Мой тесть, как старый кот учёный,
На дуб зелёный взгромоздясь,
Вздохнул и текстом обречённым,
Заматерил всю нашу власть.
Да, он не Пушкин, но стихами
Умел ругаться, как портной.
Свою жену он (между нами)
Звал просто, Бабою-Ягой.
И громким басом, правду-матку,
Он гнал про всех, про всё, про всяк,
Про наколенную заплатку,
Про недокуренный косяк.
Про то, что наши депутаты,
Жирней, чем старый Борька-хряк,
Что лишь у них всегда зарплаты,
А у народа кукишняк.
Но толку правда было мало,
Его лишь слушал старый гусь,
Да пёс, укравший в доме сало
У неусидчивых бабусь.
«Три девицы под окном»
Пили кофе с коньяком,
А мужья, как на зарядке,
Кто быстрей и без оглядки,
День пололи в поле грядки.
Спины гнули до земли…
Натирая мозоли,
Проклинали Станислава,
Тот поспорил нынче с Клавой,
Мужикам лишь только слава!
Ну, а женский труд пустяк,
Всё там просто, так и сяк.
И чтоб трусом не казаться,
Стас решил с ней поменяться,
Бабским делом днём заняться.
И созвал он муж-совет,
Те ему сказали: «Нет!»
Только поздно, ходу нету,
Спорил Стас не на конфету,
А на крупную монету.
В общем, было где-то три
И не выдержав жары,
Три защитника державы
Вмиг признались, что не правы,
Женский труд достоин славы!
Твои слова подобны острию
Ножа в руке приставленного к коже,
Я не желаю больше быть в строю,
Слугой, как вещь, в углу твоей прихожей.
Ненужным, словно брошенный билет
В трамвае на конечной остановке.
С тобой живу я долгих двадцать лет,
Как мышь в холодной ржавой мышеловке.
Я раб любви, с простреленной душой
И с брошенным проклятием мне в спину.
Ты вечно говоришь: «Всё хорошо.»
При этом ждёшь, что я от скуки сгину.
И пусть вся жизнь моя сползёт к нулю,
Когда уйду, не стану я терзаться.
Тебе ведь всё равно, что я люблю,
А я устал за эту нить держаться.
На дне осадок тишины,
Бродячий пёс прилёг у дома,
Скамья и в лужах свет луны,
Как дух заблудшего фантома.
Мелькают тени… Фонари
Горят неоновым соблазном.
Берёза старый клён корит
Заразно колющим сарказмом.
И в моём сердце кипяток,
Как дважды два мне всё знакомо,
Вот твой подъезд, глазок, звонок…
Душа наполнилась истомой.
Ждала. Я знаю, ты ждала…
Открылась дверь. Объятье, слёзы.
И за окном луна зажгла
Поярче пламенные звёзды.
Сигаретный дым, луна,
Звёзд молчание и лужи.
Мысли стонут от вина —
Нужен я или не нужен?
Глаз твоих сиянье-ночь,
Красота, как дар от Бога.
Не зовёшь, не гонишь прочь,
Мы застыли у порога.
Между нами кипяток
Слов, что лечат наши раны:
Прошлого пустой глоток,
Боль и вечные обманы.
Сигаретный дым, рассвет,
Унисон сердец, желанье.
На губах горячий след
От взаимного признанья.
Неба чёрная вуаль,
Звёзд предательские блики,
В серой комнате печаль,
Плачут ангельские лики.
В коридоре гаснет свет,
Пустота грызёт до боли.
И летит, взвывая вслед,
Ветер, потерявший волю.
Каждый только за себя,
Не моё, так значит чуждо.
В серой комнате скорбят,
Никому я стал не нужным.
Ни молитв, ни слов — Прости…
Ни попыток встать с коленей.
В серой комнате грустит
Бог в прискорбном настроенье.
Где дождь буянил…- серый след,
Где солнце…- жёлтая трава.
И гладь озёрную, как плед,
Накрыла павшая листва.
Ещё не осень, но тоска
Пароли ставит предо мной.
Из тысяч слов, одно в тисках,
Застыло после запятой.
Кто правит мной, судьба иль страх?
Я словно в собственном плену.
И нервы с болью на висках
В ушах ломали тишину.
Пытался сблизиться с толпой,
Искал себя в глазах друзей,
Но каждый был там сам не свой,
Потерян в глубине теней.
Да, что скрывать, я не ценил
Всё то, что Богом мне дано.
И лишь теперь на дне могил,
Глушу всю боль свою вином.
Пылал рассвет безоблачным приветом
И на холсты ложились чудо-краски,
Я рисовал размашисто сюжеты,
Чудные, как из старой доброй сказки.
В них солнце ослепляло светом дивным:
Леса, поля, озёра и бурьяны,
Где в росах нежных всюду паутины
Скрывали непонятные изъяны.
Я рисовал всё то, что душу греет,
Что заставляет жить и просыпаться.
И по утру гуляя по аллее,
Природой неустанно наслаждаться.
