В мягкую плоть маракуйи
я погружаю зубы -
сладкие поцелуи
властны, немного грубы…
Соком, текущим нежно,
полностью перемазан,
капельки безмятежно
падают раз за разом.
Клеточки, содрогаясь
от бесконечной пытки,
нежность свою теряют,
чтоб подарить улыбки.
Солнце мне греет спину
и говорит - попробуй
мякоть от апельсина…
я раздвигаю чтобы…
В твоих объятиях дотла, родной, сгораю,
Касаясь рук, дрожащих губ теплом.
Я как свеча от поцелуев твоих таю,
И как же сладко нам с тобой сейчас вдвоем.
Я с трепетом касаюсь твоей кожи
И утопаю в нежности твоей.
Ты знаешь, что на свете всех дороже
И к звёздам мы летим в пылу страстей.
Тебе принадлежу… и обладаю.
И только о тебе я вижу сны,
Я на земле лишь о тебе одном мечтаю!
Минуты жизни лишь тобой одним полны!
В тебе хочу я раствориться светом
И лунным зайчиком остаться на щеке.
С тобой встречать закаты и рассветы.
Не отпускать, держа руку в своей руке.
С тобой хранить блаженное молчанье.
Дышать и жить на свете лишь тобой!
И каждый день дарить тебе признанья…
А ведь на свете, правда, есть ЛЮБОВЬ!
Copyright: Ирина Стефашина, 2013
Свидетельство о публикации 113 111 301 563
Я вчера разоделась принцессой
И, внезапно слегка оробев,
Ожидала тебя и процесса,
Что зовут по-английски на f.
Ты вошёл в мою спальню и сразу
Оценил одеянье моё
Очень лихо закрученной фразой
Со стандартным началом на ё.
Я лежала, чиста, как невеста,
На любимом своём канапе,
Прикрывая стыдливо то место,
Что зовут на согласную п.
Только дальше всё вышло фигово -
Несмотря на старанья мои,
Ты вдруг стал походить на больного,
Чей диагноз стартует на и.
Я игриво сняла все наряды,
Но, утратив ко мне интерес,
Ты смотрел равнодушливым взглядом
На мои пышнобелые с.
Я - не дока в любовных науках,
Но неужто настолько плоха,
Что не в силах поднять в твоих брюках
Ну хоть что-то на буковку х!
Я часа полтора до упаду -
Обнажённая и в неглиже -
На столе танцевала ламбаду,
Как последняя б, с голой ж.
Всё впустую. Собрав одежонку,
Ты ушёл от меня насовсем.
И, возможно, услышал вдогонку
Нецензурное слово на м.
Под Новый год горели свечи,
Все необычно - в ванной стол.
Руками изучая плечи,
Шептал: - Влюблен… в тебя влюблен!
Вода теплом лизала ноги
И шарик-гейзер весь шипя,
Бурлил, даруя масла вдохи
Из аромата миндаля!
В подводный рай, под пену страсти
Скользнули знойные тела.
Глоток вина, она во власти,
Вся от желания пьяна.
Съедая наготу глазами,
Он пробовал ее на вкус.
Губами в губы, в бедра сзади,
Впивался пламенный укус.
Она клинок в воде ловила,
Губами нежила игру.
И ласками благодарила,
Танцуя и скользя по рту.
Он чувствовал ее… готова
И, медленно вплывая внутрь,
Румянцем красил в ритмах стона,
Зеркальный мир боясь спугнуть.
Чтоб не исчезло отражение,
Плеская волны через край.
Оргазм!
Курантов бой!
В мгновения…
…топил их страстно-грешный рай!
.
Любите ли Вы женские ноги так, как их люблю я? Сомневаюсь.
Женские ноги… О них можно говорить бесконечно. О них можно слагать песни. Им нужно посвящать стихи.
Женские ноги… Две точённые загорелые статуэтки на белоснежной простыне. Магнит алого лака, притягивающий с абсолютно неземной силой и обещающий сказку. Сказку, которая, несмотря на самые непредсказуемые повороты сюжета, непременно закончится хэппи-эндом. Хэппи-эндом, после которого хочется просто умереть, потому что понимаешь, что ничего круче в твоей жизни больше не будет.
