Печальный вздох и образы, как птицы
В который раз покинули меня.
Словарь усеян пылью, и страницы
Горят в объятьях пламени огня.
Бокал разбит, в крови пылают руки,
Виски покрылись вечной сединой.
Искал себя, обрёл в дороге муки
И потерял в душе своей покой.
Нет больше тех, кто должен был остаться,
Я, как всегда - последний… опоздал.
И рвёт на части пульс, стучит - сто двадцать…
В ушах гудят стальные провода.
Седая муза утешает взглядом,
Она одна, кто верила всегда.
Она одна, кто был со мною рядом,
Любимая в душе моей звезда.
Два миллиона четыреста десять
Нежных снежинок спустилось на плечи.
Пятые сутки скрывается месяц,
Ровно же столько печалится вечер.
Снежные хлопья, как малые буквы,
Стелятся строчкой по улицам грусти.
Дети отбросили старые куклы,
Ждут, когда мамы гулять их отпустят.
Книжки, тетради, словарь и альбомы,
Жмутся давно в рюкзаках и портфелях.
Всё это нам так до боли знакомо,
Там во дворе ведь снежки и веселье…
Снежная баба, сосульки и горка,
Сани и лыжи, огромная крепость…
Это решили Максим и Егорка
С Колькой построить на долгую вечность.
Три миллиона сто двадцать четыре,
Улица вновь опустела… затишье.
Дети давно спят в уютной квартире,
Только лишь снег с грустью кружит над крышей.
Сегодня декабрь постучался холодным дождём,
Без спросу врываясь прохладой сквозь узкие щели.
Простуженный ветер чихал за широким окном,
Качая верхушку огромной напыщенной ели.
Стонали осины, ревели взахлёб тополя,
Ольха в одиночестве скромном волнуясь дрожала.
И в слякоти вязкой хрипела от тлена земля,
Укрывшись замызганно серым большим одеялом.
И ночь-непоседа шатаясь цепляла дома,
Ревнивые взоры бросая в немые квадраты.
Где каждый четвёртый сходил потихоньку с ума,
Срывая со стен календарные зимние даты.
Так бывает, порой всё неважно…
Ну, и что, что разбитый хрусталь
Остриём на салфетке бумажной
Мне напомнил вчерашнее - Жаль.
Недопитый бокал, сигарета.
На тарелках остатки еды.
И на скатерти белого цвета,
От вина полыхают следы.
Коридорные лампы молчаньем
На стене освещают ответ.
Где ножом разрезая признанье,
Ты оставила бледное - Нет!
И увядшую розу с шипами,
Для тебя оживить не смогу.
Всё, что было, прошло между нами,
Ты теперь на другом берегу.
Держишь?.. Держи, но сильней-
Жизнь, за незримые нити.
Больно?.. Бывает больней,
Только никто и не видит.
Слышишь… зовут… не спеши
След свой оставить навечно.
Главное верь и дыши,
Рано ещё до конечной.
Свет не горит и ключи
Падают с рук… так бывает.
Даже приёмник молчит,
Ветер в окно завывает.
Нервы, как нити дрожат…
Рвётся дыхание хрипом.
Видишь и стрелки спешат,
Жизнь пролетает со скрипом.
Ненасытный вокзал поглощает спешащие тени,
Молчаливые стрелки часов жмутся ближе к шести.
В этом мире ночных городов каждый сам себе пленник,
Даже осень не так, как обычно, листвой шелестит.
Пью большими глотками в кафе придорожном мартини,
Вспоминая вчерашнее, просто пытаюсь понять -
Что такое нашёл я в глазах твоих солнечно-синих,
И как смог я так быстро тебя навсегда потерять?
Может, это осенние чары сияющих улиц
Нас связали с тобою любовью до старости лет?
Но тогда почему мы сегодня в ночи разминулись,
Заменив на «Прощай» ежедневное наше «Привет»?
И теперь в лабиринтах судьбы я часами скучая,
Воротник приподняв, прячу мысли свои в темноте.
Лишь при встрече с прохожими взгляд без конца замирает,
Через миг осознав, что не те всюду лица… Не
- Из чего состоит человек?
Человека спросил, человек.
Человеку, сказал человек:
За ответ предложите мне чек.
Посмотрел на него человек,
- И зачем же вам нужен мой чек?
Человеку, сказал человек:
Что бы знать из чего человек…
Вновь взглянул на него человек,
Да, не тот, уж, пошёл нынче век.
Развернулся… ушёл человек.
Сохранив с крупной суммою чек.
Вдох и выдох. Чердак. Высота.
На раскрытых ладонях осколки.
Лезет в душу мою пустота,
Гибким жалом холодной иголки.
Под ногами разбитый хрусталь,
Капли крови, как яркое пламя.
Сердце колет разлуки печаль,
Всё, что было, хранит в себе память.
Не услышали мы до конца,
Слов надежды, что греют наш разум.
Два осталось забытых кольца
И прощальные колкие фразы.
Тишина. Полумесяц. Огни.
Полушёпот вдогонку, но поздно…
Между нами прощальные дни
И на небе холодные звёзды.
