У обычного художника вы смотрите на красавицу.
У великого — она смотрит на вас.
«Сад земных наслаждений» — одно из самых известных произведений великого художника Иеронима Босха (1450−1516). Свой триптих нидерландский художник посвятил греху и религиозным представлениям об устройстве мироздания. Примерное время написания 1500−1510 г. Дерево, масло, 389220 см. В настоящее время триптих представлен в Музее Прадо в Мадриде.
Как на самом деле назвал своё творение Иероним Босх — неизвестно. Исследователи, которые изучали картину в XX веке, назвали его «Сад земных наслаждений». Так работа называется и сегодня. Исследователи и ценители искусства Босха до сих пор спорят о значении данной картины, её символических сюжетах и загадочных образах. Данный триптих считается одним из самых загадочных произведений самого загадочного художника эпохи Возрождения.
Садом земных наслаждений картину назвали по центральной части, где как раз представлен некий сад с наслаждающимися людьми. По бокам находятся другие сюжеты. В левой части изображено сотворение Адама и Евы. На правой створке изображён ад. Триптих имеет огромное количество деталей, фигур, загадочных существ и до конца не расшифрованных сюжетов. Картина представляется настоящей книгой, в которой зашифровано некое послание, творческое видение художника на бытие в мире. Через множество деталей, которые можно рассматривать часами, художник выражает главную идею — суть греха, ловушка греха и расплата за грех.
Фантастические сооружения, странные существа и чудовища, карикатурные изображения персонажей — всё это может показаться гигантской галлюцинацией. Данная картина в полной мере оправдывает мнение, что Босх считается первым сюрреалистом в истории.
{yandex}
Картина вызвала много толкований и споров среди исследователей. Одни утверждали, что центральная часть может представлять или даже прославлять телесные наслаждения. Таким образом Босх изобразил последовательность: создание человека — торжество сладострастия на земле — последующее наказание ад. Другие же исследователи отвергают такую точку зрения и указывают на тот факт, что церковь во времена Босха приветствовала эту картину, а это может означать, что на центральной части изображёны не земные утехи, а рай.
Последней версии придерживаются немногие, так как если присмотреться к фигурам на центральной части картины, то можно увидеть, что Босх в аллегорической форме изобразил губительные последствия земных удовольствий. Обнажённые люди, которые развлекаются и предаются любовным утехам, имеют некоторые символические элементы гибели. К таким символическим аллегориям наказания могут относится: раковина, которая захлопывает любовников (раковина — женское начало), алоэ, которое впивается в человеческую плоть и так далее. Всадники, которые едут на различных животных и фантастических существах — круговорот страстей. Женщины срывающие яблоки и поедающие фрукты — символ греха и страсти. Также на картине в иллюстративной форме продемонстрированы различные пословицы. Многие пословицы, которые задействовал в своём триптихе Иероним Босх, не сохранились до нашего времени и поэтому образы не удаётся расшифровать. Для примера, одним из образов-пословиц является изображение с несколькими любовниками, которые закрыты стеклянным колоколом. Если бы данная пословица не дожила до нашего времени, образ так и не смогли бы расшифровать: «Счастье и стекло — как они недолговечны».
Подводя итог, можно сказать, что Босх изобразил на своей картине губительность любострастия и прелюбодеяния. На правой части картины, которая изображает сюрреалистические ужасы ада, художник показал результат земных наслаждений. Правая створка получила название «Музыкальный ад» из-за наличия здесь нескольких музыкальных инструментов — арфы, лютни, нот, а также хора душ во главе с монстром с рыбьей головой.
Все три изображения являются внутренней частью «Сада земных наслаждений». Если створки закрыть, то появляется ещё одно изображение. Здесь изображён мир на третий день после того, как бог сотворил его из пустоты. Земля здесь находится в некой сфере, она окружена водой. На земле уже вовсю растёт зелень, светит Солнце, но пока ещё нет ни животных, ни людей. На левой створке надпись гласит: «Он сказал, и сделалось», на правой «Он повелел, и явилось».
Художники, как правило, натуры тонкие и одухотворенные, нуждающиеся в постоянном эмоциональном вдохновении. Исключением не являлся и Николай Ге- философ в живописи, всю жизнь искавший идеал в творчестве и жизни. И рядом по жизни с ним шла, претерпевая все тяготы, взлеты и падения его единственная любимая женщина, в которую он влюбился заочно, и которая долгие годы была его неизменной моделью — и в образе Марии Магдалины, и в образе Петра I в том числе. Об удивительной истории любви, которая продлилась целых 35 лет и о многих других увлекательных фактах из жизни мастера далее — в обзоре.
Личное дело
Николай Николаевич Ге (1831 — 1894) родился в Воронеже в семье помещика. Когда Николаю было три месяца, его мать — наполовину полька, наполовину украинка — умерла от холеры. Детство мальчик провел в малороссийской деревне, где его воспитанием занималась няня, крепостная отца. В 1841 году поступил в гимназию в Киев, где и проявлял большие способности к рисованию, но после окончания, по настоянию отца, поступил на физико-математический факультет Киевского университета. Однако через 2 года юноша, осознав свое истинное призвание, становится студентом Академии художеств.
Подарок за 25 рублей
А надо сказать — отец у Николая был весьма властный и деспотичный. Сын, эмигрировавшего в Россию француза, считал себя вольнодумцем и вольтерьянцем. Однако он не гнушался собственноручной поркой своих крепостных крестьян. Сек их всех без разбору по «субботкам», дабы «не портились». А однажды вернувшись из города привез мальчика в телеге вместе с провизией и сказал небрежно сыну: «Это Платошка, купил за 25 рублей, будет тебе подарок».
Судьбоносный конь
Как-то один монах, знакомый бабушки Николая, нарисовал акварелью серую лошадь с поднятым хвостом и турецким седлом и подарил мальчику. «Для меня этот подарок был истинным торжеством. Я первый раз видел хорошо нарисованную лошадь», — из воспоминаний Ге. Именно после этого увлекся, маленький Коленька рисованием и сам стал рисовать лошадей мелом на полу. Кони в детстве были его любимыми животными.
Удивительная история любви, вспыхнувшая заочно
В Киевской гимназии, где Николай учился, был у него веселый друг Пармен Забелло. После окончания их жизненные пути разошлись, но не надолго. Николай, проучившись в Киевском университете на математическом факультете, через год перевелся на ту же специальность в вуз Санкт-Петербурга. И как-то на студенческой вечеринке повстречал своего старого друга, который учился в академии художеств на скульптора. Не пройдет и года как Ге оставит математику и станет студентом академии на факультете живописи. С Парменом они снимут квартиру и будут делить на двоих даже фрак, без которого не пускали в Эрмитаж. Им приходилось носить его поочередно.
Забелло всеми силами старался приодеться, а вот Николай занашивал одежду до дыр. Как-то раз Пармен в шутку заявил обносившемуся Николаю: «Мне просто стыдно идти с тобой рядом! Ступай на другую сторону!» И Ге послушно переходил дорогу.
Четыре года они прожили под одной крышей, став очень близкими друзьями. Пармен частенько получал письма от своей сестры Анны, жившей в родительском поместье на Черниговщине. Однажды вышло так, что Николай случайно прочел одно из писем девушки к брату. Потом второе, третье… Письма привели юношу в восторг, они пленили своим возвышенным строем и зрелостью мыслей. А через несколько последующих писем, написанных даже не ему, Ге был уже решительно влюблен в никогда не виденную им Анну. Вскоре Ге и сам вступил в переписку с незнакомой девушкой и обнаружил, что в литературе, в философии, в общественной мысли — их вкусы совпадают. Ге решил: никогда не женится ни на ком, кроме «божественной Анны Петровны». И об этом он решительно заявил ее брату.
И самым удивительным было то, что это оказалось чистой правдой. В 1856-м году 25-летний Николай и 24-летняя Анна обвенчались в церкви черниговского села Монастырище. Молодые сразу же уехали в Рим, так как незадолго до этого Ге получил Большую золотую медаль Академии за картину «Саул у Аэндорской волшебницы», что давало ему право на пенсионерство в Италии.
Больше 10 лет чета Ге прожила в Италии, где и появились на свет их сыновья Пётр и Николай — «беленький и чёрненький», как называл их художник.
Жизнь на земле и труды праведные
По возвращении в Россию четыре года семейство Ге прожило в Питере. Николай Николаевич Ге стал одним из организаторов Товарищества передвижников и принимал участие в выставках. Он сблизился с передовыми деятелями культуры, многих из них портретировал.