Женские ноги… Попробуйте прикоснуться губами к большому пальчику и Вы почувствуете колебания тока, уходящего по невидимым проводам куда-то высоко-высоко. Эти колебания нарастают в геометрической прогрессии по мере продвижения Вашего языка. Колено… ямочка под коленом… бедро (обязательно внутренняя поверхность)… И когда кажется, что через мгновение произойдёт термоядерный взрыв, немедленно вниз. Вторая сестричка-близнец не должна быть обделена Вашим вниманием. Тот же долгий, но удивительно сладкий путь. Пальчики, щиколотка… Медленно-медленно…
Женские ноги… Что может сравниться с ощущением, когда они сплетаются в какой-то фантастический узел на Вашей спине? Узел, распутать который под силу исключительно профессионалу. А трепещущие на Ваших плечах ступни? Как два испуганных зверька, пытающиеся скрыться от подстерегающей опасности, но, осознав всю тщетность своих попыток, сдающиеся на милость победителя. А победитель будет милостив. Очень милостив…
Женские ноги…
Любите ли Вы женские ноги так, как их люблю я? Сомневаюсь…
С уважением,
Искренне Ваш
Ганнибал Лектор
.
.
«Французская горизонталка»
Граф Сергей Дмитриевич Шереметев (1844−1918), вспоминая в начале XX столетия время своей молодости - 60-е годы XIX века, упомянул и «французскую горизонталку». Так сиятельный граф назвал не отличавшуюся строгостью нравов великосветскую даму… «Не так давно мы пережили мрачное время второй Наполеоновской империи, время оперетки, канкана и государственного разврата. Оно отразилось и у нас всецело, и торжествующий разврат господствовал на погибель всему, что было дорого и свято, неудержимо стремясь потоком во все слои. Семья, основа государства, поколебалась, порок торжествовал, хищения достигли предела!..»
Светское общество пореформенной России было не более развращенным, чем в достославные времена моды на «добросовестный, ребяческий разврат». Придворные эпохи Великих реформ предавались разврату гораздо меньше, чем придворные эпохи Екатерины Великой. Но даже самые отъявленные повесы и авантюристы Екатерининской эпохи, цинично преступавшие любые запреты, никогда не покушались на отрицание нормы как таковой…
«Афинские вечера»
Эротические оргии, прозванные современниками «афинскими вечерами», стали выразительной приметой жизни великосветского Петербурга пореформенной поры…
Впервые такая оргия была описана Петром Дмитриевичем Боборыкиным в романе «Жертва вечерняя» (1868). Эта «адская сцена» - разнузданная оргия вдесятером - происходила во время Великого поста, когда православная церковь не благословляет даже супружескую близость. Оргия во время поста - это демонстративное осквернение и поругание нравственных и религиозных норм, деяние не только греховное, но и кощунственное. Однако сознание собственной безнаказанности доставляло всем участникам оргий ни с чем не сравнимое острое и пикантное удовольствие.
После выхода романа Боборыкина в свет Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин в анонимной рецензии, в 1868 году опубликованной в журнале «Отечественные записки», не без иронии назвал описанные в «Жертве вечерней» великосветские оргии «афинскими вечерами». Читатели, получившие классическое образование, оценили иронию рецензента. Они были наслышаны о существовании произведения римского писателя-компилятора II века нашей эры Авла Гелия «Афинские ночи» и знали, что «афинскими вечерами» в древности называли вечерние беседы, изящные, утонченные разговоры. Со временем ирония улетучилась, выражение прижилось и стало нарицательным…
В кругах столичной богемы мода на «афинские вечера» благополучно пережила время контрреформ и существовала вплоть до Первой мировой войны. Поэтесса Паллада Олимповна Богданова-Бельская (1885−1968) - одна из муз русской поэзии Серебряного века - устраивала «афинские вечера» в своей квартире на Фонтанке. В начале XX века столичная мода захватила провинцию, и устроителей «афинских вечеров» можно было встретить даже среди преподавателей провинциальных гимназий.
