал он и улыбнулся.
Сашка зажмурился.
Ни жизнь не пронеслась, ни мыслей никаких не было. Всплыло на мгновение лицо Митрича, заросшее пегим волосом, да отцовское лицо, давно забытое, вдруг показалось перед закрытыми веками, живое, не как на фотографиях, а из детства. Отец смотрел по-доброму, с легкой грустью.
От короткой очереди Сашка дернулся, принимая горячий свинец в тело, но мгновение кануло, за ним - от темени к пяткам - скользнуло второе, а ни боли, ни темноты не пришло.
Сашка открыл глаза и увидел падающего карателя с удивленно раззявленным ртом. А затем в ямку к нему плюхнулся молодой парень в выцветших зеленых шароварах, в ботинках с обмотками, в ватнике и пилотке. С ППШ.
- Ха! Живой, - хлопнул по плечу Сашку парень. - А я слышу, фрицы тебя зажали, дай, думаю, подмогну.
От него пахло порохом и потом. На пилотке красовалась красная звезда с одним облупившимся лучиком. Стрельба, поднятая «правосеками» после гибели одного из своих, казалось, нисколько его не волновала. Пули, взвизгивая, распарывали воздух, а парень деловито выложил запасной диск и, хмыкнув, улегся рядом с Сашкой.
- Сколько их всего?
- Семеро. Было, - сказал Сашка.
- Ну, нормально. Гранат же у них нет?
- Да вроде нет.
- Тогда живем. Значит, шестеро. Не, фриц этот год ссыкливый пошел.
- А ППШ? - спросил Сашка. - Из Соледара?
- Да не, - парень как-то смущенно улыбнулся. - Еще под Пензой выдали.
Сашка присвистнул.
- Сдавайтесь, суки! - крикнули им.
Парень почесался.
- Смешные все ж фрицы, - сказал он, затем уважительно посмотрел на АК. - Патроны у твоей «машинки» еще есть?
- Есть.
- Тогда так, - сказал парень, поправив пилотку и сунув обратно за пазуху запасной диск от автомата, - я сейчас выпрыгну, отвлеку сволочей, а ты уж будь добр…
- Я попробую, - сказал Сашка.
Парень больно сжал его плечо.
- Нет у тебя времени пробовать! Прицелился - бей!
Он легко приподнялся и рыбкой перескочил через невысокий земляной бортик. ППШ звонко плюнул огнем.
Сашка выдохнул и, привстав, сжал АК.
Страх куда-то улетучился. Небо ясное. Лес сырой. А земля - моя, подумал Сашка. Каратели совсем забыли о нем, целиком сосредоточившись на беглеце. Повернувшись к ложбинке боком, они кто с колен, кто лежа, кто стоя били по мелькающему в кустах ватнику. ППШ стрекотал в ответ.
- Вали! Вали его!
- Шустрый, сука!
- Я ему потом ухо отрежу!
Сашка выцелил ближнего «правосека» и нажал на спуск. «Правосек» упал беззвучно, словно споткнулся, на черном даже не было видно, куда попала пуля.
Готов! - выдохнул про себя Сашка. Это за Митрича.
Под звонкую долбежку «калашей» и буханье дробовиков он выцелил второго. ППШ огрызнулся раз, другой и умолк.
Тунг!
Второй Сашкин «правосек» рухнул носом в землю. Это за Вовку.
- …ядь, их двое! - в панике крикнул кто-то.
Каратели развернулись, автоматным огнем прореживая бедные осинки. И тут уже из кустов под ноги им вылетела граната на длинной деревянной рукояти.
Раз-два…
Взрыв разбросал оставшихся «правосеков». Парень в ватнике живо, сквозь пороховой дым, выскочил к лежащим. Короткими очередями, добивая, заработал ППШ. Сашка, держа на прицеле корчащиеся, стонущие тела, перебрался через ложбинку. Впрочем, стонущих скоро не осталось.
- Семеро, - подсчитал парень. - Два твоих.
- Ага, - сказал Сашка.
Его вдруг вывернуло от вида крови, искаженных лиц и чуть металлического запаха смерти. Он склонился, отплевываясь остатками обеда.
- Ничего-ничего, - потрепал его за загривок парень. - Это только по первому разу.
- Их бы похоронить.
- Наверное. Только не здесь.
- Почему?
- Здесь где-то я лежу, - тихо произнес парень. - Не хотелось бы с этими.
Сашка выпрямился.
Пилотка. Обмотки. ППШ.