Однако совсем скоро пришло разочарование и в себе, и в искусстве — он совершенно перестал писать. Художник, заразившись идеями Льва Толстого, навсегда увозит семью из столицы на хутор Ивановский, что на Черниговщине.
В 1870-е Ге, испытав творческий кризис, около трех лет почти не брался за кисть. На хуторе он становится вегетарианцем, бросает курить, раздает часть своей земли крестьянам, работает в поле и выкладывает печи, стремясь жить так, чтобы это приносило пользу ближнему.
Его «опрощение» давалось супруге Анне Петровне нелегко: они иногда ссорились.
За решительный и бескомпромиссный характер Ге называл любимую Анну «прокурором». работая над картинами, частенько звал ее оценить сделанное: «А ну-ка, Анечка, посмотри-ка, что здесь не так». Анна Петровна, наметанным глазом безошибочно видя огрехи, ровным голосом озвучивала свои суждения, и почти всегда Ге оказывался с нею согласен.
В своих мемуарах Софья Толстая так описывала Анну: «Жена Николая Николаевича… была маленького роста белокурая и некрасивая женщина с большой головой и приятной улыбкой. Она как-то покровительственно относилась к мужу, подчёркивая его легкомыслие, рассеянность, и более похоже было, что она его мать, чем жена… и несмотря на то, что она была далеко не из красивых, Николай Николаевич видел все совершенства: с нее писал и Магдалину, и Петра Великого, и многих других.»
И действительно, Николай Ге относился к жене с благоговением и трепетом, а она всю супружескую жизнь, длиною в 35 лет была верной спутницей художника. Анна Петровна Ге умерла в 1891-м году, и художник похоронил ее в Ивановском, прямо в саду их усадьбы. Он переживет жену всего на три года и будет погребен рядом с ней.
Как Ге боялся позировать Илье Репину
Довольно известен портрет Николая Ге, написанный самим мэтром русской живописи Ильей Репиным, который долго вынашивал идею заполучить себе в модели колоритного старца и написать с него портрет. Однако Ге с последними годами все реже и реже соглашался позировать. Тем более, что о Репине к тому времени уже ходили нехорошие слухи: «дескать, все, кого бы он ни писал, в скором времени умирают». Илья Ефимович, напротив, горел желанием написать портрет Ге и с этой целью специально приехал к нему в Ивановское.
Но Репин даже не подозревал, что Николай Николаевич поддастся суеверию и начнет вполне серьезно увиливать, намекая на то, что ему еще пожить хочется. Однако как бы там ни было — портрет был написан, а Ге еще прожил 14 лет.
Как Николай Ге разделил картину между императором и Третьяковым.
На экспозиции полотна «Петр I допрашивает царевича Алексея Петровича в Петергофе», написанном в 1871 году, присутствовал сам император Александр II. Картина его впечатлила и он выразил желание ее приобрести. Однако еще до начала выставки это полотно уже было продано Павлу Третьякову, об этом никто даже не осмелился заикнуться государю. Художника попросили написать для Третьякова авторскую копию, а оригинал отдать Александру II. Но Николай Николаевич, не моргнув глазом, отдал оригинальное произведение Третьякову, а для царя создал копию, хранящуюся сейчас в коллекции Русского музея.
Всю жизнь в поисках идеала
«Во время писания картины я питал симпатии к Петру, — так описывал свое душевное состояние художник, работая над полотном „Петр I допрашивает царевича Алексея Петровича“. — Но затем, изучив многие документы, увидел, что симпатии не может быть. Я взвинчивал в себе симпатию к Петру, говорил, что у него общественные интересы были выше чувства отца, и это оправдывало жестокость, но убивало мой идеал…».
Идеал свой художник все же нашел. Сложным и тернистым путем ему пришлось пройти, что бы осознать и увидеть в Иисусе Христе то, что до него никто не видел. Серия религиозных полотен, написанных Ге, были совершенно не поняты современниками. Их по достоинству оценили намного позже.
Часто произведения художника были под запретом, их иногда просто снимали с выставок. Такая же участь постигла и картину Николая Ге «Екатерина II у гроба императрицы Елизаветы», которую не приняла публика и лишь совсем недавно она была выставлена на обозрение в Третьяковке.
В небольшом городке Вансе неподалеку от Ниццы есть необычная капелла — капелла Розария, или, как её ещё называют, капелла Чёток. Она построена на холме, её белый фасад светится в саду, черепица майоликовой крыши изображает синее небо с облаками. Над капеллой возвышается крест ажурной работы из металла. Имя художника Анри Матисса в нашем сознании не ассоциируется с религией, однако все в этой капелле было спроектировано по его эскизам — и работу над проектом капеллы Матисс называл «конечной целью всех трудов своей жизни».
В жизни Матисса было много женщин-натурщиц, образы которых запечатлены на его полотнах, однако некоторые из них оставили незабываемый след. Например, Лидии Делекторской — музе Матисса — обязаны Эрмитаж и Пушкинский музей графическими работами мастера: именно она передала их в дар своей родине. А Моника Буржуа, в постриге сестра Жак-Мари, помогла осуществить Матиссу проект, который стал одним из главных в его творческой судьбе.
Они познакомились в 1941 году. 72-летний художник после тяжёлой операции нуждался в сиделке, а молодая девушка из бедной семьи искала работу и хотела заниматься живописью. Ей нравились цвета его картин, но не нравился рисунок. Матиссу пришлась по душе прямолинейность барышни: она не притворялась из вежливости, что картины мэтра приводят её в восхищение.
Моника ухаживала за ним, помогая встать на ноги, а он учил её рисовать и, как только смог вернуться к работе, попросил ему позировать. Увидев свой портрет, модель пришла в ужас, но Матисс сказал: «Если бы я хотел запечатлеть реальность, я позвал бы фотографа».
В эти тяжёлые военные времена они подружились. И однажды Моника поделилась сокровенным — что решила принять постриг в одном из доминиканских монастырей. Матисс не сразу принял такое решение: он мечтал, что она станет его ученицей-художницей. Но в день принятия монашеских обетов прислал ей цветы и письмо: «Я давно хотел написать тебе, но не знал, с чего начать. Я как бы удалён сейчас из твоей жизни, хотя знаю, что не в этом дело, потому что, как и ты, я всем своим существом стремлюсь к духовному пути. Различия между моими поисками и твоими поверхностны. Я продолжаю искать в тяжёлом труде художника, но на духовной глубине мы сходимся. Ты всё ещё рисуешь? Как твоё здоровье? Береги себя и знай, что мысли мои с тобой и самая большая надежда, что ты достигнешь своей мечты».
В своих письмах ещё неопытная монахиня давала духовные советы, а Матисс отвечал:
«В конце жизни я не нуждаюсь в религиозных наставлениях. Я славил Бога всю свою жизнь тем, что делился красотой этого мира, Им созданного. Молись, попроси Бога излить на мои последние годы духовный свет, чтобы я мог прикоснуться к Нему, чтобы я мог закончить свою карьеру так, как мы все о том мечтаем, неся свет Его славы тем, кто слеп. Я благодарю тебя, необходимость отвечать заставила меня заглянуть внутрь себя и выражать вещи, которые я никогда не выражал словами».
Сестра Жак вспоминала, что как-то в один из своих визитов поделилась с художником, что в Вансе, маленьком южном городке, община сестёр от их обители не имеет часовни, где можно было бы молиться, и Матисс вдруг пообещал спроектировать часовню и помочь со строительством.
И совершенно чудесным образом строительство началось. Архитектор-монах брат Рейссинье вместе с Матиссом сделали проект. Художник обдумывал внутреннее убранство и занялся сбором средств: продавал картины, привлекал благотворителей. А ещё Матисс опасался, что священноначалие не одобрит его проект… Тогда он поехал в Париж, нашёл ученика художника Мориса Дэни аббата Пьера Кутюрье, который теперь стал поборником нового искусства в Католической Церкви, и попросил его заступничества перед Ватиканом.
Своими творческими идеями Матисс решил поделиться с Пикассо, который был для него другом и авторитетом в творчестве. И тут между ними произошёл такой диалог:
«Ты что, веришь в Бога?» — спросил Пикассо. «Да, когда я работаю, мне кажется, что Кто-то ведёт меня и помогает делать вещи более величественные, чем если бы я делал их сам», — ответил Анри.
Для Анри Матисса работа в церковном пространстве была возможностью осуществить сверхзадачу всего его творчества — «дать на ограниченном пространстве идею Беспредельного».