«Библия прогресса»
Молодая Россия устами Дмитрия Писарева, самого последовательного из нигилистов, требовала разрушения «дряхлого деспотизма, дряхлой религии, дряхлых стропил официальной нравственности!»…
Молодые радикалы из числа современников Чернышевского и Писарева были убеждены, что, поскольку мужчины в течение множества веков пользовались исключительными правами, как в семье, так и в обществе, то в новейшее время они обязаны не только отказаться от этих прав, но и предоставить женщине максимальную свободу - социальную и сексуальную.
После выхода в свет в 1863 году романа Николая Гавриловича Чернышевского «Что делать? Из рассказов о новых людях», воспринятого молодой Россией как «библия прогресса», русское общество стало гласно обсуждать проблему «жизни втроем». Описанный Чернышевским любовный треугольник Лопухов - Вера Павловна - Кирсанов стал фактом не только истории литературы, но и культуры пореформенной поры. Мыслящая Россия не воспринимала «жизнь втроем» исключительно как разврат. Молодая Россия трактовала такую форму семьи как проявление прогресса…
Сексуальная революция - разрушительная и созидательная
Лишь после первой русской революции 1905−1907 года мемуаристы, молодые годы которых совпали не только с Великими реформами, но и с отрицанием традиционной морали и распадом освященных церковью брачных уз, вплотную подошли к пониманию того, что их молодость пришлась на начало сексуальной революции в России. Честь сделать наиболее последовательный вывод принадлежит русской женщине.
В 1911 году детская писательница, педагог и мемуаристка Елизавета Николаевна Водовозова (1844−1923) осознала, что заря ее жизни была временем самой настоящей революции, которую мемуаристка назвала семейной. «…Недоразумения, конфликты, тревоги, отчаяние, тяжелые драмы наполняли собою всю эпоху шестидесятых и первую половину семидесятых годов, пока в этой семейной революции не обновились понятия, взгляды и обычаи».
«…Надо быть без предрассудков»
Александра III шокировала малейшая некорректность в семейных отношениях, он не скрывал своего неблаговоления к тем из своих родственников, кто нарушал святость уз брака. Однако членов Императорской фамилии не страшил даже августейший гнев. Великие князья не считали нужным подражать государю в его благочестивой семейной жизни. Они открыто содержали любовниц, заводили вторые семьи и имели внебрачных детей… Скандальная хроника была достоянием не только придворных кругов, слухи и сплетни нередко выходили за пределы великокняжеских дворцов, что сильно подрывало престиж правящей династии. Если так вели себя члены Императорской фамилии, то чего же можно было требовать от простых верноподданных?
…В сентябре 1900 года Боборыкин написал повесть «Однокурсники» и в начале 1901-го опубликовал ее на страницах журнала «Вестник Европы». Вот как рассуждает героиня повести, только что окончившая провинциальную гимназию с золотой медалью: «Ведь нынче нетрудно и развестись. Везде разводятся, не в одних столицах, и в провинции. Ее подруга по гимназии - старше ее на два класса - успела уже побывать замужем, и когда они перестали ладить с мужем, он дал ей развод. Это выражение: „дать развод“, нынче в особенно большом ходу. Еще девчуркой-подростком она уже знала и употребляла его»…
У государства было еще достаточно сил, чтобы в 80-е годы провести частичную ревизию проведенных реформ и отобрать у общества часть прав, ранее им же, государством, данных. Но никто уже был не в состоянии провести контрреформы в сфере частной жизни и вернуть традиционным семейным ценностям их былое значение. Завоевания сексуальной революции не подлежали изменению, пересмотру или отмене.