Парень посмотрел ему в глаза:
- В сорок втором меня. Осколками. Но, видишь, если они возвращаются, - он кивнул на убитых, - значит, и мы возвращаемся. И никогда, - скрипнули зубы, - никогда им не победить! Никогда! Ладно, - он устало перехватил ППШ за ремень, - пойду я…
- А как зовут… звали тебя? - спросил Сашка.
- Не помню. Могилка безымянная.
До ложбинки парень не дошел - осыпался шелестом листьев. Был - и нету.
Через четыре часа, вырыв яму для «правосеков» у дороги, Сашка занял блокпост. Никогда им не победить, все еще билось в голове. Никогда!
Я держу телефон. Слышу женский взволнованный голос:
«Как здоровье, сынок? Почему ты так долго молчишь?»
Не ответит сынок. В кулаке - дозревающий колос.
И невидящий взгляд на дымок догорающих крыш.
Он лежит неживой. Он убит. Безвозвратно, навечно.
И убил его я. Это был изнуряющий бой.
Здесь, у края села, мы сошлись в не назначенной встрече…
Он пришёл убивать. И меня, и других, что за мной.
Может быть, это он запустил ту крылатую мину,
Что со смертью вошла в мой уютный родительский дом.
Мне оставив взамен горсть земли с материнской могилы
И на дне рюкзака обгоревший семейный альбом.
Я держу телефон… Слышу женский взволнованный голос.
Это мама его. А моя мне уже не звонит.
Не окликнет меня, не пригладит взлохмаченный волос,
Не проводит меня на работу до старых ракит…
Что сказать этой женщине, ждущей ответа сынули?
Что она воспитала урода? Но это - жестокий ответ.
Вышиваний рушник не сберёг её сына от пули.
И я хрипло скажу: «Не звоните сюда.
Он убит, и его - больше нет.»
Быть созданным, чтобы творить, любить и побеждать, - значит быть созданным, чтобы жить в мире. Но война учит все проигрывать и становиться тем, чем мы не были.
Господи! Спаси и сохрани!
Мир настолько хрупким оказался…
Ты прости, и зла не вспомяни!
Извини, что плачу… не сдержался…
Не сужу… и не хочу винить,
В том, что стало… сложно разобраться.
Я же, Боже, только начал жить,
Не хотел с любимой расставаться…
В сердце боль настолько велика!
Очень страшно… смерть сковала души.
Кровь течет, как бурная река…
Как же быстро можно мир разрушить!
Господи! Греха не вспомяни!
Ты помилуй нас, Великий Боже!
Всех прости и души сохрани!
Больше нам помочь никто не сможет…
Здравствуйте.
Не в тему я тут, извините… Сейчас я всего-навсего «диванный «воин»… Так уж сложилось… Напишу один раз, что думаю… М.б. не «порвёте», уважаемые форумчане…
МЫ НЕ стреляли…
Где бы мы не были, мы НИКОГДА не стреляли по мирняку…
ЛОЖЬ… Да, ложь, в своём роде…
Стреляли по укреп точкам, которые находились непосредственно в кишлаках, аулах, посёлках… Да, попадали по гражданским… Было, КАЮСЬ…
Но НИКОГДА мы не стреляли по мирняку СПЕЦИАЛЬНО…
Укры - УРОДЫ… ВСЕ… «Афганцев», которые на той стороне, задушил бы лично…
ЧТО ТЫ, БЛЯДЬ, ДЕЛАЕШЬ, БАЧА… ТЫ ВСЁ ЗАБЫЛ…
Сука потная…
Себе объясни, ЧТО ТЫ ДЕЛАЕШЬ… Зачем… ВО ИМЯ ЧЕГО…
Фенька, и твоя СОВЕСТЬ тебе в помощь, если не видишь, ЗА ЧТО…
Нас уже продавали, и предавали… Не впервой…
НЕ СМЕЙ, СУКА, УБИВАТЬ СВОИХ, которые ЗА ПРАВОЕ ДЕЛО… Руку на мирняк поднял - НЕ ЧЕЛОВЕК ты после этого, и НЕТ ТЕБЕ ОПРАВДАНИЯ… НИКАКОГО…
Аллах - акбар, и слава Иисусу…
Простите, если зацепил, или обидел кого…
Не имею права обсуждать, или высказывать свои соображения, по поводу происходящего на Донбассе… Не я там умираю, и не мои близкие…
Никогда не думал, что вообще увижу что-либо подобное… СЛАВЯНЕ убивают СЛАВЯН…
С другой стороны - неонацисты убивают МОЙ народ…
Сука, СТАРЫЙ я уже, и нет мне прощения, что НЕ УБЕРЁГ…
Всё…
Ты знаешь, что такое ужас…
Когда вокруг стреляют и бомбят…
Когда сжимается вдруг сердце…
А рядом разрывается снаряд…
Когда становится так страшно…
Не за себя, а за родных…
А жизнь так может быстро оборваться…
Когда ещё все впереди…
Когда от страха холодееет тело…
Когда не чувствуется боль…
А в голове одно желание…
Чтоб только выжить Бог помог…
Когда становится не важно…
Все то, о чём мечтал…
Ты просишь Бога о прощении…
О том, что сделал и сказал…
Когда осиротели дети…
А муж, остался без жены…
Когда квартиры опустели…
А дед вернулся без руки…
За что страдают, гибнут люди…
И почему земля дрожит…
Когда война и умирают люди…
И их нельзя уже спасти…
Дай, Бог, не видеть вам несчастья…
Не знать потерь и горьких слёз…
Чтоб не сломалась Вера в счастье…
И не взорваться от осколка бомб…
Давай сегодня помолчим о близких…
О тех, кого в живых уж нет…
Они ни в чём не виноваты.
