Пока у России ещё есть дураки и плохие дороги -
никто не осмелится завоевать её из Америки и Европы.
Стихи неизвестного военного поэта
Ленд-лиз
Воздушный бой мы наблюдали снизу
В два раза выше самых главных крон,
Красивый ястреб, видно по ленд-лизу,
И стая шустрых сереньких ворон.
Подбитая немецкая ворона
Упала в устье неизвестных рек,
А там, вдали, сейчас вполне законно
Горел как факел, чёрный Кенигсберг.
шрамы зарастают
люди забывают…
а война, как девка
кавалеров ждет…
сколько слез пролито
сколько платьев сшитых
разметал тот ветер
от снарядов взвод…
ах война! ты сучка
расставаний вечных
забираешь радость
молодость мечты…
и никто не знает,
что такое может
в разных поколениях
собирать плоды…
О ней, проклятой, сказано так много,
Но я хочу добавить лишь одно.
Мне не забыть!!! До смертушки, до гроба,
Всё то, что было в жизнях сожжено.
Мне не забыть ослепших глаз отцовых,
И дядю Васю без обеих ног.
Да жутких слов, кошмарных и бредовых,
«Ложись!!!"-ведь он войну забыть не смог.
Мне не забыть сухую корку хлеба,
Что разделила с доходягой-псом,
Он был больным и чуточку нелепым,
От голода ютился под столом.
А может мне забыть фашизма падаль,
Что «уходя» калечила детей???
…А хриплый голос:" Это было надо,
…Вдруг патриот, а может быть еврей"
И эта падаль вякает слюною,
Что всё забыто. За Бугром рассвет.
Но ты заткнись, с больною головою,
Пока жива - тебе прощенья НЕТ!!!
Copyright: Наталья Цвентарная, 2016
Свидетельство о публикации 116 050 808 941
Вокзал.
На перроне двое.
Стоят обнявшись, боясь оторваться.
По щекам ее слезы струятся,
Она смотрит с мольбой:
- Не едь… ну, останься …
Он слезы губами ее подбирает,
И просит:
- Не плачь же, родная …
Война без войны …
Но там убивают …
Она понимает …
Боится.
Он едет туда, где стреляют …
В руках автоматы …
Из танков палят …
А ГРАДЫ одним лишь ударом ровняют все с землей…
Он едет туда, где не ценят живое …
Где есть лишь приказ «Убивать «!
Народ умирает, рыдает …
- Не надо …
Воюют портфели …
Деля Украину …
Столкнув всех не лбами, оружием.
Где правит теперь лишь ружье.
В креслах там сидят- на кнопку нажимают …
Один в Москве …
Другой в столице на Днепре…
Идиотизм и эгоизм правительства не властен над народом …
Мы выстоим… Мы справимся с бедой …
Вокзал.
И на перроне двое.
Она надеется- вернется!
А он уверен- победим!
КРЕСТИК
На чёрной земле, опалённой пожаром
сгоревшей дотла деревушки одной
(вдобавок нагретой полуденным жаром)
лежал чей-то крестик, так сердцу родной.
Кайма у него от золы пожелтела,
придав серебру позолоченный цвет,
и как-то в лучах разноцветно блестела
глазам, любопытно смотрящим, в ответ.
Шла мимо пехота, машины гудели.
Гремел долгий бой канонадой вдали;
и люди, на крестик, печально глядели,
и тихо молились Святым, как могли.
Ступала нога, сапогом не касаясь
истлевшей земли, где сам крестик лежал;
и будто бы кары небес опасаясь
его, грузовик, не спеша объезжал.
Никто и не знал, с человеком что стало
который души амулет не сберёг:
Как знать, может быть, его гибель застала,
и он навсегда в землю русскую лёг.
А может отец, этот крестик, в кармане,
о чаде погибшем, как память, хранил,
и здесь, между жизнью и смертью, на грани,
в бою скоротечном его обронил.
А может кого-то нацисты хватали
и гнали в концлагерь, рабом, в кандалах,
и крестик, сорвав, каблуками топтали,
зверьём обратившись в безбожных делах.
Шли люди на Запад в тот день, бесконечно,
колонна к колонне, боец за бойцом,
как будто река, что впадает беспечно
в озёрные мути прозрачным рубцом.