Семья - поле сражения
Общество было растеряно. Идеи «шестидесятников» уже потускнели и подвергались осмеянию, новых идей не было, а жить в предлагаемых обстоятельствах люди 80-х годов не могли. В этом была их драма. У них не было ни прошлого, ни будущего, а жить настоящим они не хотели. Это было безвременье в чистом виде…
27 декабря 1889 года Антон Павлович Чехов с нескрываемым презрением писал Алексею Сергеевичу Суворину о том, что в России сам дьявол помогает «размножать слизняков и мокриц, которых мы называем интеллигентами. Вялая, апатичная, лениво философствующая, холодная интеллигенция, которая никак не может придумать для себя приличного образца для кредитных бумажек, которая не патриотична, уныла, бесцветна, которая пьянеет от одной рюмки и посещает пятидесятикопеечный бордель, которая брюзжит и охотно отрицает все, так как для ленивого мозга легче отрицать, чем утверждать; которая не женится и отказывается воспитывать детей и т. д…
Где вырождение и апатия, там половое извращение, холодный разврат, выкидыши, ранняя старость, брюзжащая молодость, там падение искусств, равнодушие к науке, там несправедливость во всей своей форме".
Понимаешь, хочу очень губы и руки
Постоянно и только твои - не другие,
Измотали секунды и годы разлуки,
И минуты с часами бегут, как чужие.
Понимаешь, хочу безрассудные ласки,
Томность вязких ночей, бесконечную нежность,
Ароматы грехов, напоённые страстью,
Расцветая в любви, как весенний подснежник.
Понимаешь, хочу твой пронзительный шёпот,
Влажность тел, их сплетенье, одышку с истомой
В миг слиянья при гонке безумным галопом,
И в моменты блаженства быть пьяной без рома.
Понимаешь, с тобою мечтаю в нирвану,
Чтоб дрожал на губах неразборчивый лепет,
Утонуть в нежных ласках на дне океана,
Задыхаться и чувствовать сладостный трепет.
Понимаешь, хочу на тебе просыпаться,
Ощущая в себе - и единым и целым,
Наслаждаться до крика в неистовом танце,
Воскресать, погибая, не зная предела.
Понимаешь, хочу и кислинку нектара,
Осушив всю до дна, выпить полную чашу,
Затушить, наконец, это пламя пожара,
Языки от которого бешено пляшут.
Понимаешь, устала тебя дожидаться,
Но надеюсь и жду, долгожданное счастье,
Чтоб почувствовать губы и нежные пальцы,
И прижаться к груди навсегда, в одночасье
Я помню всё. Не стоит отпираться.
Я помню дом, где комнатку с окном
мне дали в проживание. Где яйца
я ел на завтрак, с хлебом, с молоком.
Я помню утро. Солнце било в шторы.
Шмель у цветка гудел свой до-мажор.
И не было намека для раздора,
но два порядка с места мой мотор
взял в тот момент, как только я увидел,
как на хозяйке луч нашёл просвет.
Я был смущен. Клянусь, мне было стыдно.
Я две минуты думал: «Да, иль нет…»
Покрой халатика, в цветок из ситца,
весь распирал упругий тот объём.
От зависти весь Рубенс за границей
скукожился, узнал бы он о нём.
Меня накрыло - вроде бы цунами.
Во мне взорвался - вроде бы вулкан.
Лишь в трех шагах как будто на рекламе:
два полушарья, вазою - бока.
Идут секунды… Старт! И я решился.
Я ринулся в атаку на пролом.
Как сладко разум здесь мой закружился,
лишь прикоснувшись к декольте челом.
Тот эпизод, застыв картинкой яркой,
так и остался в памяти моей:
рифленый с блеском корпус скороварки
летящий в область меж моих очей.
Не зажигай огонь, пусть темнота,
Как скульптор изваяет отраженье.
Глаза откроет страсти пелена,
Как кошка чую ласку нападенья.
Дрожа немного, с интересом, но легко,
Плывут ладони по пылающему телу.
Украдкой я вдыхаю глубоко
И стоном разливаю выдох смело.
От поцелуев ломота в сосках
И в животе запрыгало желанье.
Танцует жилка, как часы в висках,
Отсчитывает сладость ожиданья.
Я пальчиком рисую твой рельеф,
От губ… по подбородку… много ниже…
И упираюсь в страсти твоей сейф,
Где возбуждение срывает крышу.
Ни слова, только стоны и тела
Распластаны по шелковой постели.
Я так тебя хотела и ждала,
Что сдерживаю спазмы еле-еле.
Божественная ночь, уже нас не сдержать,
Я в темноте схожу с ума, любимый.