Для капеллы Матиссом были созданы росписи стен, цветные оконные витражи, каменный алтарь и бронзовый крест, установленный на кровле. Для совершения богослужения художник также сделал эскизы богослужебных облачений различных цветов.
Капелла совсем невелика, длина здания 15 м, а высота потолка 5 м. Стены капеллы покрыты белыми глазурованными керамическими плитками, на которые тонким чёрным контуром нанесены изображения. Святой Доминик, Богоматерь, Младенец Христос — все они предстают с пустыми овалами лиц и контурами фигур, «словно вмещающими в себя бесконечность». На восточной стене часовни изображены сцены Крестного пути Иисуса Христа: 14 остановок Христа, идущего на Голгофу, начиная с суда Пилата, кончая оплакиванием. На южной стороне помещены витражи, сделанные на сюжет Древа Жизни, «о котором в том же Апокалипсисе сказано, что оно растёт рядом с рекой воды жизни, светлой, как кристалл, и приносит двенадцать раз плоды, исцеляющие народы.»; их пространство заполнено синими и жёлтыми листьями на зелёном и голубом фоне. Чёрно-белые стены Капеллы приобретают цвет, когда на них падает дневной свет, проходящий через витражные цветные стёкла, «преображая физический свет в духовный.»
«…для меня Капелла приобретает смысл только во время службы, и я создавал её, помня о прекрасных чёрных и белых одеяниях. Когда начинается служба, раскрывается значение Капеллы в её гармонии с алтарём из серого камня Вара, на который падает отблеск витражей, — тогда моё произведение приобретает законченность».
Из воспоминаний сестры Жак: «Я видела все эскизы к „Несению Креста“ — они были прекрасны. Я думала, если бы окончательный вариант был таким! И вот настал день, когда Матисс пригласил меня в студию. На полу лежали его „Остановки на Крестном пути“. Я подумала о том, что сёстры не примут таких рисунков… Меня смущала эта крайняя простота. Одни линии и больше ничего. Но потом я подумала, что, может, такая детская картина и сможет тронуть сердца». Многие были в недоумении: что означает это простота и лаконичность линий? Матисс на это отвечал: это означает «модерн» — современно; это означает, что Господь и сегодня несёт Свой Крест…
Всё до последнего винтика: черепицу, подсвечники, светильники, стулья, вход в исповедальню он продумал так, чтобы в часовне играл свет. Художник досконально изучил технологию произведения цветного стекла, разыскивал редкие пигменты. И наконец, на Рождество 1950 года получил долгожданный подарок. Епископу Ниццы Матисс отправил такое послание: «Я передаю вам капеллу Розария доминиканских монахинь и приношу свои извинения, что из-за болезни не могу сделать этого лично. Работа над часовней потребовала более четырёх лет кропотливого труда и она — итог всей моей жизни. При всех её недостатках и недостоинствах я считаю её лучшим своим произведением. Итог жизни, целиком посвященный поиску Истины».
Сестра Жак хотела, чтобы Матисс был погребён в этой капелле, но он отказался: «Тогда бы она стала памятником моему безмерному тщеславию». Матисс был счастлив, что капелла стала местом молитвы.
«Я долгое время наслаждался светом солнца и только потом сделал попытку выразить себя через свет духа».
Он умер 3 ноября 1954 года в Ницце, пережив самые страшные события XX века и при этом сохранив любовь к жизни, к её ярким цветам и свету, к её противоречиям, в которых всегда есть место для радости и счастья. Поэт Гийом Апполинер сказал о художнике: «Если сравнивать творчество Матисса с какой-то вещью, то следовало бы выбрать апельсин: как и он, и творчество Матисса — плод сверкающего света».
Эдгара Дега побаивались даже друзья. Его остроумию завидовали писатели. А молодые бедные художники, собравшиеся в Париже в начале ХХ века в монмартрской коммуне Бато-Лавуар, придумали игру «делать Дега». Суть её состояла в обмене самыми обидными замечаниями, произнесенными как можно вежливей. Все знали, Дега — самый остроумный художник с самым скверным характером.
Дега издевался только над теми, кто был ему интересен.
Со случайными знакомыми на светских встречах он был подчеркнуто вежлив и холоден. Услышал в свой адрес одно из знаменитых «словечек» Дега — считай, что заинтересовал. Доставалось всем, но больше всего: литераторам, институту изобразительных искусств, людям с безупречной репутацией, художникам, которые мечтали о славе или которые тратили по несколько часов на прическу и импозантный наряд. Джеймсу Уистлеру, например. Он одевался вычурно и вызывающе, красил стены в доме в лимонно-желтый и страстно любил фотографироваться. Дега говорил: «Вы ведете себя так, как будто в вас нет ни капли таланта».
Однажды Уистлер вошел в парижское кафе, в сюртуке, монокле, цилиндре, с высоко поднятой головой. Дега, увидев его из-за столика, воскликнул: «Уистлер, вам не хватает муфты!»
В одном из разговоров об Уистлере Дега шутил: «С ним невозможно разговаривать, он тут же заворачивается в плащ и отправляется к фотографу!»
А в другом, рассказывая собеседнику о своей недавней встрече с американцем, небрежно заметил: «Кокетничал своими локонами так же, как он кокетничает своими кистями».
Это не мешало художникам долгое время оставаться друзьями. Когда Уистлер консультировал одного австрийского коллекционера, который приехал в Париж за новыми картинами, он сказал: «Здесь есть только я и Дега».
Дега мечтал стать известным, оставаясь незаметным
О нем говорили: «Дега хотел бы увидеть свое изображение во весь рост в какой-нибудь витрине бульваров, чтобы доставить себе удовольствие разбить её ударом трости».
Он не пускал на порог газетчиков, а друзьям, которые знали, как держать перо в руках, с большой осторожностью сообщал о своих личных тайнах и семейных делах. Никому нельзя доверять — каждое неосторожное слово может стать поводом для новой скандальной статьи.
Когда английский писатель и поэт Джордж Мур решил написать статью о Дега, тот возмутился: «Оставьте меня в покое! Вы пришли, чтобы пересчитать рубашки в моем гардеробе?» — «Нет, мсье, ради вашего искусства. Я попытаюсь рассказать о нем» — «Мое искусство! Что же вы собираетесь рассказать? Вы в состоянии объяснить достоинства картины тому, кто никогда её не видел? А? Я могу найти самые верные, самые точные слова, чтобы растолковать, чего я хочу. Я говорил об искусстве с умнейшими людьми, и они ничего не поняли!.. Тем, кто понимает, слова не нужны. Вы говорите „Гм!“ или „О!“ — и этим сказано все. Таково мое мнение… Я думаю, литература только мешает художникам. Вы заражаете художника тщеславием, вы прививаете ему любовь к суете, и это — все. Вы ни на йоту не улучшили общественный вкус… Несмотря на вашу писанину, он никогда не был так низок, как сейчас. Разве нет? Вы даже не помогаете нам продавать нашу живопись. Человек покупает картину не потому, что прочел статью в газете, а потому, что его приятель, который, по его мнению, кое-что понимает в искусстве, скажет, что картина эта через десять лет будет стоить вдвое дороже, чем теперь… Ведь так?»
Джордж Мур все-таки написал статью и, на свою голову, в одном маленьком абзаце упомянул о слухах. Говорят, пишет Мур, что один из братьев Эдгара Дега разорился и художник заплатил все его долги. После этой статьи Дега перестал общаться с Муром.
Статья Джорджа Мура сейчас — одно из самых ценных свидетельств современников об Эдгаре Дега. Кроме всего прочего Мур говорил: «Как бы там ни было, единственное его желание сейчас — избежать настойчивого любопытства публики. Он хочет одного — чтобы глаза позволили ему работать по десять часов в сутки».
При этом самого Дега современники считали блестящим литератором. Поэт Поль Валери был убежден, что письма Эдгара Дега, собранные в книгу, могут стать потрясающим чтением. Об искусстве, о жизни, о самом художнике и его окружении.
А в 1889 году Дега занялся поэзией: написал около 20 сонетов. Когда на одном из обедов художнице Берте Моризо сообщили эту новость, она улыбнулась: «Они хоть поэтичны? Или новая вариация на тему купания?»