Они погибли от войны…
Сергей выглянул из-за развороченной снарядом стены, и быстро заскочил обратно. Пока есть время, можно перезарядиться. Он сел на землю и, обшарив лежащий труп, вытащил из разгрузки два магазина, набитых патронами.
- Извини, дружок, но мне они сейчас нужнее,.
Вполголоса проговорил он и посмотрел в лицо убитого.
- «Что за война такая? Вот лежит парень, такой же как я. Рядом встанет - не отличить. Светловолосый, голубоглазый… Раньше хоть по таким признакам различались. Чёрный, бородатый - значит, скорее всего, враг. А сейчас что? Вот, даже крестик на шее висит…»
Сергей вздохнул и закрыл глаза солдата своей рукой.
- Где же этот сучонок?..
Уже два дня подряд отряд Сергея терял своих бойцов от рук неуловимого снайпера.
Ни засады, ни растяжки не помогали его обезвредить. В конце концов было принято решение бить наверняка.
Сергей, как командир отряда, сам вызвался сыграть роль мишени. Он прекрасно понимал, что эта роль может стать последней в его жизни, но отправляя матерям цинковые гробы с молодыми пацанами, он уже не мог сдерживать слез. А потом и они исчезли. В груди ничего не осталось.
Не было даже ненависти к противнику, война размолола его сердце в пыль, которая оседала где-то внутри грязными комками.
И он понимал, что отмыться от неё уже вряд ли получится.
Эмоции превращались в четкие задачи.
Есть снайпер, нужно его уничтожить.
Всё.
Сергей резко выдохнул, и рывком бросился к дыре в здании на противоположной стороне улицы. Почти рыбкой запрыгнув в неё, он замер, прислушиваясь.
- «Что же он? Поближе что-ли подпускает? Если он меня увидел, то сейчас эта дыра в прицеле. Только я высунусь, он меня и щелкнет.»
Глаза Сергея уже привыкли к темноте, он оглянулся в поисках другого выхода. Чуть правее, за горой кирпичных обломков, он заметил ещё одно отверстие в стене. Пригнувшись, он перебрался через завал и, присмотрев конечную точку следующего броска, прыгнул в пролом.
Пуля чиркнула по железному прикладу автомата, чуть не выбив его из рук. На ходу определив предположительное место выстрела, Сергей запрыгнул в многоэтажки.
Ещё не успев остановиться после прыжка, он уже отдавал команду в динамик выхваченной из разгрузки рации:
- Кедр, Кедр! Мотылёк. Засёк? Офисное здание!
- Засёк, Мотылёк, передаю координаты. Отбой.
Сергей облокотился о стену и, привычным движением потянулся к карману с. Очень хотелось закурить. Похлопав по пустому карману, он негромко выругался. Сигареты на боевом выходе - первый признак суицидника.
Присев на корточки, Сергей вытер со лба липкий пот, и вспомнил, как они с младшим братом, в детстве прятались за гаражами и первый раз в жизни втягивали в себя едкий табачный дым.
Кашляли как старики, но тогда они казались себе такими взрослыми…
Сергей улыбнулся. Где ж сейчас мой братик? Давно уже не созванивались.
Да как тут созвонишься? Война идёт.
Не до этого.
Первый взрыв вырвал его из воспоминаний. Сергей вскочил и отбежал от окна в противоположный конец помещения.