Шли люди туда, где весь Ад преисподней,
где нет ничего, кроме гибельных мест;
им вслед, освящая молитвой Господней,
сверкал переливами маленький крест.
Туда, где зарницы в дыму задыхаясь
лизали огнём небосвод, что упал,
шли люди, а крестик, с бойцами прощаясь,
крещения свет в спину каждому слал.
Помнить самим и передать детям и внукам память о той страшной войне и подвигах, которые совершили наши деды на фронтах Великой Отечественной войны, вот наш долг и святая обязанность!
Павел Шубин
Полмига
Нет,
Не до седин,
Не до славы
Я век свой хотел бы продлить,
Мне б только до той вон канавы
Полмига, полшага прожить;
Прижаться к земле
И в лазури
Июльского ясного дня
Увидеть оскал амбразуры
И острые вспышки огня.
Мне б только
Вот эту гранату,
Злорадно поставив на взвод,
Всадить её,
Врезать, как надо,
В четырежды проклятый дзот,
Чтоб стало в нём пусто и тихо,
Чтоб пылью осел он в траву!
…Прожить бы мне эти полмига,
А там я сто лет проживу!
Юго-восточнее Мги,
3 августа 1943 г.
Они с детьми погнали матерей
И яму рыть заставили, а сами
Они стояли, кучка дикарей,
И хриплыми смеялись голосами.
У края бездны выстроили в ряд
Бессильных женщин, худеньких ребят.
Пришел хмельной майор и медными глазами
Окинул обреченных… Мутный дождь
Гудел в листве соседних рощ
И на полях, одетых мглою,
И тучи опустились над землею,
Друг друга с бешенством гоня…
Нет, этого я не забуду дня,
Я не забуду никогда, вовеки!
Я видел: плакали, как дети, реки,
И в ярости рыдала мать-земля.
Своими видел я глазами,
Как солнце скорбное, омытое слезами,
Сквозь тучу вышло на поля,
В последний раз детей поцеловало,
В последний раз…
Шумел осенний лес. Казалось, что сейчас
Он обезумел. Гневно бушевала
Его листва. Сгущалась мгла вокруг.
Я слышал: мощный дуб свалился вдруг,
Он падал, издавая вздох тяжелый.
Детей внезапно охватил испуг, -
Прижались к матерям, цепляясь за подолы.
И выстрела раздался резкий звук,
Прервав проклятье,
Что вырвалось у женщины одной,
Ребенок, мальчуган больной,
Головку спрятал в складках платья
Еще не старой женщины. Она
Смотрела, ужаса полна.
Как не лишиться ей рассудка!
Все понял, понял все малютка.
- Спрячь, мамочка, меня! Не надо умирать! -
Он плачет и, как лист, сдержать не может дрожи.
Дитя, что ей всего дороже,
Нагнувшись, подняла двумя руками мать,
Прижала к сердцу, против дула прямо…
- Я, мама, жить хочу. Не надо, мама!
Пусти меня, пусти! Чего ты ждешь-
И хочет вырваться из рук ребенок,
И страшен плач, и голос тонок,
И в сердце он вонзается, как нож.
- Не бойся, мальчик мой. Сейчас
вздохнешь ты вольно.
Закрой глаза, но голову не прячь,
Чтобы тебя живым не закопал палач.
Терпи, сынок, терпи. Сейчас не будет больно. -
И он закрыл глаза. И заалела кровь,
По шее лентой красной извиваясь.
Две жизни наземь падают, сливаясь,
Две жизни и одна любовь!
Гром грянул. Ветер свистнул в тучах.
Заплакала земля в тоске глухой.
О, сколько слез, горячих и горючих!
Земля моя, скажи мне, что с тобой1
Ты часто горе видела людское,
Ты миллионы лет цвела для нас,
Но испытала ль ты хотя бы раз
Такой позор и варварство такое?
Страна моя, враги тебе грозят,
Но выше подними великой правды знамя,
Омой его земли кровавыми слезами,
И пусть его лучи пронзят,
Пусть уничтожат беспощадно
Тех варваров, тех дикарей,
Что кровь детей глотают жадно,
Кровь наших матерей…
1943 Расул Гамзатов
Мир стоит у расстрельной стены
И прощается с жизнью покорно.
Но у ангелов нашей страны
Превращаются крылья в погоны.
И встают они в воинский строй.