Они поэтичны. И немного ироничны. Дега пишет о танцовщицах и лошадях, упоминает древнегреческих богов и героев, играет с традиционными стилями и оборотами, ищет рифмы в специальном словаре, который приобрел для литературных упражнений. Он выбирает самую сложную поэтическую форму, ему доставляет наслаждение процесс работы, требующий напряжения ума и почти математической, трудно достижимой точности. «Какое ремесло! — жалуется Дега другу, Стефану Малларме, — я потратил целый день на один проклятый сонет и не продвинулся ни на шаг… И, однако, в идеях у меня нет недостатка. Я полон ими… У меня их даже слишком много…» «Но, Дега, стихи делаются не из идей, а из слов», — улыбается тот.
Когда Дега рассказывал истории вслух, это были целые спектакли. Он жестикулировал, менял голоса, строил рожи, шутил, язвил, сыпал цитатами. Друзья говорили, что это страстная неаполитанская кровь превращает его в актера. Рассказ о даме, поправлявшей свое платье в омнибусе, становился представлением. Дега рассказывал и сразу же изображал, как она уселась, расправила платье, подтянула перчатки, заглянула в сумочку, покусала губы, поправила прическу, потом вуаль. Прошло меньше минуты — и она снова чувствует недовольство собственной позой и состоянием туалета. И Дега повторяет все снова. Женщины были отдельной, сладостной, вдохновляющей мишенью его остроумия.
Дега слыл женоненавистником и всю жизнь писал женщин.
Впервые о женоненавистничестве Дега заговорили, как всегда, газетчики, после выставки импрессионистов, на которой впервые была показана серия пастелей с купающимися, вытирающимися и расчесывающимися женщинами. Обнаженная женщина, только недавно сбросившая обязательный, легализирующий её в академической живописи ореол нимфы, богини или, на крайний случай, одалиски, все же даже без ореола оставалась прекрасной и подготовленной. Она позировала и знала, что её пишут. Даже скандальная «Олимпия» Эдуара Мане предполагала присутствие наблюдателя рядом — она смотрит вам прямо в глаза. Моющиеся женщины Дега никого рядом с собой не ожидают увидеть — их застукали, за ними подсмотрели. Молчаливые, лишенные кокетства и натурщической собранности, они остались наедине со своим телом. Говорили, что Дега наблюдает за женщинами как за животными. Он пишет так, как даже близкий мужчина, муж или любовник, не всегда может (да и не всегда хочет) увидеть женщину. Он пишет её в беззастенчивом одиночестве.
Он не любил цветов, собак, болтовни и детей.
Выслушивая рассказ о чьем-нибудь показательном семейном праздничном обеде, язвительно замечал: «Наверняка, там были еще и цветы». Но любил бывать в домах своих женатых и многодетных друзей: «Они были трогательны, они утешали меня в моем безбрачии», — говорил Дега о семье Анри Руара. Блестящие способности Дега уничтожить собеседника одной точной фразой теряли силу в доме художницы Берты Моризо — из уважения к хозяйке он всегда сдержан и учтив.
Но слухи о странностях, холостяцких принципах, стерильном безбрачии Дега кочуют из писем в мемуары, из сплетен натурщиц — в литературные воспоминания друзей. «Этот странный господин 4 часа расчесывал мне волосы», — шепчет натурщица. «Он не оснащен для любви», — многозначительно сообщает другая. Сплетни живучи и читабельны — даже сейчас, когда моющиеся женщины Дега уже не могут вызвать тех брезгливых, стыдливых укоров (мы живем в эпоху искусства после Люсьена Фрейда, в конце концов!), какой-нибудь журналист или писатель обязательно вспомнит о вуайеризме, импотенции или извращенном восприятии женщин Дега.
Винсент Ван Гог, похоже, лучше и раньше других понял все о безбрачии Дега: «Дега живет тихо, как провинциальный нотариус, и не любит женщин, ибо знает, что если бы он их любил и путался с ними, он был бы душевно нездоров и стал бы не способен к живописи».
Политические взгляды Эдгара Дега были бескомпромиссны и непоколебимы.
Страстный, независимый, не склонный к обогащению и роскоши, аскет и идеалист Дега искренне верил, что политика может быть честной, а политические деятели — бескорыстными. Он становился резок и вспыльчив, когда его взгляды подвергались сомнению, не раздумывая, покидал дома настроенных иначе друзей и рвал многолетние связи.
Однажды в опере Дега познакомился с Жоржем Клемансо, известным политиком, якобинцем, беспощадным «сокрушителем министерств». Дега начинает делиться с будущим военным министром своими представлениями о политической деятельности. Он уверяет, что будь он политиком, вел бы самую незаметную, скромную жизнь, ставил бы свои служебные обязанности выше личных и отдавал все силы благополучию людей и страны. «Ну и что вам сказал Клемансо?» — спросил у Дега Поль Валери, когда услышал эту историю. «Он посмотрел на меня с таким презрением», — ответил Дега.
В старости он останется одиноким, непримиримым, уверенным в собственной правоте, принципиальным и всеми покинутым. Он верит в безупречную честность французского офицерства в громком деле капитана Альфреда Дрейфуса — и не собирается слушать других мнений. Он перестает общаться с Писсарро (потому что еврей), с Моне и Золя (потому что поддерживают еврея Дрейфуса, опорочившего всех военных), с самым близким и давним другом Людовиком Галеви и всей его семьей (по той же причине). Он не поверит даже несомненным доказательствам невиновности Дрейфуса.
Рядом с Дега в последние 20 лет его жизни останутся только молодые поэты и писатели, те, что из нового поколения, преклоняющиеся перед его художественным даром. Да и их Дега принимает редко и нехотя.
По легенде, Элизабет Сиддал, с которой Джон Эверетт Милле писал тонущую Офелию, вскоре после завершения полотна скончалась. И хотя риск воспаления легких был вполне реален - девушка часами позировала, лежа в ванне, - к счастью, модель осталась жива, правда, не очень здорова. Для прерафаэлитов, стремившихся к предельному натурализму и писавших только с натуры, страдания натурщиков (их роли исполняли в основном друзья и родственники) были обычным делом. В целом как и страдания зрителей, совершенно растерявшихся при виде нового искусства, взбудоражившего Викторианскую Англию в 1850-х годах.
Сюжет
Из шекспировского «Гамлета» Милле не нашел сцены лучше, чем гибель Офелии. Сошедшая с ума девушка, не дождавшаяся любви принца и потерявшая отца, сплела венок и предала себя воле волн. Искаженное лицо, сведенные судорогой руки, растрепавшиеся волосы и разметавшиеся цветы - таков образ агонии.
Несколько дней Милле писал по частям пейзаж, выбрав место у реки Хогсмилл, в графстве Суррей. При этом неизвестно, был ли художник точен в часах. По всей видимости, он писал в течение нескольких дней каждый раз в разное время суток, а затем «склеивал» этюды в мастерской.
Вот как Милле описывал свои впечатления от пленэров: «В течение одиннадцати часов я сижу в костюме под зонтиком, отбрасывающим тень размером не больше, чем полпенни, с детской кружечкой для питья… Мне угрожает, с одной стороны, предписание предстать перед магистратом за вторжение на поля и повреждение посевов, с другой - вторжение на поле быка, когда будет собран урожай. Мне угрожает ветер, который может снести меня в воду и познакомить с впечатлениями тонувшей Офелии, а также возможность (впрочем, маловероятная) полного исчезновения по вине прожорливых мух. Мое несчастье усугубляют два лебедя, упорно разглядывающие меня как раз с того места, которое я хочу рисовать, истребляя по ходу дела всю водную растительность, до которой они только могут дотянуться».
Для Офелии позировала 19-летняя Элизабет Сиддал, для которой было специально куплено старинное расшитое платье. Девушка терпеливо лежала в ванне, которую подогревали лампами. Есть история, что однажды одна из ламп перегорела, Элизабет замерзла и заболела туберкулезом. Однако есть версия, что Сиддал болела и до позирования. Как бы то ни было, Милле пришлось оплатить лечение.
Каждый цветок в венке Офелии не только выписан так, что ботаник не придерется, но еще и наделен средневековым символизмом. (Правда, тут надо оговориться, что в Викторианской Англии уже мало кто помнил эту «цветочную азбуку»). Так, лютики - символ неблагодарности, инфантилизма; ива - отвергнутой любви; крапива - боли; маргаритки - невинности; розы - любви и красоты; фиалки и незабудки - верности; адонис - горя.