Бесстыжая осень стучала с рассвета
Дождём проливным за окном.
А мне захотелось бессонного лета
И крепкого чаю со льдом…
Почувствовать ласку полей придорожных,
Дыхание шумной реки.
И всё невозможное сделать возможным,
С подачи умелой руки…
Палитра, холстина, волшебные краски,
Мечты и фантазии всплеск.
Все сразу узнают картину из сказки…-
Избушка, царевич и лес.
И пусть на минуту, секунду, мгновенье,
Весь мир окунётся в мечты.
Ведь это прекрасно, когда настроенье,
Уносит нас в мир красоты.
День ушёл, растворился, как сахар на дне ржавой кружки.
Поезда потерялись, исчезли из виду навечно.
Сны не снятся давно… перемены… забыт даже Пушкин,
Все дороги идут по прямой вплоть до самой конечной.
И теперь мы не ждём, как когда-то часами друг друга,
Почтальоны забыли, что значит конверты и письма.
Лишь о прошлом напомнила мне серебристая вьюга,
Лишь она теперь греет мои заскучавшие мысли.
Вот допью в тишине чай с лимоном, и кинусь в объятье.
Пусть зима посильней «декабрит» лёгкой свежестью ночи.
Упаду я, как в детстве на белое, мягкое, платье
И в мечты окунаясь, закрою на миг свои очи.
Ты только знай, сердца от боли часто рвутся,
Пустые звуки нам не так уж и важны.
Порой живёшь, не успевая оглянуться,
Когда от прошлого остались только сны.
Ты говоришь, она лишь так, - твоя игрушка.
И к ней любовь всего лишь шутка, не всерьёз.
Не замечаешь, что пуховая подушка
Давно промокла от предательства и слёз.
В её стихах всегда огнём пылают строки,
В которых ты её безумие, герой.
Что до тебя…- ломают истину упрёки,
Да так, что уши закрывают за стеной.
И даже ветер с грустью вздрагивая, плачет,
Швыряя с клумбы ворох листьев под трамвай.
Не предавай, ведь так нельзя, живи иначе…
Живи иначе… так нельзя… не предавай.
И не слышала слов тишина в ожидании ночи,
Я не тот, ты не та, мы не те, чтоб вести разговор.
Лёгкий смог пеленает проезжую часть до обочин,
Фонари осветили безлюдный заброшенный двор.
Знаю я, знаешь ты, знаем мы, что всё это пустое,
Всё исчезнет… дороги, дома растворятся во мгле.
Ты уйдёшь не услышав, как ветер по волчьи завоет
И листва зашуршит вслед за мной прижимаясь к земле.
Там, где было равно, - пустота. Там, где плюс, - жалкий прочерк,
Время ластиком наши с тобою сотрёт имена.
Ты не будешь жалеть… если честно и я между прочем,
И не нужно пытаться понять чья в разлуке вина.
Без предательств и выстрелов в спину пустыми словами,
Сохраним всё что есть, всё что будет в едином звене.
Мы не те, кто сердца прожигает печалью ночами.
И, кто слёзы роняет, прижавшись к холодной стене.
Я устал от часов, стрелки вечно куда-то спешат,
Я устал от холодных, завистливых, млеющих взглядов.
В этом городе мёртвых теней мне так трудно дышать,
Находясь на краю между раем и тлеющим адом.
Я устал от предательства… в спину невнятных речей,
От ступеней ведущих к началу войны над судьбою.
Где за дверью стоят сотни алчных в тени «палачей»,
Что питают народ вместо хлеба солёной слезою.
Я устал спотыкаться и падать, и даже дышать,
Слышать стоны старушек в церквях над горящей свечою.
Я устал видеть зло и часами бездушно молчать,
Я устал быть никем, в этом мире под яркой звездою.
Широкий двор… Приподнят воротник.
Цепляет ветер кудри серебра.
Изрешечённый разумом дневник,
С названием «От зла и до добра.»
И там вся жизнь - по скользкой, по прямой,
По лезвию калённого ножа.
Я просто шёл, смеялся над судьбой,
Шла рядом смерть испуганно дрожа.
И вот в конце, спасаясь от тоски,
Забрёл с толпою в православный храм.
И лишь тогда, у гробовой доски,
Я осознал, что значит девять грамм.*
Что значат слёзы вдов и матерей
Что значит подрываться и бежать, -
Услышав звуки - скрип стальных дверей…
И не дождавшись по ночам рыдать.
Гуляет грусть осенними ночами,
Безумных нот не слышно за окном.
Деревья с оголёнными плечами,
Осыпали листвою старый дом.
В широких лужах лунность словно гостья,
Красуется часами напролёт.
Рубинами горят рябины гроздья,
Не спит лишь только старый звездочёт.
И осень, как роскошная блудница,
Багряный след оставив на земле.
Беззвучно норовит вдаль удалится,
Боясь замёрзнуть в снежном серебре.
Безветрие, затишье и молчанье,
Лишь только время свой диктует ход,
И поутру невидимым касаньем,
Окрасит вновь незримо небосвод.