И воюют с солдатом на равных.
Так же смотрят на небо порой.
Так же - швы остаются на ранах.
Так же делят на всех сухпаёк.
Та же выправка, если хотите.
Даже Богу, порой, невдомёк:
Кто - солдат, а кто - ангел-хранитель.
Но, когда наш военный успех
Тонет в лаве кровавой по горло,
В атакующем крике у всех
Превращаются в крылья погоны…
И, придя на победный парад,
Вы увидите, если хотите:
В русской армии каждый солдат
По призванию Ангел-Хранитель.
Там, где была война,
Всё заросло травой…
Снова висит тишина
Над Ладогой и Невой.
Деревни и города
Уже не пылают костром…
И не гремит война
Над Волгою и Днепром.
И клином летят журавли,
А не самолётов рой!
Там, где гремели бои,
Всё заросло травой…
В поле не рвётся снаряд,
Сирены не слышен вой!
И прах неизвестных солдат
Покрылся зелёной травой!
И гордость за дедов берёт!
За нас они приняли бой!
Бросаясь на вражеский дзот,
Теперь уж заросший травой!
Коль снова придут к нам враги,
Мы не постоим за ценой!
Лишь бы у внуков мозги
Не заросли травой…
Да будет свята эта тишина
И светлые безоблачные дали
В тот ясный день, которого так ждали,
В тот день, когда закончилась война!
Лошади в океане
И. Эренбургу
Лошади умеют плавать,
Но - не хорошо. Недалеко.
«Глория» - по-русски - значит «Слава», -
Это вам запомнится легко.
Шёл корабль, своим названьем гордый,
Океан стараясь превозмочь.
В трюме, добрыми мотая мордами,
Тыща лощадей топталась день и ночь.
Тыща лошадей! Подков четыре тыщи!
Счастья все ж они не принесли.
Мина кораблю пробила днище
Далеко-далёко от земли.
Люди сели в лодки, в шлюпки влезли.
Лошади поплыли просто так.
Что ж им было делать, бедным, если
Нету мест на лодках и плотах?
Плыл по океану рыжий остров.
В море в синем остров плыл гнедой.
И сперва казалось - плавать просто,
Океан казался им рекой.
Но не видно у реки той края,
На исходе лошадиных сил
Вдруг заржали кони, возражая
Тем, кто в океане их топил.
Кони шли на дно и ржали, ржали,
Все на дно покуда не пошли.
Вот и всё. А всё-таки мне жаль их -
Рыжих, не увидевших земли.
.ПОБЕДА… ПОБЕДА…
Два людоеда подрались тысячу лет назад.
И два твоих прадеда, два моих деда, теряя руки, из ада в ад, теряя ноги, по Смоленской дороге по старой топали на восход, потом обратно. "
… и славы ратной достигли, как грится, не посрамили!
Да здравствует этот… бля… во всем мире…
…солоночку передайте! А вы, в платочках, тишей рыдайте.
В стороночке и не группой.
А вы, грудастые, идите рожайте. И постарайтесь крупных.
Чтоб сразу в гвардию. Чтоб леопардию, в смысле, тигру вражьему руками башню бы отрывали…
…ик! хули вы передали? это перечница…"
А копеечница …
- это бабка, ждущая, когда выпьют.
Давно откричала болотной выпью,
отплакала, невернувшихся схоронила,
на стенке фото братской могилой
четыре штуки, были бы внуки,
они б спросили, бабушка, кто вот эти четыле…
«Это Иван.
Почасту был пьян, ходил враскоряку,
сидел за драку,
с Галей жил по второму браку,
их в атаку горстку оставшуюся подняли,
я письмо читала у Гали, сам писал,
да послал не сам,
дырка красная, девять грамм.
А это Федор. Федя мой.
Помню, пару ведер несу домой,
а он маленький,
дайте, маменька, помогу,
а сам ростом с мою ногу,
тяжело, а все-ж таки ни гу-гу,
несет,
в сорок третьем, под новый год,
шальным снарядом,
с окопом рядом, говорят,
ходил за водой с канистрой,
тишина была, и вдруг выстрел.
А это Андрей.
Все морей хотел повидать да чаек,
да в танкисты послал начальник,
да в танкистах не ездят долго,
не «волга»,
до госпиталя дожил,
на столе прям руки ему сложил хирург,
Бранденбург,
в самом уже конце,
а я только что об отце такую же получила,
выла.