- Ну вот и отстрелялся ты, стрелок Ворошиловский…
Артиллерийский обстрел длился не больше минуты. Сергей выждал ещё некоторое время и осторожно выглянул из окна. Пыль ещё не осела. Офисное здание, из которого работал снайпер, невозможно было разглядеть.
На этом задача Сергея заканчивалась. После уничтожения, он должен был скрытно отойти и вернуться на свои позиции. Так бы он и сделал, но что-то ему подсказывало, что дело выполнено не до конца.
Немного поколебавшись, он рванул к разрушенному зданию.
Сергей прекрасно знал о том, что иногда снайперы работают с группой прикрытия, но даже это почему-то его не остановило. Добежав до здания, Сергей замер, прислушиваясь.
Тишина.
Только потрескивали горящие остатки облицовки. Сооружение не было разрушено полностью. Уцелела даже лестница, ведущая на верхние этажи.
Заходить внутрь было очень опасно. Неизвестно, задели ли снаряды несущие конструкции. Если да, то оно могло обрушиться в любой момент, похоронив под собой Сергея. Но что-то не давало ему покоя.
Переставив оружие на автоматический режим стрельбы, он стал подниматься по лестнице.
Вообще было непонятно, почему снайпер в этот раз выбрал это здание для своей огневой позиции. Три этажа. Тонкие стены…
Может быть он на это и расчитывал, зная, что за ним ведётся охота? Может он подумал, что в этом месте его уж точно не будут искать?
Достаточно одного выстрела и нужно менять позицию. Но почему он выбрал это место первым?
Непонятно.
Сергей осторожно, шаг за шагом наступал на ступени. Поднявшись на второй этаж, он краем глаза увидел, даже, скорее почувствовал, движение справа.
Тело сработало рефлекторно. Вскинув автомат, Сергей уже практически нажал на спусковой крючок, но палец замер.
В углу комнаты, под кучей обломков лежал человек.
Да и человеком его уже было сложно назвать. Сплошное кровавое месиво.
Но оно шевелилось.
Сергей в два шага преодолел расстояние между ними. Дуло автомата было направлено на человека.
- Ну что, стрелок, допрыгался ты! Моих пятерых положил. А сейчас сам подыхаешь. Только ты будешь долго умирать. Я тебе помогать не буду. Будет время у тебя подумать о своей хреновой жизни.
Человек пошевелился и слегка приподнял голову, посмотрев на Сергея.
- Ты…
Прохрипел он. Глаза его расширились, было видно, что он пытается что-то сказать, но каждый звук давался ему с большим трудом.
Сергей понимал, что сейчас должен уйти, но вместо этого, он наклонился над человеком. Его лицо было измазано кровью, на которую уже налипла оседающая пыль. Человек смотрел на него огромными, расширенными глазами. Пару секунд Сергей вглядывался в его лицо, а потом время вокруг остановилось.
- Братишка… Братик… Ну зачем же ты так?..
***
Бойцы отряда Сергея увидели его издалека.
Он медленно шёл, аккуратно переступая с ноги на ногу.
Автомат болтался на плече.
На руках он нес человека с оторванными ногами и без руки.
Сергей нес своего убитого брата…
Зачем в наш мир пришла эта кровавая нечисть,
ставшая проклятьем для всего человечества?
Ведь сколько судеб сгубила война не счесть,
а случается она лишь по вине владычества.
Кто способен решать, кому суждено умирать?
Кто посмел взять на себя роль Бога?
Кто готов насмерть солдат посылать,
чтобы заработать на их смерти денег много?
И не важно чьи матери плачут ночами.
Чьи отцы, сыновья калечатся и погибают в боях.
Пусть христиане они, или пусть мусульмане,
не должны гибнуть люди, как дождя капли в морях!
В этот мир мы пришли с целью лишь созидания,
каждая капля важна для питания садов.
Все народы хотят, исключительно, процветания.
Так избавимся же от господских оков!
Все мы братья и сестры, в одной лодке плывем,
нелепо раскачивать лодку, ломая весла соседа.
Пойми, что мы лишь раз в этом мире живем.
Цени жизнь! Твори и люби! В этом настоящая победа.
Пусть будет проклят ваш поганый род,
и сдохнут те, кто вас решил зачать,
стреляющих из «градов» в свой народ
и стар и млад начавших убивать!
Не будет вам прощения никогда!
А черти у котлов заждались вас!
Ну, а начало страшного суда,
устроит вам несломленный Донбасс!