Контекст
Джон Эверетт Милле был одним из основателей братства прерафаэлитов. Объединенные этим красивым словом авторы - причем не только живописцы, но также поэты, архитекторы, издатели
Восстав против Королевской академии художеств, определявшей лицо британского искусства, они выступали против условности «образцовых» произведений. По их мнению, искусство должно было способствовать возрождению духовности в человеке, нравственной чистоты и религиозности, не скованной обрядностью. Видимо поэтому они вольно трактовали евангельские сюжеты, отступая от принятых композиционных и колористических канонов. Правда, зрителям не все было понятно. Например, почему привычный им Иисус вдруг превратился в «рыжеволосого еврейского паренька, как написала критика о картине «Христос в родительском доме».
В качестве тем прерафаэлиты предпочитали сюжеты со скрытой драмой. Особенно о неразделенной или отвергнутой любви. Обращаясь к историческим сюжетам, прерафаэлиты старались быть максимально точны в изображении костюмов. Конечно, они не проводили дни напролет в архивах, но, например, во время путешествий в Италию копировали фрески, с которых потом брали материал для своих полотен.
Старые мастера, которым поклонялось братство, не знали того, что в XIX веке было само собой разумеющимся в живописи: перспектива, свето-теневая лепка лица, пропорции тела. И прерафаэлитам, желавшим смотреть на мир, как это делали художники до Возрождения, надо было все это забыть. Однако, конечно, эта была абсолютная утопия.
Прерафаэлиты выбирали в качестве моделей друзей или родственников. На их картинах нет вымышленных или случайных лиц. Настаивали они и на необходимости писать только с натуры. Пейзажи требовали от живописцев выносливости. Шутка ли, сидеть или стоять часами под палящим солнцем, дождем или ветром?! Вероятно, поэтому пейзаж довольно быстро был оставлен.
Критика писала, что декларируя следование правде и приверженность простоте природы, прерафаэлиты на самом деле «рабски имитируют художественную неумелость». Несмотря на это, братству удалось сформировать новый стиль жизни и новый тип женской красоты.
Просуществовали прерафаэлиты недолго. Вскоре после признания публикой братство распалось, и ни одна попытка воссоединения не увенчалась успехом.
Судьба автора
Милле был гением - в Королевскую академию художеств его приняли в 11 лет, и это при том, что уроки рисования он начал брать лишь за два года до того. Проведя восемь лет как прилежный живописец, в 1848 году на одной из выставок Милле познакомился с Холманом Хантом и Данте Габриэлем Россетти. Именно им принадлежит идея организации братства прерафаэлитов.
Поначалу критика - и, как следствие, отсутствие заказчиков - не беспокоила Милле. Все изменилось после женитьбы на Эффи Грей. Кстати, Милле увел ее у Джона Рескина. История эта достойна мелодрамы. После 5 лет брак Грей и Рескина так и не был консумирован. Это, а также супружеская неверность Эффи, стало причиной развода и последующей женитьбы с Милле.
Новобрачным нужно было на что-то жить, и тогда Милле начал писать быстро и продаваемо. Это означало отречение от идеалов прерафаэлитов, что вполне неплохо окупалось примерно по 30 тыс. фунтов в год. На портретах и пейзажах Милле заработал не только состояние, но и титул баронета, а затем и пост президента Королевской академии художеств.
«Старый гитарист» - известная картина испанского художника Пабло Пикассо. Картина была написана 1903 году. Холст, масло. Размеры: 121,3×82,5 см. В настоящее время находится в Чикагском институте искусств.
Картина «Старый гитарист» была написана в «голубой» период творчества Пабло Пикассо. В этот период великий художник тяготеет именно к невесёлым переживаниям, пишет много работ, главными героями которых становятся страдающие от душевных мук, от болезней или несправедливости общества. Данная работа написана в голубых оттенках. В центре сюжета полотна - старый мужчина, который играет на гитаре.
Картина была написана вскоре после того, как покончил с собой близкий друг Пикассо. Тогда ему было 22 года и он впал в глубокую депрессию, что отразилось в его полотнах. Сам художник, тогда ещё малоизвестный, жил в нищете. Возможно, именно своё состояние он и передал в этой картине, от которой веет безысходностью. Исхудавший от бедности человек в порванной одежде, понуро склонив голову, будто играет свою последнюю песню. Кажется, что гитара - это последнее, что осталось у человека в жизни, и единственное удовольствие, которое он получает от жизни - это его собственная музыка. Его глаза закрыты, как будто он не желает видеть окружающий мир. Беспросветность и нищета окружающего мира так сильно одолели старика, что единственное, что имеет для него значение - это собственная гитара. По этой причине Пикассо выделил гитару особым цветом. Если всё вокруг, включая и самого старика, выполнено в голубом цвете, указывая на бренность всех материальных вещей, то гитара, которая издаёт музыку и уводит мысли старика далеко за пределы этого мира, является настоящим лучом тёплого света. Гитара для старика является единственным утешением даже в самые плохие времена.
«Старик с гитарой» является знаковой картиной «голубого» периода творчества Пабло Пикассо. Эксперты полагают, что эта картина является автопортретом Пикассо, причём не автопортретом, который отражает внешность художника, а его состояние в тот период, ощущение страдания, безысходности, депрессии и бедности.
1. Если видишь на картине темный фон и всяческие страдания на лицах - это Тициан.
2. Если на картине «воттакенные» попы и целлюлит даже у мужиков, не сомневайтесь - это Рубенс.
3. Если на картине мужики похожи на волооких кучерявых баб - это Караваджо.
4. Если на картине много маленьких людишек - Брейгель.
5. Много маленьких людишек маленькой непонятной фигни - Босх.
6. Если к картине можно запросто пририсовать пару толстых амуров и овечек (или они уже там есть в различной комплектации), не нарушив композиции, это могут быть художники: а) Буше, б) Ватто.
7. Красиво, все голые и фигуры как у культуристов - Микеланджело.
8. Видишь балерину - говоришь Дега. Говоришь Дега - видишь балерину.
9. Контрастно, резковато и у всех вот такие тощие бородатые лица - Эль Греко.
10. Если все, даже тётки, похожи на Путина - это Ян ван Эйк.
11. Ярко-ярко, цветасто-цветасто - Ван Гог.
PS: Моне - пятна, Мане - люди!
«Постоянство памяти» - одна из самых известных картин испанского художника-сюрреалиста Сальвадора Дали. Многим эта картина также известна под названием «Мягкие часы». Другие названия: «Твёрдость памяти» и «Стойкость памяти».
Картина «Постоянство памяти» с мягкими часами была написана в 1931 году. Холст, гобелен ручной работы. Размеры: 24 33 см. Находится в Музее современного искусства в Нью-Йорке. Пожалуй, именно эта картина, в числе некоторых других, является одной из самых знаменитых у Сальвадора Дали и буквально считается его визитной карточкой. Картина известна даже тем, кто мало знаком с творчеством этого художника. Знаменитые расплавленные часы часто публикуются на афишах выставок художника, обложках книг и так далее. Жена Сальвадора Гала Дали, когда впервые увидела эту небольшую картину, сразу сказала, что никто, хоть раз увидев картину «Постоянство памяти», уже никогда её не забудет.
На картине мы можем увидеть пейзаж с Порт Лигат. На переднем плане находятся часы, которые имеют форму расплавленного сыра. Именно сыра, так как такие ассоциации возникли у Дали при виде плавленного сыра. Об этом же говорит и его высказывание, что происхождение сюжета картины связано с его размышлениями о природе сыра камамбер. Также на переднем плане мы можем увидеть абстрактное изображение самого Сальвадора Дали.
Сам смысл картины говорит об уходе от линейного понимания времени, текучести времени, его изменчивости. Дожидаясь своей жены из кино, Сальвадор Дали вдруг заметил на столе кусок тающего сыра, что вызвало у него ассоциации с долго идущим и тянущимся временем. Так и появилась картина, которая сегодня признана мировым шедевром живописи и одной из самых знаменитых картин сюрреалиста Сальвадора Дали. Ещё одним заметным элементом на картине являются карманные часы в левой части картины, которые покрыты муравьями. Данный образ Дали объяснил, как связь муравьёв, пожирающих человеческую плоть, с беспрерывно текущим временем. На дальнем плане мы можем увидеть бескрайнее море, которое символизирует бесконечность пространства и времени, а также горы, которые не только контрастируют своей твёрдостью с мягкими часами, но также символизируют постоянство, которое неподвластно времени.
«Мир Кристины» Эндрю Уайета (1917−2009 гг.) - культовая картина американской живописи.
Для американцев она имеет такое же значение, как для нас «Утро в сосновом лесу» Шишкина или «Девочка с персиками» Серова.
Так что же в ней необычного?
Да все. И история героини. И техника, в которой она создана. И то, как картина воспринимается зрителем.