А это Степан.
Первый мой и последний.
Буду, говорит, дед столетний,
я те, бабке, вдую
ишо на старческий посошок,
сыновей народим мешок
и дочек полный кулечек,
ты давай-ка спрячь свой платочек,
живы мы и целы пока,
четыре жилистых мужика,
батя с сынами,
не беги с нами,
не смеши знамя,
не плачь, любаня моя,
не плачь,
мы вернемся все,
будет черный грач
ходить по вспаханной полосе,
и четыре шапки будут висеть,
мы вернемся все,
по ночной росе,
поплачь, любаня моя,
поплачь, и гляди на нас,
здесь мы все в анфас,
Иван, Федор, Андрей, Степан,
налей за нас которому, кто не пьян…"
Павел Шестаков
«НАПИШИ МНЕ ПРО ВОЙНУ…»
Таскают эту несчастную Победу каждый на себя кому не лень. Ваши деды, наши деды…
Я смотрю на таких иногда и думаю:
- «А ты? Вот ты именно? Кого и когда победил?..»
…Было дело, на 9 мая кандагарский народ, кто остался, кто мог, подъезжал в Москву к кинотеатру «Зарядье», что был в гостинице «Россия».
Там, на ступеньках спуска к Москве-реке сидели, по стаканчику выпивали, и один полный на газетке стоял. Накрытый куском чёрного хлеба.
Про Победу вроде не говорили ничего.
А что про неё сказать-то?
Помолчать, да помолиться внутри своей памяти…
- Напиши мне про войну
Говорили журналистские начальники.
Бессмысленно - не читают.
Неприятно людям читать про это, потому чувствуют свою беспомощность…
Войной научить людей мирной жизни радоваться?..
Это к тем, которые воевать не будут ни за что…
…Просто фразы какие-то всплывают в памяти…
- «…Если бы я был художником - рисовал бы солдат только спящими…»
- «Им интересно, как это был человек на войне и убивал.
В глазах у них вопрос - как это?
Убивать человека?
И мне иногда хочется ответить - просто…
И взять автомат…»
Еще вспоминаю вставную челюсть дяди Васи в стакане
с водой.
Рядом с пачкой «Беломора» на табуретке у его кровати.
Дядя Вася громко храпел, когда спал.
И вкусно вонял табаком на всю комнату.
А с восходом солнца просыпался всегда весёлым.
Может, потому что живым?
Откуда мне тогда знать было, мальчишке десятилетнему?
Всовывал челюсть в рот.
Закуривал, смотрел, как я разглядываю круглые шрамы на его щеках и сказал однажды:
- Вот так вот пуля прошла. Через одну щёку, через другую вылетела. Потому и без зубов…
И смеялся опять.
А потом я помогал ему запрягать лошадь в телегу, застланную соломой, дядя Вася брал кнут, но тут выбегала тётя Шурёна с криком:
- «Погоди, погоди, Вась…».
Лезла к нему в карман пиджака и вытаскивала оттуда «чекушку»:
- Дома целее будет… Теперь езжайте…
Дядя Вася опять смеялся, качал головой, взмахивал кнутом и щёлкал им в воздухе так, что лошадь вздрагивала от звука и срывалась с места:
- Нно! Раскудрить твою едрить!
Кричал ей дядя Вася, клал кнут, и пока повозка набирала скорость, он выгребал из соломы ещё одну чекушку, запрокидывал её в себя, щурился на восходящее солнце, которое пробивалась лучами из-за деревьев вдоль реки, и на голубое небо любовался…
И лошадь радостно увлекала нас в новое путешествие, задирала хвост и клала из-под него, а я удивлялся, как она умудрялась не запачкать упряжь…
Вот такой была его Победа. Дяди Васи…
Не понаслышке знаю о войне,
Что значит смерть, или неравный бой.
И День победы, дорог мне вдвойне,
Хотя несёт и радость он и боль.
Но я горжусь, что много лет спустя,
Не запятнал я звания -солдат.
Как в сорок третьем прадед от огня,
Погибший, защищая Сталинград.
Я горд за то, что русские сыны,
Верны отчизне, и по всей земле.
Заветам павших прадедов верны,
И памяти о страшной той войне.