Весенний шёпот яркого рассвета,
Сквозь сон зовёт в объятие полей,
Где росы под ногами жаждут лета
И кружит стая серых журавлей.
Там от черты дубрав и старых елей,
Где соснами усеянная даль.
Несётся нежность соловьиных трелей,
Затмившая усталость и печаль.
И душу распахнув свою встречает,
Кукушка, взгромоздившись на суку.
И каждый, кто по отдали, считает,
Короткое, но дивное ку-ку.
Шум машин… перекрёстки… дома.
Шёпот листьев огромных берёз…
Здесь, представьте, все сходят с ума,
От холодных несбывшихся грёз.
Вместо чая пьют что-то не то,
Непонятное, цвета травы.
Когда дождь, надевают пальто
И кричат, что они ведь правы.
И под двести летят по прямой,
В неизвестность, где жмутся кресты.
Где старушка с седой головой
У могил поправляет цветы.
Тридцать пять, двадцать шесть, сорок два…
Ещё жить да и жить, только нет…
Одного погубила «трава»,
Второй к сердцу прижал пистолет.
На игле третий правит судьбу,
А четвёртый пьёт горький настой.
Здесь не слышат ни плачь, ни мольбу,
Здесь живой не совсем и живой.
Из памяти не вырвешь середину,
Забудешь ли седой апрельский день,
Когда беда прорезала на спинах
Небрежным взмахом чёрную мишень.
Хрипела смерть, и яд стекал по коже-
Чернобыль, как проклятие богов,
Впивался в души воем, страхом, дрожью,
Могильным пеплом с адских берегов.
И над землёй неверящей дрожали
Пропитанные ядом облака.
И капли, что отравой обагряли,
Смывали жизнь за жизнью на века.
«Чернобыль — боль» — печатали в газетах.
«Чернобыль — ад» — гремело на устах.
Чернобыль — СМЕРТЬ! Он прожитое Где-то,
В котором жизни отданы во прах.
Мы искали с тобою места, где нет грузных дверей,
Где в глазах нету слёз и не пахнет простудой в квартирах.
Где все люди, как люди, без всяких замашек зверей,
Где на каждой спине нет мишени, что вешают в тирах.
Мы мечтали с тобою о доме, где стрелки часов,
Нас не будут тянуть за собою в кровавые дали:
Где не пляшут в дыму стаи серых, густых облаков,
Там посмертно в дома за родных преподносят медали.
Мы смотрели на мир, на людей и пытались понять,
Отчего столько зла всюду, боли в душе и презренья?
Почему, там где стоит любить, каждый учит стрелять,
Не считая за грех, и что смерть от руки — преступленье.
Мы срывали с людей маски лжи, но в бездушных глазах,
Пустота разрывала их душу на мелкие части.
И покоя не зная их гнал по прямой всюду страх,
Словно следом бежало зверьё с окровавленной пастью.
В соавторстве с Олей Сергиенко (Ольга Солнечная)
Он:
- Из слёз - порою океан,
Не то что дождь - всего лишь лужи.
С тобой в груди моей вулкан,
А без тебя и день простужен.
Она:
- Мои озёра глаз пусты,
Источник слёзный обезвожен.
Закат исполнен маеты,
И сердце не исходит дрожью.
Он:
- Но ночь фривольно, без забот,
Рассыпав звёзды, жмётся ближе.
Я без тебя совсем не тот,
Представь - живу и ненавижу.
Она:
- В колючих звёздах прока нет,
Свисают бледною жестянкой.
Твоя любовь - полночный бред,
Обман туманный спозаранку.
Он:
- И пусть обманами влекут
Меня ветра к границам мира!
Им не понять… Они не ждут
Любви сердечного кумира.
Она:
- А там, у мира на краю,
Обрыв с отвесной пустотою.
Шагни - осанну пропою
И тленом бережно укрою.
Иногда я хочу забыть,
Всё, что было со мною когда-то,
И дождём проливным размыть,
Каждый лист с перевёрнутой датой.
Каждый шрам, что горит внутри
Охладить предрассветным туманом,
Каждый шаг рассчитать на три
И пройти путь заросший бурьяном.
Иногда я хочу стереть,
Все ошибки, что гложут так память.
Разорвать навсегда ту плеть,
Что толкает меня вновь на пламя.
И понять в чём моя вина,
От чего рукоплещут все «звери»,
От чего в моих недрах сна,
Сатана открывает мне двери.
Там, где душа, закрыта дверь,
Там, где ответ, - пустые клетки.
И каждый нерв во мне, как зверь,
Свои на теле ставит метки.
И даже там, где хорошо,
Со мной судьба играет в прятки.
А мне так хочется душой,
Ответить всем: «Да, всё в порядке!»
И взять на всё махнуть рукой,
За дверью спрятаться железной,
Но не найдя там свой покой,
Я вновь шагаю прямо в бездну.
И так, считая дни, года,
Я понимал: не всё так просто,
Мир не изменчив, как вода,
Один сплошной кровавый остров.