Первый взгляд на «Мир Кристины»
Картины Уайета интровертны. Они «не кидаются в объятия» зрителю с первого взгляда. Потому что в них нет яркости.
Выжженная трава. Некрашеные, ветхие дома. Ветер. Один-два предмета. Редко люди.
Вы не увидите в них главного с разбегу. Вам нужно постоять, приглядеться. И только через какое-то время Вы рассмотрите то, что «спрятано» во втором слое картины.
Я сама на себе это испытала.
Я увидела «Мир Кристины», когда ничего не знала ни о художнике, ни тем более о какой-то там Кристине. И, конечно, картина сразу мне НЕ раскрылась.
Мне показалось, что передо мной стройная девушка с густыми волосами, отдыхающая в праздной позе. Она как будто выразительно поддалась вперёд. На фоне блеклого пейзажа, видимо, чтобы не отвлекать внимание от девушки.
И только приглядевшись, меня словно холодом обдало. Как я могла увидеть праздность?
Волосы грязны и нерасчесаны, отсюда и иллюзия густоты.
Какая там стройность! У девушки болезненная худоба.
В волосах - виднеется проседь. Да это вовсе и не девушка (Кристине на тот момент было за 50)…
Потом я пригляделась к её пальцам. Они, серые от пыли, впиваются в землю. В этом явно нет ничего романтичного. Это борьба и большое усилие…
После этого открываешь компьютер и читаешь о картине…
Вот так постепенно она раскрылась. Не сразу. Но поразив до глубины души.
Как возникла идея «Мира Кристины»
Однажды Энди Уайет выглянул в окно своего летнего дома в штате Мэн, близ города Кушнер.
И увидел на поле женскую фигуру. Она лежала и видимо отдыхала. И вдруг фигура встрепенулась и … поползла в сторону виднеющейся вдали фермы. Она цеплялась за землю пальцами и волочила за собой свои ноги.
Уайет понял, что это его соседка Кристина Олсон. Он знал, что она частично парализована. Но не ожидал, что она вот так, без инвалидной коляски и сопровождающих передвигается по окрестностям.
Сначала он испытал приступ жалости и хотел броситься помочь. Ведь эта фигурка в розовом платье и болезненной худобой была похожа на омара. Выброшенного на берег и раздавленного безжалостным сапогом. Но он был жив и изо всех сил продолжал ползти в искореженной скорлупе…
Но что-то остановило художника. Он не бросился на помощь. Он понял, что этой женщине она не нужна. Это был её каждодневный вызов судьбе.
Кристина Олсон
Кристина заболела полиомиелитом в 3 года. Она выжила. Но в подростковом возрасте у неё начались проблемы со здоровьем. Она начала спотыкаться и падать. Болезнь прогрессировала. К 30 годам она уже еле-еле делала 2−3 шага.
Диагноз ей так и не смогли поставить. Но сейчас врачи, изучив её медицинские карты, считают, что она страдала моторно-сенсорной нейропатией. При которой в течение жизни у человека постепенно деградирует двигательная активность.
На картине Кристине - 55 лет. Она ещё проживет после этого 20 лет. И продолжит отстаивать своё личную свободу и независимость от других.
Только представьте. Кристина жила не в квартире со всеми удобствами. Она жила на ферме. Без горячей воды, стиральной машины, посудомойки и прочих благ цивилизации.
И тем не менее была самостоятельной и почти полностью ухаживала за собой сама. И даже немало делала по ведению хозяйства.
Вот об этом картина. О силе духа. Несмотря на казалось бы непреодолимые жизненные обстоятельства, человек нашёл силы достойно прожить жизнь. Без нытья и жаления самого себя.
Уайет не мог не написать эту картину. История Кристины не отпускала художника. Перед его глазами все стояла эта маленькая фигурка на поле.
Как Уайет создавал «Мир Кристины»
Картину Уайет писал долго. Только над одним полем он работал целых пять месяцев.
Художник писал тонкой сухой кистью. На кончике она состояла лишь из одного волоска. Писал темперой (краской на основе яичного желтка), которая в отличие от масляной краски, позволяет прорабатывать очень мелкие детали.
Он даже подумывал не изображать на поле Кристину. А чтобы оно само передавало её незримое присутствие
И даже когда на его картине появилась Кристина, он долго не хотел показывать ей то, что получилось. Он боялся её реакции на слишком реалистичные детали: серые от пыли пальцы, неестественно вывернутые ноги.
Ведь она не видела даже набросков. Конечно, он не решился просить её позировать. Эту роль выполнила жена.
И вот картина готова. Почему же «Мир»?
У нас и вправду создаётся ощущение целого мира. За счёт совмещенной перспективы. Ферму вдали мы видим глазами человека на земле. Как бы снизу. От этого расстояние до неё кажется очень большим. Особенно для человека, ползущего по земле.
При этом саму Кристину мы видим сверху. Именно со второго этажа своего дома её когда-то увидел Уайет.
В результате получается разворачивающееся сначала к Кристине, а потом вдаль от неё широченное пространство с далеким горизонтом.
Но в нем помещается так мало: поле, небо и дом с сараем. Вот и весь мир Кристины. Огромный для человека-инвалида. Скудный и в то же время величественный.
«Мир Кристины» сегодня
Уайета никогда не привлекали обычные человеческие мотиваторы: деньги, слава, признание. Он работал в своём темпе. И главное в своём стиле.
Это очень удивляло искусствоведов и критиков. Как можно работать в стиле реализма в эпоху модернизма?
Как можно выписывать каждую травинку, когда небрежность - главная «фишка» современной живописи 20 века?
Но Уайет был безразличен к их мнению. Он писал, как хотел и как чувствовал.
А музеи все равно покупали его работы. Тихо, без шумихи, чтобы не прослыть старомодными.
Так случилось и с «Миром Кристины». Директор музея современного искусства (МОМА) купил работу в 1949 году всего за 1800 долларов…
Она так и осталась единственной работой художника в этом музее. Среди работ Поллока, Лихтенштейна и современных инсталляций «Кристина» смотрится чужестранкой.
Но это не мешает ей привлекать до сих пор толпы восторженных зрителей
На конкурсе художников, кто лучше нарисует человека, который давно не ел, победила работа, на которой была изображена жопа, затянутая паутиной.
Мало кому удается превратить любимое занятие в профессию. Тем более художнику. Ведь искусством сыт не будешь, говорил девочке отец. А нужно иметь твердую почву под ногами, иначе этот безжалостный мир сломает тебя в одно мгновение, даже не задумываясь.
Безумное поведение великого художника могло быть отвратительным, если бы не было трогательным. Застенчивость, расчет, экстравагантность и гений - вот из чего сделан эпатаж Дали.
Чем больше читаешь о Сальвадоре Дали, тем большим раздражением к нему проникаешься. Скрупулезные биографы, стараясь украсить свои книги, тщательно собирают скандальные выходки художника, и коллекция эта кажется бесконечной - коротко говоря, любой его поступок был скандальной выходкой.
Идет гулять - так непременно с селедкой на шляпе или с муравьедом на поводке. Сядет обедать - вынет из кармана омара и расскажет сотрапезникам о целебных свойствах мочи. А уж если влюбится… но про сексуальные привычки Дали рассказывать совсем не хочется. Поверьте, если вы о них случайно не знаете, вам ужасно повезло.
Постепенно возникает образ нахального социопата, в котором непонятно только одно: почему его не лечили? Еще через сотню страниц биографии задумываешься о другом: отчего все называют его застенчивым? Разве застенчивый человек станет выпрыгивать из собственной кожи, чтобы привлечь к себе внимание?
Увидеть Дали чуть иначе помогают кадры кинохроники. Смотрит медленно и внимательно, но вдруг реагирует на резкий звук и глаза у него делаются такие, будто сейчас вскочит и убежит. Всплеск длится четверть секунды, а потом он снова таращится на собеседника.
Мгновенно вспоминаю, у кого я замечала этот неуютный взгляд - так смотрят дети от трех до пяти. Глазеют в упор, пока не поймут о человеке все (насколько способны понять), а дальнейшее поведение может быть каким угодно. Напрочь потеряют интерес, ни с того ни с сего кинут камнем, залезут на ручки или удерут с воем. В любом случае их реакция будет абсолютно честной и почему-то важной для тех, на кого они смотрели. Зачем-то хочется узнать, что такое они в тебе увидели - разочаровывающее, страшное или привлекательное.