Где ощущаю в судорогах всю сласть
И проливаю свой оргазм невинный.
Эй, девушка, а я Вас видел где-то.
Вы приходили, кажется, во сне
И были Вы развратно неодеты
И почему-то улыбались мне.
В глазах читалась нежность и услада,
Мои светились радостью в ответ.
Я чувствовал что всё идёт как надо
И тоже был немного неодет.
Я продолжение сна пытался вспомнить,
Но снов не помню я увы и ах.
И пустоту теперь мне эту не заполнить,
Ведь видеть Вас могу я только в снах.
Домашнее эротическое видео с супругой (ом) станет намного зрелищнее, если снимать его скрытой камерой… и в своё отсутствие…
Я смело прикоснусь к тебе.
Я оплету тебя как виноградная лоза.
И страстно, нагло так прижму к себе.
В Тебе отныне растворяюсь я навсегда.
Ты будто снег под солнцем будешь плавиться на мне.
Я каждой клеткой стану проникать в тебя.
Тонуть в любви мы будем как на глубине.
И задыхаясь. кислорода не найдя.
В моей любви ты будешь медленно сгорать.
Когда проникну сладостно в тебя.
Беспомощной свечой ты будешь догорать.
И воском своим капать на меня.
Рука скользнёт чуть ниже живота.
Сожму в своей руке твоё запястье.
Теперь в моём плену отныне навсегда.
В вулкане чувств и в океане страсти.
Губами влажными вновь по твоей груди.
Как линия судьбы я по тебе пройдусь
Глаза свои закрой. но не спеши.
С рассветом я в тумане растворюсь.
.
О Боже мой! Как я тебя хочу!
До головокружения, до дрожи,
До отпечатков на атласной коже,
Прижаться бы к знакомому плечу.
И захлебнуться запахом волос,
И поцелуем губ твоих коснуться,
И утонуть в глазах и не вернуться,
И заблудиться в царстве сладких грёз.
Груди коснуться жаркими губами,
Почувствовать волшебный вкус сосков,
И заключить тебя в подобие оков
Своими нежными и сильными руками.
Сорвать с тебя одежды мятый шёлк,
И тела ощутить прикосновенье.
И опьянев от близости мгновенья,
Рычать от страсти, как голодный волк!
И, как в последний раз, тебя ласкать,
И целовать, забыв про все запреты,
И с наслажденьем ожидать ответа,
И ласки рук любимой принимать.
И медленно войти во влажность лона.
Почти уже сознание теряя,
И взрыв ответной страсти принимая,
Свой крик сдержать почти на грани стона.
И раствориться в неге. и не быть.
И позабыть невзгоды и ненастье,
Ведь обладать любимой - это счастье!
О Боже мой! Как хочется любить!
Москва.
Ты брал меня нежно, ты брал меня властно.
Я жизнь отдавала за это мгновенье
Чарующей неги, волнующей страсти,
За это желанье на грани паренья.
Мы падали в бездну и в небо взмывали.
Мы были ЕДИНЫ - не делят на части
Божественность мира, что мы познавали
В сиянии Света, в безУМии счастья.
И все ликовало, и клеточкой каждой
Тебя ощущала, в тебе растворяясь.
Все бренное вмиг становилось неважным,
Я знала, что только теряя - сбываюсь.
И новые звезды всходили огнями
Как тысячи солнц разноцветных Вселенных.
И души в блаженном величии знали,
Что вечны, прекрасны, чисты и нетленны.
Я обниму тебя тихонько,
Не отведу от тебя глаз,
Коснусь волос твоих легонько, -
Сам с ума сойду сейчас.
Твой взгляд коснулся моих губ,
И весь мой помутился разум,
И как же так случилось вдруг:
Слились мы в поцелуе страстном,
От робости очнулись руки,
Лаская грудь неторопливо,
И наслажденье сладкой мукой
Меня в блаженство отпустило.
Желанный час тебя добиться,
Раскрепостить, одушевить
Поможет навсегда влюбиться,
Себя тебе всего отдать.
Ты так боишься показать,
На что же ты сейчас способна,
Я чувствую твой пыл и страсть