Шоу одного ребенка
Как только возникла эта параллель, многое стало очевидным. Дали - действительно ребенок невменяемого возраста, который играет с едой, способен надеть на голову грязный подгузник, выскочить к гостям голышом.
Его сексуальность… да нет никакой сексуальности, кроме естественного любопытства к собственному и чужому телу. Его выходки ничем не отличаются от шалостей малыша, у которого слишком много возможностей. В парижском Le Meurice, где он снимал целый этаж, никогда о нем не забудут.
В отеле царила спокойная роскошь: мебель в стиле Людовика XIV, бледно-голубого цвета стены, тяжелые портьеры, толстые ковровые покрытия. Резвиться в таких солидных интерьерах было особенно сладко. Дали катался на велосипеде по анфиладе Альфонса XIII - король Испании жил в этих апартаментах в 1907 году, и художнику было важно хулиганить именно в люксе 106−108, королевском номере.
Как-то потребовал пригнать в отель стадо коз и стрелял по ним холостыми патронами. Попросил наловить для него мух в саду Тюильри и заплатил по пять франков за каждую. Выезжая, бросал под колеса своего автомобиля монетки, чтобы «ехать по золоту». Он окружал себя свитой из красоток, трансвеститов и карликов, каждая пресс-конференция в Le Meurice превращалась в шоу.
Все от смущения
Читая описание действ, которые он разыгрывал для журналистов, я вспомнила другую категорию невыросших детей - итальянских певцов-кастратов. Операция странным образом замедляла не только половое развитие, но и психическое.
Сравним выход кастрата на сцену: «…он желал предстать перед публикой на вершине холма, с мечом и с блестящим копьем и непременно в шлеме, украшенном белыми и красными перьями по меньшей мере в шесть футов длиной, как пишет Стендаль. А еще он требовал, чтобы первыми его словами были «Dove son io?» («Где я?») и чтобы затем непременно звучали фанфары"*.
А вот типичная пресс-конференция Дали в Le Meurice, 1975 год: «На столе громоздится с десяток томов полного собрания сочинений Мальбранша - явно старинное издание кичливо выставлено напоказ. Тут же в комнате «Харлей-Дэвидсон», сверкающий всеми своими хромированными деталями, и желтоглазый оцелот, которого ласково поглаживает прелестная девица, чья кошачья фация наводит на мысль об удачно проделанной операции по изменению пола"**. Входит Дали, его крикливый шелковый пиджак в полоску плотно облегает белую рубашку с жабо. Рука в кольцах поигрывает тростью с серебряным набалдашником. Он несколько растерянно говорит: «Пожалуй, я сяду здесь», ассистент его пересаживает, и Дали начинает позировать фотографам, опираясь подбородком на трость и воинственно пуча глаза.
Застенчивость Дали вынуждала его к странному поведению. Смущенный человек, если он от природы экстравагантен, способен на дивные поступки. Известен случай с Оззи Осборном: молодой панк страшно волновался, когда шел подписывать один из первых контрактов со студией звукозаписи. В знак мира он принес им голубя, но от волнения в приемной откусил ему голову. По сравнению с этим приступы безумного хохота, которые нападали на юного Дали, когда он смущался, выглядят пустяком. Чтобы не выглядеть смешным, Дали тщательно просчитывал каждый свой шаг, устраивая перформанс из любого бытового действия. В конце концов, если не можешь быть нормальным, спрячь это за эпатажем.
Я задумываюсь о персонале Le Meurice: в течение лет сорока Дали со всей своей свитой проводил в отеле апрель и октябрь, иногда задерживаясь до конца года. Было бы любопытно почитать мемуары служащих - нет, не с целью поиска жареных подробностей. Просто интересно, что делает с человеческой психикой длительное пребывание рядом с Дали. Однажды он перестал при встрече подавать людям руку для пожатия, а предлагал им дотронуться до кончика шнурка. Благодаря этому он избегал непосредственного контакта с окружающими.
«Обслуживающий персонал Le Meurice, и не то еще повидавший, с самым серьезным видом прикладывался к этой веревочке. Все там давно знали, что благодарность мэтра обычно бывает соразмерной масштабам его фантазий», - вспоминал очевидец событий. На Рождество он дарил обслуживающему персоналу литографии своих работ с автографом. Дали действительно был добрым и щедрым. Будь он обыкновенным человеком, стал бы городским сумасшедшим, тихим и неприятным. Но Господь отчего-то поцеловал в макушку именно его, наделив талантом, интеллектом, обаянием и оставив ему поведение и ранимость ребенка. Детство его продлилось 85 лет и было сплошным праздником непослушания, который дал миру примерно 2000 невероятных картин.
Четыре культовые цитаты, которые художники на самом деле не произносили
«После работы я просто отдыхал, смотрел [телешоу] „20/20“, - писал Энди Уорхол в своём дневнике 27 июля 1978 года. - Было забавно услышать слова Хью Даунса „как однажды сказал Энди Уорхол, в будущем все станут знаменитыми за 15 минут“ вместо „в перспективе все будут знамениты лишь 15 минут“. Телевизионщики всегда что-то путают, например, „в будущем станут знамениты 15 человек“».
К чести Даунса, он по крайней мере правильно назвал художника. Сейчас интернет наводнён фальшивыми цитатами на «аткрытках» и демотиваторах, ими украшены декоративные подушки, кофейные кружки и хозяйственные сумки, выставленные на Pinterest и Etsy. Вот четыре таких «культовых» высказывания, на самом деле не принадлежащие художникам, которым их приписывают.
Пабло Пикассо
«Хорошие художники копируют, великие художники крадут».
Некоторые цитаты ошибочно прилипают к знаменитостям в один момент. Другие обретают «авторство» в течение поколений.
Знаменитую максиму про «копируют и крадут» в её нынешнем виде придумал британо-американский поэт Томас Стернз Элиот. В 1920 году он написал: «Молодые поэты подражают, зрелые поэты воруют».
Эту фразу приписывают также русскому композитору Игорю Стравинскому (в варианте для музыкантов она звучит как «хороший композитор не подражает, он ворует») и американскому писателю Уильяму Фолкнеру.
А имя Пабло Пикассо «присоединил» к этому афоризму в 1980-х годах сооснователь корпорации Apple Стив Джобс.
Но среди множества фальшивых цитат, присвоенных испанскому художнику, есть ещё более абсурдная. В 1952 году обозреватель Washington Post написал, что газеты в Париже были «взвинчены» сообщениями о сенсационном признании, вышедшем из студии Пикассо. Знаменитый мастер якобы сознался, что не находит «мужества думать о себе как о художнике в великом и древнем смысле этого слова» и на самом деле считает себя просто «массовиком-затейником, который понял своё время».
В действительности же это интервью было отрывком из сатирического романа итальянского писателя Джованни Папини, написанного в 1931 году. Его главный герой Годжинс, вымышленный бизнес-магнат, наполовину гаваец, путешествует по миру и беседует с такими людьми, как Гитлер, Ганди, Генри Форд и, как вы уже догадались, Пикассо.
Эта фальшивая цитата обманула не только парижских газетчиков и Washington Post, но позже появилась в американском журнале LIFE и британской The Guardian.
Винсент Ван Гог
«Я скорее умру от страсти, чем от скуки».
Среди немногих людей, которые поддерживали Винсента Ван Гога во время пожизненных психологических неурядиц, на первом месте стоит его брат Тео. Ему были адресованы более девяти сотен писем, которые голландский художник написал между 1872-м и 1890 годами.
Оттуда взяты самые известные высказывания, которые теперь широко распространились под его именем: «Я всегда делаю то, что ещё не умею, чтобы научиться этому»; «Великое создаётся не одним только импульсивным действием, но и соучастием множества вещей, которые были приведены к единому целому»; «Нет ничего более подлинно художественного, чем любить людей».
И, наконец, 2 октября 1884 года: «Я скорее умру от страсти, чем от скуки».
Но с последней фразой есть один существенный нюанс. Ван Гог, который незадолго до того прочитал «Дамское счастье», процитировал автора романа - французского писателя Эмиля Золя. И Тео это понял. А вот создатели «аткрыток», где афоризм приписывают художнику, - нет.
Фрида Кало
«Раньше я думала, что я - самый странный человек в мире, но потом мне пришло в голову, что в мире так много людей, и наверняка есть вторая такая же причудливая и несовершенная, как я».
Ребекке Кэтрин Мартин было 15 лет, когда она нечаянно сфабриковала эту цитату, ныне прочно связанную с Фридой Кало.
Путаница началась в 2008 году после того, как канадская девочка-подросток напечатала эти слова на журнальной вырезке с портретом художницы и отправила коллаж на PostSecret - популярный арт-сайт, где публикуются открытки с анонимными признаниями.
По мере того, как изображение распространялось по интернету, слова Мартин и лицо Кало стали неразрывно связаны.
Ребекка изо всех сил пыталась исправить ситуацию, но безуспешно. «Я не могла отловить все эти мемы один за другим и сказать каждому: «Слушайте, вообще-то у вас абсолютно неверное представление о госпоже Кало, - рассказывала она. - То, что вы приписываете ей, на самом деле сочинила недалёкая девочка-подросток из Маркхема в провинции Онтарио».
Так что десять лет спустя вы все ещё можете всего за 10 американских долларов заказать плакат с лицом Кало и этой фразой.
Леонардо да Винчи
«Простота - это наивысшая форма утончённости».
Фразу, наиболее близкую к этой максиме, можно найти в одной из сохранившихся записных книжек Леонардо да Винчи. Размышляя о происхождении души, итальянский гений написал следующий пассаж: «Хотя человеческая находчивость позволяет выдумывать различные вспомогательные машины, предназначенные для одних целей, никто никогда не придумает ничего более красивого, более простого и более отвечающего замыслу, чем природа; потому что в её изобретениях нет ничего недостающего, ничего лишнего и ей не нужны противовесы, когда она приспосабливает конечности для движений тел животных».
По словам Гарсона О’Тула - основателя сайта Quote Investigator («Исследователь цитат»), недавно написавшего книгу «Хемингуэй этого не говорил» - раньше всех эту фразу сформулировала в пяти словах драматург и член американского Конгресса Клэр Бут Люс в 1931 году.
А в июле 2000 года итальянский копирайтер ошибочно приписал выражение Леонардо да Винчи в многостраничной рекламе Campari в журнале New Yorker.
Художник Морис Утрилло - коренной парижанин, блестящий «певец монмартрских пейзажей» и глубоко несчастный человек с неустойчивой психикой и изломанной судьбой. Его личная и творческая жизнь тесно переплелись с жизнью его матери - талантливой художницы Сюзанны Валадон.
Морис Утрилло никогда не знал своего настоящего отца, им мог оказаться любой из художников, для которых позировала его мать - Сюзанна Валадон.
Сюзанна была независимой и раскрепощенной женщиной, одной из любимых натурщиц Огюста Ренуара, Эдгара Дега и Анри де Тулуз-Лотрека. Именно Сюзанна Валадон позировала для знаменитой картины Ренуара «Танец в Буживале».
Сюзанна крутила бесконечные романы с мужчинами из своего окружения, но при этом была не просто «симпатичной мордашкой», природа одарила ее и художественным талантом, который она смогла развить в себе в полной мере.
Сюзанна Валадон добилась признания и финансового благополучия еще при жизни. Особый успех ей принесли портреты обнаженных натурщиц: для конца XIX века художница, изображающая обнаженных женщин, являлась скорее исключением, чем правилом.
Когда на свет появился маленький Морис, его отцом Сюзанна записала художественного критика и писателя Мигеля Утрилло, возможно, он дал ребенку свою фамилию из жалости к незаконнорожденному малышу.
Уже первые месяцы жизни Мориса Утрилло были отягощены нервными приступами: он то приходил в оцепенение, то дрожал всем телом, а его дыхание ненадолго останавливалось.
Ребенка растила бабушка по материнской линии, которую рождение внука смогло отвлечь от беспробудного пьянства. Следуя сельским обычаям, старая женщина отпаивала маленького Мориса после нервных приступов смесью из бульона и красного вина. Этот напиток у лиможских крестьян считался успокоительным средством.
Прежде чем Морис Утрилло начал говорить, он уже был алкоголиком, а с возрастом нервные припадки только участились.
Утрилло рос малообщительным ребенком, подверженным неукротимым и беспричинным приступам гнева, в моменты которого он разражался потоками дикой брани.
Уже двенадцати лет от роду Морис Утрилло напивался до полусмерти, засыпая в лесу или под мостом. Будущий художник экономил карманные деньги, чтобы покупать себе абсент или вино, а если в алкоголе ему отказывали, он впадал в ярость, рвал на себе одежду и ломал мебель.
Во время одного из таких приступов Морис Утрилло, вооружившись кухонным ножом, угрожал покончить жизнь самоубийством. Молодому человеку тогда было 19 лет, и он впервые был направлен на лечение в психиатрическую больницу Святой Анны. Лечение длилось три месяца. По совету врача Сюзанна Валадон стала приобщать сына к живописи, чтобы отвлечь его от алкоголя.
Эта первая госпитализация Мориса Утрилло не была единственной, художник еще как минимум трижды попадал в психиатрические клиники. Находясь под впечатлением от одной из госпитализаций, художник написал работу под названием «Безумие», эта картина в корне отличается от привычных «утрилловских» пейзажей Монмартра.
Во взрослом возрасте Морис Утрилло опустится до питья жидкости для разведения красок. Тяга к алкоголю и неустойчивость психики во многом были следствием психологической травмы, нанесенной ему обожаемой матерью.
Раскрепощенная Сюзанна крутила романы на глазах собственного сына, приводя в дом то одного, то другого мужчину. Морис Утрилло большую часть своей жизни проживал вместе с матерью и ее любовниками. Однажды пьяный Утрилло привел в дом своей матери молодого художника Андре Уттера, который на долгие годы стал любовником и сожителем Сюзанны Валадон.
Уттер был на 21 год моложе Сюзанны и на три года моложе самого Мориса Утрилло. На Монмартре Валадон, Утрилло и Уттера часто называли «проклятой троицей», их сожительство сопровождалось постоянными скандалами и вечным пьянством Утрилло. Сюзанна хотела, чтобы Уттер занял место главы семьи и оказал положительное влияние на ее сына, но из этой затеи так и не вышло ничего путного.
Несмотря на тяжелую алкогольную зависимость, жизнь Мориса Утрилло была достаточно продолжительной (72 года), он пережил многих художников, написал бесчисленное количество различных по качеству полотен (по некоторым данным - 3000, по другим - 10 000).
Злоупотребление алкоголем станет для художника его роком, он выглядел настоящим посмешищем даже в глазах сутенеров и проституток с площади Пигаль. Едва приметив фигуру Утрилло на подгибающихся ногах, они дразнили его «придурком с холма», а детишки кричали ему вслед обидное прозвище - Литрилло.
«Он бродил по улицам Парижа и его предместий, бессознательно ища приключений, которые иногда и находил. Он был даже рад какой-нибудь сомнительной встрече, лишь бы разрядиться и истратить избыток силы хотя бы в драке…» - вспоминал друг Утрилло литератор Франсис Карко. Обычно после таких «разрядок» требовалось не меньше недели для того, чтобы художник успокоился и пришел в себя.
Вне опьянения Морис Утрилло был тихим и одиноким человеком, избегавшим общения с людьми, но такие периоды бывали у него крайне редкими. «Он писал лишь для того, чтобы пить», - вспоминал один из биографов художника, имея в виду то обстоятельство, что часто Утрилло продавал свои работы за литр-другой вина.
Несмотря на беспробудное пьянство и патологическую связь с матерью, картины художника неплохо продавались еще при жизни. Кто-то из биографов Мориса Утрилло рассказывал о том, что, будучи уже взрослым человеком, художник часто запирался в комнате и в абсолютной тишине развлекался с игрушечным электрическим поездом, который ему в детстве подарила Сюзанна Валадон.
Мать умерла, когда Морису было 55 лет. Понимая, что сын абсолютно не приспособлен к самостоятельной жизни, она настояла на том, чтобы он женился на Люси Валор (вдове одного бельгийского банкира). Морису Утрилло на момент женитьбы был 51 год.
Другая версия гласит, что художник, страшно ревновавший свою мать к ее многочисленным любовникам, женился назло ей.
Как бы то ни было, под влиянием супруга Люси Валор начинает рисовать в наивной манере: по большей части ее работы изображают яркие цветочные букеты.
Свои нежные и тихие пейзажи Морис Утрилло писал несмотря на тяжелейшую форму алкоголизма, припадки ярости и агрессии, сопровождавшие этого большого художника на протяжении всей жизни.
«До Утрилло я не знал, что с виду такие однообразные кварталы прекрасны красотой свежей и почти таинственной», - говорил французский писатель Андре Моруа.
Париж, запечатленный на полотнах Мориса Утрилло, навсегда стал городом этого художника.